ночует под мостами и от холода завертывается в газеты.
   Это были три шарика  -  три  стеклянных  шарика  с  желтыми,  красными  и
зелеными волокнами внутри. Такой шарик дети обменивают  на  пять  или  шесть
простых, а потом любуются его необыкновенными красками,  переливающимися  на
солнце.
   Вот и все содержимое мешка, кроме нескольких монет да кожаного кошелька с
двумя пятидесятифранковыми билетами, слипшимися от воды.
   Мегрэ взял один из шариков и принялся перекатывать его на ладони.
   - Ты взял у него отпечатки пальцев?
   - Да. Все больные смотрели на меня во все глаза...  Потом  я  поднялся  в
архив и перебрал для сравнения карточки с дактилоскопическими данными.
   - И что же?
   - Ничего. Келлер никогда не имел дела ни с нами, ни с судом.
   - Он еще не пришел в себя?
   - Нет. Когда я стоял возле его койки, глаза  его  были  полуоткрыты,  но,
скорее всего, он ничего не видел.  Дышит  он  со  свистом.  Иногда  тихонько
стонет...
   Прежде  чем  вернуться  домой,  комиссар  подписал  необходимые   бумаги.
Несмотря на сосредоточенное выражение лица,  в  Мегрэ  угадывалась  какая-то
задорная легкость, что было под  стать  искрящемуся,  солнечному  парижскому
дню. Уходя из комнат, Мегрэ - неужто по  рассеянности?  -  опустил  один  из
стеклянных шариков себе в карман.
   Был вторник, и, следовательно,  дома  его  ждала  запеканка  из  макарон.
Обычно в остальные дни блюда  менялись,  но  по  четвергам  у  Мегрэ  всегда
подавался мясной бульон, а по вторникам - макаронная  запеканка,  начиненная
мелконарубленной ветчиной или тонко нарезанными трюфелями.
   Госпожа Мегрэ тоже была в отличном настроении, к по  лукавому  блеску  ее
глаз комиссар понял, что у жены есть для него новости. Он  не  сразу  сказал
ей, что побывал у Жаклин Руслэ и мадам Келлер.
   - Я здорово проголодался!
   Госпожа Мегрэ думала, что он тотчас же засыплет ее вопросами,  но  он  не
торопился и принялся расспрашивать ее лишь тогда, когда они уселись за стол,
стоявший перед открытым окном. Воздух казался синеватым, на небе  еще  алели
полосы вечерней зари.
   - Звонила тебе сестра?
   - Кажется, Флоранс неплохо справилась. За день она успела обзвонить  всех
своих приятельниц.
   На столе возле прибора госпожи Мегрэ лежал листок бумаги с записями.
   - Пересказать тебе, что она мне передала? Уличный гул мелодично вплетался
в их разговор; слышно было, как у соседей включили телевизор.
   - Не хочешь послушать последние новости?
   - Нет, я предпочитаю послушать  тебя...  Пока  жена  рассказывала,  Мегрэ
несколько раз опускал руку в карман  и  будто  невзначай  вертел  стеклянный
шарик.
   - Чему ты улыбаешься?
   - Просто так... Я тебя слушаю.
   - Прежде всего я узнала, откуда взялось состояние, которое тетка оставила
мадам Келлер. Это довольно длинная история. Рассказать тебе подробно?
   Он кивнул, продолжая похрустывать макаронами.
   - В свое время ее тетка работала сиделкой и  в  сорок  лет  еще  не  была
замужем.
   - Она жила в Мюлузе?
   - Нет, в Страсбурге.  Это  была  сестра  матери  мадам  Келлер.  Ты  меня
слушаешь?
   - Да, да.
   - Итак, она работала в больнице... Там каждый профессор  ведет  несколько
палат для частных пациентов. Однажды, незадолго до войны, она  ухаживала  за
больным, о котором потом нередко вспоминали в Эльзасе. Это был некий  Лемке,
торговец  металлическим  ломом,  человек  богатый,  но  с  весьма   скверной
репутацией. Кое-кто утверждал, что он не чурался и ростовщичества.
