ондинка и брюнетка, более-менее в курсе того, кто входит и выходит  из
дома. По моему описанию они тут  же  узнали  Флорантена  и  жертву.  Она
покупала у них белье, правда, обычное, без всяких там причуд. Судя по их
отзывам,  она  была  очаровательная,  спокойная  и  улыбчивая  -  этакая
кокетливая и милая дамочка из мелкой буржуазии.
   Они знали, что Флорантен  живет  с  ней,  и  его  тоже  любили.  Даже
углядели в нем некий аристократический  лоск.  Опустившийся  аристократ,
как они выражаются.
   Немного злились на Жозе за то, что она наставляет  ему  рога,  увидев
однажды, как она выходит из дому с господином, навещающим ее по средам.
   - С Франсуа Паре? Из министерства общественных работ?
   - Да, наверное. Так они узнали, к кому  он  приходит  каждую  неделю,
почти всегда в один и тот же час. У него всякий раз проблемы с парковкой
черного "ситроена". Он непременно приносит конфеты или что-нибудь в этом
роде.
   - Они знают и других?
   Только того, что бывал по четвергам, он самый давний.  Вот  уже  годы
появляется он на улице Нотр-Дамде-Лоретт, и у них такое впечатление, что
когда-то  он  некоторое  время  жил  в  этом  доме.  Они  прозвали   его
толстячком. У него круглое розовое лицо  младенца  со  светлыми  глазами
навыкате. Почти каждую неделю они с Жозе где-нибудь ужинали, а потом шли
в театр. После он оставался у нее и уходил лишь поздно утром.
   Мегрэ справился со своими записями.
   - Фернан Курсель, из Руана. Парижская контора на бульваре Вольтера. А
что другие?
   - О других им ничего не известно, и они убеждены,  что  в  дураках  в
этой истории оказался Флорантен.
   - Еще что?
   - Справа "Обувная лавка Мартена". Вытянута вглубь, помещение  темное.
Полки с обувью мешают видеть улицу, если, конечно, не торчать все  время
перед застекленной дверью. - Продолжай.
   - На втором этаже слева - дантист. Ничего не знает.
   Четыре года назад лечил Жозе. Три визита, пломбирование зуба.  Справа
пожилая чета, почти  не  выходят.  Муж  служил  прежде  во  "Французском
банке", кем, не знаю. Их дочь замужем и навещает их каждое воскресенье с
мужем и двумя детьми. Квартира окнами во двор в данный  момент  пустует.
Жильцы вот уже месяц в Италии. Муж  и  жена,  оба  реставраторы.  Третий
этаж. Портниха, шьет корсеты. Ей помогают две девушки. Они даже не знают
о существовании Жозефины Папе. Следующая квартира -  мать  троих  детей,
старшему из которых пять. Ну и здорова же глотку драть!  Куда  денешься,
когда надо перекричать троих крикунов. Вот что она сказала: "Это  просто
отвратительно. Я написала хозяину. Муж был против, но я все  же  сделала
это. Он вечно боится попасть в какую-нибудь историю.
   Разве можно заниматься подобным ремеслом в приличном доме,  где  есть
дети? Что ни день, то другой, я уж стала узнавать их по  тому,  как  они
звонят в дверь. Хромой заявлялся в субботу днем, сразу после обеда.  Его
походку  легко  отличить.  Да  еще  вызванивал  в  определенном   ритме:
та-тата-та... та-та!  Вот  дурачок!  Думает,  наверное,  что  он  у  нее
единственный свет в окошке..."
   - А что-нибудь еще о нем ты узнал?
   - Ему лет пятьдесят, приезжает в такси.
   - А Рыжий?
   - Это новенький. Появился всего несколько  недель  назад.  Он  моложе
других,  лет  тридцать  -  тридцать  пять,  по   лестнице   поднимается,
перепрыгивая через ступеньку.
   - У него есть ключ?
   - Нет. Ни у кого, кроме Флорантена, ключа нет, кстати, мать семейства
называет Флорантена сутенером с хорошими  манерами.  Вот  ее  слова:  "Я
предпочитаю сутенеров с Пигаль. Те по крайней мере рискуют. И ни на  что
другое уже не годны. А ведь этот-то,  должно  быть,  из  хорошей  семьи,
образован..."
   Мегрэ не удержался и улыбнулся,  сожалея  о  том,  что  не  самолично
опросил весь дом.
   - В квартире справа никого. На пятом я попал в разгар семейной сцены.
