вытащил
оттуда грязную регистрационную книгу и, ни слова не говоря, просунул  ее
через окошечко.
   В этот момент Мегрэ почувствовал, что за ним наблюдают с неосвещенной
лестничной клетки. Он быстро обернулся и увидел, что  десятью  ступенями
выше того места, где он стоял, блеснули чьи-то глаза.
   - Номер комнаты?
   - Тридцать второй.
   Комиссар перевернул несколько страниц и прочел:
   "Федор  Юрович,  28  лет,  уроженец  Вильно,  чернорабочий,  и   Анна
Горскина, 25 лет, уроженка Одессы, профессии не имеет".
   Еврей уже успел вернуться к столу и продолжал  прерванную  трапезу  с
видом человека, которому нечего опасаться. Мегрэ забарабанил пальцами по
стеклу. Хозяин с сожалением оторвался от еды, медленно поднялся.
   - Давно он квартирует у вас?
   - Наверное, года три.
   - А Анна Горскина?
   - Она дольше. Года четыре с половиной.
   - На что они живут?
   - Вы же прочли. Он рабочий.
   - Не рассказывайте сказки! - бросил Мегрэ таким тоном, что  поведение
хозяина разом изменилось.
   - Остальное ведь меня не касается, правда? - залебезил он.  -  Платит
он регулярно. Куда-то уходит, возвращается, а следить за ним  -  не  моя
забота.
   - У него кто-нибудь бывает?
   - Может быть, иногда. У меня шестьдесят с лишним жильцов - за  каждым
не уследишь... Пока они чего-нибудь  не  натворят!..  Да  и  раз  вы  из
полиции, вы должны знать мою гостиницу.  Регистрационная  книга  у  меня
всегда в порядке. Бригадир Вермуйе  вам  подтвердит.  Он  приходит  сюда
каждую неделю.
   Мегрэ обернулся, крикнул наугад:
   - Анна Горскина, спускайтесь!
   На лестнице послышался шум, потом по ней начали спускаться. Наконец в
луче света показалась женщина.
   Выглядела она старше двадцати пяти  лет,  указанных  в  книге.  Виной
тому, наверное, была ее национальность. Как большинство  евреек  в  этом
возрасте, она расплылась,  но  сохраняла  еще  былую  привлекательность.
Темные, почти черные глаза с ярко блестевшими белками были прекрасны.
   Однако впечатление портила неряшливость, разлитая во всем ее  облике.
Грязные черные волосы были неприбраны и  космами  ниспадали  на  шею.  В
разрезе старого пеньюара выглядывало белье. Чулки были спущены так,  что
были видны слишком массивные колени.
   - Что вы делали на лестнице?
   - Я, кажется, у себя дома...
   Мегрэ сразу понял,  с  кем  имеет  дело.  Эта  вспыльчивая  бесстыжая
бабенка ищет  только  повод  для  ссоры.  Она  не  упустит  ни  малейшей
возможности, чтобы устроить скандал, поднять на ноги весь дом,  примется
пронзительно визжать, придумывая, конечно, самые невероятные обвинения.
   А может быть, она чувствует себя в  полной  безопасности?  Во  всяком
случае, Анна Горскина смотрела на своего врага с явным вызовом.
   - Вы бы лучше пошли помогли своему дружку. ~ Это мое дело.
   За окошечком хозяин гостиницы  укоризненно  покачивал  головой  слева
направо и справа налево; лицо его было печально, но глаза смеялись.
   - Когда Федор ушел от вас?
   - Вчера вечером. Часов в одиннадцать.
   Врет! Это очевидно.  Но  уличать  ее  бессмысленно.  Для  этого  надо
решительно сгрести ее за плечи и препроводить в префектуру.
   - Где он работает?
   - Где понравится.
   Грудь  ее  под  небрежно  накинутым  пеньюаром   заколыхалась.   Губы
презрительно скривились.
