но...
   Мегрэ и сам об этом догадался по  белой  манишке,  серому  костюму  с
черным галстуком и лакированным туфлям.
   - Я лучше попозже зайду... - проговорил Жозеф.
   - Да нет! Входи...
   Но тот все еще колебался.
   - Я просто шел мимо, вот и решил зайти поздороваться. Кое-что узнал о
втором заезде и...
   - Вы играете на скачках?  -  спросил  Мегрэ,  развернувшись  боком  к
официанту.
   -  Время  от  времени...  Некоторые  посетители  кафе  сообщают   мне
кое-какие полезные сведения... Однако мне пора бежать...
   И он заспешил  прочь,  сделав  украдкой,  как  показалось  комиссару,
какой-то знак Сильви. Та вновь села.
   Жажа вздохнула:
   - Опять проиграет... Но неплохой парень.
   - Мне нужно одеваться! - проговорила Сильви и встала. Полы ее  халата
широко  распахнулись,  но  в  этом  движении  девушки  не  чувствовалось
намеренного бесстыдства, как если бы ходить в таком виде  было  для  нее
самым естественным делом на свете.
   Она поднялась по лестнице на второй этаж, и сверху  донесся  звук  ее
шагов взад и вперед по комнате. Мегрэ показалось, что толстушка  Жажа  к
чему-то прислушивается.
   - Она иногда тоже ходит по магазинам... Бедняжка больше всех потеряла
со смертью Уильяма...
   Мегрэ резко вскочил, бросился в бар и открыл входную дверь.  Но  было
уже поздно. Жозеф быстрыми шагами, не  оборачиваясь,  уходил  прочь.  На
первом этаже захлопнулось окно.
   - Что это с вами вдруг?
   - Так, ничего... одна мысль в голову пришла...
   - Может быть, еще рюмочку?.. Послушайте, если вам понравилась баранья
ножка...
   Спустилась Сильви в темно-синем костюме, и Мегрэ с трудом узнал ее  -
совсем девчонка! Хотя он и  успел  вдоволь  наглядеться  на  ее  наготу,
маленькие дрожащие грудки под белой  шелковой  рубашкой  показались  ему
по-настоящему соблазнительными.  Юбка  плотно  облегала  плоский  живот,
нервную линию бедер.
   На ногах шелковые чулки.
   - До вечера!
   Сильви в свою очередь поцеловала Жажа в лоб и повернулась к Мегрэ, не
зная, как ей поступить. Неужели ей хотелось уйти  не  попрощавшись  или,
хуже того, бросить ему напоследок какое-нибудь бранное словцо?
   По крайней мере, относилась она к нему  явно  враждебно.  И  даже  не
пыталась скрыть своих чувств.
   - До свидания!.. Надеюсь, я вам больше не нужна?
   Сказала и напряженно застыла. Подождала немного, а затем  решительной
походкой вышла из комнаты.
   Жажа засмеялась и вновь наполнила рюмки.
   - Не обращайте на нее внимания... Совсем  еще  малышка,  несмышленыш.
Хотите, я принесу тарелку и вы попробуете моего салатика?
   Пустой бар выходил на узкую улочку; наверху, за  поворотом  лестницы,
комнатушка, где небось царил  страшный  беспорядок;  в  подвальном  окне
виднелась часть двора, откуда медленно уходило солнце...
   Таков  был  странный  мир,  в   центре   которого   перед   остатками
благоухающего салата находился Мегрэ в компании растолстевшей женщины. А
та будто возлежала на собственной пышной груди и вздыхала:
   - Со мной, когда я была в ее возрасте, обращались иначе!
   Жажа не надо было уточнять  свою  мысль.  Комиссар  сразу  представил
себе, как она стояла где-нибудь возле ворот Сент-Дени или на Монмартре в
платье из яркого шелка, а за  ней  в  окно  близлежащего  бара  наблюдал
требовательный дружок.
   - Сегодня...
   Жажа слишком часто прикладывалась к бутылке. Ее глаза, обращенные  на
Мегрэ, внезапно увлажнились.
   Рот по-детски скривился, казалось, еще немного - и польются слезы.
   - Вы напомнили мне Уильяма... Он как раз здесь  и  сидел...  И  тоже,
когда ел, клал трубку возле тарелки...
   Плечи у вас одинаковые... А знаете, вы на него похожи!
   Она вытерла глаза, но плакать не стала.

