сс, хозяин, и хотел, чтобы все помнили об этом.
   - Уверен, будь мадам Виллемс жива, она бы не противилась вашему  браку  с
ее дочерью!
   Фламандец не был умен, но обладал чутьем дикого  зверя,  и  на  этот  раз
Мегрэ слишком поторопился.
   - Ага... Значит, вот что вы придумали... А ведь и я тоже могу  выдумывать
истории, верно?
   - Ничего я не выдумываю. Такой мне представляется  ваша  жизнь.  Впрочем,
быть может, я и ошибаюсь...
   - Тогда плохи мои дела, если вы по ошибке упечете меня в тюрьму.
   - Да выслушайте же меня  до  конца,  черт  возьми!  У  вас  было  тяжелое
детство. Еще ребенком вы уже работали,  как  взрослый  мужчина.  Но  вот  вы
встречаете Аннеке... Она смотрит на вас не так, как другие. В ее  глазах  вы
не наймит, обязанный делать всю черную работу, а в ответ выслушивать  только
брань. Она видит в вас настоящего человека. Конечно, вы ее сразу полюбили. И
будь жива ее мать, она наверняка бы порадовалась вашей любви...
   Наконец фламандец сел, правда, еще не в кресло, а на  подлокотник,  но  и
это был уже прогресс.
   - Ну и что дальше? - спросил он. -  Знаете,  забавная  получается  у  вас
история.
   - К несчастью, мадам Виллемс умирает. Вы остаетесь на барже втроем  с  ее
мужем и Аннеке. Вы  проводите  с  девушкой  целые  дни,  и,  даю  голову  на
отсечение, Виллемс следит за вами...
   - Это по-вашему так!
   - Владельцу судна вовсе не улыбается, чтобы его дочь вышла замуж за парня
без гроша в кармане. По вечерам,  напившись,  он  становится  омерзительным,
грубым...
   Наконец Мегрэ вновь обрел присущую ему осторожность и внимательно  следил
за выражением глаз фламандца.
   - И вы думаете, что я кому-нибудь позволю поднять на себя руку?
   - Уверен, что нет. Руку-то он поднимал, но не на вас, а на свою  дочь.  И
не сомневаюсь, что как-то раз он застал вас вдвоем...
   На какую-то минуту Мегрэ замолк, дымя трубкой. Наступила гнетущая тишина.
   - Вы только что упомянули  об  одной  очень  любопытной  детали.  Виллемс
сходил  на  берег  чаще  всего  в  Париже,  потому  что  там  у  него   была
приятельница, с которой он вместе пьянствовал. В других городах он пил  либо
на барже, либо в каком-нибудь кабачке недалеко  от  набережной.  Как  и  все
речники, он, по вашим словам, вставал чуть свет, а укладывался спать рано. В
Париже вы с Аннеке имели возможность оставаться вдвоем...
   В соседнем кабинете послышались чьи-то шаги и голоса. В комнату  заглянул
Лапуэнт:
   - Все в порядке, шеф.
   - Подожди немного.
   И допрос продолжался. В кабинете было не продохнуть от дыма.
   - Возможно, однажды вечером он вернулся раньше обычного и застал  дочь  в
ваших объятиях. Виллемс пришел в  ярость,  а  в  гневе  он,  конечно,  бывал
ужасен. Он мог вышвырнуть вас за дверь... мог ударить дочь...
   - Это все ваши выдумки, - упрямо повторил Жеф.
   - На вашем месте я бы придерживался именно  этой  выдумки.  Тогда  смерть
Виллемса можно было бы рассматривать почти как несчастный случай...
   - Это и был несчастный случай.
   - Я сказал "почти". Я даже не утверждаю, что вы помогли ему  свалиться  в
воду. Он был пьян. Не стоял на ногах. Может быть, в эту ночь шел дождь?
   - Да...