"Если ты не скажешь, где была и с кем..." - рычал муж. "Я что,  не  могу
выйти за покупками, не отчитываясь перед  тобой  за  все  магазины,  где
побывала?  Может,  тебе  еще  справки  от  продавцов  представлять?"   -
"Думаешь, я поверю, что тебе  понадобилось  полдня,  чтобы  купить  себе
туфли? Отвечай: кто?" - "Что кто?"  -  "С  кем  ты  была?"  В  общем,  я
предпочел ретироваться. Напротив квартира пожилой дамы. В этом  квартале
просто жуткое количество  стариков.  Эта  ничего  не  знает.  Наполовину
глуха, в квартире пахнет чем-то прогорклым. На всякий случай  подкатился
к привратнице.
   Она только взглянула на меня своими рыбьими глазами и ни гугу.
   - Я тоже не смог из нее ничего вытянуть, если тебя это может утешить.
Утверждает, что между тремя и четырьмя в дом никто не входил.
   - Она в этом уверена. Еще уверяет, что не отлучалась, а  незамеченным
никому мимо нее не пройти. Она  и  перед  присяжными  будет  упорно  это
твердить. Чем мне теперь заняться?
   - Иди домой, завтра увидимся на службе.
   - Спокойной ночи, шеф.
   Только Мегрэ повесил трубку и собрался доесть свой  кусок  дыни,  как
вновь раздался звонок. На этот раз звонил Лапуэнт. Он был возбужден.
   - Шеф, я уже четверть часа пытаюсь связаться с  вами,  но  все  время
занято. До этого звонил на службу. Сейчас  я  в  табачном  киоске.  Есть
новости.
   - Выкладывай.
   - Когда мы вышли из полиции, он был прекрасно осведомлен о  том,  что
за ним следят, и, спускаясь по лестнице, даже обернулся и подмигнул мне.
Я шел за ним на расстоянии трех-четырех  метров.  У  площади  Дофина  он
подумал-подумал и направился к пивной "У дофины". И все как будто  ждал,
чтобы я подошел к нему. Видя, что я держусь на отдалении,  сам  двинулся
мне навстречу. "Я собираюсь  пропустить  стаканчик.  Почему  бы  нам  не
выпить вместе?" Вид у него при этом был такой, словно  он  смеется  надо
мной. Вообще он шутник. Я ответил, что на службе  не  пью,  и  он  вошел
один. Осушил подряд три или четыре рюмки коньяку. Затем, убедившись, что
я на месте, и вновь подмигнув мне, направился к Новому мосту. В этот час
на  улицах  было  многолюдно,  на  дороге  образовались  пробки,  шоферы
сигналили. Мы  приближались  -  он  впереди,  я  сзади  -  к  набережной
Межиесерн, как вдруг он взобрался на  парапет  и  сиганул  в  Сену.  Это
произошло так стремительно, что лишь немногие  прохожие,  те,  что  были
поближе к нему, заметили это. Вынырнул он метрах в трех  от  стоящей  на
приколе баржи, уже стали собираться зеваки, и тут произошло нечто  почти
комическое. Матрос с баржи схватил тяжелый багор и  протянул  его  конец
Флорантену. Тот ухватился за него, и так был вытащен из  воды.  Прибежал
полицейский и склонился над лжеутопленником. Я продрался  сквозь  толпу,
спустился к Сене и приблизился к барже. Повсюду было полно зевак, словно
произошло что-то важное.
   Я предпочел не вмешиваться и издали наблюдал за  происходящим.  Вдруг
среди собравшихся оказался бы журналист... Ни к чему полошить прессу. Не
знаю, правильно ли я поступил.
   - Молодец. Знай, что Флорантен ничем не рисковал, в детстве, когда мы
купались в Алье, он был среди нас лучшим пловцом. А что было дальше?
   - Матрос, добрая душа, поднес ему стакан водки,  не  подозревая,  что
тот только что накачал себя коньяком.
   Затем полицейский увел Флорантена в  участок  на  Центральном  рынке.
Входить я не стал, все по той же причине. Его,  должно  быть,  спросили,
кто он такой, где живет, ну и все, что положено. Выйдя оттуда,  он  меня
не видел: я как раз ел сандвич в  бистро  напротив.  Он  выглядел  таким
жалким в наброшенном на плечи одеяле, которое ему одолжили  полицейские.
Подозвав такси, он поехал к себе. Переоделся. Мне было видно  его  через
окна мастерской. Вновь выйдя на  улицу,  он  заметил  меня.  И  я  снова
удостоился подмигивания и смешной гримасы; он зашагал в сторону  площади
Бланш и там зашел в ресторан.
   Полчаса назад он  вернулся,  предварительно  купив  газету;  когда  я
уходил, он читал ее, лежа на кровати.
