вый.
   - Что сказал постовой на площади Шатле?
   - Все сходится. Тип в плаще, возбужденно жестикулируя, попросил задержать
человека, который его преследует, но ни на кого конкретно не  смог  указать.
Постовой собирался на всякий случай упомянуть о нем в донесении.
   - Отправляйся в табачный  магазин  на  углу  Вогезской  площади  и  улицы
Фран-Буржуа.
   - Ясно.
   Жестикулирующий коротышка в бежевом плаще и серой шляпе. Вот все,  что  о
нем известно.  Остается  одно  -  встать  у  окна  и  наблюдать,  как  толпы
выплескиваются из контор, растекаясь по террасам кафе  и  ресторанов.  Париж
был светлый, веселый. Как  всегда  в  середине  февраля,  люди  наслаждались
дыханием весны сильнее, чем потом, когда она  придет  по-настоящему;  газеты
несомненно упомянут о знаменитом каштане  на  бульваре  Сен-Жермен,  который
расцветет через месяц.
   Мегрэ позвонил в пивную "У дофины".
   - Алло... Жозеф?.. Это Мегрэ... Не принесешь ли две кружки и сандвичей?..
Да, на одного.
   Сандвичи еще не прибыли, как комиссара снова вызвали, и  он  сразу  узнал
голос: Мегрэ предупредил телефониста, чтобы тот соединял  прямо  с  ним,  не
теряя ни секунды.
   - Алло... На этот раз я, кажется, оторвался от него.
   - Кто вы такой?
   - Муж Нины, но это не  важно...  Их  самое  меньшее  четверо,  не  считая
женщины... Совершенно необходимо прислать кого-нибудь и...
   Теперь неизвестный даже не сказал, где он находится.  Мегрэ  позвонил  по
городскому телефону. Проверка заняла несколько минут. Вызов  был  сделан  из
"Четырех ла-рошельских сержантов", ресторана  на  бульваре  Бомарше  в  двух
шагах от площади Бастилии. Недалеко оттуда и  до  Вогезской  площади.  Легко
сообразить, что зигзагообразный маршрут коротышки в плаще  пролегает  внутри
одного квартала.
   - Алло, Жанвье?.. Я так и думал, что ты все еще там, - позвонил Мегрэ  на
Вогезскую площадь. -  Лети  в  "Четыре  ла-рошельских  сержанта".  Такси  не
отпускай.
   Прошел час. Ни звонков, ни известий от мужа Нины. Когда телефон заработал
снова, звонил уже не он, а официант из кафе.
   - Алло... Я имею честь говорить с комиссаром Мегрэ?.. Лично  с  ним?..  Я
официант из кафе "Бираг" на улице Бирага. Звоню вам  по  поручению  клиента,
который попросил меня связаться с вами.
   - Давно?
   - С четверть часа. Я должен был сделать это сразу же, но у нас теперь час
пик...
   - Клиент низенький, в плаще?
   - Он самый... Я боялся, не розыгрыш ли это. Он очень  спешил.  Все  время
посматривал на улицу... Минутку, сейчас припомню поточней...  Он  велел  вас
предупредить, что попробует  увести  того  человека  в  "Пушку  Бастилии"...
Знаете пивную на углу бульвара Генриха Четвертого?..  Он  просил,  чтобы  вы
поскорей прислали  туда  кого-нибудь...  Подождите,  это  не  все...  Вы-то,
конечно, поймете... Вот дословно: "Они сменились. Теперь это высокий, рыжий,
самый опасный".

***

   В "Пушку" Мегрэ поехал сам. Взял такси, и оно меньше чем за десять  минут
доставило  его  на  площадь  Бастилии.  Пивная   была   просторная,   тихая,
рассчитанная в основном на завсегдатаев, которые  довольствовались  дежурным
блюдом и копченостями. Комиссар поискал  глазами  человека  в  плаще,  потом
осмотрел вешалку в надежде увидеть бежевый плащ.
