из денег на хозяйство. Я поджидал ее  на  углу  в  тот
час, когда она ходила за покупками... Вы это хотели знать? Пожалуйста!..
А дней десять назад она дала мне этот ключ... Она попросила меня  иногда
ночью приходить в квартиру, чтобы выяснить наконец, в чем дело.
   - Вы приходили?
   - Нет... Из-за жены. Врач боится преждевременных родов. Но я пообещал
себе прийти после того, как она родит...
   - А как бы вы вошли в подъезд?
   - Сесиль все предусмотрела. Каждый  вечер  в  семь  часов  консьержка
разносит почту. Она всегда задерживается поболтать у Дезеглизов, которые
живут на третьем этаже слева... И вот я должен был проскочить как раз  в
это время...
   - А тетка?
   - Ну что ж! Я знаю, мои слова могут обернуться против меня! Это  ведь
так легко! У тетки болели ноги, и каждый вечер  в  это  самое  время  ей
делали массаж горячим  воздухом.  Это  ей  как  будто  помогало.  Сестра
использовала электросушилку для волос, такую,  как  в  парикмахерской...
Она сильно гудит... Я должен был открыть дверь своим ключом и спрятаться
под  кроватью  в  комнате  Сесили.  Ну,  вы  удовлетворены?..  А  теперь
признаюсь, что я голоден  и  жена  ждет  меня...  Вы  и  так  достаточно
напугали ее своим посещением... Если я сейчас не вернусь, она  вообразит
невесть что... Или арестуйте меня,  или  разрешите  уйти.  Что  касается
наследства, на которое у нас все права, так мы еще посмотрим...
   Он отвернулся, но  Мегрэ  успел  заметить  слезы  бессильного  гнева,
сверкнувшие в его глазах.
   - Можете идти, - сказал комиссар.
   - Неужели? - с иронией спросил молодой человек. -  Вы  меня  пока  не
арестуете? Вы слишком добры, и я, право, не знаю, как благодарить вас...
   Когда Жерар подходил к дверям, ему почудилось,  будто  он  услышал  -
правда, он  не  был  в  этом  уверен,  -  что  Мегрэ,  пожимая  плечами,
проговорил:
   - Дурачок!

***

   Не иначе как Нуши решила соблазнить комиссара!
   Во всяком случае, она делала для этого  все  возможное,  действуя  со
странной смесью наглости и наивности.
   Она даже постаралась, усаживаясь напротив  него,  задрать  юбку  так,
чтобы были видны ее острые коленки.
   - Где вы были в тот вечер? - спросил он хмуро.
   - На улице.
   - А что вы делали на улице?
   - Разговаривала с одним знакомым...
   - Вы уверены, что это было накануне преступления?
   - Это записано в моем дневнике... Каждый вечер я записываю в дневник,
что я делала в течение дня...
   Мегрэ подумал, что в смешном дневнике этой беспутной девчонки, верно,
найдется кое-что и о нем. Нуши была из тех, кто влюбляется без разбору -
в полицейского на перекрестке, в соседа, проходящего мимо каждый день  в
один и тот же час, в киноактера, которого видела только на экране, или в
знаменитого убийцу. А сейчас героем дня стал Мегрэ!
   - Я не могу назвать вам имя моего друга, потому что он женат.
   Ну и ну! Впрочем, Берта, благоразумная Берта в вишневой шляпке,  тоже
путается с женатым!
   - Так, значит, вы находились на улице, неподалеку от  дома...  Вы  не
боялись, что вас увидят родители?
   - Родителям нет до этого дела... Они у меня молодцы...
   - Вы утверждаете, что видели, как Жерар Пардон вошел в дом...
   - Он был одет точно так, как сегодня, в том же плаще и серой шляпе  с
опущенными полями. Он оглянулся и бросился в подъезд.
   - Который был час?
   - Семь часов вечера. В этом я  уверена:  как  раз  перед  ним  прошел
почтальон с последней почтой.
   - Благодарю вас.
   - Это важно, да?
   - Я еще не знаю.
   - Но ведь если брат Сесили был в тот вечер в доме...
   - Благодарю вас, мадемуазель...
   - У вас больше нет ко мне вопросов?
   - На сегодня нет.
   Она все не вставала, она еще надеялась...
   - Вы можете рассчитывать на мою помощь... Я хорошо знаю дом. Я многое
могла бы рассказать вам...
   - Благодарю вас.
   Она направилась к  двери.  Проходя,  Нуши  задела  его  своим  телом,
упругим, как натянутая струна.
   - Мне не нужно явиться в ваш кабинет и продиктовать свои показания?