Глава 4
НАСТОЙКА ИЗ КОРНЯ ГОРЕЧАВКИ

   Наступил час, когда  закатное  солнце  покрыло  все  ровным,  розовым
светом,  а  испарения   от   земли   стали   рассеиваться   в   прохладе
приближавшейся ночи. Мегрэ вышел из бара "Либерти", как  обычно  выходят
из какого-нибудь сомнительного заведения, то есть засунув руки в карманы
и надвинув шляпу на глаза. Однако не прошел он и десяти шагов,  как  ему
неожиданно захотелось обернуться и словно убедиться, что все это ему  не
приснилось.
   Но нет, бар находился  на  своем  прежнем  месте,  и  на  его  узком,
окрашенном в грязный коричневый цвет фасаде, зажатом  соседними  домами,
все так же желтели буквы вывески.
   За окном торчал горшок с цветами, рядом спала кошка.
   Жажа, скорее всего, тоже дремала на задней половине бара, и будильник
для нее одной отсчитывал минуты...
   В конце улочки жизнь принимала нормальный облик:  магазины,  прилично
одетые люди, автобусы, трамваи, полицейский на посту...
   Чуть  дальше,  правее,  начиналась  Ла-Круазет,  будто   сошедшая   с
рекламных акварельных рисунков, что печатал в  богатых  иллюстрированных
журналах каннский коммерческий профсоюз.
   Все было тихо, мирно... Неторопливо прогуливались  люди...  Бесшумно,
будто с выключенными моторами, скользили машины...  И  светлые  яхты  на
воде...
   Хотя Мегрэ и чувствовал себя уставшим и отяжелевшим,  возвращаться  в
Антиб ему не хотелось. Он  бесцельно  бродил  туда-сюда  по  улицам,  то
останавливался, сам не зная почему, то шел наугад  дальше,  и  казалось,
что сознательная часть его души осталась в клетушке  Жажа  возле  голого
стола, за которым в полдень сидели  добропорядочный  шведский  стюард  и
Сильви с бесстыдно обнаженной грудью.
   Каждый месяц в течение десяти лет Уильям Браун жил по несколько  дней
в этой душной ленивой атмосфере бок о бок с Жажа, и та после  нескольких
выпитых рюмок начинала жаловаться на жизнь, а потом засыпала на стуле.
   - Ну конечно же, черт возьми, горечавка!
   Мегрэ был доволен: ему  удалось  вспомнить  то,  что  вот  уже  минут
пятнадцать он силился отыскать в памяти, сам даже не отдавая себе в  том
отчета! С тех пор как комиссар вышел из бара  "Либерти",  он  все  время
пытался определить возникший в сознании образ  и,  отбросив  всю  лишнюю
мишуру,  понять  его  суть.  И  сумел-таки!  Вспомнил  свой  разговор  с
приятелем, которого как-то раз угощал аперитивом.
   - Что ты обычно пьешь?
   - Настойку из корня горечавки!
   - Что это еще за новая мода?
   - Это не мода,  старина!  А  последняя  надежда  забулдыги.  Ты  ведь
знаешь, что  такое  горечавка.  Сплошная  горечь.  И  даже  без  спирта.
Понимаешь, когда в течение тридцати лет ты вливал в  себя  самый  разный
алкоголь, тебе остается только эта горькая гадость,  чтобы  хоть  чем-то
пронять самого себя, ощутить вкус во рту...
   Вот именно так! Место без порока и зла! Бар, где попадаешь  сразу  на
кухню и где тебя, как старого знакомого, встречает Жажа!
   И ты пьешь, пока она возится со стряпней! И идешь покупать  говядинку
у соседнего мясника! А тут спускается Сильви,  заспанная,  полуголая,  и
подставляет лоб для поцелуя, и никому нет никакого  дела  до  ее  жалких
прелестей.
   Не очень чисто, не очень светло. Говорят мало. Тягучая,  без  особого
смысла беседа, как и жизнь самих людей...
   И  нет  внешнего  мира,  волнений.  Только  небольшой   прямоугольник
солнечного света...
   Поесть, выпить... Подремать и снова выпить, а потом Сильви  оденется,
натянет чулочки и отправится на работу...
   - Ну пока, крестный!
   Разве это не то же самое, что настойка из корня горечавки, о  которой
ему рассказал приятель? И бар "Либерти" разве  не  напоминает  последнюю
гавань для того, кто все видел и все перепробовал в пороке?
   Женщины, лишенные красоты, кокетства,  желаний,  которых  ты  уже  не
хочешь и просто целуешь в лоб, даешь  сто  франков  на  чулки,  а  потом
спрашиваешь, когда они возвращаются:
   - Ну как, хорошо поработала?
   Подобные мысли подействовали на Мегрэ угнетающе.
   Ему захотелось немного отвлечься, и он  остановился  перед  причалом.
