звала
полицию. Тут из своей комнаты вышел месье Валентен, я не  хотела,  чтобы
он открывал дверь, но он не стал слушать и, кажется,  первым  подошел  к
телу. Это прелестный человек, настоящий джентльмен, вы сами увидите.
   Мадемуазель Бланш была милая девушка,  месье  Валентен  -  прелестный
человек, Лотары, конечно, тоже  великолепные  люди.  Мадемуазель  Клеман
улыбалась жизни, мужчинам, женщинам, Мегрэ.
   - Выпьете рюмочку ликера?
   В рюмках был налит шартрез, и она  с  явным  удовольствием  пригубила
свою.
   - Как ваши жильцы попадают ночью в дом? У них есть ключи?
   - Нет. Они звонят. У изголовья  моей  кровати  висит  шнурок,  как  у
швейцаров, с помощью которого открывается дверь,  а  также  выключатель,
который зажигает и тушит свет в коридоре и на лестнице.
   - Они называют свое имя?
   Этого не требуется. Перед тем как открыть дверь, я зажигаю свет.  Моя
комната в глубине коридора. Дом этот старый, очень забавно построенный.
   Когда я  лежу  в  постели,  мне  достаточно  наклониться  и  я  через
маленькое окошечко вижу, кто входит в дом и кто выходит.
   - А чтобы выйти из дома, нужно тоже будить вас?
   - Конечно!
   - А днем?
   - Днем дверь остается открытой. Но есть другой  глазок,  в  кухне,  и
никто не может пройти без моего ведома. Я вам сейчас покажу.
   Она посулила ему это, словно приглашая на увеселительную прогулку.
   - Много у вас жильцов?
   - Девять. Я хочу сказать, что сдаю девять комнат. Но жильцов вместе с
месье Паулюсом получалось одиннадцать, потому что у меня две супружеские
пары, одна на втором, другая на третьем этаже.
   - Когда совершилось преступление, все жильцы уже были дома?
   - Нет.  Не  было  Лотара.  Он  вернулся  через  четверть  часа  после
выстрела, когда в доме уже была полиция.
   Мадемуазель Изабелла тоже отсутствовала. Она вернулась  незадолго  до
полуночи. Эти господа допросили ее, как и остальных  жильцов.  Никто  не
увидел в этом ничего дурного. Ведь все они очень  милые  люди,  вы  сами
убедитесь.
   Было уже около двух часов ночи.
   - Вы разрешите мне позвонить?
   - Сейчас проведу вас к телефону.
   Телефон был в коридоре, под лестницей. Мегрэ  увидел  оба  окошка,  о
которых ему говорила мадемуазель Клеман. Через них она могла следить  за
жильцами из кухни и из своей спальни.
   Он набрал номер больницы, и взгляд его вдруг упал на предмет, похожий
на копилку, который висел рядом  на  стене.  Над  ним  было  прикреплено
объявление, написанное от руки красивым  круглым  почерком:  "За  каждый
городской  разговор  просят  жильцов  опустить  один  франк.  По  поводу
разговоров  междугородных  просьба  обращаться  к  мадемуазель   Клеман.
Заранее благодарю".
   - Бывает, что кто-нибудь жульничает? - с улыбкой спросил комиссар.
   - Случается. И необязательно те,  кого  можно  было  бы  заподозрить.
Месье Паулюс, например, никогда не забывал опустить монетку в копилку.
   - Алло! Больница Кошен?
   Его соединяли по крайней мере четыре раза, пока удалось  узнать,  что
Жанвье спит крепким сном и что температура у него нормальная.
   Тогда он позвонил в Жювизи и сообщил об этом  мадам  Жанвье,  которая
говорила очень тихо, боясь разбудить детей.
   - Ваш инспектор признался мне, что в этот раз  они  ждут  девочку,  -
весело сказала мадемуазель Клеман, когда он повесил трубку. - Мы  с  ним
много беседовали. Он такой симпатичный человек.

