ально вертел стеклянный шарик и  задумчиво  смотрел  на  Сену,
бегущую за деревьями, на проходившие мимо суда,  на  светлые  пятна  женских
платьев на мосту Сен-Мишель. Потом сел  за  письменный  стол  и  позвонил  в
больницу.
   - Соедините меня со старшей сестрой хирургического отделения.
   Теперь, когда старшая сестра воочию  убедилась,  что  Мегрэ  беседовал  с
самим профессором, и даже получила от  того  соответствующие  указания,  она
стала воплощением любезности.
   - Я как раз собиралась вам звонить, господин комиссар.  Профессор  Маньен
только что осмотрел больного. Он находит,  что  больному  гораздо  лучше,  и
надеется, что удастся избежать осложнений. Это поистине чудо...
   - Больной пришел в сознание?
   - Не совсем, но иногда он смотрит на окружающее вполне  осмысленно.  Пока
трудно сказать, отдает ли он себе отчет в случившемся...
   - Лицо у него все еще забинтовано?
   - Уже нет.
   - Вы думаете, сегодня он окончательно придет в себя?
   - Это может произойти с минуты на минуту. Вы хотите,  чтобы  я  известила
вас, как только он заговорит?
   - Не стоит... Я сам зайду в больницу...
   - Сейчас?
   - Да, сейчас.
   Мегрэ не терпелось познакомиться с человеком, которого он видел только  с
забинтованной  головой.  Комиссар  прошел  через  комнату  инспекторов,  где
Лапуэнт в это время печатал на машинке показания  страхового  агента  и  его
приятеля-заики.
   - Я ухожу в больницу. Когда вернусь, не знаю...  Сунув  в  рот  трубку  и
заложив руки за спину, Мегрэ неторопливо, словно направляясь в гости,  пошел
в  больницу,  которая  находилась  почти  рядом,  в  двух  шагах  от  Дворца
Правосудия. В голове мелькали какие-то бессвязные мысли.
   Войдя в приемную, он увидел толстуху Леа.  На  ней  была  та  же  розовая
кофта. С раздосадованным  лицом  она  отошла  от  регистраторши  и,  заметив
комиссара, бросилась к нему.
   - Вы только представьте, господин комиссар, мне не позволяют повидать его
и даже не говорят, как он себя чувствует! Чуть не позвали  ажана,  чтобы  он
выставил меня за дверь. Ну, а вы что-нибудь о нем знаете?
   - Мне только что сообщили, что ему гораздо лучше.
   - Есть надежда, что он поправится?
   - Весьма вероятно.
   - Он очень страдает?
   - Вряд ли. Ему, наверно, делают уколы.
   - Вчера какие-то в штатском приходили за его вещами. Это ваши люди?
   Мегрэ кивнул и, улыбнувшись, добавил:
   - Не беспокойтесь, ему все вернут.
   - Вы еще не знаете, кто мог это сделать?
   - А вы?
   - Я?.. Вот уже пятнадцать лет, как я живу на набережной,  и  за  все  это
время первый раз вижу, чтоб напали на бродягу... Ведь  мы  безобидные  люди.
Вы-то это знаете лучше, чем кто другой.
   Слово, как видно, понравилось ей, и она повторила:
   -  Безобидные...  У  нас  никогда  не  бывает  даже  драк.  Каждый  волен
поступать, как ему хочется. А если не дорожить свободой, для чего  же  тогда
спать под мостами?..
   Присмотревшись, Мегрэ  заметил,  что  глаза  у  нее  покраснели,  а  лицо
приобрело багровый оттенок, которого не было накануне.
   - Вы сегодня пили?
   - Чтоб заморить червяка.
   - А что говорят ваши товарищи?
   - Ничего не говорят... Когда насмотришься всякого, неохота судачить.
   Видя, что Мегрэ направляется к лестнице, Леа спросила:
   - Можно мне подождать вас, чтоб узнать новости?
   - Я, возможно, задержусь.
   - Не страшно. Не все ли равно, где болтаться?
   К  толстухе  возвратилось  хорошее  настроение.  На   лице   промелькнула
по-детски наивная улыбка.
   - А сигареты у вас не найдется?
   Мегрэ показал на трубку.
   - Тогда щепотку табаку... Если нечего курить, я жую табак.
   Мегрэ поднялся в лифте вместе с больным, лежащим  на  носилках,  и  двумя
сестрами. На четвертом этаже он  столкнулся  со  старшей  сестрой,  как  раз
выходившей из палаты.
   - Вы же знаете, где лежит Келлер... Я скоро приду:
   вызывают в операционную...