   - Зачем это полиции понадобился Федор?
   Мегрэ лишь негромко обронил:
   - Шли бы вы наверх.
   - Когда захочу, тогда и пойду. Нечего мне приказывать!
   Ответить значило только повредить  следствию:  ситуация  складывалась
гротескная.
   Мегрэ захлопнул регистрационную книгу, протянул ее хозяину.
   - Все в порядке, не так ли? - поинтересовался тот, знаком велев  Анне
помолчать.
   Но она не собиралась сдаваться  и  по-прежнему  стояла,  подбоченясь,
наполовину выступая  из  тьмы  лестничной  площадки,  куда  не  достигал
падавший из-за перегородки свет.
   Комиссар еще раз окинул ее взглядом. Она  выдержала  этот  взгляд  и,
желая, чтобы последнее слово оставалось за ней, процедила:
   - Ну, меня вам не запугать.
   Мегрэ пожал плечами и пошел вниз, пачкаясь о выбеленные стены.
   Внизу он столкнулся  с  двумя  поляками  в  рубашках  без  пристежных
воротничков, которые, увидев его, отвернулись. На улице было сыро,  свет
отражался от мокрой мостовой.
   Повсюду здесь - на углах, в тупичках, проходах между домами и  темных
провалах - угадывалось присутствие людей, скрытая, стыдящаяся самой себя
жизнь. К стенам жались какие-то тени. В лавках торговали товарами,  даже
название которых было неизвестно французам.
   А метрах в ста отсюда - улицы Риволи и Сент-Антуан: трамваи, простор,
свет, витрины, полицейские...
   Мегрэ ухватил за плечо пробегавшего мимо лопоухого мальчишку.
   - Позови-ка мне постового с площади Сен-Поль.
   Но мальчишка только испуганно  взглянул  на  него  и  ответил  что-то
невразумительное. Он ни слова не понимал по-французски.
   Комиссар присмотрел какого-то оборванца:
   - Вот тебе сто су {пять  франков}.  Отнеси  эту  записку  легавому  с
площади Сен-Поль.
   Бродяга все понял. Не прошло и десяти минут, как появился полицейский
в форме.
   - Позвоните в уголовную полицию, пусть сию  же  минуту  пришлют  сюда
инспектора. Хорошо бы Дюфура.
   Но ему еще добрых полчаса пришлось вышагивать по улице.  В  гостиницу
кто-то входил, кто-то выходил, но второе окно слева на  четвертом  этаже
так и не погасло.
   На  пороге  появилась  Анна  Горскина.  На   пеньюар   она   накинула
зеленоватое пальто. Несмотря на дождь,  на  ногах  у  нее  были  красные
атласные тапочки, голова не покрыта.
   Шлепая по лужам, она пересекла улицу. Мегрэ спрятался в тени.
   Она вошла в лавку, откуда появилась уже через несколько минут, неся в
руках множество белых пакетиков и  две  бутылки,  и  скрылась  в  дверях
гостиницы.
   Наконец пришел  инспектор  Дюфур.  Это  был  тридцатилетний  мужчина,
свободно говоривший на трех языках, за что его  и  ценили,  несмотря  на
манию усложнять даже самые простые  дела.  Из  обычного  ограбления  или
карманной кражи он умудрялся сочинить таинственную  историю,  в  которой
сам же и запутывался.  Однако  для  конкретного  задания,  например  для
наблюдения или слежки, он вполне подходил,  потому  что  обладал  редкой
выдержкой.
   Мегрэ сообщил ему приметы Федора Юровича и его любовницы.
   - Я пришлю тебе кого-нибудь. Если  один  из  этой  парочки  появится,
пойдешь за ним, но наблюдение нужно продолжать. Ясно?
   - Это связано с "Северной  звездой"?  Очередное  преступление  мафии,
да?