   - И он на ней женился?
   - Откуда ты знаешь?
   Мегрэ пожалел, что испортил ей конец рассказа.
   - Я догадался по твоему лицу.
   - Да, он на ней  женился.  Но  слушай  дальше...  Во  время  войны  Лемке
продолжал торговать цветным ломом. Естественно, он сотрудничал с  немцами  и
сколотил себе на этом неплохое состояние... Я слишком тяну? Тебе надоело?
   - Ничего подобного! Что же было после освобождения?
   - ФФИ* искали Лемке, чтобы отобрать награбленное и расстрелять. Но  найти
его не удалось. Лемке с женой  скрылись,  и  никто  не  знал  куда.  Позднее
выяснилось, что они перебрались в Испанию, а  оттуда  отплыли  в  Аргентину.
Один владелец ткацкой фабрики из Мюлуза встретил там Лемке на  улице...  Еще
немного макарон?
   * Французские силы внутреннего  сопротивления  во  время  второй  мировой
воины.
   - Охотно, только поподжаристей!
   -  Я  не  знаю,  продолжал  ли  Лемке  заниматься   делами   или   просто
путешествовал с женой для  собственного  удовольствия,  но  как-то  раз  они
решили полететь в Бразилию. В  горах  их  самолет  разбился.  Экипаж  и  все
пассажиры погибли. И вот, поскольку Лемке и его  жена  тоже  стали  жертвами
этой катастрофы, все их состояние нежданно-негаданно перешло к мадам Келлер.
При обычных обстоятельствах все деньги должна была бы получить семья мужа...
А ты знаешь, почему родным  Лемке  ничего  не  досталось  и  все  перешло  к
племяннице его жены?
   Мегрэ покривил душой: он ничего не сказал  и  только  пожал  плечами.  На
самом-то деле он уже давным-давно все понял.
   - Оказывается, - продолжала госпожа Мегрэ, - если  супруги  пали  жертвой
несчастного случая и невозможно установить,  кто  из  них  умер  первым,  по
закону считается, что жена пережила мужа, пусть даже  на  несколько  секунд.
Врачи утверждают, что мы, женщины, более живучи...  Таким  образом,  сначала
тетка стала наследницей своего мужа,  а  от  нее  все  состояние  перешло  к
племяннице... Уф!.. - Госпожа Мегрэ была явно довольна  своим  сообщением  и
даже немного гордилась собой. - Словом, в  какой-то  мере  из-за  того,  что
больничная сиделка в Страсбурге вышла  за  торговца  металлическим  ломом  и
некий самолет разбился в горах Южной Америки, доктор Келлер стал бродягой...
Если бы его жена внезапно не разбогатела, если бы  они  продолжали  жить  на
улице Соваж, если бы... Ты понимаешь, что я хочу сказать? Тебе  не  кажется,
что он остался бы в Мюлузе?
   - Возможно.
   - Я знаю кое-что и о мадам Келлер. Но предупреждаю, может быть, это  лишь
сплетни, и сестра не ручается за достоверность этих сведений.
   - Все-таки расскажи.
   - Мадам Келлер - маленькая,  энергичная  и  крайне  беспокойная  особа  -
обожает светскую  жизнь  и  влиятельных  людей.  Когда  муж  ее  уехал,  она
бросилась в омут веселья, по  несколько  раз  на  неделе  устраивала  званые
обеды. Так она стала эгерией*' префекта Бадэ, жена которого долго хворала  и
в конце концов умерла. Злые языки болтают, что мадам Келлер была  любовницей
префекта и что у нее были и другие любовники. Среди них называли имя  одного
генерала, но я забыла его фамилию...
   * По римской легенде, прорицательница и советчица царя Нумы.
