и о других персонажах, которые
один за другим появлялись неведомо  откуда,  дефилируя  перед  ним,  как
кортеж. Единственное, что отличало эти миражи от  настоящих  людей,  это
необычность их движений - то слишком плавных, то, наоборот,  подчеркнуто
эксцентричных, а лотом они перепутались, будто каждый начал играть чужую
роль.
   Еще позже  Мегрэ  привиделось,  что  он  играет  в  шахматы,  но  его
усталость была так  велика,  а  игра  продолжалась  так  долго,  что  он
перестал различать фигуры. Принимал ферзя за короля, пешки за коней и не
мог сообразить, куда же поставил ладью. Это было ужасно, тем  более  что
шеф Уголовной полиции не спускал с  него  глаз.  Вся  набережная  Орфевр
испытывала  к  этой  партии  огромный  интерес.  Естественно,  что   его
противником был никто иной как Лоньон, который с саркастической улыбкой,
уверенный в себе, ждал, когда Мегрэ отобьется от шаха,  чтобы  поставить
ему мат.
   Этого нельзя было допустить. Речь шла о престиже набережной Орфевр.
   Поэтому все столпились у него за спиной, внимательно следя за игрой:
   Люка, Жанвье, молодой Лапуэнт, Торранс и много других, которых он  не
мог различить.
   - Вы подсказываете! - бросил Лоньон кому-то за спиной комиссара. - Но
это уже не имеет значения.
   Лоньон был один, совсем один. Некому было ему помочь. Но если  бы  он
выиграл, что сказали бы люди?
   - Можете подсказывать сколько угодно. Единственное, о чем прошу, - не
жульничайте!
   Почему он был так уверен, что Мегрэ собирается мошенничать? Или такой
уж был у него характер? Неужели  он  сам  ни  разу  в  жизни  никого  не
обманул?
   Только сейчас Мегрэ нашел своего ферзя, который решал судьбу  партии,
и выпутался. Лучше ждать нового шаха. Ферзя  нельзя  терять  ни  в  коем
случае.
   Зазвонил телефон. Мегрэ протянул руку, шаря в поисках выключателя.
   - Ницца, месье.
   Будильник показывал десять минут второго.
   - Это вы, патрон?
   - Минутку, Ферэ.
   - Я вас, наверное, разбудил?
   - Правильно сделал.
   Мегрэ глотнул воды. Потом взял лежащую на столике трубку. В ней  было
еще немного табаку. Закурил.
   - Вот теперь рассказывай.
   - Не представляю, как быть.  Знаю  о  деле  только  то,  что  было  в
газетах. Мне трудно судить, что важно, а что нет.
   - Ты виделся с этой Лабуан?
   -  Только  что  от  нее.  Она  вернулась  из  Монте-Карло  только   в
полдвенадцатого и  я  пошел  к  ней.  Живет  она  в  доме,  напоминающем
пансионат для подобных ей ненормальных старух. Между прочим, все  бывшие
актрисы. Есть также экс-вольтижерка из какого-то цирка, а хозяйка,  если
ей верить, пела когда-то в опере. Не могу вам описать эту атмосферу.
   Никто еще не спал. Вечерами те, кто не сидят в казино, играют в карты
в гостиной, в которой все  столетней  давности.  Полное  ощущение  музея
восковых фигур Гревена. Вам, наверное, скучно?
   - Нет.
   - Я рассказываю так подробно, потому что знаю, что вы любите  увидеть
все своими глазами, а поскольку не можете приехать...
   - Дальше.
   - Во-первых, я узнал, откуда  она  родом.  Ее  отец  был  учителем  в
каком-то  городишке  в  департаменте  Верхняя  Луара.  Когда   ей   было
восемнадцать, уехала в  Париж  и  два  года  была  статисткой  в  театре
"Шатле". В конце концов ей  поручили  маленькие  танцевальные  партии  в
"Восьмидесяти днях вокруг света" и "Мишель Строганофф". Потом перешла  в
Фоли-Бержер. Затем выехала с труппой на первые гастроли в Южную Америку,
где пробыла несколько лет. Невозможно узнать точные даты.  Путается  без
конца. Вы меня слышите?  Я  еще  раз  подумал,  не  наркоманка  ли.  Но,
присмотревшись, понял, что не в этом дело. Она просто  неумна,  а  может
быть, и не совсем нормальна.
   - Замуж не вышла?
   - К этому и веду. Ей было около тридцати, когда  начала  выступать  в
кабаре на Востоке. Это было еще перед  войной.  Моталась  по  Бухаресту,
Софии, Александрии. Несколько лет жила в  Каире  и,  кажется,  добралась
даже до Эфиопии. Все это я должен был вытягивать из нее клещами.