   Комиссар предпочел удалиться. Уже  через  четверть  часа  он  был  на
набережной Орфевр, к Дюфуру был послан напарник, а сам Мегрэ возился  со
своей печкой, кляня Жана, который не протопил ее как следует.
   Промокшее пальто Мегрэ повесил на вешалку, и теперь оно стояло колом,
сохраняя форму его плеч.
   - Жена не звонила?
   - Звонила утром. Ей сказали, что вы на задании, она к этому привыкла.
Мегрэ знал, что, приди он домой,  она  только  поцелует  его  в  щеку  и
отправится греметь кастрюлями на кухню, чтобы  накормить  его  ароматным
рагу. И лишь когда  он  сядет  за  стол,  она  пристроится  напротив  и,
подперев подбородок руками, может быть, отважится спросить:
   - Все в порядке?
   Будь то в полдень или в пять утра, обед для него был всегда готов.
   - Торранс? - поинтересовался Мегрэ.
   - Звонил в семь утра.
   - Из "Мажестика"?
   - Не знаю. Спросил только, ушли ли вы.
   - А потом?
   - Снова звонил, в десять минут шестого.  Просил  передать,  что  ждет
вас.
   Кроме маринованной селедки Мегрэ с утра ничего не ел.
   Несколько минут он постоял у печки, где уже загудел огонь,  -  только
комиссар знал секрет, как растопить ее даже самым плохим углем.
   Наконец,  тяжело  ступая,  он  подошел  к   шкафу   с   эмалированным
рукомойником - здесь висело  зеркало,  полотенце  и  стоял  чемодан.  Он
вытащил чемодан на середину комнаты, разделся, надел чистое сухое белье,
нерешительно провел рукой по небритому подбородку.
   - О Господи!
   Мегрэ с сожалением бросил взгляд на  так  хорошо  принявшийся  огонь,
поставил рядом с печкой два стула,  тщательно  разложил  на  них  мокрую
одежду. На столе лежал сандвич, к которому  он  не  притронулся  прошлой
ночью.
   Мегрэ съел его  на  ходу.  Пива  вот  только  не  было.  У  комиссара
пересохло в горле.
   - Если что-нибудь случится, я в отеле "Мажестик", пусть звонят  туда,
- сказал он Жану.
   Через несколько минут он уже сидел на заднем сиденье такси.
 
Глава 7 
Третий антракт 
 
   В холле Торранса не было. Мегрэ нашел коллегу в номере второго  этажа
перед превосходно сервированным столом. Бригадир подмигнул.
   - Это управляющий! - объяснил он. - Предпочитает видеть меня здесь, а
не внизу. Чуть ли не умолял меня занять этот номер и не отказываться  от
обеда, который приказал подать прямо сюда.
   Торранс понизил голос.
   - Мортимеры живут рядом.
   - Мортимер вернулся?
   - Около шести утра, злой, промокший, одежда вся в грязи  и  то  ли  в
мелу, то ли в известке.
   - Что он сказал?
   - Ничего. Пытался пройти в, свой номер незамеченным. Но ему передали,
что жена ждет  его  в  баре.  И  не  соврали!  Кончилось  тем,  что  она
пригласила какую-то бразильскую пару.  Бар  пришлось  оставить  открытым
только из-за них. Она здорово набралась.
   - Дальше?
   - Он побледнел. Скривился. Сухо  поздоровался  с  бразильцами,  потом
подхватил жену под руку и утащил с собой, ни слова не говоря.  По-моему,
она проспала до четырех дня. До этого времени в номере  все  было  тихо.
Потом я услышал за стенкой шепот. Мортимер позвонил, чтобы ему  принесли
газеты.
   - Газеты хоть молчат об этом деле?
   -  Молчат,  выполняют  указание.  Только  небольшая  заметка,  что  в
"Северной звезде" обнаружен труп и полиция подозревает самоубийство.
   - Дальше?
   - Официант принес в номер лимонный сок со  льдом.  В  шесть  Мортимер
спустился в холл, несколько раз с озабоченным видом прошелся около меня.