   - Я видел мадам Келлер, - сказал комиссар.  Если  госпожа  Мегрэ  и  была
разочарована, то не показала виду.
   - Ну и какая же она?
   - Такая, как ты ее сейчас описала. Энергичная  маленькая  дама,  нервная,
выхоленная. Она выглядит моложе своих лет и обожает попугайчиков.
   - Почему попугайчиков?
   - Потому что ими забита вся квартира.
   - Она живет в Париже?
   - На острове Сен-Луи, в  трехстах  метрах  от  моста  Мари,  под  которым
ночевал ее муж. Кстати, доктор курил трубку.
   В перерыве между макаронами и салатом Мегрэ вытащил из  кармана  шарик  и
катал его по скатерти.
   - Что это такое?
   - Стеклянный шарик. У  Тубиба  их  было  три.  Госпожа  Мегрэ  пристально
посмотрела на мужа.
   - Ты ему симпатизируешь, да?
   - Мне кажется, я начинаю его понимать...
   - Ты понял, почему такой человек, как Келлер, стал бродягой?
   - Более или менее. Он жил  в  Африке,  единственный  белый  на  врачебном
пункте, удаленном от  городов  и  больших  дорог.  Там  его  снова  постигло
разочарование.
   - А почему?
   Не  легко  было  объяснить  это  госпоже  Мегрэ,  которая   всегда   вела
размеренный образ жизни, обожала порядок и чистоту.
   - И вот я все пытаюсь разгадать, -  шутливо  продолжал  Мегрэ,  -  в  чем
доктор провинился? Жена нахмурилась.
   - Что ты хочешь этим сказать? Ведь его оглушили и бросили в Сену, так?
   - Он - жертва, это верно.
   - Тогда почему же ты говоришь...
   - Криминалисты, в частности американские, выдвинули на этот счет  теорию,
и, по-видимому, она не столь парадоксальна,  как  представляется  с  первого
взгляда.
   - Какую теорию?
   - Что из десяти преступлений по  крайней  мере  восемь  можно  отнести  к
таким, когда жертва в значительной мере делит ответственность с убийцей.
   - Не понимаю.
   Мегрэ как завороженный смотрел на шарик.
   - Представь себе  жену  и  ревнивого  мужа.  Они  поссорились...  Мужчина
упрекает женщину, а та держится вызывающе...
   - Случается...
   - Предположим, у него в руке нож и он ей говорит:
   "Берегись, в следующий раз я убью тебя!"
   - И так может быть...
   - Предположим теперь, что женщина бросает ему в лицо: "Ты не посмеешь, ты
на это не способен!"
   - Теперь я поняла...
   - Прекрасно. Так вот, во многих житейских драмах  случается  именно  так.
Вот ты сейчас рассказывала о Лемке. Он разбогател двояким путем:  во-первых,
давал деньги в рост, доводя клиентов до отчаяния, а  во-вторых,  торговал  с
немцами. Разве ты удивилась бы, узнав, что его убили?
   - Но ведь доктор...
   - ...Как будто никому не причинил вреда. Он жил под мостами, пил прямо из
бутылки красное вино и расхаживал по улице с рекламой на спине.
   - Вот видишь!
   - И тем не менее кто-то ночью спустился на берег и, воспользовавшись тем,
что Тубиб спал, нанес ему удар по голове, который мог стать  смертельным,  а
потом, дотащив тело до Сены,  бросил  в  реку,  откуда  его  чудом  выловили
речники. Вполне понятно, что этот  "кто-то"  действовал  не  без  причины...
Иначе говоря, сознательно или нет, но Тубиб дал кому-то повод расправиться с
ним.
   - Он все еще не пришел в себя?
   - Пока нет.
   - И ты надеешься что-нибудь вытянуть из него, когда он сможет говорить?
   Мегрэ пожал плечами и стал  молча  набивать  трубку.  Немного  позже  они
потушили свет и снова сели у раскрытого окна.  Вечер  был  тихий  и  теплый.