Легкая  дымка  уже  начинала  стелиться  в  нескольких  сантиметрах   от
поверхности воды.
   Пройдя мимо целого ряда уютных яхт и спортивных парусников,  комиссар
увидел в десяти метрах от себя матроса, державшего в руках красный  флаг
с полумесяцем, он шел к большому белому судну  с  трубами,  должно  быть
принадлежащему какому-нибудь паше.
   Неподалеку стояла яхта около сорока метров в длину, и Мегрэ бросилось
в глаза ее название, написанное на корме золотыми буквами: "Ардена".
   Едва ему припомнилось лицо шведа, сидевшего у  Жажа,  как,  приподняв
голову, комиссар увидел его на палубе: стюард в белых  перчатках  ставил
поднос с чаем на ротанговый столик.
   Владелец  яхты,  облокотившись  на  бортик,  разговаривал   с   двумя
девушками и смеялся, демонстрируя превосходные зубы. Веселую компанию от
Мегрэ отделял трехметровый  трап;  пожав  плечами,  комиссар  решительно
вступил на него и с трудом удержался от  смеха,  когда  заметил  гримасу
ужаса, мелькнувшую на лице стюарда.
   Бывают в жизни моменты, как, например, этот, когда ты  действуешь  не
потому, что это тебе обещает какую-то пользу, а просто чтобы занять себя
или избавиться от ненужных мыслей.
   - Простите, месье...
   Хозяин яхты перестал смеяться. И,  повернувшись  к  Мегрэ,  застыл  в
ожидании, как и его подруги.
   - Один вопрос, если можно. Вы не знаете человека по имени Браун?
   - А у него есть судно?
   - Было когда-то... Уильям Браун...
   Едва ли Мегрэ ждал ответа на свой вопрос.
   Он смотрел на стоявшего между двух полуголых девиц мужчину лет сорока
пяти и по-настоящему породистого и думал про себя: "Браун был таким  же,
как он!
   Окружал себя хорошо одетыми красотками, каждая деталь туалета которых
тщательно продумана и должна порождать желание!  Водил  их  в  небольшие
увеселительные заведения и угощал посетителей шампанским..."
   Мужчина ответил с сильным акцентом:
   - Если этот тот самый Браун, о котором я думаю, то  ему  принадлежало
вон то большое судно, стоящее у  причала  последним...  "Пасифик"...  Но
потом его уже Дважды или трижды продавали и покупали...
   - Благодарю вас.
   Мужчина и две его подружки не  особенно  ясно  уловили  смысл  визита
Мегрэ. Они смотрели ему вслед, и комиссар услышал  за  спиной  негромкий
женский смешок.
   "Пасифик"... Из всех судов в порту ему под стать были лишь два, и  на
одном из них развевался турецкий флаг.
   Но от "Пасифика" веяло запустением. Кое-где под облупившейся  краской
проглядывало железо корпуса.
   Медные части позеленели.
   На корме виднелась невзрачная табличка: "Продается" .
   В этот час матросы с яхт,  хорошо  вымытые  и  одетые  в  нарядную  с
иголочки форму, группами и чуть ли не солдатским строем  направлялись  в
город.
   Когда Мегрэ проходил мимо "Ардены", он почувствовал на  себе  взгляды
трех людей с яхты, но подумал, что наверняка стюард тоже следил за  ним,
спрятавшись в каком-нибудь укромном уголке на палубе.

***

   Улицы были ярко освещены. Однако  Мегрэ  не  без  труда  отыскал  уже
знакомый ему гараж, где ему нужно было задать один-единственный вопрос.
   - В котором часу в пятницу Браун забрал машину?
   Пришлось звать механика.
   В пять без каких-то минут! Иначе говоря, он как раз успевал добраться
до мыса Антиб.
   - Он пришел один? Никто не ждал его на улице? А вы уверены, что он не
был ранен?
   Уильям Браун покинул бар "Либерти" около двух.
   Что же он делал еще целых три часа?
   В Канне Мегрэ больше делать было  нечего.  Он  дождался  автобуса  и,
устроившись  возле  окна,  стал  рассеянно  смотреть   на   дорогу,   на
бесконечную вереницу машин с зажженными фарами.
   Первым, кого он увидел,  выйдя  из  автобуса  на  площади  Масе,  был
инспектор Бутиг, сидевший на террасе кафе "Ледник". Увидев комиссара, он
тотчас вскочил.
   - Вас разыскивают с утра!.. Садитесь... Что будете пить?  Официант!..
Два перно...
   - Мне не надо!.. Настойку горечавки!.. - проговорил  Мегрэ,  решивший
попробовать, что это за пойло...
