находится в коматозном* состоянии...
Кстати, он может пробыть в нем несколько дней, а  может  и  в  любую  минуту
прийти в себя...
   * В коматозном - в бессознательном состоянии.
   Перед мысленным взором Мегрэ возник крутой  берег  Сены,  конура  Тубиба,
грязная вода, плескавшаяся в нескольких метрах от него,  и  почему-то  вдруг
вспомнилось, что говорил фламандец.
   - Простите, что я возвращаюсь к  этому  вопросу.  Вы  говорите,  что  ему
нанесли удар по голове. Один удар?
   - А почему вы об этом спрашиваете?
   - Это может иметь значение для следствия."
   - Сначала я подумал, что ударов было несколько.
   - Почему?
   - Потому что у него разорвано ухо и на лице имеется несколько  неглубоких
ссадин. Теперь же, когда больного обрили, я осмотрел его более тщательно.
   - И пришли к выводу?..
   - Простите, где это произошло?
   - Под мостом Мари.
   - Была драка?
   - Кажется, нет. Говорят, на потерпевшего напали ночью, во время сна.  Как
вы думаете, это правдоподобно?
   - Вполне.
   - И вы полагаете, что он сразу потерял сознание?
   - Я в этом почти убежден. А теперь, после того что вы мне рассказали, мне
понятно, почему у него разорвано ухо и лицо в  царапинах.  Его  вытащили  из
воды, не так ли? Эти  второстепенные  ранения  доказывают,  что  беднягу  не
несли, а волокли по камням набережной. Там есть песок?
   - В нескольких метрах от этого места разгружают баржу с песком.
   - Я обнаружил песчинки в ране.
   - Значит, по-вашему, Тубиб...
   - Как вы сказали? - удивился профессор.
   - Так его зовут на набережных. Не исключено, что когда-то он был врачом.
   И вдобавок  первым  врачом,  которого  комиссар  за  тридцать  лет  своей
деятельности обнаружил под мостом Сены. Правда, в свое  время  Мегрэ  как-то
набрел там на  бывшего  преподавателя  химии  из  провинциального  лицея,  а
несколько лет спустя - на женщину, которая в прошлом была известной цирковой
наездницей.
   -  Возможно  ли,  с  медицинской   точки   зрения,   чтобы   человек,   в
бессознательном состоянии сброшенный в реку, сразу же  очнулся  от  холодной
воды и закричал? - спросил Мегрэ.
   Профессор почесал затылок.
   - Хм... вы многого от  меня  требуете.  Мне  не  хотелось  бы  утверждать
безоговорочно... но я не вижу в этом ничего невозможного.  Под  воздействием
холодной воды...
   - Он мог прийти в себя?
   - Не обязательно. Бывает,  что  в  коматозном  состоянии  больные  что-то
говорят и мечутся. Не исключено...
   - Во время вашего осмотра он не сказал ни слова?
   - Несколько раз простонал.
   - Когда его вытащили из воды, у него якобы были открыты глаза...
   - Это ничего не доказывает. Полагаю, вы  хотели  бы  на  него  взглянуть?
Пойдемте со мной.
   Профессор Маньен повел полицейских в палату. Старшая сестра  удивленно  и
неодобрительно смотрела на них.
   Все больные молча следили за этими  неожиданными  посетителями,  которые,
пройдя по палате, остановились у изголовья одной из коек.
   - Смотреть тут, собственно, почти не на что! - обронил профессор.
   В самом деле, бинты, окутавшие голову и лицо бродяги, оставляли открытыми
только глаза, ноздри и рот.
   - Сколько шансов, что он выкарабкается?
   - Семьдесят из ста, а то и восемьдесят, ибо сердце довольно крепкое.
   - Благодарю вас, профессор.
   - Вам сообщат, как только он придет в сознание. Оставьте  старшей  сестре
номер своего телефона.