Разговор как-то не клеился...
   Когда на следующее утро Мегрэ пришел на службу, стояла такая же  ясная  и
солнечная погода, как накануне.  На  деревьях  зазеленели  первые  листочки,
изящные и нежные.
   Едва комиссар сел за  письменный  стол,  как  вошел  Лапуэнт.  Он  был  в
превосходном настроении.
   - Тут вас ждут двое молодчиков, шеф. Он просто сгорал  от  нетерпения,  и
вид у него был такой же гордый, что и вчера у госпожи Мегрэ.
   - Где они?
   - В приемной.
   - Кто такие?
   - Владелец красной "Пежо-403" с другом,  который  в  понедельник  вечером
сопровождал его. Впрочем, моя заслуга в этом деле невелика. Как ни  странно,
но в Париже не так уж много  красных  "Пежо-403"  и  лишь  на  трех  из  них
номерной знак с двумя девятками. Одна из машин уже неделю в ремонте,  вторая
сейчас вместе с владельцем находится в Канне.
   - Ты допросил этих людей?
   - Задал им пока лишь пару вопросов. Мне хотелось, чтоб  вы  сами  на  них
взглянули. Пригласить их к вам?
   Лапуэнт вел себя как-то таинственно, словно он готовил Мегрэ сюрприз.
   - Ладно.
   Мегрэ  ждал,  сидя  за  столом,  и,  будто  талисман,  держал  в  кармане
разноцветный шарик.
   - Мосье Жан Гийо, - объявил инспектор, вводя первого из посетителей.
   Это был мужчина лет сорока, среднего роста, довольно изысканно одетый.
   - Мосье Ардуэн, чертежник, - снова возвестил Лапуэнт.
   Чертежник был высок ростом, худощав и на несколько лет моложе Гийо. Мегрэ
сразу же заметил, что он заикается.
   - Садитесь, господа. Как мне сообщили, один из  вас  -  владелец  красной
машины марки "Пежо"? Жан Гийо не без гордости поднял руку.
   - Это моя машина, - сказал он. - Я купил ее в начале зимы.
   - Где вы живете, мосье Гийо?
   - На улице Тюрен, недалеко от бульвара Тампль.
   - Ваша профессия?
   - Страховой агент.
   Ему было явно не по себе. Еще бы! Ведь он оказался в  Сыскной  полиции  и
его допрашивает не кто иной, как сам комиссар. Но тем не менее он не казался
испуганным и даже с любопытством оглядывал все вокруг, чтобы потом  подробно
рассказать о происшедшем приятелям.
   - А вы, мосье Ардуэн?
   - Я-я... жи-живу в-в т-том же доме.
   - Этажом выше, - помог ему Гийо.
   - Вы женаты?
   - Хо-хо-холост.
   - А я женат, у меня  двое  детей,  мальчик  и  девочка,  -  не  дожидаясь
очереди, добавил Гийо.
   Лапуэнт стоял у двери и загадочно улыбался. Казалось, эти двое - сидя  на
стульях, каждый со шляпой на коленях - исполняют какой-то странный дуэт.
   - Вы друзья?
   Они ответили одновременно, насколько это позволяло заикание Ардуэна.
   - Близкие друзья...
   - Вы знали некоего Франсуа Келлера? Они удивленно  переглянулись,  словно
услышали это имя впервые. Потом чертежник спросил:
   - К-к-кто это?
   - Он долгое время был врачом в Мюлузе.
   - Да я сроду там не бывал! - воскликнул Гийо. - А он утверждает, будто со
мной знаком?
   - Что вы делали в понедельник вечером?
   - Как я уже говорил вашему инспектору, я не знал, что это запрещено.
   - Расскажите подробно, что вы делали в понедельник.
   - Около восьми вечера, когда я возвратился домой после объезда клиентов -
мой участок в западном предместье Парижа, - жена  отозвала  меня  в  уголок,
чтоб не слышали дети, и сообщила, что Нестор...