   - Скажите, официант...
   Официантов было шестеро плюс  кассирша  и  хозяин.  Мегрэ  опросил  всех.
Нужного ему человека никто не заметил. Тогда он сел в углу, у входа, заказал
кружку пива, раскурил трубку и принялся ждать. Через  полчаса,  несмотря  на
съеденные  сандвичи,  потребовал  сосиску  с  капустой.  Смотрел  на  улицу,
вздрагивая при виде каждого прохожего в плаще, а их было немало: с утра  уже
в третий раз прошел ливень, чистый,  светлый,  веселый,  как  всякий  дождь,
после которого снова сияет солнце.
   - Алло... Уголовная полиция?.. Говорит Мегрэ... Жанвье вернулся?..  Дайте
его... Ты, Жанвье?.. Хватай такси и гони ко мне в "Пушку Бастилии"... Жду...
Нового? Нет, ничего.
   А если этот субъект просто скверный шутник?  Тем  хуже...  Мегрэ  оставил
дежурить в пивной инспектора и вернулся на службу. Маловероятно, чтобы  мужа
Нины убили после половины первого: он явно избегает укромных мест; напротив,
выбирает оживленные кварталы, людные улицы. Тем не менее комиссар связался с
наружной службой, куда ежеминутно стекаются сведения обо всех  происшествиях
в Париже.
   - Если поступит сигнал, что с  человеком  в  плаще  произошел  несчастный
случай, или он впутался в ссору, или еще что-нибудь, звоните мне.
   Он также зарезервировал за собой  одну  из  машин,  дежуривших  во  дворе
уголовной полиции. Вероятно, это смешно, но он  хочет  быть  застрахован  от
любой неожиданности.
   Мегрэ принимал посетителей, курил трубку, время от  времени  помешивал  в
печке, хотя окно не закрывал, и бросал укоризненный взгляд на  телефон.  "Вы
знали мою жену", - сказал этот тип. Комиссар силился вспомнить, какая же это
Нина - он ведь знавал многих. Несколько лет  назад  сталкивался  с  одной  в
Канне - она держала маленький бар, но уже  тогда  была  старухой,  а  теперь
наверняка умерла. Да, есть еще Алина, племянница его жены, -  все  ее  зовут
Ниной.
   - Алло... Комиссар Мегрэ?..  Четыре  часа  дня.  Еще  совсем  светло,  но
комиссар уже зажег настольную лампу с зеленым абажуром.
   -  Говорит  заведующий  почтовым  отделением  на  улице   Фобур-Сен-Дени,
двадцать восемь... Простите за  беспокойство...  Возможно,  это  розыгрыш...
Несколько минут тому назад к окошечку заказных отправлений подошел клиент...
Алло.., по словам операционистки мадмуазель Данфер, он  торопился,  выглядел
испуганным.  Протянул  ей  записку  и  сказал:  "Не  старайтесь  понять,   а
немедленно позвоните комиссару Мегрэ и передайте это  сообщение".  Затем  он
исчез в толпе, а девушка побежала ко мне.  Бумажка  у  меня  перед  глазами.
Написано карандашом, неразборчиво. Наверняка набросано на ходу.  Вот...  "Не
смог добраться до "Пушки"... Вы что-нибудь понимаете? Я - нет.  Впрочем,  не
важно... Дальше слово, которое мне не прочесть... "Теперь их двое. Маленький
брюнет вернулся..." Не знаю, правильно ли я разобрал слово "брюнет".. Что вы
сказали?.. Хорошо, вам видней. Но это не конец. "Уверен, они  решили  убрать
меня еще сегодня. Подхожу к вашей набережной. Но  они  хитрые.  Предупредите
постовых". Это все... Если  хотите,  я  пришлю  вам  записку  с  доставщиком
пневматичек... На такси?.. Извольте, но при условии, что заплатите вы: я  не
могу себе позволить...
