то нам не хватит на двоих?
   Вид  у  Мегрэ  был  кроткий  и  добродушный:  глаза  большие,  лицо  чуть
одутловатое. Он уселся на кухне запросто, как у себя дома,  хотя  Ремонда  и
заявила ему:
   - Уходите отсюда. Здесь еще не прибрано. Я накрою вам в столовой.
   Но он заартачился.
   - Сейчас посмотрю,  может,  найдется  хоть  банка  сардин,  -  продолжала
Ремонда.  -  Может,  завалялась.  Поблизости  ни  одной  лавчонки.   Мясник,
колбасник, даже бакалейщик из Корбейля поставляют продукты только в солидные
дома. Например, Маликам, Кампуа. Когда-то они здесь тоже  останавливались  и
снабжали нас продуктами. Но теперь  хозяйка  сама  почти  ничего  не  ест  и
думает, что и другим не нужно... Пойду посмотрю, нет ли яиц в курятнике.
   Нашлось три яйца. Мегрэ настоял на том, что сам сделает омлет, и девушка,
смеясь, наблюдала, как он разбивает яйца, отделяя желтки от белков.
   - Почему вы не пошли завтракать к Маликам? Вас же приглашали? Говорят, их
повар раньше служил шефом не то у шведского короля,  не  то  у  норвежского,
точно не знаю.
   - Предпочитаю остаться здесь и закусить вместе с вами.
   - Здесь? На кухне? На столе без скатерти? Однако комиссар говорил правду.
Ремонда оказала ему большую услугу. Здесь он чувствовал себя  непринужденно.
Скинул пиджак и закатал рукава рубашки.  Время  от  времени  вставал,  чтобы
подлить кипятку в кофе.
   - Ума не приложу, что ее здесь удерживает. - Ремонда снова  заговорила  о
старой Жанне. - Денег у нее столько, что  самой  ей  никогда  не  истратить.
Детей нет. Никаких наследников. Даже племянников она давно уже выставила  за
дверь.
   Все эти сведения вместе со  вчерашним  впечатлением  о  старухе  Жанне  и
разными незначительными подробностями помогли комиссару создать  законченный
образ хозяйки гостиницы.
   Когда-то она была красива. Ремонда  это  подтвердила.  Это  чувствовалось
даже теперь, хотя Жанна совсем за собой не следила и выглядела старше  своих
пятидесяти лет.
   Привлекательная,  умная  женщина,  она  вдруг  опустилась,  стала   пить,
нелюдимо жила в своем углу, всем была недовольна и набиралась до  того,  что
по целым дням не вставала с постели.
   - Она  никогда  не  решится  уехать  из  Орсена!  Ну  что  ж!  Когда  все
интересующие  его  персонажи  приобретут  для  него  такую  же  человеческую
осязаемость, как хозяйка гостиницы "Ангел", все прояснится.
   Он был уже близок к тому, чтобы понять и Бернадетту Аморель.
   - Старый Аморель - его давно уже нет в живых - был нисколько не похож  на
своих зятьев. У него больше общего с Кампуа.  Не  знаю  даже,  как  вам  это
объяснить. Он был  суров,  но  справедлив.  Запросто  беседовал  у  шлюза  с
грузчиками, не гнушался и стаканчик с ними выпить...
   Итак, первое  поколение  поднималось  по  социальной  лестнице.  Большой,
солидный дом, без излишней роскоши.
   И второе поколение: две дочки выходят  замуж  за  братьев  Малик.  Модная
вилла, роскошные машины.
   - Скажите, Ремонда, вы хорошо знали Мониту?
   - Конечно, знала. Я застала ее еще девочкой. Ведь я поступила  в  "Ангел"
семь лет назад. Тогда ей было не больше десяти. Совсем как  мальчишка  была!
Убегала от гувернантки, и  ее  повсюду  искали.  Случалось,  что  всех  слуг
посылали на розыски, и они бегали по  берегу  вдоль  Сены.  Чаще  всего  она
откалывала номера вместе со своим двоюродным братцем Жоржем Анри.