Глава 2,
в которой Мегрэ тоже становится очаровательным жильцом мадемуазель Клеман и заводит новые знакомства.

   У входа, возле лестницы, длинный коридор был шире, и там  стояли  две
скамейки, напоминавшие школьные парты.
   В полдень,  придя  в  больницу,  Мегрэ  застал  здесь  мадам  Жанвье,
приехавшую с полчаса назад.
   Вид у нее был усталый, но она все же улыбнулась комиссару,  показывая
этим, что старается не терять мужества. На всех этажах слышался шум, как
в казарме. Очевидно, сменялись санитары и санитарки.
   Сверкало солнце, и Мегрэ впервые в этом  сезоне  вышел  из  дома  без
пальто.
   - Наверное, скоро за нами придут, - сказала мадам Жанвье. И  добавила
с оттенком иронии или горечи:
   - Сейчас ему там наводят красоту.
   Видимо, ее обижало, что она не имела права присутствовать при туалете
мужа. Прежде Мегрэ иногда случалось  встречать  ее  -  она  заходила  за
Жанвье в уголовную полицию. Но только сейчас он понял, что перед ним уже
увядшая женщина. А ведь едва десять лет, точнее, даже  девять  прошло  с
тех пор, как инспектор представил  комиссару  свою  невесту,  девушку  с
пухленькими щечками, на которых, когда она смеялась, появлялись  ямочки.
Теперь перед ним стояла безликая женщина с озабоченным  взглядом,  какой
бывает у жительниц предместья, согбенных непосильным домашним трудом.
   - Скажите мне честно, месье комиссар, это лично ему хотели за  что-то
отомстить?
   Мегрэ понял ее, но подумал перед тем, как ответить,  хотя  утром  эта
мысль уже приходила ему в голову.
   По-видимому, когда Жанвье стал жертвой преступления, совершенного  на
улице Ломон, подозрение сразу пало на Паулюса. Но, как уже заявил  Мегрэ
во время рапорта  начальнику  уголовной  полиции,  чем  больше  они  эту
гипотезу обсуждали, тем она становилась более маловероятной.
   - Парень этот не убийца, шеф. Мне удалось  собрать  о  нем  кое-какие
сведения. Когда он полтора года  назад  приехал  в  Париж,  то  поступил
работать служащим в контору по продаже торговых предприятий на  бульваре
Сен-Дени.
   Комиссар туда  ходил.  Конторы,  расположенные  на  антресолях,  были
грязные, неопрятные, как и сам хозяин, похожий на барышника.
   На стенах маленькие, написанные  от  руки  и  прикрепленные  кнопками
объявления сообщали о продаже торговых предприятий, чаще  всего  кафе  и
баров.  В  обязанности  Паулюса  входило  писать  круглым  почерком  эти
объявления, а также отправлять сотни циркуляров.
   Сменивший Паулюса на вид изголодавшийся парень  с  длинными  волосами
работал  в  темной   передней,   где   целый   день   приходилось   жечь
электричество.
   -  Паулюс?  -  переспросил  хозяин  с  явно  выраженным  крестьянским
акцентом. - Я вышвырнул его за дверь.
   - За что? "
   - Да он каждый день таскал по несколько франков из маленькой кассы.
   Имелся в виду ящик, где всегда лежала небольшая сумма денег на мелкие
текущие расходы: почтовые марки, заказные письма, телеграммы.
   - Вот уже шесть месяцев, шеф, - продолжал Мегрэ, - как Паулюс потерял
это место. Правда, какую-то сумму ему ежемесячно присылали родители,  но
недостаточно, чтобы на это прожить. Ведь они  люди  небогатые.  В  конце
концов он устроился агентом по продаже энциклопедий, ходил по квартирам.