   - Алло, Жанвье?.. Можешь возвращаться, старина. Через полчаса они  курили
вдвоем в кабинете комиссара.
   - Ты хоть позавтракал?
   - Съел порцию сосисок с капустой в "Пушке". Мегрэ успел поднять  на  ноги
велопатрули и  постовых.  Парижане,  заполнявшие  магазины,  теснившиеся  на
тротуарах, вливавшиеся в кино и на станции метро, ничего не  замечали,  хотя
сотни глаз уже буравили  толпу,  задерживаясь  на  бежевых  плащах  и  серых
шляпах.
   В пять часов, когда оживление в квартале Шатле достигло максимума,  опять
ударил ливень. Мостовая заблестела, вокруг фонарей появились ореолы, и через
каждые десять метров прохожие на тротуарах поднимали руку, ловя такси.
   - Содержатель "Погребов Божоле" дает ему от тридцати пяти до сорока  лет.
Хозяин "Вогезского табака" - около тридцати. Он бритый, лицо розовое,  глаза
светлые. Сказать, что он собой представляет, пока не берусь.  Мне  ответили:
"Человек как все".
   В шесть  позвонила  г-жа  Мегрэ:  к  обеду  придет  ее  сестра;  ей  надо
удостовериться, не опоздает ли муж, а заодно попросить его по  дороге  домой
завернуть к кондитеру.
   - Подежуришь до девяти? Потом тебя сменит Люкас - я ему скажу.
   Жанвье согласился. Оставалось одно - ждать.
   - Кому бы я ни понадобился, пусть звонят прямо ко мне домой.
   Мегрэ не забыл завернуть к кондитеру на авеню Республики, единственному в
Париже,  у  кого,  по  мнению  г-жи  Мегрэ,   пекут   настоящие   наполеоны.
Расцеловался со свояченицей, от которой, как  всегда,  пахло  лавандой.  Они
пообедали,  и  комиссар  позволил  себе  стаканчик  кальвадоса.  Прежде  чем
проводить Одетту до метро, он позвонил на службу.
   - Люкас?.. Ничего нового?.. Ты в моем кабинете?.. Люкас,  развалившись  в
собственном кресле Мегрэ и  закинув  ноги  на  стол,  несомненно  что-нибудь
читает.
   - Ну, дежурь, старина. Доброй ночи.
   Когда Мегрэ возвращался от метро, бульвар Ришар-Ленуар  был  пустынен,  и
шаги гулко разносились в  воздухе.  Внезапно  комиссар  услышал,  что  сзади
кто-то идет Он вздрогнул и невольно обернулся, потому что как  раз  думал  о
муже Нины: быть может, ему даже в  этот  час  все  еще  приходится  тревожно
шагать  по  улицам,  избегая  неосвещенных  мест,  ища  хоть   относительной
безопасности в кафе и барах.
   Уснул Мегрэ раньше, чем жена, - так по крайней мере  уверяла  она  потом,
как вечно уверяла, что он  хранит;  когда  телефон  нарушил  сон  комиссара,
будильник на ночном столике показывал двадцать минут третьего. Звонил Люкас.
   - Может, я зря  беспокою  вас,  шеф.  Пока  что  мне  известно  немногое.
Наружная служба сообщает, что на площади Согласия  найден  труп...  Рядом  с
набережной Тюильри... Значит, подследственно Первому округу... Я позвонил  в
комиссариат, чтобы тело не трогали... Что?.. Хорошо, посылаю за вами такси.
   Глядя, как муж натягивает брюки и не  может  найти  рубашку,  г-жа  Мегрэ
вздохнула:
   - Как считаешь, это надолго?
   - Не знаю.
   - Неужели нельзя послать кого-нибудь из инспекторов?
   Комиссар распахнул в столовой буфет, и она поняла, что  он  нацедил  себе
стопку кальвадоса. Затем муж вернулся за трубками: забыл их захватить.