   - Не раньше, чем получите повестку.
   - До свидания, господин комиссар.
   - До свидания.
   Положив ключ в карман,  Мегрэ  спустился  по  лестнице.  На  тротуаре
по-прежнему  дежурил  инспектор  Журдан.  Мегрэ  знаком   приказал   ему
оставаться на месте и подозвал такси.
   Дома на бульваре Ришар-Ленуар жене не удалось за  завтраком  вытянуть
из него ни слова. Положив локти на стол, он  крошил  хлеб  на  скатерть,
громко чавкал - все это были дурные признаки.
   - Но ведь не ваша вина, что эта Сесиль... - рискнула она.
   В такие минуты она обращалась к нему на "вы".
   Иногда даже называла  его  "комиссаром".  А  порой,  случалось,  даже
говорила: "Я спрошу у господина Мегрэ, сможет ли он..."
   Заметил ли он хотя бы, что ест чудесный  карамельный  крем?  Едва  он
вытер губы салфеткой, как рука его уже потянулась к вешалке, где  висело
пальто, жесткое, как солдатская шинель. По выражению  его  лица  госпожа
Мегрэ поняла, что бесполезно спрашивать, когда он будет дома.
   -  Гостиница  "Центральная",  бульвар  Монпарнас,   -   буркнул   он,
усаживаясь в такси.
   Это была тихая гостиница, где останавливались провинциалы, наезжавшие
в Париж по делам. В вестибюле стоял запах жареной телятины под соусом  и
сухого печенья.
   - Мне нужен господин Монфис...
   - Он уже ждет вас в оранжерее.
   В  гостинице  действительно  была  оранжерея  или,  вернее,  частично
застекленное помещение с искусственным гротом, экзотическими  растениями
и фонтаном. Господин Монфис, по-прежнему в глубоком трауре, с платком  в
руке, с  влажными,  воспаленными  ноздрями,  расположившись  в  плетеном
кресле, курил сигару. Рядом с ним сидел  человек,  чье  лицо  показалось
Мегрэ знакомым.
   - Представляю вам своего адвоката, мэтра Лелу. Отныне мэтр Лелу будет
защищать мои интересы в Париже.
   В противоположность тощему Монфису  Лелу  был  весьма  упитанным;  на
столе перед ним стоял большой стакан, из которого он потягивал коньяк.
   - Добрый день, комиссар... Присаживайтесь... Мой клиент...
   - Однако я не знал, что господину Монфису уже  требуется  адвокат,  -
прервал его Мегрэ.
   - Не адвокат, а  поверенный  в  делах!  Ситуация  выглядит  и  теперь
достаточно запутанной, и до тех пор, пока завещание не будет найдено...
   - Кто сказал вам, что завещание существует?
   - Позвольте, но ведь это очевидно!.. Такая деловая  женщина,  ведущая
денежные операции, как госпожа Буанэ, урожденная Казенов,  не  могла  не
подготовить...
   В эту минуту  в  оранжерее  появились  госпожа  Монфис  и  ее  пятеро
сыновей, шедшие гуськом по росту.
   - Извините нас, - сказала супруга со скорбной, приличествующей случаю
улыбкой. - Мы уезжаем, Анри!
   Мы едва поспеем на  вокзал.  До  свидания,  господин  комиссар...  До
свидания, мэтр Лелу... Вы не слишком долго застрянете в Париже, Анри?
   Дети по очереди поцеловали отца. Слуга ждал с вещами. Когда семья его
удалилась, Анри Монфис налил себе рюмку  коньяку,  не  спрашивая,  налил
рюмку Мегрэ и заговорил:
   - Я счел своим долгом, господин комиссар, и  прежде  всего  долгом  в
отношении своей семьи, обратиться к юристу, который отныне будет держать
с вами контакт, и...
   Из носу у него текло, Монфис едва успел вытащить платок из кармана. И
тут он с удивлением увидел, что комиссар встает и берет  со  стула  свой
котелок.
   - Но куда же вы?
   - Я охотно приму мэтра Лелу в своем кабинете, когда он найдет  нужным
сообщить мне что-либо, - ответил Мегрэ. - Всего хорошего, господа.
   Анри Монфис не мог прийти в себя от изумления.
   - Да что это с ним? Что на него нашло?
   Адвокат, развалившись в плетеном кресле  и  согревая  в  пухлой  руке
рюмку с коньяком, сказал бодрым тоном:
   - А вы не  обращайте  внимания...  Уж  он  такой...  Видите  ли,  эти
полицейские не любят иметь дело с законниками. Увидев  меня  у  вас,  он
почувствовал себя задетым. Можете во всем на меня положиться...