   - Вот видите! Значит, доска была скользкая. Ваша вина лишь в том, что  вы
не сразу оказали ему помощь.  Если,  конечно,  не  совершили  более  тяжкого
проступка и не столкнули  его  сами.  Но  было  это  два  года  назад,  и  в
полицейском протоколе говорится о несчастном случае, а не об убийстве...
   - Так в чем же дело? Почему вы стараетесь припаять мне убийство?
   - Я пытаюсь только разобраться в этой истории.  Предположим  теперь,  что
кто-то видел, как вы толкнули Виллемса в воду. Этот человек  мог  находиться
на набережной, хотя в ту минуту вы его  и  не  видели.  Он  мог  сообщить  в
полицию, что вы не сразу прыгнули  в  лодку,  а  довольно  долго  стояли  на
палубе, выжидая, пока хозяин захлебнется.
   - А Аннеке? Может быть, она тоже все видела и молчала?
   - Допускаю, что в два часа ночи она спала... Во всяком  случае,  человек,
который ночевал в ту ночь под мостом Берси и видел вас,  ничего  не  сообщил
полиции. Бродяги не очень-то любят вмешиваться в чужие  дела.  Они  по-иному
смотрят на вещи, и у них свое понятие о справедливости...  Теперь  вы  могли
жениться на Аннеке, а так как на барже нужен был  помощник,  вы  вызвали  из
Бельгии брата. Наконец-то вы были счастливы и,  говоря  вашим  языком,  сами
стали боссом. С тех пор вы много раз заходили в Париж  и,  могу  поклясться,
избегали причаливать у моста Берси...
   - Ошибаетесь, мосье! Я приставал там не менее трех раз...
   - Лишь потому, что того человека там больше не было. Бродяги тоже  меняют
место жительства, и ваш незнакомец устроился под мостом Мари. И  вот  в  тот
понедельник он узнал "Зваарте Зваан", узнал вас... И я начинаю думать...
   Мегрэ сделал вид, будто ему вдруг пришла в голову какая-то мысль.
   - О чем же вы начинаете думать?..
   - Я начинаю думать, уж не заметили ли вы его на  набережной  Рапэ,  когда
Виллемса вытащили из воды? Да! Почти наверняка вы должны были его  заметить.
Он подошел, но ничего не сказал. И вот в  тот  понедельник,  когда  он  стал
расхаживать вокруг вашей баржи,  вы  подумали,  что  он,  может,  что-нибудь
сболтнул. Вполне возможно, что он и пригрозил вам...
   Последнему комиссар сам не верил. Слишком уж это было непохоже на Тубиба.
Но сейчас такая версия была ему необходима.
   - Вы испугались... Но вдруг подумали: а  почему  бы  и  с  ним  не  могло
случиться то же самое, что и с Вил-лемсом?
   - И я сбросил его в воду? Так, что ли?
   - Допустим, что вы его толкнули... Жеф снова  поднялся.  Теперь  тон  его
стал спокойнее, жестче.
   - Нет, мосье, вы никогда не заставите меня сознаться в том, чего не было.
Все это ваши выдумки.
   - Может быть, я в чем-то ошибся. В таком случае скажите мне...
   - Я уже сказал.
   - Что?
   - Все это черным по белому записал тот коротышка, что приходил с судьей.
   - Вы заявили тогда, что около полуночи услышали шум...
   - Раз я сказал, значит, так и было.
   - Вы еще сказали, что двое мужчин - один из них  в  светлом  дождевике  -
вышли как раз в  это  время  из-под  моста  Мари  и  направились  к  красной
машине...
   - Так она и была красная!
   - И что они прошли мимо вашей баржи...
   Ван Гут даже и бровью не повел. Мегрэ поднялся с кресла и отворил дверь.
   - Входите, господа!
   Оказывается, тем временем Лапуэнт отправился за страховым агентом  и  его
другом-заикой. Он застал их втроем вместе с мадам Гийо за партией в белот, и
мужчины беспрекословно последовали  за  ним.  Гийо  был  в  том  же  светлом
дождевике, что и в понедельник вечером.