   Такси уже ожидало Мегрэ. Большие Бульвары были безлюдны. Над  зеленоватым
куполом Оперы плыла огромная, необыкновенно яркая луна. На площади Согласия,
около сада Тюильри, впритык к тротуару стояли две машины и сновали люди.
   Первое, что заметил комиссар, выбравшись  из  такси,  был  бежевый  плащ,
казавшийся темным пятном на серебряном  тротуаре.  Полицейские  в  пелеринах
раздались по сторонам, инспектор из  Первого  округа  заторопился  навстречу
Мегрэ, и комиссар проворчал:
   - Это был  не  розыгрыш.  Беднягу-таки  достали.  Совсем  рядом  слышался
прохладный плеск Сены,  и  машины,  вылетавшие  с  улицы  Руайяль,  бесшумно
скользили к Елисейским полям. В ночи ярко пылала красная вывеска "Максима".
   - Удар  ножом,  господин  комиссар,  -  доложил  инспектор  Леке,  давний
знакомый Мегрэ. - Труп мы не увезли - ждали вас.
   Почему с первой минуты Мегрэ почувствовал: тут что-то не так?
   Площадь Согласия с белой иглой обелиска  посередине  чересчур  просторна,
открыта, освещена. Она как-то не вяжется с утренними телефонными звонками, с
"Погребами Божоле", "Вогезским табаком", "Четырьмя сержантами"  на  бульваре
Бомарше. До последнего своего звонка, до  записки,  оставленной  в  почтовом
отделении на улице Фобур-Сен-Дени, покойный держался  в  пределах  района  с
узкими и людными улочками. Разве тот, кто чувствует, что его преследуют, что
за ним по пятам идет убийца и с минуты на минуту его  настигнет  смертельный
удар, ринется на чуть ли не космический простор площади Согласия?
   - Вот увидите: он убит не здесь.
   Подтвердилось это час спустя,  когда  полицейский  Пьебеф,  дежуривший  у
ночного кабаре на улице Дуэ, представил свое донесение.
   У кабаре остановилась машина, из которой вышли двое мужчин в смокингах  и
две дамы в вечерних туалетах. Все  четверо  были  в  отличном  настроении  и
малость навеселе, особенно один из них; дойдя с  остальными  до  дверей,  он
вдруг вернулся обратно.
   - Не знаю, сержант, правильно ли я делаю, рассказывая вам об этом:  будет
жаль, если нам испортят вечер... Ну да ладно!.. Используйте то, что я скажу,
как сочтете нужным... Только что, когда мы пересекли площадь Согласия, перед
нами остановилась машина. Нашу вел  я,  решил,  что  у  передних  авария,  и
затормозил. Но они что-то вытащили из салона и положили на  тротуар.  Думаю,
что труп. Это был желтый  "Ситроен",  номер  парижский,  последние  цифры  -
тройка и восьмерка.

Глава 2

   С какого момента муж Нины превратился в "мертвеца комиссара  Мегрэ",  как
его прозвали в уголовной полиции? Пожалуй, с  первой  же  их  встречи,  если
можно так выразиться, этой ночью на  площади  Согласия.  Во  всяком  случае,
поведение комиссара поразило инспектора Леке.  В  чем  оно  было  не  совсем
обычным - объяснить трудно. В полиции привыкли к  насильственной  смерти,  к
самым  неожиданным  преступлениям,  к  трупам,   к   которым   относятся   с
профессиональным безразличием, а подчас  и  отпускают  на  их  счет  шуточки
казарменного пошиба. К тому же Мегрэ не выказал  волнения  в  полном  смысле
этого слова.
   Но почему, например, он не начал с самого простого -  не  наклонился  над
телом? Нет, он несколько раз пыхнул трубкой и остался  среди  полицейских  в
мундирах, разговаривая с Леке и поглядывая на молодую даму в парчовом платье
и норковом манто, которая вышла из очередной машины в обществе  двух  мужчин
и, вцепившись  в  рукав  одного  из  них,  ждала,  словно  вот-вот  случится
что-нибудь еще.