   - Вначале мне пришлось опросить таксистов. А поскольку ни один из них
вас не возил, обратился за помощью к водителям автобусов. Так я и узнал,
что вы отправились в Канн!
   Как живо он говорил! И с какой неподдельной страстью!
   Мегрэ невольно  взглянул  на  своего  собеседника  округлившимися  от
удивления глазами, но низкорослый инспектор  как  ни  в  чем  не  бывало
продолжал:
   - В городе найдется лишь пять или шесть ресторанов, где можно  сносно
поесть... Я звонил в каждый...
   Где вам, черт возьми, удалось пообедать?..
   Можно представить, как бы удивился Бутиг, расскажи ему Мегрэ  правду:
о бараньей ноге и о чесночном салате, приготовленных Жажа, и о рюмочках,
и о Сильви...
   - Прокурор не желает ничего делать, не посоветовавшись предварительно
с вами... У нас ведь новости...
   Сын приехал...
   - Чей сын?
   Мегрэ отпил глоток горечавки и поморщился.
   - Сын Брауна... Он находился в Амстердаме, когда...
   Нет,  что-то  сегодня  у  Мегрэ  голова  плохо  варит.   Он   пытался
сконцентрироваться, но у него никак не получалось.
   - У Брауна есть сын?
   - Несколько... От законной жены, той, что живет в  Австралии...  Один
из них сейчас в Европе, занимается шерстью...
   - Шерстью?
   Наверно, в этот момент  Бутиг  весьма  невысоко  оценивал  умственные
способности Мегрэ. Но тот все еще мысленно находился в баре "Либерти"! А
точнее, вспоминал официанта кафе, который играл на скачках и  с  которым
Сильви успела переговорить через окно...
   - Да! Хозяйство Браунов является одним из  наиболее  преуспевающих  в
Австралии. Они выращивают овец и продают шерсть в Европу... Один из  его
сыновей следит за разведением животных...  Другой  в  Сиднее  занимается
погрузкой... А третий курсирует от одного европейского порта к  другому,
в зависимости  от  того,  куда  поступает  шерсть:  в  Ливерпуль,  Гавр,
Амстердам или Гамбург... Как раз он и...
   - И что он говорит?
   - Что нужно как можно быстрее похоронить его отца, а за деньгами дело
не  станет...  Он  очень  торопится...  Завтра  вечером  ему  уже  нужно
улетать...
   - Он остановился в Антибе?
   - Нет! В Жуан-ле-Пене... Но в роскошной гостинице и в огромном номере
на одного человека. Ему вроде необходимо всю ночь поддерживать  связь  с
Ниццей, чтобы уже там его  соединили  то  ли  с  Антверпеном,  то  ли  с
Амстердамом, то ли еще не знаю с чем...
   - Он съездил на виллу?
   - Я предлагал ему. Он отказался.
   - И что он в итоге сделал за это время?
   - Повстречался с прокурором! Все! И  постоянно  настаивал,  чтобы  мы
поторопились. Да еще спрашивает, сколько?
   - Что - сколько?
   - Сколько ему это будет стоить.
   Мегрэ с отсутствующим видом смотрел на площадь Масе. Бутиг  продолжал
рассказывать:
   - Прокурор с полудня ждал вас у себя в кабинете.
   Теперь, когда  вскрытие  произведено,  у  него  больше  нет  предлога
медлить с выдачей разрешения на захоронение... Сын Брауна звонил трижды,
и в конце концов его заверили,  что  похороны  могут  состояться  завтра
ранним утром...
   - Ранним утром?
   - Да, чтобы избежать толпы... Вот поэтому я и  искал  вас...  Сегодня
вечером закроют гроб... Если вы хотите увидеть Брауна, прежде чем...
   - Нет!
   К чему в самом деле? Мегрэ не имел ни малейшего желания  смотреть  на
труп! Он и так хорошо знал Уильяма Брауна!
   На террасе сидело немало людей. Бутиг заметил, что на них  смотрят  с
соседних столиков, и это ему польстило.
   Тем не менее он прошептал:
   - Давайте говорить тише...
   - И где хотят его хоронить?..
   - Как где... На антибском кладбище... Катафалк подадут к моргу в семь
часов утра... Мне осталось только подтвердить информацию сыну Брауна...
   - А как же его две женщины?
   - Тут еще ничего не решили... Может быть, сын предпочитает, чтобы...
   - В какой гостинице, вы сказали, он остановился?
   - В "Провансале". Вы хотите с ним встретиться?
   - Завтра! - отозвался Мегрэ. - Думаю, вы придете на похороны?
   Мегрэ пребывал в довольно странном настроении.