   Расселась в кресле, растирая опухшие  ноги,  и  попросила  позволения
распустить корсаж. Если вкратце...
   Эти слова напомнили Мегрэ тетку Жанны Арменье, мадемуазель Поре, и ее
бесконечный монолог.
   Мадам Мегрэ смотрела на мужа из-под полуопущенных век.
   - Именно в  Константинополе,  когда  ей  было  тридцать  восемь,  она
познакомилась с неким Ван Крамом.
   - Как его звали?
   - Юлиус Ван Крам.  Вероятно,  голландец.  Из  того,  что  она  о  нем
рассказала, следует, что он выглядел как настоящий джентльмен  и  жил  в
"Пера-Паласе".
   Мегрэ наморщил лоб, пытаясь вспомнить, с чем ассоциируется у него эта
фамилия. Он был уверен, что слышит ее не в первый раз.
   - Сколько лет ему может быть, этому Ван Краму?
   - Он был намного старше. В то время ему было под  пятьдесят.  Значит,
сейчас ему почти семьдесят.
   - Он жив?
   - Не знаю. Я стараюсь рассказывать все по порядку,  чтобы  ничего  не
забыть. Она показала мне свою фотографию тех лет. Должен признаться, что
это  была  интересная  женщина,  в  полном  расцвете,  весьма   приятной
наружности.
   - Чем занимался Ван Крам?
   - Думаю,  что  ее  это  не  очень  интересовало.  Владел  несколькими
языками, прекрасно - английским и французским. Также немецким. Бывал  на
приемах в различных посольствах. Влюбился в нее,  и  вскоре  они  зажили
вместе.
   - В "Пера-Паласе"?
   - Нет. Он снял для нее апартаменты недалеко от отеля. Пусть месье  на
меня не сердится, что не знаю подробностей. Если бы  вы  знали,  сколько
труда мне стоило вытянуть из нее  хотя  бы  эту  информацию!  Все  время
возвращалась к истории какой-то женщины из кабаре, все время восклицала:
   "Знаю, что вы считаете меня плохой матерью!". Предложила мне выпить с
ней ликера. Если не наркоманка, то,  наверное,  часто  прикладывается  к
бутылке. "Никогда перед игрой! У стола тоже  не  пью!  Самое  большое  -
капельку потом, для успокоения нервов!"
   Объяснила мне, что из всех занятий, которым предаются  люди,  игра  -
наиболее изматывающее. Но вернемся к Ван Краму. Через несколько  месяцев
она поняла, что беременна. Это случилось с ней в первый раз. Не могла  в
это  поверить.  Рассказала  об  этом  любовнику,   уверенная,   что   он
предпочтет, чтобы она избавилась от ребенка - И была готова это сделать?
   - Сама не знает. Говорит об этом, как о злой  шутке,  которую  с  ней
сыграла судьба. "Могла забеременеть сто тысяч раз, но случилось это  как
раз тогда, когда мне исполнилось тридцать  восемь".  Это  дословно.  Ван
Крам и глазом не моргнул. А через несколько недель предложил ей выйти за
него замуж.
   - Где они поженились?
   - В Константинополе. Это отдельная история.  Думаю,  что  она  его  в
самом деле любила. Повез ее в  какую-то  контору,  она  не  знает,  куда
именно, там они подписали какие-то документы,  поклялись  друг  другу  в
любви и верности, и им объявили, что они - муж и жена.  Через  несколько
дней он предложил поехать во Францию.
   - Вместе?
   - Да. Сели на итальянский пароход, идущий в Марсель.
   - Удостоверение личности у нее на имя Ван Крам?
   - Нет. Я спрашивал ее об этом. У них не было времени выправить  новое
удостоверение. Две недели жили в Марселе, потом переехали в  Ниццу.  Там
появился на свет ребенок.
   - Жили в гостинице?
   - Сняли очень удобную квартиру  близ  Променад  Дезанглэ.  Через  два
месяца Ван Крам вышел за сигаретами и не вернулся. С тех пор она его  не
видела.
   - И не получала никаких известий?
   - Он часто  писал:  из  Лондона,  из  Копенгагена,  из  Гамбурга,  из
Нью-Йорка - и каждый раз присылал деньги.
   - Много?
   - Иногда много, иногда мало. Просил, чтобы писала о  себе,  а  прежде
всего о дочурке.
   - Она делала это?
   - Да.
   - Всегда "до востребования", правда?
   - Да. Тогда она и начала играть. Дочка росла, уже ходила в школу...