   Как и накануне, больные уставились на Мегрэ. Очевидно, его узнали.  Держа
шляпу в руке, комиссар направился к койке доктора Келлера и  увидел  наконец
его лицо, кое-где заклеенное пластырем.
   Вчера Келлера побрили, и теперь он мало походил на свою фотографию.  Лицо
- землистое,  с  заострившимися  чертами.  Губы  -  тонкие,  бледные.  Мегрэ
невольно вздрогнул, внезапно встретившись со взглядом больного.
   Вне всякого сомнения, Тубиб смотрел именно на  него,  и  это  был  взгляд
человека, находящегося в полном сознании.
   Мегрэ чувствовал: необходимо что-то сказать, а что сказать - он не  знал.
Возле кровати стоял стул, и он опустился на него.
   - Вам лучше? - наконец спросил он, понизив голос. Мегрэ был  уверен,  что
слова эти вовсе не потонули в тумане, что они были восприняты и  поняты.  Но
глаза, по-прежнему устремленные на Мегрэ, выражали полное безразличие.
   - Вы меня слышите, доктор Келлер?
   Так начался длительный и малоуспешный поединок.
   ГЛАВА V
   Мегрэ редко говорил с женой о  делах,  которые  вел.  Впрочем,  он  почти
никогда не обсуждал их даже со своими ближайшими помощниками и ограничивался
только тем, что давал им указания. Таков уж был  метод  его  работы:  самому
добраться до сути, постепенно вникая в жизнь людей, о существовании  которых
он еще накануне не подозревал.
   "Что вы думаете об  этом,  Мегрэ?"  -  зачастую  спрашивал  его  судебный
следователь после выезда на место происшествия  или  же  по  ходу  выяснения
фактов.
   Ответ был всегда один:
   "Ничего не думаю, господин следователь".
   А однажды кто-то заметил:
   "Не думает, а вникает".
   В известной степени это было действительно  так,  ибо  комиссар  придавал
слишком большое значение каждому высказанному слову  и  поэтому  предпочитал
помалкивать.
   Но на сей раз все получилось иначе, во всяком случае, в отношении госпожи
Мегрэ - возможно,  потому,  что  благодаря  сестре,  жившей  в  Мюлузе,  она
существенно помогла мужу.
   Усаживаясь за обеденный стол, Мегрэ сообщил жене:
   - Сегодня я познакомился с Келлером...
   Госпожа Мегрэ была поражена. И не только тому, что  он  сам  заговорил  о
Келлере. Ее поразил прежде всего веселый тон мужа. Может быть,  "веселый"  и
не то слово, но как бы то ни было, выражение глаз  и  бодрый  тон  комиссара
свидетельствовали об отличном настроении.
   Газеты на этот раз не  докучали  Мегрэ,  а  помощник  прокурора  и  судья
оставили его в покое... Что им до какого-то  бродяги,  которого  пристукнули
под мостом, потом бросили в Сену, но он чудом  спасся,  а  теперь  профессор
Маньен не перестает удивляться его живучести! Хм... ну и что?
   Короче говоря, налицо такое странное преступление, где не было ни жертвы,
ни убийцы и вообще никто не беспокоился о Тубибе, если  не  считать  толстой
Леа да еще двух-трех бродяг.
   И тем не менее Мегрэ отдавал этому расследованию столько времени,  словно
речь шла о драме, взволновавшей всю Францию.
   - Он пришел в сознание? - спросила госпожа Мегрэ, стараясь скрыть  острое
любопытство.
   - И да, и нет. Он не произнес ни звука... Только смотрел на меня... Но  я
убежден,  что  он  все  понял,  о  чем  я  ему  говорил...  Старшая   сестра
придерживается иного мнения: она считает, что сознание  больного  притуплено
лекарствами и что он примерно в таком  состоянии,  в  каком  бывает  боксер,
приходящий в себя после нокаута... Мегрэ принялся за еду,  глядя  в  окно  и
прислушиваясь к щебету птиц.
   - Как ты думаешь, он знает, кто на него напал? Мегрэ вздохнул.  Потом  на
лице его  вдруг  промелькнула  насмешливая  улыбка  -  улыбка,  которую  он,
казалось, адресовал себе самому.
   - Не могу сказать ничего определенного... Мне очень трудно передать  свое
впечатление...
   ...Редко в своей  жизни  он  бывал  так  озадачен  и  вместе  с  тем  так
заинтересован расследованием дела.