   Веселом и  одновременно  мрачном!  Такси  довезло  его  до  гостиницы
"Провансаль", где его встретил портье, а затем еще какой-то  служащий  в
галунах и наконец худой молодой человек, сидевший за письменным столом.
   - Господин Браун?.. Сейчас посмотрю, на месте ли он... Вы не могли бы
назвать свое имя?..
   И звонки. И беготня посыльного. Все это длилось по меньшей мере минут
пять, прежде чем к Мегрэ подошли, чтобы отвести по бесконечным коридорам
к номеру 37. За дверью раздавался треск пишущей машинки.
   Утомленный голос проговорил:
   - Войдите!
   Мегрэ оказался лицом к лицу с сыном Брауна, тем самым, что отвечал за
прием шерсти в Европе.

***

   Без возраста. По всей видимости, лет тридцать, но с таким же  успехом
можно  дать  и  сорок.  Высокий,  худой,  с  гладко  выбритым,  но   уже
морщинистым лицом. Строгий костюм и  черный  галстук  в  белую  полоску,
украшенный жемчужной булавкой.
   Ни малейшего  намека  на  беспорядок  или  растерянность.  Ни  одного
торчащего  волоска.  И  голос  ничуть  не  дрогнул,  когда   он   увидел
посетителя.
   - Вы не могли бы подождать немного? Я быстро...
   Располагайтесь...
   Машинистка сидела за столом в стиле Людовика XV.
   Секретарь что-то говорил по-английски в телефонную трубку.
   А  младший  Браун  додиктовывал  также  по-английски  каблограмму,  в
которой шла речь о процентах потерь, вызванных забастовкой докеров.
   - Господин Браун... - позвал  его  секретарь  и  протянул  телефонную
трубку.
   - Алло!.. Алло!.. Yes!..
   Он долго слушал, не прерывая собеседника ни единым словом,  а  затем,
перед тем как повесить трубку, коротко бросил:
   - No!
   И, нажав на электрический звонок, повернулся к Мегрэ:
   - Портвейн?
   - Нет, спасибо.
   Но когда появился метрдотель, Браун тем не менее заказал:
   - Один портвейн!
   Все это он делал без  спешки,  но  с  озабоченным  видом,  как  будто
предполагал, что от его малейшего  поступка  к  жеста,  даже  от  самого
незначительного движения мышц лица зависела судьба мира.
   - Попечатайте у меня! - попросил он машинистку, указав ей на соседнюю
комнату.
   И обратившись к секретарю, добавил:
   - А вы позвоните прокурору...
   Наконец он сел и со вздохом положил ногу на ногу:
   - Устал. Так это вы ведете следствие?
   Пододвинул к Мегрэ бокал портвейна, принесенный слугой.
   - Нелепая история, не правда ли?
   - Не такая уж и нелепая! - проворчал Мегрэ далеко не  самым  любезным
тоном.
   - Я хотел сказать - неприятная...
   - Разумеется! Всегда неприятно получить нож в спину и умереть...
   Молодой человек нетерпеливо  поднялся,  распахнул  дверь  в  соседнюю
комнату, сделал вид, будто отдает какие-то  распоряжения  на  английском
языке, затем вернулся к Мегрэ и протянул ему портсигар.
   - Спасибо! Я курю только трубку...
   Браун потянулся к столику, где стояла коробка с английским табаком.
   Только крепкий,  дешевый!  -  заметил  Мегрэ  и  вытащил  из  кармана
собственную пачку.
   Браун большими шагами заходил взад и вперед по комнате.
   - Вы знаете, не так ли, что мой отец вел очень...  скандальный  образ
жизни...
   - У него была любовница!
   Не  только!  И  многое  другое!  Вам  нужно  все  знать,   чтобы   не
совершить... как это по-вашему? Промашку...
   Телефонный звонок  прервал  его.  Подбежавший  к  аппарату  секретарь
ответил на этот раз по-немецки, и Браун замахал ему отрицательно руками.
Секретарь говорил довольно долго. Браун  уже  начал  проявлять  признаки
нетерпения. И поскольку конца беседе не предвиделось, подошел к нему  и,
взяв из его рук трубку, положил на рычаг.
   - Отец приехал во Францию давно, без матери... И  он  нас  почти  что
разорил...
   Браун не мог устоять на месте. Продолжая говорить, он закрыл дверь за
секретарем. Затем коснулся пальцем бокала с портвейном.
   - Вы не будете пить?
   - Нет, спасибо!
   Младший Браун нетерпеливо передернул плечами.
   - Над отцом взяли опекунство... Моя мать очень  страдала...  И  много
работала...
   - А, так это ваша мать вновь подним