   Лишь   спустя   некоторое   время   комиссар   медленно   приблизился   к
распростертому на асфальте телу в  бежевом  плаще  и  все  так  же  медленно
склонился  над  ним,  словно  над  родственником  или  другом,  как  позднее
рассказывал инспектор Леке. А когда Мегрэ выпрямился с нахмуренным лицом и -
это сразу почувствовалось, - весь кипя от ярости, спросил таким  тоном,  как
будто возлагал на окружающих ответственность за случившееся:
   - Кто это сделал?
   Кулаками или ногами -  трудно  сказать,  но  до  или  после  удара  ножом
пострадавшего жестоко били: лицо вспухло, губа  рассечена,  голова  с  одной
стороны совершенно обезображена.
   - Сейчас придет фургон из морга,  -  доложил  Леке.  Не  изуродуй  убийцы
покойника, лицо у него было бы самое заурядное -  моложавое,  веселое.  Даже
после смерти оно дышало какой-то наивностью. Почему даму  в  норковом  манто
взволновало не это, а нога в  сиреневом  носке?  Конечно,  разутая  нога  на
тротуаре рядом с другой  в  черном  шевровом  полуботинке  -  это  несколько
смешно. Это наводит на мысль о наготе, интимности. В этом не ощущается  ужас
смерти. Мегрэ отошел в сторону и метрах в шести-семи  от  тела  подобрал  на
тротуаре второй полуботинок. Потом  опять  замер  в  ожидании,  не  выпуская
трубки изо рта. К группе, перешептываясь, присоединялись  новые  любопытные.
Наконец к тротуару подкатил фургон, и два санитара подняли тело.  Крови  под
ним не оказалось.
   - Леке, донесение направите мне.
   Мегрэ сел в кабину фургона и уехал. Не означало ли это,  что  он  как  бы
вступил во владение мертвецом? Так длилось всю ночь. Утром  тоже  ничего  не
переменилось. Со стороны казалось, что  труп  принадлежит  Мегрэ,  что  этот
мертвец - его. Комиссар  распорядился,  чтобы  Мер;,  один  из  специалистов
отдела идентификации, ждал его  в  Институте  судебной  медицины.  Мере  был
молод, худ, высок, никогда не улыбался и прятал  робкие  глаза  за  толстыми
стеклами очков.
   - Приступай, малыш.
   Мегрэ вызвал также доктора Поля - тот прибудет с минуты на  минуту.  Если
не считать безвестных трупов"  подобранных  в  Париже  за  последние  дни  и
покоившихся теперь в боксах холодильника, кроме комиссара и  Мерса  в  морге
находился только сторож.
   Свет  был  резкий,  слова  скупые,  движения  точные.  Оба  походили   на
старательных рабочих, выполняющих сложное ночное задание. В  карманах  почти
ничего: пакет табака, книжечка папиросной бумаги,  коробок  спичек,  дешевый
перочинный нож, дверной ключ старинной формы, карандаш,  платок  без  метки,
немного мелочи, но ни бумажника, ни документов, удостоверяющих личность Мере
осторожно, одну за другой, брал вещи, укладывая каждую в отдельный мешок  из
вощеной бумаги, и накрепко завязывал его. То  же  он  проделал  с  рубашкой,
ботинками, носками. Все они были довольно дешевые. На  пиджаке  обнаружилась
метка магазина готового платья на Севастопольском бульваре; брюки -  поновее
- были другого цвета.
   Мертвец лежал уже голый, когда появился доктор Поль:  бородка  расчесана,
глаза ясные, хотя его и подняли среди ночи.
   - Ну-с, дорогой Мегрэ, что-то нам расскажет этот бедный парень?