   До чего же  было  приятно  снова  очутиться  на  улице,  увидеть  солнце,
прохожих, желтый с красным автобус, что стоял  у  паперти  Собора  Парижской
богоматери. Из автобуса выходили туристы.
   Мегрэ шел молча, заложив руки за спину, и Лапуэнт, чувствуя, что комиссар
озабочен, не заговаривал с ним.
   Они вошли в  здание  Сыскной  полиции,  поднялись  по  широкой  лестнице,
казавшейся особенно пыльной при солнечном свете,  и,  наконец,  очутились  в
кабинете комиссара.
   Прежде всего Мегрэ  открыл  настежь  окно  и  проводил  взглядом  караван
баржей, спускавшихся вниз по течению.
   - Нужно послать кого-нибудь сверху осмотреть его вещи.
   Наверху    размещалась    судебно-медицинская    экспертиза,    различные
специалисты, техники, фотографы.
   - Лучше всего взять машину и перевезти сюда его пожитки.
   Мегрэ отнюдь не боялся, что другие бродяги завладеют  вещами  Тубиба,  но
уличные мальчишки могли все растащить.
   - Тебе придется пойти в управление мостов и дорог... Думаю, что в  Париже
не так уж много красных  машин  "Пежо-403".  Перепиши  все  номера  с  двумя
девятками... Возьми в помощь сколько нужно ребят:  пусть  они  проверят  эти
машины и их владельцев.
   - Ясно, шеф.
   Оставшись один, Мегрэ прочистил  и  набил  трубки  и  взглянул  на  ворох
служебных бумаг, скопившихся на столе.
   В такую великолепную погоду ему не хотелось завтракать в кабачке "Дофин",
и после недолгого раздумья он отправился домой.
   В этот час яркое солнце заливало столовую. На госпоже Мегрэ было платье в
розовых цветочках, почему-то напомнившее комиссару розоватую кофту  толстухи
Леа.
   С рассеянным видом он ел телячью печенку, зажаренную в сухарях.
   - О чем ты думаешь? - вдруг спросила его жена.
   - О бродяге.
   - Каком бродяге?
   - О бродяге, который когда-то был врачом.
   - А что он натворил?
   - Насколько мне известно, ничего худого. А вот его,  когда  он  спал  под
мостом Мари, ударили по голове и потом бросили в Сену.
   - Он умер?
   - Его вовремя вытащили речники.
   - За что же его так?
   - Об этом-то я и думаю... Кстати, он родом из тех же  мест,  что  и  твой
свояк.
   Сестра госпожи Мегрэ была замужем за дорожным инженером и жила в  Мюлузе.
Чета Мегрэ часто ездила к ним в гости.
   - Как его зовут?
   - Келлер. Франсуа Келлер.
   - Странно, что-то знакомая фамилия...
   - Она довольно распространена в тех местах.
   - А не позвонить ли сестре?
   Комиссар пожал плечами. Потом подумал: а почему бы и нет? Правда, сам  он
мало верил в успех этого  предприятия,  но  знал,  что  жене  приятно  будет
поговорить с сестрой.
   Подав кофе, госпожа Мегрэ вызвала по телефону Мюлуз. Ожидая  вызова,  она
повторяла про себя, словно пытаясь вспомнить:
   - Келлер... Франсуа Келлер... Раздался звонок.
   - Алло, алло! Да, да, я заказывала Мюлуз. Это ты, Флоранс? Что?  Да,  это
я. Нет, ничего не случилось... Из Парижа, из  дому.  Он  рядом,  пьет  кофе.
Чувствует себя хорошо... Все в порядке...  У  нас  тоже.  Наконец  дождались
весны... Как дети? Гриппом? Я тоже немножко прихворнула на  прошлой  неделе.
Послушай, я тебе звоню по делу. Ты  случайно  не  помнишь  некоего  Келлера,
Франсуа Келлера? Что? Сейчас узнаю... Сколько  ему  лет?  -  повернувшись  к
мужу, спросила она.
   - Шестьдесят три года.