   - Это те самые люди, что уехали на красной машине?
   - Думаю, не одно и то же  -  видеть  людей  ночью,  на  плохо  освещенной
набережной, или в кабинете...
   - Они подходят под описание, которое вы дали.
   Жеф пожал плечами, не собираясь ничего уточнять.
   - Что ж, они действительно были в тот вечер на набережной Селестэн...  Не
угодно ли вам, мосье Гийо, рассказать, что вы там делали?
   - Мы спустились в машине к самой воде...
   - На каком расстоянии от моста?
   - Более, чем на сто метров.
   - Внизу вы остановили машину?
   - Да, мосье.
   - А дальше?
   - Дальше мы вышли из машины и подошли к багажнику, чтобы вынуть собаку.
   - Она была тяжелая?
   - Нестор весил больше, чем я: семьдесят два килограмма. В последний раз я
взвешивал его два месяца назад у мясника...
   - У набережной стояла на причале баржа?
   - Да.
   - Итак, взяв свой груз, вы направились к мосту Мари?
   Ардуэн открыл было рот, чтобы возразить, но тут, по счастью, вмешался его
друг.
   - Почему вы решили, что мы направились к мосту Мари?
   - Потому, что так утверждает этот человек.
   - Он видел, как мы шли к мосту Мари?
   -  Не  совсем  так...  Он  видел,  как  вы  шли  обратно.   Двое   друзей
переглянулись.
   - Он не мог видеть, как мы шли вдоль баржи, потому что мы бросили  собаку
в воду у самой кормы. Я даже боялся, как бы мешок не зацепился  за  руль.  И
даже подождал, чтобы убедиться, что труп унесло течением...
   - Вы слышали, Жеф?
   Но тот, нимало не смущаясь, заметил:
   - Это все его  выдумка.  А  у  вас  была  своя.  Другие  еще  чего-нибудь
навыдумывают, верно? А при чем тут я?
   - Который был час, мосье Гийо? Тут уж  Ардуэн  не  мог  удовольствоваться
немой ролью и вмешался:
   - По... по... почти... половина...
   - Примерно половина двенадцатого, - прервал  его  господин  Гийо.  -  Без
двадцати двенадцать мы уже были в кафе на улице Тюрен.
   - Ваша машина красного цвета?
   - Да, у меня красная машина, "Пежо-403".
   - Ив номерном знаке есть две девятки?
   - 7949, Л-Ф 75. Можете посмотреть технический паспорт...
   - Не хотите ли, мосье ван Гут, спуститься во двор и опознать машину?
   - Я хочу только одного - вернуться к жене.
   - Как вы объясняете эти противоречия в показаниях?
   - Объяснять - ваше дело, а не мое.
   - Вы понимаете, какую вы допустили ошибку?
   - Да: вытащил человека из воды.
   - Но сделали вы это не по своей воле.
   - Как - не по своей воле? Значит, я был  вроде  лунатика,  когда  отвязал
ялик и взял багор?
   - Вы забыли об одной детали: кроме вас, еще  кое-кто  тоже  слышал  крики
бродяги... Виллемс - тот не кричал: видимо, от холодной воды  его  сразу  же
хватил удар. С Тубибом вы были осторожнее и сначала оглушили  его.  Вы  были
уверены, что он мертв или, во всяком  случае,  не  справится  с  течением  и
водоворотами... Услышав крики, вы  были  неприятно  поражены.  И  вы  бы  не
пошевелили пальцем - пусть себе покричит, пока не отдаст богу душу, - если б
не услышали голоса речника с "Пуату". Он видел,  что  вы  стояли  на  палубе
своей баржи. Тогда-то вы и сочли нужным разыграть роль спасителя!
   Жеф только пожимал плечами.