   - ...И никогда не видела своего отца?
   - Ей было два месяца, когда он исчез, и с того времени не показывался
во Франции. Ей ничего о нем не было  известно.  Последний  перевод,  год
назад, был весьма значительным, но мать проиграла все за одну ночь.
   - Неужели Ван Крам не спрашивал ее, где дочь?  Он  знал,  что  она  в
Париже?
   - Да. Но мать не знала адреса.
   - Это все, старик?
   - Почти. Думаю, что она была не совсем откровенна, когда говорила что
ей ничего не известно, каким образом ее муж зарабатывает на жизнь О чуть
было не забыл о самом важном... Когда несколько лет назад ей нужно  было
продлить свое удостоверение личности, ей захотелось, чтобы его  выписали
на фамилию Ван Крам. У нее потребовали свидетельство о браке. Предъявила
свой  единственный  документ,  составленный  на  турецком   языке.   Его
старательно исследовали, отправляли даже в турецкое  консульство.  Затем
сообщили, что этот документ не имеет никакого юридического смысла и  что
она никогда не была замужем.
   - Она очень огорчилась?
   - Нисколько. Ничего не может выбить ее из колеи, за исключением того,
что красное выходит двенадцать раз подряд,  когда  она  сделала  двойную
ставку на черное. Слушаешь ее, и  кажется,  что  она  живет  в  каком-то
нереальном мире. Когда я  рассказал  ей  о  дочери,  ни  на  секунду  не
потеряла  самообладания.  Сказала  только:  "Надеюсь,   она   не   очень
мучилась..."
   - Конечно, ты сейчас пойдешь спать?
   - Если бы!  Должен  мчаться  в  Жуан-ле-Пен,  где  в  казино  накрыли
какого-то афериста. Я вам еще нужен, патрон?
   - Пока нет. Хотя подожди... Не показала ли она тебе фотографию своего
экс-муженька?
   - Я просил ее об этом. Она сказала,  что  в  доме  была  только  одна
фотография, это она сняла его, а он об этом даже не подозревал, так  как
у него был какой-то комплекс: он терпеть не мог фотографироваться.
   Наверное, уезжая в Париж, дочь забрала ее с собой, так как фотография
исчезла.
   - Спасибо.
   Мегрэ положил трубку и вместо того, чтобы погасить свет и  попытаться
уснуть, встал, чтобы закурить.
   Вдова Кремье вспоминала о фотографии, которую ее квартирантка  носила
в бумажнике, но он слишком много думал в то время о самой девушке, чтобы
обратить на это внимание.
   Мегрэ стоял посреди комнаты в пижаме и домашних туфлях на босу ногу.
   Жена  предпочитала  ни  о  чем  не  спрашивать.   Может   быть,   под
впечатлением недавнего сна, он подумал о Лоньоне, Несколько часов назад,
не придавая этому никакого значения, пообещал ему: "Буду  вас  обо  всем
информировать".
   Существование Юлиуса  Ван  Крама  могло  принципиально  изменить  ход
расследования.
   - Позвоню ему рано утром, - прошептал он.
   - Ты что-то сказал?
   - Ничего. Сам с собой разговариваю.
   Он нашел номер телефона Растяпы с площади Константэн-Пекер. Во всяком
случае Лоньону не придется потом ни в чем его упрекать.
   - Алло! Могу я попросить вашего мужа. Извините, что  разбудил  мадам,
но...
   - Я не спала. Целыми ночами не могу сомкнуть глаз. Засыпаю только  на
час-другой, - ответила мадам Лоньон,  раздраженным  и  как  бы  плачущим
голосом.
   - Говорит комиссар Мегрэ.
   - Я узнала месье по голосу.
   - Я хотел бы переговорить с вашим мужем.
   - А я думала, что он с вами. Он сказал, что работает на вас.
   - Когда он ушел?
   - Сразу после обеда. Быстро поел и исчез, предупредив, что  может  не
вернуться на ночь.
   - Не сказал, куда пошел?
   - Он никогда не говорит.
   - Благодарю, мадам.
   - Значит, это не правда, что он работает с вами?
   - Почему? Правда.
   - А почему же получается, что вы не...
   - Он не обязан сообщать мне о каждом своем шаге. Она не поверила.
   Подумала,  что  комиссар  лжет,  чтобы  выгородить  ее  муженька,   и
собиралась выпытывать  дальше,  но  Мегрэ  положил  трубку  и  сразу  же
позвонил во 2-й комиссариат, где ему ответил полицейский Ледан.
   - Там есть Лоньон?