   - Кто такой Нестор?
   - Наша собака, огромный датский дог. Ему как раз  исполнилось  двенадцать
лет. Он очень любил детей, ведь они, можно сказать, родились на его  глазах.
Когда дети были маленькими, Нестор ложился у их кроваток и  даже  меня  едва
подпускал к ним.
   - Итак, ваша жена сообщила вам... Господин Гийо невозмутимо продолжал:
   - Не знаю, держали ли вы когда-нибудь  догов,  но  обычно  они  почему-то
живут  меньше,  чем  собаки  других.  пород.   В   последнее   время   стали
поговаривать, будто доги подвержены всем  человеческим  болезням.  Несколько
недель назад Нестора разбил паралич, и я предложил отвезти его к  ветеринару
и усыпить, но жена не захотела. Когда я в понедельник возвратился домой,  то
мне сказали, что у собаки началась агония, и,  чтобы  дети  не  видели  этой
тяжкой картины, жена побежала за нашим другом Ардуэном, и он помог перенести
Нестора к себе...
   Мегрэ посмотрел на Лапуэнта, тот подмигнул ему.
   - Я сейчас же поднялся к Ардуэну, чтобы толком разузнать, что с  собакой,
- продолжал господин Гийо. - Бедняжка  Нестор  был  безнадежен.  Я  позвонил
нашему ветеринару. Мне ответили, что  он  в  театре  и  вернется  не  раньше
полуночи. Мы провели более двух часов возле околевающей собаки. Я сел на пол
и положил ее голову к себе на колени.
   Слушая рассказ господина Гийо, Ардуэн то и дело кивал  головой,  а  потом
даже попытался вставить слово:
   - Он... он...
   - Нестор испустил дух в половине  одиннадцатого,--прервал  его  страховой
агент. - Я зашел домой предупредить жену. Пока она ходила  в  последний  раз
взглянуть на Нестора, я оставался  в  квартире  вместе  со  спящими  детьми.
Помню, я что-то наспех  съел,  так  как  в  тот  день  не  успел  пообедать.
Признаюсь, чтоб немного приободриться, я выпил две рюмки  коньяку,  а  когда
жена вернулась, отнес бутылку к Ардуэну - он был взволнован не меньше моего.
   В общем, маленькая драма переплелась с большой.
   - Вот тогда-то мы и задумались,  как  быть  с  трупом  собаки.  Я  где-то
слышал, что существует  .специальное  кладбище  для  собак,  но  место  там,
наверно, стоит дорого, и, кроме того, я не мог потратить  на  эту  церемонию
целый рабочий день. Жена тоже была занята.
   - Короче говоря... - прервал его Мегрэ.
   - Короче говоря... - Гийо запнулся, потеряв нить повествования.
   - М-мы... мы... мы... - снова вмешался Ардуэн.
   -  Нам  не  хотелось  бросить  Нестора  где-нибудь   на   пустыре...   Вы
представляете себе дога? Когда собака лежала на полу в столовой Ардуэна, она
казалась еще больше и внушительнее. Короче говоря...
   Господин Гийо словно обрадовался, найдя оборванную было нить рассказа.
   - Короче говоря, мы решили бросить  пса  в  Сену.  Я  взял  мешок  из-под
картошки, но он оказался мал - не умещались лапы... Мы с трудом снесли  труп
по лестнице и засунули его в багажник машины.
   - В котором часу?
   - Было десять минут двенадцатого.
   - Откуда вам известно, что было именно десять минут двенадцатого?
   - Консьержка еще не спала.  Она  увидела  нас,  когда  мы  спускались  по
лестнице, и спросила, что случилось. Я ей все объяснил. Дверь в  швейцарскую
была открыта, и я машинально взглянул на часы: они показывали  десять  минут
двенадцатого.