   Мегрэ в явном ошеломлении выслушал рассказ Лапуэнта.
   - Ты ужинал?
   - Съел сандвич. Передо мной целый поднос с сандвичами, пожалуй,  съем
еще пару. Торранс должен сменить меня в два часа утра.
   - Неплохо устроился, - вздохнул Мегрэ.
   - Звонить вам, если что-то изменится?
   - Да, в любое время.
   Он  чуть  было  совсем  не  забыл  о  десерте.  Квартира  мало-помалу
погружалась в темноту; пока мадам Мегрэ убирала со стола, он пристроился
у окна, где стоя и доел дыню.
   Было ясно: у Флорантена и в мыслях не было покушаться на свою  жизнь,
хорошему пловцу почти невозможно утопиться  в  Сене  в  разгар  июня  на
глазах у сотен зевак. Да еще в нескольких метрах от баржи!
   Почему тогда его старый приятель прыгнул в реку?
   Чтобы дать понять, в каком  он  отчаянии  из-за  возводимых  на  него
подозрений?
   - Как Лапуэнт?
   Мегрэ улыбнулся. Он догадывался, куда клонит жена.
   Она никогда не задавала ему прямых вопросов по поводу его работы,  но
при этом ей случалось помочь ему.
   - С ним все в порядке. Ему придется еще несколько часов проторчать  в
подворотне на бульваре Рошешуар.
   - Из-за твоего приятеля по лицею?
   - Да. Он устроил небольшое представление прохожим на Новом мосту,  ни
с того ни с сего бросившись в Сену.
   - Ты не допускаешь, что он хотел покончить с собой?
   - Уверен в противном.
   Зачем Флорантену понадобилось привлекать к себе внимание? Хотел ли он
попасть в газеты? Это было немыслимо, однако от него можно ожидать  чего
угодно.
   - Не прогуляться ли нам?
   Хотя еще окончательно не стемнело, фонари  на  бульваре  Ришар-Ленуар
уже  зажглись.  Супруги  Мегрэ  были   не   единственными,   кто   вышел
прогуляться, не спеша глотнуть вечерней прохлады после душного дня.
   В одиннадцать они  легли  спать.  А  на  следующее  утро,  когда  они
проснулись, солнце было уже на своем посту и воздух  опять  разогрет.  С
улицы доносился легкий запах гудрона, появляющийся жарким  летом,  когда
плавится асфальт.
   Рабочий день Мегрэ начал с просмотра огромной почты, затем  отчитался
перед начальством. Утренние газеты  дали  сообщение  о  преступлении  на
улице Нотр-Дамде-Лоретт; он вкратце изложил то, что было известно.
   - Он не признался?
   - Нет.
   - У вас есть улики против него?
   - Только предположения.
   Он не счел нужным добавлять, что  знаком  с  Флорантеном  с  детства.
Вернувшись в свой кабинет, Мегрэ вызвал Жанвье.
   - В конечном счете нам известно, что у  Жозефины  Папе  было  четверо
постоянных любовников. Двое  из  них,  Франсуа  Паре  и  некий  Курсель,
идентифицированы, и я сегодня же утром намерен ими заняться.  Ты  берись
за двоих других. Поговори с соседями, поспрашивай  в  ближайших  лавках,
делай, что хочешь, но добудь мне их имена и адреса.
   Жанвье не удержался от улыбки:  Мегрэ  ведь  прекрасно  понимал,  что
задача эта почти невыполнима.
   - Рассчитываю на тебя.
   - Да, шеф.
   После  этого  Мегрэ  связался  с  судебно-медицинским  экспертом.   К
большому его сожалению, им оказался не его добрый старый знакомый доктор
Поль, что получал удовольствие, рассказывая  собеседнику  за  ужином  об
очередном вскрытии.
   - Вы нашли пулю, доктор?
   Тот  принялся  читать  ему  свое  заключение,  над  которым  как  раз
трудился. Жозефина Папе была здоровой женщиной в расцвете  сил.  Все  ее
органы прекрасно функционировали и содержались в отменном состоянии.
   Выстрел  был  произведен  с  расстояния  меньше  метра,   но   больше
пятидесяти сантиметров.
   - Пуля была послана по чуть наклонной снизу вверх траектории и засела
в черепе.
   Мегрэ  непроизвольно  представил  себе  высокую  фигуру   Флорантена.
Стрелял ли он из сидячего положения?
   Комиссар счел нужным задать вопрос:
   - Означает ли, что кто-то сидя...