Я видел его портфель, в  котором  лежал  рекламный  экземпляр,  а  также
бланки соглашений на покупку  в  рассрочку  изданий  в  двадцать  два  и
двадцать четыре тома.
   Расследование продолжалось. В Париже  пахло  весной.  Лопались  почки
каштанов, тянулись к  свету  крошечные  нежно-зеленые  листочки.  Тысячи
молодых  людей,  таких  же  как  Паулюс,  сновали  по   улицам   Парижа,
озлобленные бесконечными поисками работы, поисками своего будущего.
   - Он, должно быть, познакомился с парнем постарше  себя  и,  конечно,
более продувным. Мадемуазель Клеман говорит, что время  от  времени  его
навещал приятель, который раза два  даже  ночевал  у  Паулюса,  какой-то
блондин лет двадцати пяти. Мы его найдем.
   Заметьте, на ограбление "Аиста" Паулюс пошел с игрушечным пистолетом.
Напугать хозяина кабачка посредством игрушки или хладнокровно  убить  на
улице инспектора полиции - вещи совершенно разные.
   - Вы думаете, что Жанвье ранил друг Паулюса?
   - Но с какой целью? Для того чтобы убить Жанвье,  у  них  могло  быть
только две причины: им либо  нужно  было  войти  в  дом,  чтобы  забрать
припрятанные деньги - что весьма рискованно, либо освободить путь, чтобы
их вынести. Однако же мадемуазель Клеман решительно заявляет, что  никто
не входил в дом и не выходил оттуда.
   - Разве что Жанвье удалось раскрыть что-нибудь важное и...
   Мегрэ думал об этом все утро, сидя в  своем  кабинете  на  набережной
Орфевр. В меблированных комнатах на улице Ломон остался дежурить Воклен,
которого мадемуазель Клеман устроила в гостиной у открытого окна.
   Комиссар даже перерыл письменный стол Жанвье и составил  список  дел,
которыми инспектор занимался в последнее время. Но ничего не нашел...
   Мадам Жанвье нервно теребила свою сумку. Видимо считая  себя  слишком
бледной, она наложила на щеки вдвое больше  румян,  чем  требовалось,  и
казалось, что лицо ее покрылось лихорадочными пятнами.
   Наконец за ними пришли. Перед тем как  проводить  в  палату,  сиделка
сделала им кое-какие наставления:
   - Вам можно побыть возле больного только несколько  минут.  Не  нужно
его  утомлять.  Нельзя  говорить  с  ним  о  вещах,  которые  могут  его
взволновать.
   Мегрэ впервые увидел инспектора лежащим в  постели.  Ему  показалось,
что тот сильно изменился, еще и  потому,  что  Жанвье,  всегда  румяный,
свежий, гладко выбритый, с нежно-розовой кожей,  лежал  теперь  обросший
бородой.
   Сиделка дала указания и больному:
   - Не забывайте, что  сказал  врач.  Разговаривать  вам  категорически
запрещено. Если комиссар будет  задавать  вопросы,  отвечайте  "да"  или
"нет" кивком, не волнуйтесь, не нервничайте.
   И добавила, направляясь к столику, на котором лежал журнал:
   - Впрочем, я сама останусь здесь.

***

   Мегрэ стоял у двери, и больному пока еще его  не  было  видно.  Мадам
Жанвье подошла к постели, сжимая в руках сумку,  и,  глядя  на  мужа,  с
робкой улыбкой пробормотала:
   - Не волнуйся, Альбер. У нас все благополучно.
   Все очень добры ко мне, и дети здоровы. Тебе было не очень больно?
   Нельзя было без  волнения  наблюдать,  как  из  глаз  раненого  вдруг
скатились две крупные слезы и как он стал жадно глядеть на жену,  словно
уже не надеялся ее увидеть.
   - Только о нас не беспокойся. Комиссар уже здесь...
   Заметила ли она, что  он  слишком  нетерпеливо  стал  искать  кого-то
глазами? Мегрэ даже стало неловко.