   Он замолчал, озабоченно откусывая кончик предложенной ему сигары.
   - Можете мне поверить...
   Первые выпуски вечерних газет опубликовали снимки похорон.  На  одном
из них был запечатлен Мегрэ у  могилы  Сесили,  рядом  с  ним  виднелась
фигура диакона с кропилом в руке.
   И Журдан, дежуривший у дома в Бур-ла-Рене,  где  в  окнах  уже  начал
зажигаться свет, и начальник полиции, не знающий, что ответить прокурору
и беспрестанно звонивший комиссару из своего кабинета, и госпожа  Мегрэ,
начищавшая медные кастрюли,  были  бы  немало  поражены,  увидев  сейчас
комиссара, который,  засунув  руки  в  карманы,  с  трубкой  в  зубах  и
нахмуренным лицом прогуливался по бульвару Монпарнас.  Вот  он  замедлил
шаг перед яркими афишами кинотеатра с непрерывной программой и,  подойдя
к окошку кассы, буркнул:
   - Один билет на балкон...
   Затем он покорно последовал за девушкой в черном шелковом  платье  со
строгим воротничком, которая повела его по темному  залу,  освещая  путь
узким лучом карманного фонарика.
   - Простите... Простите, пожалуйста.
   Он протискивался между рядами, всем мешая и наступая на ноги сидящим.
   Он не знал, какой здесь идет  фильм.  Слишком  громкие  и  неизвестно
откуда идущие голоса наполняли зал, а на  экране  в  это  время  капитан
судна грубо швырял молодую девушку на диванчик в своей каюте.
   "А! Ты следишь за мной!.."
   "Пощадите, капитан Браун... Если не ради меня, то хотя бы ради..."
   - Извините, - произнес чей-то робкий голосок справа от комиссара.
   И соседка вытащила из-под Мегрэ полу своего пальто.

Глава 3

   Мегрэ согрелся. Он "угрелся", как он говорил, когда был ребенком,  и,
если бы в зале вдруг  зажглись  люстры  и  осветили  его,  лицо  и  поза
комиссара явили бы собой воплощенное блаженство: он сидел, откинувшись в
кресле, полузакрыв глаза, засунув  руки  в  карманы  и  подняв  воротник
своего толстого теплого пальто.
   На самом деле все  это  было  маленькой  хитростью,  самообманом,  на
который он шел в те минуты, когда  переутомлялся,  напряженно  размышляя
над одним и тем же, и чувствовал, что его мозг работает вхолостую.
   Будь теперь лето, он уселся бы на террасе кафе и,  полуприкрыв  веки,
поджаривался бы на солнышке перед кружкой пива.
   Когда на набережной Орфевр провели центральное отопление, а  комиссар
добился, чтобы в его кабинете оставили старую печку, молодые  инспектора
только пожимали плечами. Между тем это был все тот же излюбленный  прием
самообмана. Когда  дело  не  ладилось,  когда  задача,  над  разрешением
которой он неотступно бился, вдруг лишалась своего реального  содержания
и начинала казаться сплетением бессвязных  и  нелепых  обстоятельств,  в
такие моменты Мегрэ загружал печку углем до отказа, поворачивался к  ней
то спиной, то грудью, ворошил уголь, открывал  заслонку,  и  мало-помалу
тело его охватывала блаженная истома, веки  слипались,  предметы  вокруг
принимали  туманные  очертания,  чему,  впрочем,  немало  способствовали
густые клубы дыма его неизменной трубки.
   В  этом  состоянии  физического  оцепенения  мысль,  словно  во  сне,
улавливала иногда неожиданные  соотношения  фактов,  следуя  путями,  не
доступными логике и разуму...
   Госпожа Мегрэ никогда не могла этого понять. Просидев вечер  в  кино,
она трогала мужа за рукав и говорила со вздохом:
   - Ты опять все проспал, Мегрэ... Никак не возьму  в  толк,  зачем  ты
платишь двенадцать франков за жесткое кресло и спишь здесь, когда дома у
тебя такая удобная постель...
   В зале было темно, его согревало человеческое тепло, здесь  трепетала
жизнь сотен людей, сидевших бок о бок, но не знавших друг друга. Над  их
головами протянулся длинный бледный треугольник света,  вырывавшийся  из
кабинки киномеханика, и в нем плыли клубы табачного дыма.
   Если бы у Мегрэ спросили, что за фильм показывают...