Отправил шифрованные телеграммы в свой нью-йоркский  банк  и  секретарю,
который вот уже несколько дней, как уехал в Лондон.
   - Это все?
   - Сейчас они кончают обедать. Устрицы, жареный цыпленок,  салат.  Мне
все сообщают. Управляющий в таком восторге, что запер меня здесь,  готов
просто разорваться на части,  только  бы  мне  угодить.  Заходил  сейчас
сообщить, что Мортимеры заказали места в "Жимназ". Дают "Эпопею"! Четыре
действия, кто играет - не знаю.
   - Номер Петерса?
   - Пусто! Туда не входил ни один человек. Я  запер  дверь  на  ключ  и
засунул в замочную скважину кусочек воска: кто бы ни вошел, об этом  мне
станет известно.
   Мегрэ схватил куриную ножку, за которую тут же принялся без  зазрения
совести, тщетно оглядывая комнату в поисках отсутствующей печки. В конце
концов он уселся на радиатор и спросил:
   - Выпить нечего?
   Торранс подал ему бокал превосходного белого макона.
   Мегрэ жадно выпил. В ту же минуту в дверь постучали  -  на  пороге  с
заговорщическим видом появился слуга.
   - Управляющий просил передать, что месье  и  мадам  Мортимер  вызвали
свою машину.
   Мегрэ окинул взглядом стол, все еще ломившийся от  снеди,  -  так  же
тоскливо смотрел он недавно на печку в своем кабинете.
   - Поеду туда, - сокрушенно вздохнул он. - Оставайся.
   Он слегка  привел  себя  в  порядок  перед  зеркалом,  вытер  губы  и
подбородок. Минутой позже он уже сидел в такси, ожидая, пока Ливингстоны
сядут в свой лимузин.
 
*** 
 
   Они не замедлили появиться: на нем поверх фрака было  черное  пальто,
она, как и накануне, куталась в меха.
   Миссис Ливингстон чувствовала себя, наверное, не очень уверенно,  так
как  муж  незаметно  поддерживал  ее  под  локоть.  Автомобиль  бесшумно
тронулся.
   Мегрэ, который не знал, что в "Жимназ" премьера, чуть было не остался
на улице. У входа стоял пикет муниципальной гвардии. Зеваки, невзирая на
дождь, глазели, как собирается публика.
   Комиссару пришлось вызвать директора, помозолить глаза в вестибюле  -
был он как белая ворона, поскольку один был не во фраке.
   Директор нервничал. Махал руками.
   - Только этого не хватало! Да вы двадцатый,  который  просит  у  меня
"одно местечко"!  Нет  больше  мест,  нет!  А  вы  даже  не  в  вечернем
костюме...
   Директора теребили со всех сторон.
   - Вот видите! Поставьте себя на мое место!
   В конце  концов  Мегрэ  пришлось  стоять  в  проходе  у  двери  между
билетершами и продавщицами программ.
   У четы Мортимер Ливингстон была заказана ложа. Сидело в ней  шестеро,
включая одну принцессу и  одного  министра.  Люди  входили  и  выходили.
Склонялись над протянутой для поцелуя рукой. Обменивались улыбками.
   Поднялся занавес, открыв залитый солнцем  сад.  Послышалось  шиканье.
Шепот.  Шарканье  ног.  Наконец  актер  начал  свой   монолог,   сначала
неуверенно, но вскоре голос его окреп, спектакль начал набирать силу.
   Однако опоздавшие продолжали занимать свои места.
   Снова шиканье. Где-то захихикала женщина.
   Мортимер  выглядел  как  никогда   шикарно.   Фрак   на   нем   сидел
безукоризненно. Белый пластрон оттенял смуглость лица.
   Заметил он Мегрэ? Или  нет?  Билетерша  принесла  комиссару  табурет,
который ему пришлось разделить с толстой дамой в черном шелковом  платье
- матерью одной из исполнительниц.