   Жоржа Анри Мегрэ еще не видел. Ремонда рассказывала о нем:
   - Он не такой чистюля, как  его  брат,  куда  там!  Вечно  в  замызганных
шортах, босиком, растрепанный. Отца он всегда боялся...
   - А что, Монита и Жорж Анри были влюблены друг в друга?
   - Не знаю как Монита - девушки всегда лучше умеют скрывать свои  чувства,
- но он-то, конечно, был влюблен.
   В кухне было прохладно и тихо. В окно проникал  лишь  косой  луч  солнца.
Мегрэ,  положив  локти  на  навощенный  некрашеный  стол,  курил  трубку   и
медленными глотками пил кофе.
   - Вы видели его после смерти Мониты?
   - Видела на похоронах. Он  был  очень  бледный,  глаза  красные.  Посреди
службы вдруг зарыдал. На кладбище, когда проходили перед  открытой  могилой,
схватил охапку цветов и бросил на гроб.
   - А потом?
   - Мне кажется,  его  не  выпускают  из  дома...  Ремонда  с  любопытством
смотрела на Мегрэ. Она слышала, что он знаменитый сыщик, что за время  своей
службы ему удавалось выловить сотни преступников, распутывать самые  сложные
дела. И этот человек сидел без  пиджака  здесь,  в  кухне,  курил  трубку  и
запросто разговаривал с ней, задавая обычные вопросы.
   На что он мог рассчитывать? У  нее  даже  шевельнулась  жалость  к  нему.
Видно, начал сдавать, раз его отправили на пенсию.
   - Теперь я должна вымыть посуду и подмести пол. Но Мегрэ все не уходил, и
лицо его казалось бездумным и безмятежным.
   - Итак, - вдруг пробормотал он вполголоса, - Монита мертва, а  Жорж  Анри
исчез. Она с живостью подняла голову.
   - Вы уверены, что он исчез?
   Мегрэ встал и вдруг изменился: лицо его сразу посуровело, как будто он на
что-то решился.
   - Послушайте, Ремонда, найдется у вас карандаш и листок бумаги?
   Она вырвала листок из засаленной тетрадки, в которую записывала  расходы.
Она не понимала, к чему он клонит.
   - Значит, так...  Вчера...  Нам  уже  подали  сыр...  Было  около  девяти
вечера... Жорж Анри выпрыгнул из окна своей комнаты и бросился наутек.
   - В какую сторону он побежал?
   - Направо. Спустись он к Сене, я увидел бы, как он пересек парк. Если  бы
взял левее, я тоже увидел  бы:  окна  столовой  выходят  на  обе  стороны...
Постойте. Отец пустился за ним. Эрнест Малик отсутствовал двенадцать  минут.
Правда, за эти двенадцать минут он успел сменить брюки  и  причесаться.  Для
этого ему, по-видимому, пришлось подняться к себе в комнату. Положим на  это
три-четыре минуты... Перед тем как ответить,  хорошенько  подумайте!  Вы  же
знаете здешние места. В какую сторону мог направиться  Жорж  Анри,  если  бы
хотел сбежать из Орсена?
   - Направо стоит дом его бабушки и дяди...  -  начала  Ремонда,  глядя  на
примитивный план, который набрасывал комиссар, продолжая рассуждать. - Между
двумя парками нет ограды, там живая  изгородь,  через  которую  в  двух-трех
местах можно пробраться.
   - А потом?
   - Из соседнего парка он мог попасть на дорогу,  ведущую  вдоль  Сены.  По
этой же дороге можно пройти и к вокзалу.
   - А нельзя ли свернуть на другую дорогу, не доходя до вокзала?
   - Нет, разве что пересечь Сену на лодке.
   - А нельзя ли выбраться на дорогу из парка Маликов?
   - Только если взять  лестницу.  Оба  парка  в  самой  глубине  пересекает
железнодорожная линия. Но ограда у Аморелей слишком  высока,  через  нее  не
перелезть.