   Кстати  говоря,  сама  встреча  происходила  в   крайне   неблагоприятной
обстановке - прямо в палате, где примерно десять больных лежали на койках, а
другие сидели или стояли у окна.  Некоторым  было  очень  плохо.  Все  время
раздавались звонки, по палате взад  и  вперед  сновала  медицинская  сестра,
наклоняясь то над одним, то над другим.
   Почти все больные с  нескрываемым  любопытством  разглядывали  комиссара,
сидевшего подле Келлера, и прислушивались к его словам.
   К двери то и дело подходила старшая сестра и укоризненно, с обеспокоенным
видом поглядывала на них обоих.
   - Пожалуйста, не задерживайтесь в палате, -  просила  она  Мегрэ.  -  Его
нельзя утомлять...
   Комиссар, наклонившись к больному, говорил тихо, чуть ли не шепотом:
   - Вы слышите меня, мосье Келлер? Вы  помните,  что  с  вами  случилось  в
понедельник вечером, когда вы спали под мостом Мари?
   Лицо   пострадавшего   казалось   совершенно   бесстрастным,   но   Мегрэ
интересовали только глаза. В них не отражалось ни тревоги, ни  тоски.  Глаза
были серые, поблекшие, какие-то изношенные, много повидавшие на своем веку.
   - Вы спали, когда на вас было совершено нападение?
   Тубиб не отрывал взгляда от Мегрэ. И странное дело:  казалось,  не  Мегрэ
изучает Келлера, а Келлер изучает его.
   Это настолько стесняло комиссара, что он счел необходимым представиться:
   - Меня зовут  Мегрэ.  Я  руковожу  бригадой  Сыскной  полиции  и  пытаюсь
выяснить, что с вами произошло... Я видел вашу жену,  вашу  дочь,  речников,
которые вытащили вас из Сены...
   При упоминании о жене и дочери Тубиб даже не  вздрогнул,  но  можно  было
поклясться, что в эту минуту в глазах его промелькнула легкая ирония.
   - Вам трудно говорить?
   Он даже и не пытался ответить ему хотя бы  кивком  головы  или  движением
ресниц.
   - Вы понимаете, что вам говорят?
   Ясное дело! Мегрэ был убежден, что не ошибся. Келлер  не  только  понимал
смысл слов, но и прекрасно разбирался в интонации.
   - Быть может, вас стесняет, что я задаю вам вопросы в присутствии  других
больных?.. - И тут же, чтобы расположить к себе бродягу, он добавил: - Я  бы
с радостью положил вас в отдельную палату. Но это, к сожалению,  связано  со
сложными формальностями. Мы не можем оплатить это из нашего бюджета.
   Как ни странно, но будь доктор не жертвой, а  убийцей  или  подозреваемым
лицом, все обстояло бы куда проще. Ведь для жертвы - увы! - по смете  ничего
не предусмотрено.
   - Я буду вынужден вызвать сюда  вашу  жену:  необходимо,  чтобы  она  вас
официально опознала... Эта встреча будет вам неприятна?
   Губы больного слегка шевельнулись, но он не произнес ни звука. На лице  -
ни гримасы, ни улыбки.
   - Как вы чувствуете себя? Могу ли я вызвать ее сегодня, сейчас же?
   Больной  промолчал,  и  Мегрэ,  воспользовавшись  этим,  решил   немножко
передохнуть. Ему было жарко. Он задыхался  в  палате,  насквозь  пропитанной
больничными запахами.
   - Можно от вас позвонить? - спросил он у старшей сестры.
   - Вы еще долго собираетесь его мучить?
   - Его должна опознать жена... На это уйдет всего несколько минут.
   Жена Келлера была дома и обещала по телефону тотчас  же  приехать.  Мегрэ
распорядился, чтобы ее пропустили внизу, и  стал  расхаживать  по  коридору.
Вскоре к нему подошел профессор Маньен.
   Они остановились у окна, выходившего во двор.
   - Вы тоже считаете, что он окончательно пришел в себя? - спросил Мегрэ.
   - Вполне возможно... Я только что осматривал  его,  и  мне  думается,  он
понимает все, что происходит вокруг... Но, как врач,  я  не  могу  еще  дать
точного ответа. Иные полагают, что мы не можем ошибаться  и  должны  на  все
давать определенный ответ. А ведь на самом деле чаще всего  мы  продвигаемся
ощупью... Я попросил невропатолога осмотреть его сегодня...
   - Нельзя ли перевести его в отдельную палату? Это очень трудно?
   - Не  только  трудно,  но  просто  невозможно.  Больница  переполнена.  В
некоторых  отделениях  приходится  ставить  койки  в  коридорах.  Разве  что
перевести его в частную клинику...
   - Если об этом попросит его жена?
   - А вы думаете, он согласится?