   - Шестьдесят три года... Да... Ты его лично не знала? Что ты  говоришь?..
Не разъединяйте, барышня... Алло! Да, он был врачом. Добрых полчаса  пытаюсь
вспомнить, от кого я о нем слышала. Думаешь, от твоего мужа?.. Да,  подожди!
Я повторю мужу все, что ты  сказала,  ему  ведь  не  терпится.  Этот  Келлер
женился на девушке, по фамилии Мервиль. Кто такие  Мервили?  Советник  суда?
Значит, Келлер женился на дочери советника суда? Ну-ну... Тот умер? Давно? А
дальше? Не удивляйся, что я повторяю твои слова, иначе я что-нибудь  забуду.
Почтенная семья, давно живущая в  Мюлузе.  Дед  был  мэром.  Плохо  слышу...
Статуя? Вряд ли это имеет значение. Не беда, если  ты  в  этом  не  уверена.
Алло! Келлер женился на ней. Единственная дочь... На улице Соваж? Молодожены
жили на улице Соваж. Чудак? Почему? Ты точно знаешь? Да, да,  поняла!  Такой
же дикий, как и его улица*.
   * Соваж - по-французски "дикий".
   Жена смотрела на Мегрэ с таким видом, будто хотела  сказать,  что  делает
все от нее зависящее.
   - Да, да. Все равно, даже если это и  неинтересно.  С  ним  ведь  никогда
ничего не поймешь... Иной раз  какая-нибудь  мелочь.  Да...  В  каком  году?
Значит, прошло почти двадцать лет. Она получила от тетки наследство. А он от
нее ушел. Не сразу. Прожил еще с год. У них были дети? Дочь? За кого? Руслэ?
Аптекарские товары? Она живет в Париже?
   Госпожа Мегрэ повторила мужу:
   - У них  была  дочь,  которая  вышла  замуж  за  сына  Руслэ,  фабриканта
аптекарских товаров. Они живут в Париже.
   Потом снова заговорила в трубку:
   - Понимаю... Послушай,  постарайся  разузнать  обо  всем  подробнее.  Да,
спасибо! Поцелуй за меня мужа и детей. Звони в любое время, я не  выхожу  из
дому.
   В трубке послышался звук поцелуя. Теперь госпожа Мегрэ обратилась к мужу:
   - Я была уверена, что слышала эту фамилию. Ты понял? По всей вероятности,
это тот самый Франсуа Келлер, что женился на дочери советника суда. Советник
умер незадолго до их свадьбы.
   - А его жена? - спросил комиссар.  Госпожа  Мегрэ  пытливо  взглянула  на
мужа: уж не подтрунивает ли он над ней?
   - Не знаю. Флоранс ничего не сказала про нее.  Лет  двадцать  тому  назад
мадам Келлер получила наследство от одной из своих теток. Теперь  она  очень
богата. А доктор всегда слыл чудаком. Ты слушал, что  я  тебе  говорила?  По
словам сестры, он настоящий дикарь. Семья Келлер переехала из прежнего  дома
в особняк, неподалеку от собора. Доктор еще год  прожил  с  женой,  а  потом
внезапно исчез. Флоранс сейчас позвонит своим приятельницам - конечно,  тем,
кто постарше, - чтобы разузнать подробности. А потом мне все  сообщит.  Тебе
же это интересно?
   - Мне все интересно, - вздохнул Мегрэ, поднимаясь с кресла, чтобы взять с
подставки следующую трубку.
   - А тебе не придется поехать в Мюлуз?
   - Еще сам не знаю.
   - Возьмешь меня с собой?
   Они улыбнулись друг другу. Окно было  распахнуто  настежь.  Ярко  светило
солнце, невольно нагоняя непрошеные мысли об отпуске.
   - До вечера... Я запишу все, что сестра мне  расскажет.  А  потом  можешь
посмеяться над нами...