   - Когда я вам сказал, что вы допустили ошибку, я имел в виду не  то,  что
вы бросились спасать человека. Я имел в виду ту историю, что вы  рассказали,
вернее, сочли нужным  рассказать  мне,  чтобы  рассеять  подозрения.  Вы  ее
тщательно продумали...
   Страховой агент и его друг, потрясенные, смотрели то на комиссара, то  на
фламандца, поняв наконец, что на карту поставлена человеческая жизнь.
   - В половине двенадцатого вы вовсе не  чинили  мотор,  как  пытались  нас
убедить. Вы находились в таком месте,  откуда  видна  набережная  -  либо  в
каюте, либо где-нибудь на палубе... Иначе вы бы не заметили красной  машины.
Вы видели, как бросили в воду собаку, и вспомнили  об  этом,  когда  полиция
стала расспрашивать о случившемся.  Вы  решили,  что  машину  не  найдут,  и
заявили, будто видели двух мужчин, возвращавшихся из-под моста Мари.
   - Я никому из вас не мешал говорить, верно? Они болтают что хотят,  и  вы
тоже болтаете что хотите...
   Мегрэ снова подошел к двери.
   - Мосье Гуле, прошу вас!
   Лапуэнт  ввел  в  кабинет  речника  с  баржи  "Пуату",  которая  все  еще
разгружала песок у набережной Селестэн.
   - В котором часу вы услышали крики на реке?
   - Около полуночи.
   - А не можете сказать точнее?
   - Нет.
   - Было больше половины двенадцатого?
   - Наверняка. Когда все было кончено, я хочу сказать, когда тело  вытащили
на берег и пришел ажан, было уже половина первого.  По-моему,  ажан  записал
время у себя в блокноте. И, уж конечно, больше получаса не  могло  пройти  с
той минуты, как...
   - Что вы на это скажете, ван Гут?
   - Я? Ничего... Он тоже рассказывает по-своему. Верно?
   - И ажан рассказывает?
   - Ажан тоже может выдумать.
   В десять часов вечера, когда три свидетеля ушли, из кабачка "Дофин" снова
принесли поднос с бутербродами и с бутылками пива. Мегрэ  вышел  в  соседнюю
комнату и сказал Лапуэнту:
   - Теперь твоя очередь...
   - Что я должен у него спрашивать?
   - Что хочешь...
   Такая уж у них  была  система.  Случалось,  они  сменяли  друг  друга  по
три-четыре раза в течение ночи, задавая одни и те же вопросы, но несколько в
ином разрезе, стараясь мало-помалу измотать подозреваемого.
   - Алло! Соедините  меня,  пожалуйста,  с  женой.  Госпожа  Мегрэ  еще  не
ложилась.
   - Не жди меня... не советую...
   - Ты, кажется, устал. Трудный допрос?  Она  почувствовала  по  тону,  что
настроение у него неважное.
   - Он будет отпираться до конца, не давая ни малейшей зацепки. В жизни  не
встречал более упрямого негодяя.
   - А как Тубиб?
   - Сейчас узнаю...
   Он тут же позвонил в  больницу  и  попросил  к  телефону  ночную  сиделку
хирургического отделения.
   - Спит. Нет, болей нет... После обеда его смотрел профессор и заявил, что
теперь он вне опасности.
   - Больной что-нибудь говорил?
   - Перед сном попросил пить.
   - А больше ничего не говорил?
   - Ничего. Принял снотворное и закрыл глаза. Полчаса Мегрэ  расхаживал  по
коридору, предоставив сражаться Лапуэнту, голос которого  гудел  за  дверью.
Затем решил вернуться к себе и, войдя в кабинет, увидел, что ван  Гут  снова
сидит в кресле, положив на колени огромные руки.
   По лицу Лапуэнта не трудно было угадать, что он ничего не добился,  тогда
как речник насмешливо посматривал на него.
   - Долго будет продолжаться эта канитель? - спросил он,  видя,  что  Мегрэ
снова уселся в кресло. - Не забудьте, что вы мне обещали вызвать консула.  Я
расскажу ему обо всех  ваших  фокусах,  и  об  этом  напишут  в  бельгийских
газетах.