   - Нет. Речь не идет о таком большом угле. Я сказал: чуть наклонно.  Я
послал пулю на экспертизу Гастинн-Ренетту. Мне кажется, стреляли  не  из
автоматического оружия, а из револьвера  с  барабаном  довольно  старого
образца.
   - Смерть наступила мгновенно?
   - Думаю, секунд через двадцать-тридцать.
   - Так что вряд ли можно было ее спасти?
   - Наверняка нельзя.
   - Благодарю вас, доктор.
   С дежурства вернулся Торранс.  Его  подменил  новенький,  по  фамилии
Дьедонне.
   - Чем он занят?
   - Встал в половине восьмого, побрился, кое-как привел себя в  порядок
и прямо в тапках отправился в кафе на углу, где выпил две чашки  кофе  и
съел несколько рогаликов. Затем вошел в телефонную будку. Постоял там  и
вышел,  так  никому  и  не  позвонив.  Несколько  раз  оглянулся,  чтобы
разглядеть меня. Не знаю, каков он обычно, но мне он показался  усталым,
упавшим духом. В газетном киоске на Бланш купил газеты и тут же у киоска
просмотрел  несколько  из  них.  Потом,  вернулся  домой.  Тут  подоспел
Дьедонне. Я его проинструктировал и пришел сюда доложить вам.
   - Он с кем-нибудь разговаривал?
   - Ни с кем. Хотя нет, разговаривал, если  это  только  можно  назвать
разговором. Пока он ходил за газетами, пришел  художник,  работающий  по
соседству. Не знаю, где он ночует, но точно не в  мастерской.  Флорантен
ему бросил: "Все в порядке?" Тот в ответ повторил  те  же  самые  слова,
после чего с любопытством уставился на меня. Видно, задумался, чего  это
мы ходим друг за другом. То же любопытство выказал он и по  отношению  к
Дьедонне.
   Мегрэ взялся за шляпу и вышел. Он мог бы прихватить с собой одного из
инспекторов  и  отправиться  на  одной  из   служебных   черных   машин,
выстроившихся вдоль здания уголовной полиции.
   Но он предпочел отправиться пешком и, перейдя через мост  Сен-Мишель,
пошел по направлению к бульвару Сен-Жермен. Ни разу еще не представлялся
ему случай побывать в министерстве общественных работ,  и  потому  он  в
нерешительности остановился перед множеством лестниц, каждая из  которых
носила буквенное обозначение.
   - Вы что-то ищете?
   - Отдел судоходства.
   - Лестница В, верхний этаж.
   Лифта он не нашел. Лестница была такой же неприглядной, как и  в  его
родном управлении. На каждом этаже черные стрелки на  стенах  указывали,
где что расположено.
   На четвертом этаже  он  увидел  нужную  стрелку  и  толкнул  дверь  с
надписью: "Входите без стука".
   Нескольких чиновников отделяла от посетителей балюстрада.
   Стены были увешаны пожелтевшими  картами,  как  некогда  в  муленском
лицее.
   - Что вам угодно?
   - Я хотел бы поговорить с господином Паре.
   - Ваше имя?
   Он поразмыслил и, не желая компрометировать начальника - может  быть,
неплохого малого - в глазах подчиненных, не подал визитку.
   - Меня зовут Мегрэ...
   Молодой человек нахмурил брови, повнимательней  вгляделся  в  него  и
удалился, пожимая плечами.
   Отсутствовал он несколько секунд, а когда возвратился, открыл  дверцу
балюстрады.
   - Господин Паре примет вас.
   Войдя, Мегрэ  оказался  перед  немолодым,  дородным  и  держащимся  с
большим достоинством мужчиной, встретившим его стоя и не  без  некоторой
торжественности указавшим ему на стул.
   - Я ждал вас, господин Мегрэ.
   Перед ним лежал утренний выпуск газеты. Он медленно, словно  совершая
некий ритуал, опустился в кресло и положил руки на подлокотники.
   - Вряд  ли  стоит  говорить,  что  я  оказался  в  весьма  неприятной
ситуации.
   Он не улыбался. Должно быть, он вообще не  часто  улыбался.  Это  был
спокойного нрава уравновешенный человек, обдумывающий каждое свое слово.
Глава 3

   Кабинет,  в  который  вошел  Мегрэ,  в  точности  напоминал  ему  его
собственный до  модернизации  помещений  уголовной  полиции;  на  камине
стояли часы в корпусе из черного мрамора: точно такие  же  круглый  день
тикали у него самого перед глазами, и ему никак  не  удавалось  отладить
их.
   Хозяин  кабинета  был  под  стать  часам.  Повадки  выдавали  в   нем
высокопоставленного чиновника, осторожного, уверенного в себе и,  должно
быть, глубоко униженного тем положением  подозреваемого,  в  котором  он
оказался.