   Жанвье, конечно, был хорошим семьянином, обожал жену и детей.  Однако
же Мегрэ всегда казалось,  что  ближе  всего  для  него  была  уголовная
полиция.
   Комиссар сделал два шага вперед, и лицо раненого оживилось.  Несмотря
на запрет, он хотел заговорить, но Мегрэ знаком остановил его:
   - Спокойно, дорогой Жанвье! Прежде всего я должен тебе  сказать,  как
все  мы  счастливы,  что  ты  выкарабкался.  Шеф  просил  передать  тебе
поздравления и свои лучшие пожелания. Он сам тебя навестит,  как  только
визиты перестанут тебя утомлять.
   Мадам Жанвье скромно отошла в сторонку.
   - Врач разрешил нам пробыть у тебя всего несколько минут. Я взял  это
дело в свои руки. Чувствуешь ли ты себя в силах, чтобы ответить  мне  на
несколько вопросов? Ты слышал, что сказала  сиделка?  Отвечай  кивком  и
даже не пытайся говорить.
   Широкий  пучок  солнечных  лучей  пересекал  палату,  в  нем  дрожали
тончайшие пылинки.
   - Видел ты человека, который в тебя стрелял?
   Жанвье, не задумываясь, отрицательно качнул головой.
   - Тебя подняли с правого тротуара, как раз у дома мадемуазель Клеман.
Видимо, ты не успел уползти перед тем, как тебя обнаружили.  Улица  была
пустынна, не так ли?
   Веки раненого опустились.
   - Ты ходил по улице взад и вперед?
   Веки Жанвье опять опустились.
   - Ты не слышал приближающихся шагов?
   Снова отрицательный кивок.
   - Ты зажигал сигарету?
   В глазах Жанвье появилось удивление, потом едва заметная  улыбка.  Он
понял мысль Мегрэ.
   - Да. - Он опять опустил веки.
   Согласно заключению врача, выстрел был сделан с расстояния примерно в
десять метров. Поблизости от дома мадемуазель Клеман фонаря не было,  и,
зажигая сигарету, Жанвье мог стать более заметной мишенью.
   - Ты не слышал, чтобы где-нибудь открывалось окно?
   Раненый подумал, потом, немного  поколебавшись,  отрицательно  качнул
головой.
   - А может быть, окна открывались раньше?
   Утвердительный кивок.
   Погода стояла такая теплая, что это было естественно.
   - В доме мадемуазель Клеман тоже?
   Опять утвердительный кивок.
   - Но не в ту минуту, когда раздался выстрел?
   - Нет.
   - Ты никого не видел и не слышал?
   - Нет.
   - Не помнишь ли, в какую сторону  ты  смотрел,  когда  тебя  настигла
пуля?
   Из положения тела в самом деле нельзя было ничего  заключить,  потому
что  наблюдались  случаи,   когда   раненный   пулей   человек,   падая,
поворачивался кругом или на пол-оборота.
   Усилие,  которое  Жанвье  пришлось   преодолеть,   чтобы   вспомнить,
мучительно отразилось на его лице. Мадам Жанвье уже не слушала их. И  не
только из скромности. Она подошла к сиделке и тихонько  разговаривала  с
ней, видимо расспрашивая ее и даже отваживаясь на робкие советы.
   Нет, этого Жанвье вспомнить не мог. И неудивительно. Ведь в тот вечер
он столько раз ходил взад и вперед по небольшому отрезку тротуара...
   - Успел ты обнаружить что-нибудь новое  относительно  Паулюса  и  его
сообщника? Может быть, что-нибудь  такое,  что  не  фигурирует  в  твоих
рапортах?
   Это могло быть единственно допустимым объяснением, но  и  тут  Жанвье
ответил отрицательно.
   - А не обнаружил ли ты неожиданно что-то,  касающееся  другого  дела,
может быть даже давнишнего?