   - Послушайте, ван Гут...
   - Я слушаю вас час за часом, а вы долбите одно и то же. И этот тоже. - Он
указал на Лапуэнта. - Может, у вас за дверью стоят еще другие, которые опять
же будут меня допрашивать?
   - Может быть.
   - Но я отвечу им то же самое.
   - В ваших показаниях много противоречивого.
   - А если даже и так? Посмотрел бы я, как бы вы не противоречили  себе  на
моем месте!
   - Вы же слышали, что утверждают свидетели.
   - Свидетели говорят одно, а я говорю другое. Это еще не доказывает, что я
вру. Я всю жизнь работал. Спросите у любого речника, что  он  думает  о  ван
Гуте. Не найдете ни одного, кто плохо бы отозвался обо мне.
   И Мегрэ начал все сызнова, решив, что на этот раз доведет дело до  конца.
Ему вспомнился случай, когда человек, столь же неподатливый,  как  ван  Гут,
вдруг спасовал на шестнадцатом часу допроса, в ту минуту, когда комиссар уже
собирался оставить его в покое.
   Это была одна из самых изнурительных ночей в практике  Мегрэ.  Дважды  он
уходил в соседний кабинет, а на его место  садился  Лапуэнт.  Под  конец  не
осталось ни бутербродов, ни пива, и все трое  походили  на  трех  призраков,
затерянных в пустынных кабинетах Дворца Правосудия, где уборщицы уже  начали
подметать коридоры.
   - Вы не могли видеть, как эти двое мужчин проходили мимо вашей баржи.
   - Разница между нами в том, что я был там, а вас там не было...
   - Но вы же слышали их показания?
   - Все что-нибудь болтают.
   - Учтите, я не обвиняю вас в преднамеренном акте...
   - Это что такое?
   - Я не утверждаю, что вы заранее решили его убить.
   - Кого? Виллемса или того человека, которого  я  вытащил  из  воды?  Ведь
теперь их уже двое, верно? А завтра, может  быть,  окажется  трое,  четверо,
пятеро... Вам ничего не стоит прибавить еще кого-нибудь.
   В три часа ночи измученный Мегрэ решил прекратить допрос. Теперь  уж  все
опротивело ему, Мегрэ, а не допрашиваемому.
   - На сегодня хватит, - буркнул он, поднимаясь.
   - Значит, я могу вернуться к жене?
   - Пока нет...
   - Вы отправите меня ночевать в тюрьму?
   - Вы будете спать здесь, в одном из кабинетов, на раскладушке.
   Лапуэнт увел фламандца, а Мегрэ, выйдя из Дворца Правосудия,  зашагал  по
пустынным улицам. Лишь возле Шатлэ ему удалось поймать такси.
   Он тихонько вошел в спальню; мадам Мегрэ  повернулась  и  сонным  голосом
спросила:
   - Это ты?
   Будто это мог быть кто-нибудь другой.
   - Который час?
   - Четыре...
   - Он сознался?
   - Нет.
   - Но ты думаешь, что это все-таки он?
   - Уверен.
   - И пришлось его отпустить?
   - Пока еще нет.
   - Хочешь, я приготовлю тебе чего-нибудь поесть?
   Мегрэ не хотел есть, но, перед тем как лечь спать, залпом  осушил  стакан
вина. Впрочем, это не помешало ему добрых полчаса ворочаться без сна с  боку
на бок. Да, надолго он запомнит этого бельгийского речника!
   ГЛАВА VIII
   Утром их сопровождал Торанс, так как Лапуэнту пришлось всю  ночь  пробыть
на Набережной Орфевр. Но сначала Мегрэ по телефону связался с больницей.
   - Уверен, что со вчерашнего дня больной находится в  полном  сознании,  -
подтвердил профессор. - Только прошу вас не утомлять его. Не забывайте,  что
он перенес тяжелое потрясение и придет в  нормальное  состояние  лишь  через
несколько недель.