   ГЛАВА III
   Юный Лапуэнт, видимо, бегал по Парижу, разыскивая  красные  машины  марки
"Пежо-403". Жанвье тоже не было на месте: его вызвали в клинику,  и  там  он
беспокойно  мерил  шагами  коридоры,  поджидая,  когда  жена   подарит   ему
четвертого ребенка.
   - У тебя срочная работа, Люка?
   - Потерпит, шеф!
   - Зайди ко мне на минутку.
   Он хотел послать его в больницу за вещами Тубиба. Утром Мегрэ  как-то  не
подумал об этом.
   - Тебя, конечно, начнут гонять из  кабинета  в  кабинет  и  ссылаться  на
разные правила.  Поэтому  лучше  заранее  запастись  письмом  со  множеством
печатей, чтобы это произвело на них впечатление.
   - А кто его подпишет?
   - Подпиши сам. Им  ведь  важны  только  печати.  Мне  хотелось  бы  также
получить отпечатки пальцев этого самого Франсуа Келлера... Кстати, не  проще
ли мне самому позвонить директору больницы?
   Откуда-то  прилетел  воробей,  уселся  прямо  на  подоконник   и   теперь
поглядывал на  мужчин,  расхаживавших  по  комнате,  которая,  должно  быть,
представлялась ему своеобразным человечьим гнездом.
   Мегрэ крайне вежливо предупредил директора больницы  о  том,  что  к  ним
зайдет бригадир Люка. Итак, все обошлось как нельзя лучше.
   - Никакого письма не  нужно!  -  объявил  Мегрэ,  вешая  трубку.  -  Тебя
немедленно проведут к директору, и он сам будет тебя сопровождать.
   Оставшись  один,  Мегрэ  принялся  перелистывать  телефонный   справочник
абонентов Парижа.
   "Руслэ... Руслэ... Амедэ... Артюр, Алин..."
   Там было множество разных Руслэ, но он остановился на фамилии, выделенной
жирным шрифтом: "Фармацевтическая лаборатория Рене Руслэ".
   Лаборатория находилась в Четырнадцатом округе, неподалеку  от  Орлеанской
заставы.  Ниже  значился  домашний  адрес  этого  Руслэ  -   бульвар   Сюшэ,
Шестнадцатый округ.
   На часах было половина третьего. Неожиданно налетел порыв ветра, завертел
на мостовой клубы пыли, как бы предвещая грозу, но  быстро  утихомирился,  и
вот снова по-весеннему засияло солнце.
   - Алло! - раздался низкий и приятный женский голос.
   - Простите, я хотел бы поговорить с мадам Руслэ.
   - Кто говорит?
   - Комиссар Мегрэ из Сыскной полиции. Женщина помолчала, потом спросила:
   - А по какому вопросу?
   - По личному делу.
   - Я мадам Руслэ.
   - Вы родились в Мюлузе и ваша девичья фамилия Келлер?"
   - Да.
   - Мне необходимо встретиться с вами как можно  скорее.  Вы  не  разрешите
заехать к вам?
   - Вы хотите сообщить мне что-то неприятное?
   - Мне нужно только получить от вас кое-какие сведения.
   - Когда вам угодно меня видеть?
   - Я могу выехать немедленно...
   - Не мешай мне разговаривать, Жанно! - сказала она кому-то,  должно  быть
ребенку.
   Чувствовалось, что госпожа Руслэ удивлена, заинтригована, встревожена.
   - Я жду вас, господин комиссар. Наша квартира на четвертом этаже.
   Мегрэ любил парижские набережные в утренние часы. Вид их всегда пробуждал
в нем множество воспоминаний. Особенно было приятно вспоминать о  совместных
прогулках с госпожой Мегрэ, когда они неторопливо  бродили  по  берегу  Сены
через весь Париж. Мегрэ нравились также и та  спокойная  улица,  и  красивые
дома,  и  зелень  богатых  кварталов,  куда  вез  его  сейчас  в   маленьком
полицейском автомобиле инспектор Торанс.
   - Подняться с вами, шеф?
   - Пожалуй, не стоит.