   - Вот что мне хотелось бы еще знать: когда я  возвращался  от  Маликов  в
гостиницу, на реке была лодка, и я услышал, как забросили невод.
   - Это Альфонс, сын смотрителя шлюза.
   - Спасибо, Ремонда. Если я вам еще не надоел, мы можем вместе поужинать.
   - Но ведь есть-то нечего.
   - Все, что нужно, я куплю в лавочке возле шлюза. Мегрэ был  доволен.  Ему
казалось, что он на верном  пути.  Ремонда  видела,  как  он  твердым  шагом
направился к шлюзу. Ворота находились отсюда метрах в пятистах. У  шлюзового
спуска не было видно  ни  одной  лодки:  смотритель,  усевшись  на  каменном
пороге, строгал палку для одного из своих мальчишек, а  в  затененной  кухне
сидела с ребенком на руках какая-то женщина, должно быть жена смотрителя.
   - Скажите... - начал бывший комиссар. Смотритель  уже  встал  и  приложил
руку к фуражке.
   - Вас интересует мадмуазель Монита, не так ли? - спросил он.
   Мегрэ уже узнавали. О его приезде знали все.
   - Честно говоря, и да, и  нет...  Полагаю,  что  вы  об  этом  ничего  не
знаете?
   - Не считая того, что ее тело обнаружил я. Вот здесь. У  третьего  шлюза.
Это было ужасно. Я ведь ее хорошо знал. Она частенько  переправлялась  через
шлюз, когда спускалась в лодке вниз по реке до Корбейля.
   - Ваш сын был вчера вечером на реке? Вопрос, казалось, смутил смотрителя.
   - Не бойтесь, - успокоил его Мегрэ. - Браконьеры меня  не  интересуют.  Я
заметил его около десяти часов, и мне хотелось бы знать, был ли он там часом
раньше.
   - Сейчас он скажет это сам. Он в мастерской, метров  на  сто  пониже.  Он
лодочный мастер.
   В дощатой мастерской двое мужчин заканчивали рыбачью плоскодонку.
   - Да, в  это  время  мы  сидели  в  лодке  вместе  с  Альбером.  Это  мой
помощник... Сначала мы поставили вершу, потом, на обратном пути...
   - Если бы кто-нибудь пересек Сену  в  лодке  в  девять  часов  вечера  на
участке между домом Маликов и шлюзом, вы бы его увидели?
   - Конечно. Во-первых, еще не  стемнело.  Потом,  если  бы  мы  его  и  не
заметили, то, уж во всяком случае, услышали бы. Вы же знаете, какой  слух  у
рыбаков.
   В маленькой лавке, которая обслуживала речников,  Мегрэ  купил  консервы,
яйца, сыр, колбасу.
   - Сразу видно, что вы из "Ангела", - заметила хозяйка. - В этой гостинице
можно помереть с голоду. Лучше бы ее совсем закрыли.
   Он поднялся на гору и дошел до вокзала. Впрочем, это был лишь  полустанок
с домиком путевого обходчика.
   - Нет, мсье, в это время никто  не  проходил.  Мы  с  женой  до  половины
одиннадцатого сидели, перед домом и никого не видели. Мсье Жорж  Анри?  Нет,
его уж точно не видели. Его-то мы  хорошо  знаем;  парень  он  не  гордый  и
обязательно поболтал бы с нами, ведь мы знакомы.
   Но Мегрэ не сдавался.  Он  заглядывал  за  живые  изгороди,  расспрашивал
местных жителей - это были главным образом пенсионеры,  копавшиеся  в  своих
садиках.
   - Мсье Жорж Анри? Нет, мы его не видели. А что, он тоже исчез, как и  его
кузина?
   По автостраде, ведущей к Парижу, проехала большая машина Эрнеста  Малика,
но за рулем сидел не он, а его брат.