   Жанвье снова улыбнулся, угадав предположение Мегрэ.
   Опять нет. Все  объяснения  оказывались  ложными,  отпадали  одно  за
другим.
   - Итак, ты зажег сигарету, и в ту же минуту раздался выстрел.  Ты  не
слышал шагов. Ты не слышал никакого шума. Ты упал и потерял сознание.
   - Месье комиссар, - вмешалась  сиделка,  -  мне  очень  неудобно  вас
прерывать, но приказ доктора для нас закон.
   - Только не волнуйся, дорогой Жанвье. А главное, не думай  больше  об
этом.
   Он угадал вопрос на губах инспектора: достаточно хорошо  знал  своего
коллегу, чтобы понять его.
   - С сегодняшнего дня я переезжаю на  улицу  Ломон,  поселюсь  в  доме
мадемуазель Клеман и в конце концов доищусь правды, верно?
   Бедный Жанвье! Видно было, что он представил себе  комиссара  в  доме
толстухи. С какой радостью он тоже пошел бы с ним туда!
   - Мне нужно уходить,  Альбер,  -  сказала  мадам  Жанвье.  -  Я  буду
навещать тебя каждый день. Мне сказали, что завтра  можно  будет  побыть
тут подольше.
   При больном она бодрилась, но когда вышла в коридор вместе  с  Мегрэ,
то не могла сдержаться и всю дорогу, не  переставая,  плакала.  Комиссар
заботливо вел ее под руку и молчал, не пытаясь утешать.

***

   Он заказал телефонный разговор  из  своей  квартиры,  которая  теперь
казалась ему почти чужой. И не только потому, что он был один, что не  с
кем было перекинуться словом. Просто он не привык бывать  дома  в  такое
время, разве что в воскресенье.
   Он открыл настежь все окна и в ожидании звонка  стал  совать  в  свой
старый кожаный чемодан белье и необходимые предметы туалета.
   Ему удалось разыскать мадам Мегрэ в клинике - она добилась разрешения
дежурить у сестры, которая понемногу поправлялась. Видимо боясь, что  он
ее не услышит, мадам Мегрэ говорила  каким-то  не  своим,  пронзительным
голосом, от которого дребезжала мембрана.
   -  Да  нет,  со  мной  ничего  не  случилось.  Я  только  хочу   тебя
предупредить, чтобы ты сюда сегодня  вечером  не  звонила,  и  объяснить
тебе, почему ты не застала меня дома вчера.
   Перед ее отъездом они договорились, что  мадам  Мегрэ  будет  звонить
домой каждый вечер около одиннадцати.
   - Жанвье был ранен...  Да,  Жанвье...  Нет...  Опасность  миновала...
Алло!.. Для расследования дела я вынужден поселиться на улице Ломон... В
меблированных комнатах... Мне там будет  удобно...  Да  нет  же,  нет!..
Уверяю тебя... Хозяйка - милейшая женщина... - У него случайно вырвалось
это слово, и он тут же улыбнулся. - У тебя есть  под  рукой  карандаш  и
бумага? Запиши номер... Только звони мне  пораньше,  так  от  девяти  до
десяти вечера, чтобы не будить жильцов.
   Аппарат висит в коридоре на первом этаже... Нет, ничего  не  забыл...
Здесь потеплело... Уверяю тебя, пальто мне не понадобится...
   Он вышел из дому с тяжелым чемоданом в руке и запер  дверь  на  ключ,
испытывая какое-то странное чувство, будто совершил предательство.
   Только ли из-за расследования он переселяется на улицу Ломон? А может
быть,  и  потому,  что  слишком  тоскливо  оставаться  одному  в  пустой
квартире?
   Мадемуазель Клеман, возбужденная, кинулась ему навстречу.  Ее  полная
грудь, обтянутая блузкой, при каждом движении колыхалась, как желе.