   В вестибюль, облицованный белым мрамором,  вела  двустворчатая  дверь  из
кованого железа и стекла. Просторный  лифт  поднимался  плавно  и  бесшумно.
Мегрэ едва успел нажать кнопку звонка, как дверь отворилась, и лакей в белой
куртке почтительно принял из его рук шляпу.
   - Пожалуйте сюда!
   У порога лежал красный мяч, на ковре  валялась  кукла,  и  в  приоткрытую
дверь комиссар успел заметить няню, уводившую по коридору маленькую  девочку
в белом. Отворилась другая дверь - должно быть, из  будуара,  расположенного
рядом с гостиной.
   - Входите, господин комиссар!
   Мегрэ полагал, что госпоже Руслэ должно быть лет  тридцать  пять.  Однако
она выглядела куда моложе. Интересная  брюнетка  в  легком  летнем  костюме.
Взгляд столь же приветливый и мягкий, как и голос. Едва  слуга  затворил  за
собой дверь, как она обратилась к гостю:
   - Садитесь, пожалуйста! С той минуты, как мне позвонили,  я  не  перестаю
ломать себе голову...
   Вместо того чтобы прямо перейти к  цели  своего  визита,  Мегрэ  невольно
спросил:
   - Сколько же у вас детей?
   - Четверо: одиннадцати, девяти, семи и  трех  лет.  Судя  по  всему,  она
впервые видела у себя в доме полицейского и теперь смотрела на него  во  все
глаза.
   - Вначале я подумала, не случилось ли чего-нибудь с мужем.
   - Он в Париже?
   - Нет, он на съезде в Брюсселе, и я тотчас же позвонила ему.
   - Вы помните своего отца, мадам Руслэ? Казалось, она немного успокоилась.
В комнате повсюду стояли цветы, а через большие окна виднелись
   деревья Булонского леса.
   - Да, я его помню, хотя...
   Она замялась.
   . - Когда вы его видели в последний раз?
   - Очень давно... Мне было тогда тринадцать лет...
   - Вы еще жили в Мюлузе?
   - Да... Я переехала в Париж только после замужества.
   - Вы познакомились со своим будущим супругом в Мюлузе?
   - Нет, в Ла-Боле, куда мы с мамой ездили каждый год.
   Вдруг послышались детские голоса, крики. В коридоре кто-то шлепнулся.
   - Извините меня, одну минуту. Она вышла, прикрыв за собой дверь, и что-то
сказала тихо, но довольно решительно.
   - Простите, пожалуйста... Дети сегодня не в школе, и я  обещала  пойти  с
ними гулять.
   - Вы узнали бы вашего отца?
   - Думаю, что да.
   Мегрэ вытащил из кармана удостоверение  личности  Тубиба.  Судя  по  дате
выдачи документа, снимок  был  сделан  лет  пять  назад.  Это  была  обычная
карточка, отснятая  фотоавтоматом,  какие  стоят  в  крупных  магазинах,  на
вокзалах или в полицейской префектуре.
   Франсуа Келлер не побрился и не приоделся даже ради такого  случая.  Щеки
его  заросли  густой  бородой,  которую  он,  вероятно,  время  от   времени
подстригал ножницами.  Голова  слегка  облысела.  Взгляд  был  рассеянный  и
безразличный.
   - Это он?
   Держа документ в слегка дрожавшей руке, госпожа  Руслэ  нагнулась,  чтобы
лучше его рассмотреть. Вероятно, она была близорука.
   - Отец сохранился в моей памяти не таким, но я почти уверена, что это он.
   И она еще ниже склонилась над карточкой.
   - Вот с лупой я могла бы... Обождите, я сейчас принесу.
   Госпожа Руслэ положила удостоверение на столик, вышла из комнаты и  через
несколько минут вернулась с лупой в руке.
   - У отца был маленький, но глубокий шрам над левым глазом. Так и  есть...
Его довольно трудно различить  на  такой  фотографии,  но  все  же  вот  он.