   Первый антракт, второй. В ложах постоянное движение.
   Искусственные восторги. Обмен поклонами между партером и бельэтажем.
   В коридорах, фойе, даже на галерке возбужденный гул.
   Негромкое  перечисление  имен  -   магараджи,   финансовые   магнаты,
государственные деятели, художники.
   Мортимер трижды выходил из  ложи,  появился  на  авансцене,  потом  в
партере, вступил в беседу с бывшим премьер-министром, чей  звучный  смех
разносился на двадцать рядов.
   Конец третьего  акта.  Цветы  на  сцене.  Овация  худенькой  актрисе.
Хлопанье страфонтенов, шарканье ног по паркету.
   Когда Мегрэ повернулся к ложе американцев, Мортимера Ливингстона  там
уже не было.
 
*** 
 
   Четвертый, последний акт. Наступил момент, когда те, кто  может  себе
это позволить, под любым предлогом пробираются за кулисы или  в  уборные
актеров и актрис. Другие осаждают  гардероб.  Хлопочут  насчет  машин  и
такси.
   Мегрэ потерял добрых десять минут,  разыскивая  американца  по  всему
театру. Потом, с непокрытой головой, без пальто, вынужден  был  наводить
справки на улице - у полицейских, рассыльного, муниципальных гвардейцев.
   В конце концов  он  выяснил,  что  Мортимер  только  что  уехал.  Ему
показали место, где стояла  его  машина,  -  как  раз  напротив  бистро,
облюбованного продавцами контрамарок Машина ушла в  направлении  заставы
Сен-Мартен.
   Пальто свое Мортимер из гардероба не взял.
   На улице  повсюду,  где  можно  было  укрыться  от  дождя,  толпились
зрители, дыша воздухом.
   Комиссар, насупившись,  раскурил  трубку,  засунул  руки  в  карманы.
Раздался звонок. Зрители устремились в театр.
   Даже муниципальные гвардейцы исчезли вместе с ними,  чтобы  послушать
последний акт.
   Бульвары выглядели неряшливо, как обычно в  одиннадцать  вечера.  При
свете  фонарей  пелена  дождя  казалась  менее  плотной.  Из   соседнего
кинотеатра схлынули последние зрители,  в  зале  погасили  свет,  убрали
рекламные щиты, закрыли двери.
   Под фонарем с зеленой полосой люди ждали автобуса.
   Когда он подошел, завязалась перебранка: свободных мест не оказалось.
Не обошлось без полицейского: автобус уже тронулся, а страж порядка  все
еще выяснял отношения с каким-то возмущенным толстяком.
   Наконец по асфальту скользнул лимузин. Как только машина затормозила,
дверца распахнулась. Мортимер как был с непокрытой  головой,  во  фраке,
легко взбежав по ступеням лестницы, уже входил в залитое  теплым  светом
фойе.
   Мегрэ взглянул на шофера: стопроцентный американец, с резкими чертами
лица и  выдающейся  вперед  челюстью,  он  неподвижно  сидел  за  рулем,
закованный в ливрею, как в доспехи.
   Комиссар лишь приоткрыл одну из обитых чем-то мягким дверей. Мортимер
стоял в  глубине  своей  ложи.  Актер  саркастически  бросал  отрывистые
реплики. Занавес упал.
   Цветы. Всплеск аплодисментов...
   Зрители устремились к выходу. На  них  зашикали.  Актер  объявил  имя
автора, нашел его на авансцене, вывел на середину.
   Мортимер  целовал  и  пожимал  руки,  оставил  сто  франков  на   чай
билетерше, которая принесла ему пальто.
   Жена его была бледна, под глазами у нее легли фиолетовые тени.  Когда
они сели в машину, произошла заминка.
   Супруги заспорили. Миссис  Ливингстон  нервничала,  не  соглашаясь  с
мужем. Тот закурил папиросу, сердито щелкнув зажигалкой.