   Черты его лица расплылись. Темные поредевшие волосы были зачесаны  на
плешь, которую закрывали лишь частично;  слишком  темные  усы  наверняка
были крашеными. На белых руках росли длинные волосы.
   - Я признателен вам, господин Мегрэ, за то, что вы не вызвали меня  в
полицию и лично потрудились прийти.
   - Я стараюсь не раздувать случившееся.
   - Утренние газеты и впрямь слишком распространяются...
   - Как давно вы знакомы с Жозефиной Папе?
   - Года три. Извините, что я вздрогнул, когда вы  произнесли  ее  имя,
для меня она была просто Жозе. Понадобилось  несколько  месяцев,  прежде
чем я узнал ее настоящее имя.
   - Понимаю. При каких обстоятельствах произошло ваше знакомство?
   - При самых банальных. Мне пятьдесят пять лет, господин  комиссар.  В
ту пору мне было пятьдесят два; вы вряд ли мне поверите,  если  я  скажу
вам, что до того никогда не изменял жене. А между тем вот уже десять лет
она больна, и отношения наши складываются не лучшим образом, поскольку у
нее развилась неврастения.
   - У вас есть дети?
   - Три дочери. Старшая замужем за судовладельцем из Ла-Рошели. Средняя
- преподавательница лицея в Тунисе, а младшая, также  замужем,  живет  в
Париже, в XVI  округе.  У  меня  пять  внуков,  старшему  из  них  скоро
исполнится двенадцать. Мы с женой  вот  уже  три  десятка  лет  живем  в
Версале, все в том же доме. Как видите, я долго вел  обычную,  ничем  не
примечательную жизнь прилежного служаки.
   Как весьма осторожный человек, он говорил медленно, подбирая слова. В
словах его, как и в выражении лица, не было и тени юмора. Смеялся ли  он
вообще когда-нибудь  от  души?  Это  казалось  невероятным.  Если  он  и
улыбался, то, должно быть, слабой, угасающей улыбкой.
   - Вы  спрашиваете,  как  мы  познакомились.  Иногда  после  работы  я
заглядываю в кафе на углу бульвара Сен-Жермен и  улицы  Сольферино.  Так
было и в тот день. Шел дождь, я помню,  как  по  оконным  стеклам  текла
вода.
   Я сел на свое привычное место, официант, знающий меня уже  не  первый
год, принес мне портвейн.
   За соседним столиком молодая женщина писала письмо, что-то у  нее  не
ладилось. Видимо, чернила в чернильнице загустели, и она не могла писать
поданным ей пером. Это  была  весьма  достойная  дама  в  ладно  сидящем
скромном костюме цвета морской волны.
   " - Официант, нет ли у вас другого пера?
   - Увы,  мадам,  это  единственное.  Теперь  все  приходят  со  своими
ручками".
   Без какой бы то ни было задней мысли я протянул ей свою ручку.
   " - Если позволите предложить вам..."
   Она взглянула на  меня  и  с  признательностью  улыбнулась.  Так  все
началось. Она быстро покончила с письмом и принялась пить чай.
   " - Вы часто здесь бываете? - спросила она меня, возвращая ручку.
   - Почти каждый день.
   - Мне нравится атмосфера этих старых кафе с их завсегдатаями.
   - Вы живете неподалеку?
   - Нет. Я живу на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, но часто  бываю  на  Левом
берегу {Сены}".
   Он, казалось, вложил в свой взгляд все простодушие, на  какое  только
был способен.
   - Вот видите, как неожиданна была наша встреча. На следующий день она
в кафе не появилась. А еще через день, войдя, я  застал  ее  на  прежнем
месте, и она едва заметно улыбнулась мне.
   Она выглядела спокойной, кроткой, в ее поведении и манере  выражаться
было нечто внушающее доверие.
   Мы разговорились. Я рассказал ей, что живу в Версале, и, кажется, уже
тогда поведал о жене и дочерях. Она наблюдала, как, выйдя из кафе, я сел
в свой автомобиль.
   Наверное, я вас удивлю, сказав, что так длилось больше месяца и что в
те дни, когда она не приходила, я чувствовал себя обманутым.
   Она стала для меня чем-то вроде друга, я и не помышлял тогда ни о чем
ином. С женой я привык следить за каждым своим словом, чтобы оно не было
превратно истолковано и не спровоцировало кризис.
   Когда  дети  были  маленькие,  в  доме  царили   жизнерадостность   и
оживление, а жена была веселой и энергичной. Вы и  представить  себе  не
можете, что исп