   - Не появлялся со вчерашнего вечера.
   - Спасибо. Если он придет, попроси его позвонить мне домой.
   - Так точно, комиссар!
   И тут в голове у него промелькнула скверная мысль, похожая на ту, что
была во сне. Ни с того ни с сего он забеспокоился, почему Лоньона нет ни
дома, ни на работе и никто не знает, где он сейчас может быть. Следствие
в ночных заведениях он закончил, таксистов тоже  допросил.  Не  подлежит
сомнению, что еще один визит в "Ромео" тоже не продвинул бы дело вперед.
   Однако Лоньон проводил ночь на охоте. Неужели это  означает,  что  он
напал на след?
   Мегрэ  никогда  не  завидовал  коллегам,  еще   меньшую   конкуренцию
составляли инспектора. Когда дело бывало успешно завершено,  он  всегда,
когда они этого заслуживали, отдавал должное их профессионализму.  Редко
давал интервью. Вот и  сегодня  репортеров  уголовной  хроники  принимал
Люка.
   Однако на этот раз он не мог объяснить, почему нервничает. Он отдавал
себе отчет, что, как в партии в  шахматы,  которую  разыгрывал  во  сне,
Лоньон был совершенно один, в то время как  за  спиной  Мегрэ  была  вся
полицейская машина.
   Он покраснел, думая обо всем этом. Тем  не  менее  появилось  желание
одеться и поехать на набережную Оофевр, Ему  теперь  было  что  делаться
узнал, кто тот человек, фотографию которого Луиза Лабуан украла у матери
и так тщательно хранила.
   Мадам Мегрэ смотрела, как муж идет  в  столовую,  открывает  буфет  и
наливает себе рюмку сливовой наливки.
   - Не будешь ложиться?
   И логика, и  интуиция  подсказывали  ему:  нужно  идти.  Если  он  не
слушался сам себя, то только для того, чтобы дать  Лоньону  шанс  и  тем
самым покарать себя за черные мысли.
   - Мучаешься из-за этого дела?
   - Очень сложное!
   Интересная штука! До сих пор он почти не думал об убийце, а только  о
его жертве. На ней был сосредоточен. Теперь,  когда  он  узнал  о  Луизе
Лабуан достаточно много, можно было задать себе вопрос: кто  же  был  ее
убийцей.
   Что  мог  сейчас  делать  Лоньон?  Комиссар  выглянул  в   окно.   На
безоблачном небе сияла полная луна. Дождя не было.  Тускло  поблескивали
крыши.
   Он выбил трубку, тяжело опустился на кровать и, целуя жену, сказал, -
Разбуди меня, как всегда.
   На этот раз Мегрэ спал без сновидении. Когда  утром  он  пил  кофе  в
постели, светило солнце. Лоньон не позвонил. Это  означало,  что  он  не
появлялся ни в конторе, ни дома.
   На набережной Орфевр комиссар молча выслушал все рапорты и, ни на что
не отвлекаясь, пошел на чердак. Там на километровых полках стояли  досье
тех людей, которые когда-либо вступили в конфликт с правосудием.
   Дежурный был одет в серый халат, который придавал ему вид кладовщика.
В воздухе пахло старой бумагой, почти как в библиотеке.
   - Не был бы ты так любезен узнать, есть ли  здесь  дело  некоего  Ван
Крама, Юлиуса Ван Крама.
   - Искать в старых делах?
   - Посмотри среди тех, что были  лет  двадцать  назад,  а  может,  еще
раньше - Месье подождет?
   Мегрэ сел Через  десять  минут  работник  архива  принес  ему  папку,
подписанную "Ван Крам", но в ней было дело  какого-то  Жозе  Ван  Крама,
чиновника  парижской  страховой  компании,  жившего  на  улице  Гренель,
которого два года назад посадили  за  подлог  и  изготовление  фальшивых
документов, и было ему только двадцать восемь лет.
   - Нет других Ван Крамов?
   - Только один, фон Крамм, с двумя "м" на конце, но он умер  в  Кельне
двадцать четыре года назад.
   Просматривая список международных преступников и исключая  всех,  кто
никогда не был на Ближнем Востоке и возраст  которых  не  соответствовал
возрасту мужа мадам Лабуан, Мегрэ в конце  концов  дошел  до  нескольких
карточек, одна из которых содержала следующую информацию:
   "Ганс Зеглер, он же Эрнст Марк, он же Джон Донлей, он же Джо Оган, он
же Иоганн Лемке (настоящие имя и происхождение неизвестны) Специальность
-  мошенничество  Бегло  говорит  по-французски,   английски,   немецки,
голландски, итальянски и испански. Немного по польски".