   Затем что-то бросил в переговорную трубку, и машина тронулась,  такси
Мегрэ - за ней.
   Половина первого ночи. Улица Лафайета. Белые колонны  собора  Троицы,
скрытые строительными лесами. Улица Клиши.
   Лимузин затормозил на улице Фонтен у "Пиквикс-бара". Швейцар в  синем
с  золотом.  Гардероб.  Красная  портьера  отодвинулась  и   опустилась,
навстречу комиссару поплыли звуки танго.
   Мегрэ последовал за супругами Ливингстон, остановился у ближайшего  к
двери столика, который,  наверное,  никогда  не  бывал  занят,  так  как
находился на самом сквозняке.
   Ливингстоны выбрали столик поближе к оркестру. Американец углубился в
меню, выбирая, что заказать на ужин.
   Перед его женой склонился наемный танцор.
   Она пошла  танцевать.  Ливингстон  как  будто  подстегивал  ее  своим
взглядом. Она обменялась несколькими фразами с партнером, но ни разу  не
обернулась в ту сторону, где сидел Мегрэ.
   В  зале  среди  посетителей  в  вечерних  туалетах   было   несколько
иностранцев в повседневной одежде.
   Комиссар жестом отогнал проститутку, вознамерившуюся присесть за  его
столик.  Перед  ним  появилась  бутылка  шампанского,  хотя  он  ее   не
заказывал.
   Все было опутано серпантином. Летали ватные шарики.
   Один из них угодил Мегрэ по носу,  и  комиссар  свирепо  взглянул  на
старуху, которая целилась в него.
   Миссис Мортимер вернулась на свое место. Танцор побродил по площадке,
отошел к выходу и закурил сигарету.
   Вдруг он приподнял красный бархатный занавес и скрылся за ним. Минуты
через три Мегрэ решил выглянуть на улицу.
   Танцор исчез.
   Остаток вечера был долгим  и  скучным.  Мортимеры  заказали  обильный
ужин: икра, трюфели в шампанском, омар по-американски, сыр.
   Миссис Мортимер больше не танцевала.
   Мегрэ, который терпеть  не  мог  шампанского,  тянул  его  маленькими
глотками, утоляя жажду. На столе стоял жареный миндаль, который он  имел
неосторожность попробовать, и теперь ему нестерпимо хотелось пить.
   Он взглянул на часы: два ночи.
   Зал постепенно пустел. Танцовщица исполняла  свой  номер  при  полном
равнодушии публики. Какой-то пьяный иностранец, за чьим столиком  сидели
три женщины, один производил больше шума, чем все  остальные  посетители
бара вместе взятые.
   Танцор, который отсутствовал не более четверти  часа,  пригласил  еще
нескольких дам. Теперь все шло к концу. Во всем чувствовалась усталость.
   Лицо миссис Мортимер приобрело свинцовый оттенок, веки потемнели.
   Муж ее сделал знак рассыльному. Ей принесли  меха,  ему  -  пальто  и
цилиндр.
   Мегрэ показалось, что танцор, который стоял рядом с  саксофонистом  и
разговаривал с ним, озабоченно на него поглядывает.
   Мегрэ подозвал официанта, заставившего себя ждать.
   Мегрэ терял время.
   Когда комиссар наконец вышел, машина американцев уже  сворачивала  за
угол Нотр-Дам-де-Лоретт. У тротуара стояло полдюжины свободных такси.
   Он направился к одному из них.
   Сухо хлопнул выстрел, и Мегрэ схватился рукой за грудь; он огляделся,
но ничего не заметил, только услышал звук шагов,  удалявшихся  по  улице
Пигаль.
   Комиссар  пробежал  несколько  метров,  влекомый  какой-то  неведомой
силой. К нему  бросился  швейцар  и  подхватил  его.  Из  "Пиквикс-бара"
высы