   Это было маловероятно. Если Келлер решил уйти из  дома  и  скитаться  под
мостами, то, уж конечно, не для того, чтобы теперь, после покушения на него,
перейти на иждивение жены...
   Выйдя из лифта, госпожа Келлер озадаченно озиралась  по  сторонам.  Мегрэ
направился к ней.
   - Ну, как он?
   Госпожа Келлер не казалась ни встревоженной, ни  взволнованной  -  просто
чувствовала себя не в своей тарелке. Ей явно не терпелось поскорее вернуться
домой, на остров Сен-Луи, к своим попугаям.
   - Он абсолютно спокоен.
   - Пришел в сознание?
   - Полагаю, что да, хотя доказательств пока еще нет.
   - Мне придется говорить с ним?
   Мегрэ пропустил ее вперед. Пока  она  шла  по  сверкающему  паркету,  все
больные провожали ее взглядом. А госпожа Келлер поискала глазами мужа, потом
решительно направилась  к  пятой  койке  и  остановилась  в  двух  шагах  от
больного, словно еще не решив, как держаться.
   Келлер смотрел на нее все тем же безразличным взглядом.  Одета  она  была
очень изящно - в бежевом костюме из  легкой  шерстяной  ткани  и  элегантной
шляпе. Тонкий аромат ее духов смешивался с запахами палаты.
   - Вы его узнаете?
   - Да, это он... Очень изменился, но это он... Снова  наступило  тягостное
молчание. Наконец, собравшись с духом,  она  решилась  подойти  поближе.  Не
снимая перчаток и нервно теребя замок сумки, она заговорила:
   - Это я, Франсуа... Я всегда знала, что рано или поздно  встречу  тебя  в
подобном виде... Но, говорят, ты скоро поправишься... Мне хотелось  бы  тебе
помочь...
   О чем думал Тубиб, глядя на нее отрешенным взглядом? Вот  уже  семнадцать
или восемнадцать лет он жил в другом мире.  И  теперь,  словно  вынырнув  из
бездны, вновь столкнулся с прошлым, от которого сам некогда бежал.
   На лице больного не отражалось ни малейшего волнения. Спокойно он смотрел
на женщину, которая когда-то была его женой, потом слегка  повернул  голову,
чтобы удостовериться, что Мегрэ еще не ушел...
   ...Дойдя до этого места в своем рассказе, Мегрэ заметил:
   - Я мог бы поклясться, что он  просил  меня  положить  конец  этой  очной
ставке.
   - Ты рассказываешь о нем так, будто давно его знаешь...
   А разве нет? Мегрэ никогда раньше не  встречал  Франсуа  Келлера,  но  за
долгие годы работы сколько подобных людей раскрывали перед ним душу  в  тиши
его кабинета! Конечно, точно такого случая у него не было,  но  человеческие
проблемы оставались теми же.
   - Мадам Келлер не выразила ни малейшего желания побыть возле больного,  -
продолжал Мегрэ. - Уходя из палаты, она хотела было раскрыть сумку и достать
деньги, но, к счастью, этого не сделала... В коридоре она спросила  у  меня:
"Вы считаете, что он ни в чем не нуждается?" Я ответил, что у него все есть,
но она не успокоилась: "Может, оставить для него некоторую сумму у директора
больницы?..  Франсуа  наверняка  чувствовал  бы  себя  лучше   в   отдельной
палате..." - "Сейчас нет свободных палат". Она все не уходила. "Что  еще  от
меня требуется?" - "В настоящую минуту - ничего. Я пришлю к вам  инспектора,
и вы подпишете бумагу, удостоверяющую, что это действительно ваш  муж..."  -
"А зачем, раз это он и есть?" Наконец она ушла...
   Позавтракав, супруги засиделись за чашкой кофе. Мегрэ раскурил трубку.
   - Потом ты вернулся в палату?
   - Да. Несмотря на укоризненные взгляды старшей сестры...
   - Тубиб по-прежнему молчал?
   - Да... Говорил я один - и очень тихо: около  соседа  по  койке  хлопотал
студент-медик.
   - Что же ты ему сказал?
   Для госпожи  Мегрэ  этот  разговор  за  кофе  таил  в  себе  неизъяснимую
прелесть, ибо муж, как правило, ничего не рассказывал о своих делах.  Обычно
он звонил ей по телефону, говорил, что не придет к завтраку или к  обеду,  а
иногда даже - что проведет ночь у себя в кабинете или же в другом  месте,  и
она узнавала подробности только из газет.