   Иными словами, им  предстояло  заставить  мертвеца  заговорить.  Все  шло
заведенным порядком. В обычных условиях  Мегрэ  мог  бы  отправиться  спать:
утром все бумаги и без того лягут  к  нему  на  стол.  Однако  комиссар,  не
двигаясь с места, стоял рядом: взгляд тусклый и  сонный,  руки  в  карманах,
трубка в зубах.
   Прежде  чем  пустить  в  ход  ланцет,  доктору  Полю  пришлось  дождаться
фотографа. Тот запаздывал, и  Мере,  воспользовавшись  отсрочкой,  тщательно
вычистил трупу ногти на руках и ногах и осторожно  ссыпал  частицы  грязи  в
мешочки, на которых начертал кабалистические знаки.
   - Непросто  будет  придать  ему  веселенький  вид!  -  заметил  фотограф,
осмотрев лицо.
   Обычная работа... Первым делом снимки тела и раны. Потом - для публикации
в газетах с целью опознания -  фотография  лица,  насколько  возможно  более
живая. Вот почему техник гримирует убитого, который в ледяном свете выглядит
особенно бледным, хотя скулы у него тронуты румянцем, а губы накрашены,  как
у уличной девки.
   - Ваш черед, доктор.
   - Остаетесь Мегрэ?
   Комиссар остался. До конца. Было уже половина седьмого утра, когда они  с
Полем выпили кофе с коньяком  в  маленьком  баре,  где  только  что  открыли
ставни.
   - Полагаю, вы не собираетесь дожидаться моего  заключения?..  А  скажите,
дело крупное?
   - Не знаю.
   Вокруг них рабочие ели рогалики. Было холодно. Утренний туман  оседал  на
пальто каплями влаги. На разных этажах домов одно за другим загорались окна.
   - Скажу для начала, что это человек скромного положения. В детстве,  судя
по костям и зубам, жил, вероятно, бедно, вниманием не избалован. Руки ни  на
какую  определенную  профессию  не  указывают.  Они  сильные,   относительно
ухоженные. Рабочим он не был. Служащим тоже: на пальцах никаких  деформаций,
говорящих о том, что покойник много писал или печатал  на  машинке.  Ступни,
напротив, уплощенные, чувствительные, как у человека, который проводит много
времени стоя.
   Мегрэ не записывал: слова  доктора  и  без  того  запечатлевались  в  его
памяти.
   - Перейдем к главному:  время  преступления.  Не  боясь  ошибиться,  могу
утверждать: от восьми до десяти вечера.
   Мегрэ уже уведомили по телефону о показаниях ночных гуляк и  о  появлении
желтого "Ситроена" на площади Согласия сразу после часа ночи.
   - Вы не заметили ничего ненормального, доктор?
   - В каком смысле?
   Врач с бородкой состоял судебно-медицинским экспертом тридцать пять лет и
в уголовных делах разбирался основательней, нежели большинство полицейских.
   - Преступление совершено не на площади Согласия.
   - - Безусловно нет.
   - Оно, видимо, произошло в каком-то отдаленном месте.
   - Вероятно.
   - Как правило, на риск, связанный с перевозкой трупа,  особенно  в  таком
городе, как Париж, идут для того, чтобы спрятать тело, попытаться уничтожить
его или отсрочить обнаружение.
   - Вы правы, Мегрэ. Я об этом не подумал.
   - В данном случае, напротив, преступники, рискуя попасться или по меньшей
мере навести нас на след, везут труп в сердце Парижа, на самое видное место,
где он даже ночью десяти минут не пролежит, как его обнаружат.
   - Иными словами, убийцам нужно было, чтобы его обнаружили. Вы это  хотите
сказать? Тем не менее они приняли меры, чтобы затруднить опознание. Улары по
лицу нанесены не кулаками, а  тяжелым  инструментом,  форму  которого  я,  к
сожалению, затрудняюсь определить.
   - Нанесены до смерти?
   - После. Через несколько  минут.  Во  всяком  случае,  меньше  чем  через
полчаса... А теперь вот это, Мегрэ: есть  еще  одна  деталь,