   Тридцать  лет  назад  пражская  полиция  разослала  во   все   страны
фотографию некоего Ганса Зеглера, который, действуя с помощью сообщника,
обманом и хитростью выманил значительную сумму и  скрылся.  Ганс  Зеглер
рассказывал, что родился в Мюнхене и в то время носил  светлые  усики  В
Лондоне  этого  же  самого  человека   знали   как   Джона   Донлея   из
Сан-Франциско, в Копенгагене арестовали как Эрнста Марка.
   В других странах он проходил под именами - Джо Оган, Жюль Стиб,  Карл
Шпенглер Со временем изменился его облик В молодости он  был  высоким  и
худым, однако довольно крепким парнем. С возрастом  он  набирал  вес,  а
вместе с ним авторитет и достоинство.
   Одевался  с  изысканной  элегантностью  Находясь  в  Париже,  жил   в
отелях-люкс на Елисейских полях, в Лондоне - в "Савойе". Всегда вращался
в  наиболее  высокопоставленных  кругах,  пользуясь  уже   опробованными
методами, которыми владел виртуозно.
   Никогда не работал один, но о его сообщнике было известно только  то,
что он был моложе и имел акцент выходца из Восточной Европы.
   Они находили себе жертву в каком-нибудь фешенебельном  ресторане  или
баре, человека с деньгами, какого-нибудь промышленника или  торговца  из
провинции. После нескольких бокалов в  компании  этого  простока  Иоганн
Лемке (или, в зависимости от обстоятельств, Жюль Стиб, или Джон  Донлей)
начинал жаловаться, что плохо знает страну.
   "Можно, конечно, найти достойного человека, - говорил он  обычно.  На
меня возложена хлопотная миссия. Думаю, как мне достойно выполнить ее.
   Очень боюсь, чтобы кто-нибудь меня не надул".
   Фабула рассказа менялась, но суть всегда была  одна  и  та  же.  Одна
страшно богатая старая дама, не чуждая благотворительности, лучше  всего
американка, если дело  было  в  Европе,  поручила  ему  огромную  сумму,
которую он должен распределить  между  небольшой  группой  заслуживающих
этого людей Наличные лежали у него наверху, в номере гостиницы. Но как в
совершенно чужой стране узнать, кто заслуживает такого внимания?
   Да, правда! Старая дама отметила, что часть суммы, например треть или
четверть, можно использовать для компенсации издержек  Может  быть,  его
новый друг -  а  ведь  мы  друзья,  не  так  ли?  -  человек  честный  и
благородный, поможет ему? Понятно, что эта одна  треть  о  которой  идет
речь, была бы разделена А это неплохая сумма  Но  сам  он  должен  иметь
гарантии .. Если его друг со своей стороны  положил  бы  какую-то  часть
своих денег в банк, чтобы подтвердить свои добрые намерения...
   "Подождите минутку... Нет, лучше пойдемте со мной наверх...".
   В комнате лежали деньги. Полный чемодан купюр в толстых пачках.
   "Возьмем это и поедем в ваш банк, где вы снимете со счета  сумму  для
залога".
   Сумма также менялась в зависимости от страны.
   "Положим залог на мой счет, а я вручу  вам  чемодан.  Как  только  вы
распределите деньги, получите свое вознаграждение за услугу".
   В такси  чемодан  с  деньгами  лежал  между  ними.  Жертва  отсчитала
"залог". Перед своим "банком", а чаще всего это было  большое  здание  в
центре города, Лемке, он же Стиб, он же Зеглер и т. д., оставлял чемодан
своему новоиспеченному другу.
   "Я быстро".
   Выходил  с  деньгами,  которые  простак  вручал  ему  как   залог   и
растворялся в толпе у входа.  Жертва  быстро  обнаруживала,  что  вместо
денег в чемодане были пачки газетной бумаги, снизу и  сверху  обложенные
настоящими купюрами.
   В большинстве случаев, когда удавалось его арестовать,  этот  человек
не имел при  себе  ничего  компрометирующего.  Добыча  исчезала,  будучи
переданной помощнику в толпе у входа в "банк".
   В  одном  дополнении,  которое  было   прислано   датской   полицией,
значилось:
   "Это может быть гражданин Голландии по имени Юлиус Ван Крам, родом из
Гронингена. Из добропорядочной семьи 20-летним юношей работал в одном из
амстердамских банков,  которым  управлял  его  отец.  Уже  тогда  владел
несколькими языками, имел хорошее образование и был членом  яхт-клуба  в
Амстердаме.
   Через два года он исчез,