   - Я уж не помню, что ему сказал... -  смущенно  улыбнулся  Мегрэ.  -  Мне
хотелось завоевать его доверие... Я говорил ему о Леа, поджидавшей  меня  на
улице, о его вещах, которые лежат в надежном месте, о том,  что  он  получит
их, когда выйдет из больницы... Мне показалось, что это было ему приятно.  Я
еще сказал, что если не хочет, он может больше не встречаться с  женой,  что
она предложила оплатить ему отдельную  палату,  но  сейчас  свободных  палат
нет... Наверное, со стороны это выглядело так, будто я читаю  молитву.  "Вас
можно было бы поместить в частную клинику, но я подумал, что вы  предпочтете
остаться здесь", - сказал я ему.
   - А он по-прежнему молчал?
   - Я знаю, что это глупо, - несколько смущенно промолвил  Мегрэ,  -  но  я
уверен, что Келлер одобрял мои действия. Должно быть,  мы  отлично  понимали
друг друга... Я попробовал снова заговорить  о  покушении.  "Это  произошло,
когда вы спали?" - спросил я. - Все это напоминало  игру  в  кошки-мышки.  Я
убежден, что он просто-напросто решил ничего не говорить. А человек, который
способен столько лет прожить под мостами, способен и хранить молчание.
   - Почему же он молчит?
   - Не знаю.
   - Может, хочет кого-нибудь выгородить?
   - Не исключено.
   - Кого же?
   Мегрэ встал и пожал широкими плечами.
   - Если бы я знал, то был бы господом богом... Мне хочется  ответить  тебе
словами профессора Маньена:
   "Я не умею творить чудеса".
   - В общем, ты так ничего и не узнал?
   - В общем, да...
   Впрочем,  Мегрэ  покривил  душой.  У  него  почему-то  сложилось  прочное
убеждение, будто он уже многое знает о Келлере. И хотя они по-настоящему еще
не были знакомы, между ними уже установился некий таинственный контакт.
   - В какую-то минуту...
   Он  помедлил,  словно  боясь,  что  его  обвинят  в  ребячестве.  Но  что
поделаешь: должен же он выговориться!
   - В какую-то минуту я вынул из  кармана  шарик...  По  правде  говоря,  я
сделал это неумышленно: он просто оказался у меня в руке, и я решил положить
его Тубибу на ладонь... Вид у меня, конечно, был весьма нелепый...  А  он  -
лишь прикоснулся к шарику  -  сразу  его  узнал.  Что  бы  там  ни  говорила
медсестра, я  уверен,  что  лицо  его  просветлело  и  в  глазах  загорелись
радостные, лукавые огоньки...
   - И все же он не раскрыл рта?
   - Это совсем другое дело... Ясно как божий день, что он мне не поможет...
Он, по всей вероятности, твердо решил молчать, и мне  придется  доискиваться
до сути одному...
   Неужели именно это обстоятельство так взволновало Мегрэ?  Жена  почти  не
помнила  случая,  чтобы  он  с  таким  воодушевлением,  с  таким  увлечением
расследовал какое-нибудь дело.
   - Внизу меня поджидала Леа, жуя табак, который я ей дал. Я высыпал ей  на
руку все содержимое своего кисета.
   - Ты думаешь, она что-нибудь знает?
   - Если бы она знала, то рассказала бы. У таких людей чувство солидарности
развито гораздо сильнее, чем у тех, кто спит под крышей... Я уверен, что они
расспрашивают  друг  друга  и  параллельно  со  мной  ведут  свое  маленькое
следствие... Она сообщила мне один любопытный факт, который может  прояснить
ситуацию: оказывается, Келлер не всегда жил под мостом Мари. Он, если  можно
так выразиться, поселился в этом квартале всего два года назад.
   - Где же он жил раньше?
   - Тоже на берегу Сены, но выше по течению, на набережной Рапэ, под мостом
Берси.
   - И часто они меняют место жительства?
   - Нет. Это для них так же  сложно,  как  нам  поменять  квартиру.  Каждый
привыкает к своей норе и дорожит ею.
   Он налил себе рюмку сливянки и выпил - для бодрости духа и в  награду  за
рассказ. Потом взял шляпу и поцеловал жену.
   - До вечера!
   - Ты вернешься к обеду?
   Этого он и сам не знал. Собственно  говоря,  Мегрэ  даже  не  представлял
себе, за что ему теперь взяться.
   Торанс с утра проверял показания страхового агента и его друга-заики. Он,
очевидно, уже допросил консьержку с улицы  Тюрен  и  виноторговца,  имевшего
лавку на углу улицы Фран-Буржуа.
   Скоро станет известно: правдива ли история с собакой  или  придумана  для
отвода