   Когда  Мегрэ  в  семь  вечера  добрался  наконец  до  "Ангела",   Ремонда
расхохоталась, глядя, как он выкладывает покупки.
   - Теперь мы сможем неплохо закусить, - сказала она.
   - Хозяйка так и не вставала? К ней никто не заходил?
   Ремонда секунду колебалась.
   - Только что приходил мсье Малик. Когда я ему  сказала,  что  вы  ушли  к
шлюзу, он поднялся к  ней,  и  они  минут  пятнадцать  шептались,  но  я  не
расслышала о чем.
   - И часто он навещает Жанну?
   - Иногда, когда идет куда-нибудь. Ничего не узнали о Жорже Анри?
   Пока Ремонда готовила ужин, Мегрэ выкурил в саду трубку.
   Значит, Бернадетта Аморель не лгала, когда говорила, что не видела внука.
Впрочем, это еще ничего не доказывало. Мегрэ  начинал  думать,  что  в  этой
семье лгут рее без исключения.
   Но почему-то ему казалось, что на этот раз она говорила правду.
   Здесь, в Орсене, в семье Маликов, происходило  что-то  такое,  что  нужно
было скрыть от всех, скрыть во что бы то ни стало. Имело ли это отношение  к
гибели Мониты? Возможно, но не наверняка.
   Итак, сначала было  тайное  бегство:  старуха  Аморель,  воспользовавшись
отсутствием дочери и зятя, приказала везти себя в допотопном лимузине в Мен,
чтобы обратиться к Мегрэ за помощью.
   В тот же день, когда бывший комиссар уже находился в доме Эрнеста Малика,
произошло и второе бегство. На этот раз сбежал Жорж Анри.
   Почему его отец утверждает, что мальчик находится у бабушки? Почему, если
это было действительно так, он не привез его обратно? И почему мальчишка  не
появился и на следующий день?
   Все это продолжало оставаться загадкой, я Эрнест Малик  недаром  улыбался
Мегрэ столь саркастически и презрительно. Комиссару было  не  по  себе.  Это
дело ему явно не  давалось.  Он  попал  в  незнакомую  среду  с  запутанными
семейными отношениями, и разобраться в них было нелегко.
   До чего же тягостно ему было в этой обстановке,  раздражавшей  его  своей
искусственностью. Огромные виллы с пустынными парками,  спущенные  шторы  на
окнах, расхаживающие по аллеям  садовники,  плавучий  причал,  изящные,  как
игрушки, отлакированные яхты, сверкающие машины в гаражах...
   Раздражали его и эти люди, нерасторжимо связанные между собой, - братья и
невестки, которые, может быть, ненавидят друг друга, но в  минуту  опасности
объединились против него.
   В довершение  всего  они  соблюдали  глубокий  траур.  И  это  давало  им
преимущество, потому что их траур, их горе требовали уважения.  В  какой  же
роли, по какому праву бродил он вокруг них и совал свой нос в чужие дела?
   Ремонда рассказала ему о Моните, похожей на мальчишку-сорванца, убегавшей
из дома со своим двоюродным братцем Жоржем  Анри,  неряхой  с  растрепанными
длинными волосами.
   И вот Мониты нет в живых, а Жорж Анри исчез.
   Мегрэ  будет  искать  его  и  найдет.  Уж  это,  во  всяком  случае,  его
обязанность. Он обошел весь Орсен. Теперь он был почти уверен,  что  мальчик
никуда не уезжал.  И,  может  быть,  забился  в  какой-нибудь  угол  и  ждет
наступления ночи, чтобы удрать незамеченным.
   Мегрэ с аппетитом поужинал в той же кухне, в обществе Ремонды.
   - Если хозяйка увидит нас вместе, то не слишком  обрадуется,  -  заметила
служанка. - Она только что спрашивала, что вы ели на завтрак, а  я  сказала,
что подала вам в  столовую  яичницу  из  двух  яиц.  А  еще  спрашивала,  не
собираетесь ли вы отсюда уехать.
   - Когда спрашивала - до или после прихода Малика?