   Втроем они зашагали по залитым солнцем  набережным.  Комиссар,  Торанс  и
между  ними  -  ван  Гут.  Их  можно  было  принять   за   праздных   гуляк,
наслаждающихся прекрасным весенним утром.
   Лицо ван Гута - он  не  догадался  захватить  бритву  -  заросло  светлой
щетиной, блестевшей на солнце.
   Они зашли в бар напротив Дворца Правосудия и  выпили  по  чашке  кофе  со
сдобой. Фламандец с невозмутимым видом съел семь булочек.
   Вероятно,  ван  Гут  думал,  что  его  ведут  к  мосту  Мари,  на   место
происшествия, и очень удивился, когда они свернули в мрачный двор  больницы,
а потом пошли по бесконечным больничным коридорам.
   Порой ван Гут хмурился, но волнения не проявлял.
   - Можно войти? - спросил Мегрэ у старшей сестры.
   Та окинула любопытным взглядом его спутника и  пожала  плечами.  Все  эти
вещи были выше ее понимания, так что она и не старалась понять.
   В очной ставке фламандца с Келлером Мегрэ видел свой последний шанс.
   Он первым вошел в палату. Взгляды всех больных, как  и  накануне,  тотчас
устремились на него. Широкие плечи Мегрэ заслоняли  идущего  следом  за  ним
Жефа;
   шествие замыкал Торанс.
   Безразлично, без всякого интереса Тубиб следил за их  приближением.  Даже
появление речника не произвело на него никакого впечатления.
   Что же касается Жефа, то он тоже держался абсолютно спокойно  -  вот  так
же, как и на протяжении всей ночи. Свесив  руки,  он  равнодушно  взирал  на
непривычное для него зрелище больничной палаты.
   Реакции, которой так ждал Мегрэ, не последовало.
   - Подойдите ближе, Жеф!
   - Ну что еще вам нужно от меня?
   - Подойдите сюда!
   - Ладно... А что дальше?
   - - Вы узнаете его?
   - Должно быть, этот тип тогда тонул, верно? Только в  тот  вечер  у  него
была здоровая щетина...
   - И все-таки вы узнаете его?
   - Вроде бы так...
   - А вы, мосье Келлер?
   Мегрэ затаив дыхание впился взглядом в  бродягу.  Тубиб  тоже  пристально
взглянул на комиссара и наконец, как бы  решившись,  медленно  повернулся  к
речнику.
   - Вы узнаете его?
   Как знать: колебался ли Келлер?  Комиссар  был  уверен,  что  да.  Прошла
томительная минута ожидания, затем врач из Мюлуза снова  спокойно  посмотрел
на Мегрэ.
   - Вы узнаете его?
   Комиссар едва сдерживал гнев, теперь наверняка  зная,  что  этот  человек
решил молчать. Доказательство тому - тень улыбки на  лице  бродяги,  лукавые
искорки в зрачках.
   Губы больного приоткрылись, и он тихо сказал:
   - Нет.
   - Это один из тех двух, что вытащили вас из Сены...
   - Спасибо, - еле слышно произнес Тубиб.
   - И он же - я в этом почти уверен - ударил вас по голове, а потом сбросил
в воду...
   Молчание. Тубиб не дрогнул, не пошевелился; жили только его глаза.
   - Вы по-прежнему его не узнаете?
   Невероятно напряженная сцена: разговор велся вполголоса, меж  двух  рядов
коек; все больные следили за каждым их жестом, ловили каждое слово.
   - Вы не хотите отвечать?
   Келлер остался недвижим.
   - А ведь вам известно, почему он покушался на вас!
   Во взгляде  больного  промелькнуло  любопытство.  Казалось,  бродяга  был
удивлен, что Мегрэ удалось столько разузнать.
   - Это случилось два года назад, когда вы еще