   - Вы сказали консьержке, что собираетесь бросить собаку в Сену? Вы  сразу
же поехали к мосту на набережной Селестэн?
   - Да, так было ближе всего...
   - Чтобы добраться  туда,  вам  потребовалось  лишь  несколько  минут,  не
больше... Полагаю, вы не останавливались в пути?
   - Когда ехали к Сене? Нет... Мы выбрали кратчайший путь  и  затратили  на
него минут пять... Вначале я не решался спуститься по откосу на  машине,  но
так как на берегу не было ни одной живой души - все-таки рискнул.
   - В половине двенадцатого?
   - Ни в коем случае! Сейчас вы поймете почему. Мы с Ардуэном подняли мешок
и, раскачав, бросили в воду.
   - И по-прежнему никого не видели?
   - Нет...
   - Но ведь поблизости стояла баржа?
   - Совершенно верно. Мы даже заметили внутри свет.
   - А человека на палубе?
   - Нет...
   - Значит, до моста Мари вы не доехали?
   - Нам незачем было ехать дальше. Мы бросили  Нестора  в  воду  близ  того
места, где стояла машина...
   Ардуэн все время согласно кивал головой. Иногда он открывал  рот,  тщетно
пытаясь что-то добавить, но тут же вынужден был смириться и промолчать.
   - Ну, а потом?
   - А потом мы уехали. Очутившись...
   - Вы хотите сказать, на набережной Селестэн?
   - Да. Мне стало как-то не по  себе,  и  я  вспомнил,  что  в  бутылке  не
осталось ни капли коньяку... Н-да, вечер выдался на редкость тяжелый... ведь
Нестор был все равно что член нашей семьи...  На  улице  Тюрен  я  предложил
Люсьену выпить по стаканчику вина, и мы  остановились  перед  кафе  на  углу
улицы Фран-Буржуа, совсем рядом с площадью Вогезов.
   - Опять пили коньяк?
   - Да... В кафе на стене висели часы,  и  я  невзначай  взглянул  на  них.
Хозяин предупредил меня, что они минут на пять  спешат.  Было  без  двадцати
двенадцать.
   И Гийо снова с сокрушенным видом повторил:
   - Клянусь, я не знал, что это запрещено. Войдите в мое положение. Я  ведь
поступил так только из-за детей: хотел избавить их от  грустного  зрелища...
Дети еще не знают, что Нестор умер, мы им сказали, что он убежал, что, может
быть, его еще найдут...
   Мегрэ, сам не зная почему, вынул из кармана стеклянный шарик  и  принялся
вертеть его между пальцами.
   - Полагаю, вы сказали мне правду?
   - А зачем мне лгать? Если нужно уплатить штраф, я...
   - В котором часу вы возвратились домой? Мужчины  смущенно  переглянулись.
Ардуэн раскрыл было рот, но господин Гийо перебил его:
   - Поздно, около часа.
   - Разве кафе на улице Тюрен было открыто до часа ночи?
   Мегрэ хорошо знал этот квартал. Там все закрывалось в  полночь,  если  не
раньше.
   - Нет, кафе закрылось... и мы пропустили по последней  рюмке  на  площади
Республики.
   - Вы были пьяны?
   - Вы же знаете, как это бывает? Выпьешь стаканчик,  чтобы  успокоиться...
Потом второй...
   - Вы снова проехали по набережной? Гийо недоуменно посмотрел на товарища,
как бы прося подтвердить его показания.
   - Конечно, нет, нам нечего было там делать. Мегрэ обратился к Лапуэнту:
   - Проводи господ в соседнюю комнату и запиши  показания.  Благодарю  вас,
мосье.  Нет  надобности  разъяснять  вам,  что  все  вами  сказанное   будет
проверено.
   - Клянусь, я говорил только правду.
   - Я-я-я-я... т-тоже.
   Это походило на фарс. Мегрэ остался в кабинете  один.  Стоя  у  открытого
окна, он машин