   - После.
   - В таком случае пари держу, что она и завтра не встанет с постели.
   - Она недавно вставала. Я ее не видела, была в саду, но заметила, что она
спустилась.
   Мегрэ улыбнулся. Он все понял. Он представил себе  бесшумно  спускающуюся
Жанну: та проследила, когда служанка выйдет, и достала с полки спиртное.
   - Возможно, я вернусь поздно, - объявил он вдруг, вставая.
   - Они вас снова пригласили?
   - Нет, я никуда не приглашен. Просто хочется немного пройтись.
   Дожидаясь темноты, он сначала  гулял  по  бечевнику  вдоль  Сены.  Потом,
заметив  сидящего  с  трубкой  в  зубах  у  дверей  своего  домика  путевого
обходчика, направился к железнодорожному переезду.
   - Не возражаете, если я пройдусь вдоль путей?
   -  Вообще-то  это  запрещено.  Но  ведь  вы  из  полиции?  Только  будьте
осторожны! В десять семнадцать здесь проходит поезд.
   Пройдя метров  триста  вдоль  полотна,  комиссар  заметил  первую  стену,
отгораживавшую владения г-жи Аморель и Шарля Малика. Еще не совсем стемнело,
но в доме Бернадетты уже зажгли лампы.
   Они горели на первом этаже. На втором, в комнате старой дамы,  окно  было
распахнуто,  и  сквозь  синеву  воздуха,  в  тишине  парка,  любопытно  было
рассматривать на таком расстоянии уютную обстановку, где мебель и  все  вещи
словно застыли в желтоватом свете ламп.
   Комиссар на минуту остановился  и  стал  наблюдать.  В  поле  его  зрения
мелькнула фигура, но это была не Бернадетта Аморель, а ее дочь, жена  Шарля,
которая в сильном возбуждении шагала взад и вперед по комнате и что-то пылко
говорила.
   Старая дама, вероятно, сидела в своем кресле  или  лежала  в  кровати,  а
может быть" находилась где-нибудь в глубине комнаты и была не видна Мегрэ.
   Пройдя еще немного  вдоль  полотна  он  дошел  до  парка,  принадлежащего
Эрнесту  Малику,  более  прореженного,  с  широкими,  тщательно   ухоженными
аллеями. И в этом доме горели лампы, но свет  пробивался  лишь  сквозь  щели
ставен, и внутри дома ничего нельзя было разглядеть.
   В парке, разбитом ниже  железнодорожной  насыпи,  Мегрэ,  притаившись  за
деревцами орешника, вдруг заметил два белых безмолвных  силуэта  и  вспомнил
про датских догов, которые накануне лизали хозяину руки.
   Их, конечно, спускают на ночь, и они, должно быть, свирепы.
   Направо в глубине парка комиссар вдруг увидел строеньице, до сих  пор  не
замеченное им. В таком домике, наверное, живут слуги -  садовник,  шофер.  В
одном из окон тоже горела лампа, но через полчаса погасла.
   Луна еще не взошла, но все-таки ночь была светлее,  чем  накануне.  Мегрэ
спокойно уселся на железнодорожную насыпь, скрывшись  за  ветвями  орешника,
которые мог раздвинуть рукой, как занавес.
   В десять семнадцать в каких-нибудь трех метрах от него прогрохотал поезд;
Мегрэ видел красный огонек, исчезнувший за поворотом.
   В домах Орсена, один за другим, гасли огни. Должно  быть,  папаша  Гpy  в
этот вечер не охотился на диких голубей - тишину ночи  не  нарушил  ни  один
выстрел.
   Наконец, около одиннадцати, обе собаки, лежавшие рядом на  краю  лужайки,
вдруг поднялись и направились к вилле.
   На минуту они скрылись за домом,  а  когда  комиссар  заметил  их  снова,
животные, прыгая и резвясь, провожали какого-то  человека,  направлявшегося,
казалось, прямо к нему.