   Да какое это имело значение!.. Перед ним  мелькали  отдельные  кадры,
которые он даже не пытался  связать  между  собой...  Затем  его  взгляд
скользнул вбок, привлеченный легким движением в соседнем кресле.
   Этот  сильный  человек,  который  вот  уже  тридцать  лет  варился  в
водовороте страстей, доведенных до крайности, то есть  до  преступления,
не  утратил,  однако,  своего  целомудрия.  Он  кашлянул,   шокированный
поведением соседки и ее спутника - он  видел  только  его  руку,  смутно
белевшую в темноте. Между тем,  когда  он  уселся  на  полу  ее  пальто,
девушка показалась ему совсем молоденькой.  Она  сидела  неподвижно.  Ее
лицо, смутно белевшее в темноте, как и рука мужчины, как  ее  обнаженное
колено, на котором лежала эта рука, было обращено к экрану.
   Комиссар снова смущенно кашлянул.
   Парочка не обратила на него внимания. Девушка, должно быть, не старше
Нуши...
   Кстати, Нуши утверждает, будто видела, как Жерар в семь часов  вечера
входил в дом в Бур-ла-Рене... Но так ли это?  Ведь  она  тоже,  наверно,
стояла в темноте со своим дружком, прижавшись к стене...
   Он услышал звук поцелуя... И ему почудился на миг вкус чужой слюны на
губах. Он глубже втянул шею в воротник своего пальто.
   Только что Нуши нагло заманивала его. Стоило ему захотеть...  Сколько
таких вот молоденьких глупых девчонок вешаются на шею пожилым  мужчинам,
знаменитым или хоть сколько-нибудь известным!
   "Пари держу, что дружок этой девицы гораздо старше ее", -  решил  он,
покосившись на соседку.
   Вот так он бездумно  размышлял,  перебирая  отрывочные  и  бессвязные
мысли.
   Солгала ли молоденькая венгерка  по  поводу  месье  Шарля?  Вряд  ли.
Дандюран как раз походил на человека, способного подстеречь  девчонку  у
приоткрытой Двери и показывать ей порнографические открытки.
   Правда, и сама Нуши могла намеренно его разжигать, а потом позвать на
помощь, когда он...
   Комиссара тревожило ее заявление, будто она видела, как Жерар  Пардон
вошел в дом в семь часов вечера,  то  есть  именно  в  то  время,  когда
госпожа С-вашего-позволения заболталась с Дезеглизами и  не  следила  за
входной дверью.
   Но  если  ее  показания  будут  зафиксированы  официально...  Неужели
достаточно свидетельства беспутной девчонки, чтобы засадить  человека  в
тюрьму и, может, даже...
   Он беспокойно заерзал на месте. Но не только образ Жерара,  входящего
ранним утром  в  ворота  тюрьмы  Санте,  вызывал  это  беспокойство.  Он
продолжал смотреть на экран. Он хмурился. Вот  уже  несколько  минут  он
чувствовал в фильме что-то неестественное.
   Внезапно  он  сообразил:  губы  персонажей  шевелились  не   в   такт
произносимым звукам. И действительно, актеры  говорили  по-английски,  а
зритель слышал французскую речь. Фильм был дублированный.
   Парочка около него совсем разошлась, но мысли  комиссара  уже  витали
далеко. Эти три дня что-то мешало ему во всем разобраться. Он не отдавал
себе в том отчета.  И  только  теперь  он  понял.  Что-то  в  этом  деле
неприятно задевало его. Его догадки строились на какой-то  посылке,  но,
на какой именно, он еще не знал.
   Полуприкрыв глаза, он видел так же четко, как  если  бы  стоял  перед
ним, дом-ломоть на Орлеанском шоссе, велосипедный магазин  и  бакалейную
лавку вдовы Пьешо. Впрочем, вчера он узнал, что на  самом  деле  она  не
была вдовой. Муж бросил ее ради гулящей девицы, как  она  выражалась,  и
она так этого стыдилась, что предпочитала слыть вдовой.
   Ну а показания госпожи С-вашего-позволения, которая  сидит  в  душной
своей комнате с замотанной шеей и свернутой набок головой?
   Она не впускала в эту ночь никого постороннего, и  из  этого  сделали
слишком поспешное заключение, будто никто и в самом деле не входил в дом
и не выходил из него.
   А между тем выяснилось, что в семь часов вечера можно  пройти  в  дом
без ведома  консьержки.  Кто  нам  докажет,  что  такая  возможность  не
появлялась в течение суток и в какие-то другие моменты?