Взгляните сами!..
   Мегрэ тоже посмел рел в лупу.
   - Я так хорошо помню об этом  шраме  потому,  что  отец  пострадал  из-за
меня... Как-то в воскресенье мы гуляли за  городом.  Мне  было  тогда  около
восьми лет... День выдался очень жаркий. Вдоль пшеничного поля  росло  много
маков, и  мне  захотелось  нарвать  букет.  А  поле  было  окружено  колючей
проволокой. Отец раздвинул ее, чтобы я могла пролезть. Он придерживал нижнюю
проволоку ногой и слегка нагнулся вперед... Странно, что я так хорошо  помню
эту сцену, хотя забыла многое другое! Нога у него, очевидно, соскользнула, и
проволока, спружинив, ударила его по лицу. Мама боялась, что поврежден глаз.
Вытекло много крови. Мы побежали на ближайшую ферму, чтобы  промыть  глаз  и
наложить повязку... Вот с тех пор у него и остался шрам.
   Рассказывая об этой истории, она с беспокойством поглядывала на Мегрэ  и,
казалось,  оттягивала  ту  минуту,  когда  комиссару  придется  сообщить  ей
подлинную причину своего визита.
   - С ним что-нибудь случилось?
   - Прошлой ночью его ранили, и притом в голову, но врачи думают,  что  его
жизнь вне опасности.
   - Это произошло в Париже?
   - Да, на берегу Сены... Затем тот или те, кто на него напали, бросили его
в воду.
   Комиссар не сводил с нее глаз, следя, как она реагирует на его слова,  но
госпожа Руслэ и не пыталась укрыться от его пристального взгляда.
   - Вам известно, как жил ваш отец?
   - Лишь в общих чертах...
   - То есть?
   - Когда он нас покинул...
   - Вы мне сказали, что вам было тринадцать  лет.  А  вы  помните,  как  он
уехал?
   - Нет. Утром я не нашла его дома и очень удивилась.  Тогда  мама  сказала
мне, что отец отправился в далекое путешествие...
   - Когда вы узнали, где он находится?
   - Через несколько месяцев маме сообщили,  что  отец  живет  в  Африке,  в
лесах, и лечит там негров...
   - И это было действительно так?
   - Думаю, да... Позднее люди, встречавшиеся там с отцом,  подтвердили  эти
слухи. Он поселился в Габоне, на врачебном пункте,  расположенном  в  сотнях
километров от Либревиля...
   - И долго он пробыл в Габоне?
   - Во всяком случае, несколько лет. Между прочим, в  Мюлузе  одни  считали
отца чуть ли не святым, другие... Мегрэ ждал. Поколебавшись, она добавила:
   - Другие называли его фантазером, полусумасшедшим...
   - А ваша матушка?
   - Думаю, что мама смирилась со случившимся...
   - Сколько ей сейчас лет?
   - Пятьдесят четыре года... Нет, пятьдесят пять... Теперь я знаю, что отец
оставил ей письмо, но она мне никогда его не показывала. Видимо, он написал,
что не вернется и поэтому готов взять на себя все неприятности, связанные  с
разводом.
   - Они развелись?
   - Нет. Мама рьяная католичка...
   - Ваш муж в курсе дел?
   - Конечно. Мы от него ничего не скрыли.
   - Вы знали, что ваш отец возвратился в Париж? Веки ее вздрогнули, и Мегрэ
почувствовал, что она готова солгать.
   - И да, и нет... Сама я никогда его не видела... И у нас с мамой не  было
полной уверенности, что он действительно вернулся. Впрочем, один из  жителей
Мюлуза   рассказывал   маме,   что   встретил   на    бульваре    Сен-Мишель
человека-рекламу, удивительно  похожего  на  отца...  Это  был  старый  друг
мамы... Он добавил, что когда он  окликнул  этого  человека  по  имени,  тот
вздрогнул, но не признался...
   - Ну, а вашей матушке или вам не приходила