   - Я ничего не трогала в комнате, как вы меня просили. Только  сменила
простыни и положила новые одеяла.
   Воклен, сидевший в первой комнате в кресле у окна  с  чашкой  кофе  в
руках, сразу же поднялся и настоял на том, чтобы комиссар  позволил  ему
отнести наверх его чемодан.
   Это  был  забавный  дом,  совсем  не  похожий  на   другие   дома   с
меблированными комнатами. Хотя и старый, он  был  удивительно  чистый  и
веселый. Обои во всех комнатах и в коридоре  были  светлые,  чаще  всего
светло-желтые  с  цветочками,  но  не  создавали   впечатления   чего-то
старомодного или  банального.  Деревянные  панели  стен,  отполированные
временем, весело отсвечивали, а ступеньки, не покрытые дорожкой, приятно
пахли воском.
   Комнаты, намного просторнее, чем в  других  подобных  отелях,  скорее
напоминали номера в хороших провинциальных гостиницах. Почти вся  мебель
была старинная: высокие, глубокие шкафы, пузатые комоды.
   Мадемуазель Клеман неожиданно для Мегрэ поставила несколько цветов  в
вазу на круглом столе: скромные цветы, которые она, должно быть,  купила
на рынке, когда ходила за провизией.
   Она поднялась вместе с ними:
   - Вы не возражаете, если я разложу ваши вещи?
   Мне кажется, для вас это  дело  непривычное.  -  И  добавила,  смеясь
каким-то особым, горловым смехом, от которого задрожал ее бюст:
   - Конечно, если только в вашем чемодане нет таких вещей, которые  мне
нельзя видеть.
   Он подозревал, что она вела себя так  со  всеми  жильцами,  и  не  из
раболепства, не из профессионального долга, а просто ей  так  нравилось.
Он даже подумал, не принадлежит ли она к породе женщин типа мадам  Мегрэ
и, не имея мужа, тешится тем, что нежно заботится о своих жильцах.
   -  Давно  уже  вы  держите  эти  меблированные  комнаты,  мадемуазель
Клеман?
   - Десять лет, месье Мегрэ.
   - Вы уроженка Парижа?
   - Нет, Лиля. Точнее - Рубэ. Знакома вам фламандская  пивная  в  Рубэ?
Мой отец более сорока лет прослужил там официантом, и все его знали. Мне
не было еще двадцати лет, когда я поступила туда работать кассиршей.
   Слушая ее, можно было подумать, что она тогда играла в кассиршу,  как
девочкой играла в куклы, а теперь в хозяйку меблированных комнат.
   - Я всегда мечтала переехать в Париж, завести  собственное  дело,  и,
когда мой отец умер и оставил мне небольшое наследство, я приобрела этот
дом. Я не смогла бы жить в одиночестве.  Мне  необходимо,  чтобы  вокруг
меня кипела жизнь.
   - Вам никогда не приходило в голову выйти замуж?
   - Тогда бы я перестала быть сама себе хозяйкой.
   А теперь будьте так любезны и спуститесь на минутку вниз. Мне неловко
разбирать ваши вещи при вас.
   Я предпочла бы остаться одна.
   Мегрэ сделал знак Воклену следовать за ним. На лестнице они  услышали
звуки фортепиано  и  распевающий  женский  голос.  Звуки  доносились  из
комнаты на первом этаже.
   - Кто там живет?
   И Воклен, уже знавший всех жильцов, тут же объяснил:
   - Месье Валентен Декер. Тридцать лет назад он был довольно  известным
опереточным певцом.
   - Если я не ошибаюсь, комната налево?
   - Да. Даже не комната, а целая квартира: маленькая гостиная,  где  он
дает уроки пения, спальня,  ванная  и  даже  кухня.  Он  сам  занимается
стряпней. Его ученицы - чаше всего молоденькие девушки.
   Когда они спустились  на  первый  этаж,  Воклен  вытащи