   На верхнем этаже одержимая манией старуха Жюльетта Буанэ  в  глубокой
тайне принимала Шарля Дандюрана  и  обсуждала  с  ним  по  меньшей  мере
безнравственное помещение своего  капитала.  Все  это  было  не  слишком
чистоплотно, но не противоречило человеческой  природе.  За  годы  своей
работы Мегрэ не раз сталкивался со многими подобными феноменами.
   Да и Дандюранов он встречал немало!
   Что же здесь его смущало? Что было неестественным?
   Несомненно, старуха была  задушена  в  тот  момент,  когда,  проводив
Дандюрана, собиралась лечь в постель.
   Она успела снять только один чулок...
   Следует ли допустить, что существовал третий ключ и что он  находился
у месье  Шарля?  Следует  ли  предположить  далее,  что  он  вернулся  в
квартиру, чтобы убить старуху?
   Но ведь он человек состоятельный. Жюльетта при жизни больше  дала  бы
ему заработать, чем мертвая.
   Мог ли это быть кто-либо из его сомнительных  компаньонов?..  Но  они
совсем не новички, не жалкие бродяги, готовые на что  угодно,  это  были
люди преуспевающие,  имеющие  собственные  дома  и  отнюдь  не  желавшие
"влипнуть в грязную историю".
   Они были искренни, утверждая, что это дело грозит им неприятностями и
наносит урон.
   Может быть, Жерар Пардон?
   Тут Мегрэ чуть не взорвался: соседи, перейдя все границы,  вели  себя
совершенно бесстыдно, словно были одни  в  громадном  темном  зале.  Ему
хотелось крикнуть:
   "Да сидите же спокойно, черт возьми!"
   ...Допустим, Жерар прятался с семи часов вечера в  комнате  сестры...
Он тайно присутствовал при  разговоре  между  Жюльеттой  Буанэ  и  месье
Шарлем. Быть может, он видел пачки денег  и  решил  завладеть  ими,  как
только тетка останется одна...
   Допустим! Но в таком  случае  придется  предположить,  что,  совершив
преступление, Жерар оставался в квартире до утра,  поскольку  консьержка
никому дверь в ту ночь не отпирала.
   Придется также предположить, что именно на  него  собиралась  донести
Сесиль, ожидая Мегрэ в аквариуме на набережной Орфевр...
   Значит, в чулан она пошла, следуя за Жераром.
   Но откуда же Жерар Пардон, никогда не имевший дела  с  полицией,  мог
знать не только об этом чулане, но и о двери,  соединявшей  криминальную
полицию с Дворцом правосудия?
   Внезапно Мегрэ почувствовал резкое движение подле себя и увидел,  как
девушка быстро натянула  юбку  на  колени;  на  экране  появилось  слово
"конец", вспыхнули все лампы, послышалось шарканье множества ног.
   Медленно продвигаясь к выходу вместе со всеми, Мегрэ  с  любопытством
взглянул на соседку и увидел юное округлое личико, свежее и спокойное, и
невинно улыбающиеся глаза. Он не ошибся: ее спутнику было под  сорок,  и
на пальце у него поблескивало обручальное кольцо.
   Мегрэ, еще немного оглушенный, оказался на шумном бульваре Монпарнас.
Было, должно быть, часов шесть, уже спустились сумерки. Силуэты прохожих
быстро сновали мимо освещенных витрин. Ему хотелось  пить,  он  вошел  в
"Купол", уселся у окна и заказал кружку пива.
   Его  охватила  какая-то  лень.  Он   оттягивал   момент   неминуемого
возвращения к грубой действительности.
   По-настоящему  ему  следовало  бы  отправиться  без  промедления   на
набережную Орфевр, где Люка сражался с поляком.
   Но вместо этого он заказал сандвич с ветчиной, взгляд  его  бесцельно
скользил по нескончаемой веренице прохожих. Только что, сидя в кино,  он
долго, минут пятнадцать, не мог сообразить, что раздражает его в  фильме
несоответствие между артикуляцией и произносимыми слогами.
   Сколько  же  времени  уйдет  у   него   на   то,   чтобы   обнаружить
несообразность в посылках дела в Бур-ла-Рене?
   Сандвич оказался вкусным. Пиво тоже было хорошее, и он заказал вторую
кружку.
   Почти  каждый  раз,  когда   он   вел   расследование   какого-нибудь
нашумевшего дела, находился  хоть  один  журналист,  который  помещал  в
газете статью под традиционным названием: "Методы комиссара Мегрэ".
   Ну что ж, пусть он приходит  и  смотрит,  этот  репортер.  Вот  Мегрэ
выходит из кино. Он закусывает... Он пьет пиво. Сидя у запотевшего  окна
кафе "Купол", он смахив