   Это, несомненно, был Эрнест Малик. Вряд  ли  эта  стройная,  атлетическая
фигура принадлежала кому-нибудь из слуг. Он был  в  ботинках  на  каучуковой
подошве, а в руках нес что-то тяжелое, но что именно, было не разглядеть.
   Пока Мегрэ раздумывал, куда это направляется  Малик,  тот  вдруг  свернул
направо и прошел так близко от стены, что комиссар услышал дыхание собак.
   - Тубо, Дьявол!.. Тубо, Львица!..
   Здесь,   между   деревьями,   стояло    маленькое    кирпичное    здание,
существовавшее, вероятно, еще до постройки виллы,  -  низкий  домик,  крытый
старой черепицей. Бывшая конюшня или псарня?
   "Скорее, псарня, - подумал Мегрэ. - Может быть, он идет кормить собак?"
   Но нет! Малик отогнал псов, вытащил из кармана  ключ  и  вошел  в  домик.
Комиссар отчетливо услышал, как  щелкнул  замок  запираемой  изнутри  двери.
Потом наступила тишина, долгая тишина. Трубка Мегрэ погасла, и он не решился
раскурить ее снова.
   Прошло еще полчаса. Наконец Малик  вышел  из  домика,  старательно  запер
дверь и, оглядевшись вокруг, быстро зашагал к вилле.
   В половине двенадцатого  все  в  доме  уже  спали  или  по  крайней  мере
разошлись по своим комнатам; и когда Мегрэ снова прошел мимо парка Аморелей,
он разглядел лишь слабый свет ночника в комнате старой Бернадетты.
   В "Ангеле" тоже не горело ни  одной  лампы.  Мегрэ  раздумывал,  как  ему
попасть в дом, как вдруг дверь неслышно отворилась. Он увидел,  скорее  даже
догадался, что это была Ремонда в ночной рубашке и шлепанцах на  босу  ногу;
приложив палец к губам, она шепнула:
   - Быстрее поднимайтесь! Да потише! Хозяйка  не  разрешила  мне  оставлять
дверь открытой.
   Ему хотелось немного постоять, задать ей несколько вопросов,  чего-нибудь
выпить, но скрип в комнате старухи Жанны вспугнул девушку, и она поспешила к
лестнице.
   Еще минуту комиссар стоял неподвижно. Пахло яичницей, чувствовался легкий
запах спиртного. Сейчас в самый раз было бы чего-нибудь глотнуть. Он чиркнул
спичкой, сунул под мышку бутылку и стал подниматься к себе.
   В своей комнате зашевелилась старая Жанна - должно быть, услышала, что он
вернулся. Но у Мегрэ не было ни малейшего желания сидеть в ее обществе.
   Он снял пиджак, воротничок, галстук, спустил подтяжки и смешал  коньяк  с
водой в стакане для чистки зубов.
   Потом выкурил последнюю трубку, облокотившись на подоконник  и  глядя  на
тихо шелестящую листву.
   Однако в семь часов Мегрэ был уже на ногах, разбуженный возней Ремонды на
кухне. С трубкой в зубах - первой, самой приятной после долгого перерыва,  -
он спустился вниз и весело поздоровался с девушкой.
   - Скажите, Ремонда, вы ведь знаете все дома в округе?
   - Знаю, но не бываю там.
   - Ладно! Так вот, в глубине парка Эрнеста Малика с  одной  стороны  стоит
дом, где, по-видимому, живут садовники.
   - Да, и не только садовники, но и  шофер  и  слуги.  Только  у  горничных
комнаты в самой вилле.
   - Ну а с другой стороны, неподалеку от железнодорожной насыпи?
   - Там ничего нет.
   - Там есть очень низкое строение. Домишко, вытянутый в длину.
   - Это псарня в верхнем парке, - сказала она.
   - Что это за псарня?
   - Когда-то, еще задолго до того, как  я  сюда  приехала,  парки  не  были
разделены. Был один большой парк Аморелей. Старый Аморель любил охотиться. У