длинный  силуэт  Эрнестины  удалялся   по
направлению к бистро.
   Было  десять  минут  третьего.  Если  только  зубной  врач  не  уехал
отдыхать,  то,  согласно  расписанию  на  медной  пластинке,  он  должен
находиться в своем кабинете, ожидая больных.  Справа  от  калитки  Мегрэ
заметил  электрический  звонок,  нажал  кнопку,  и  дверь  автоматически
открылась. Они пересекли садик, подошли к дому и на дверях  увидели  еще
одну кнопку звонка. Эта дверь уже не открывалась автоматически.
   Слышно было, как прозвенел звонок, но никто не торопился впускать их.
Они прислушались и с понимающим  видом  переглянулись;  было  ясно,  что
кто-то стоял по другую сторону двери. Наконец чья-то рука сняла цепочку,
щелкнул замок и дверь чуть-чуть приотворилась.
   - Вы назначены на прием?
   - Мы хотели бы поговорить с доктором Серром.
   - Он принимает только по записи.
   Щель в дверях не увеличивалась, и сквозь  нее  с  трудом  можно  было
разглядеть худое лицо старухи.
   - Судя по надписи на табличке...
   - Табличка эта двадцатипятилетней давности.
   - Не угодно ли вам будет передать вашему сыну, что его  хочет  видеть
комиссар Мегрэ?
   Еще небольшая  пауза,  и  дверь  отворилась.  Они  попали  в  широкий
коридор, выложенный черными и белыми  плитками,  напоминавшими  приемную
монастыря, а старой женщине, пропустившей их вперед, вполне  подошла  бы
монашеская одежда.
   -  Прошу  прощения,  господин  комиссар,  но   мой   сын   не   очень
заинтересован в случайной клиентуре.
   Нельзя сказать, чтобы старуха была несимпатичной.
   Напротив - в ней было какое-то удивительное изящество и держалась она
с достоинством.
   - Пожалуйста, входите! Мне придется попросить вас  немного  обождать.
Вот уже несколько лет, как у моего  сына  появилась  привычка,  особенно
летом, отдыхать после завтрака. Если вам будет угодно - пройдите сюда...
   Она открыла ведущую налево двустворчатую дверь из  вощеного  дуба,  и
Мегрэ снова показалось, что он в монастыре или  даже  скорее  в  богатом
доме священника. Вплоть до запаха, тонкого и таинственного, который  ему
что-то напоминал, - он пытался вспомнить, что именно. В  гостиную,  куда
их проводили, свет проникал лишь через щели ставен, и после царившей  на
улице жары им показалось, будто они попали в прохладную ванну.
   Уличный шум сюда не доходил, и сразу создавалось впечатление, что вот
уже больше века в  доме  ничего  не  менялось,  мягкие  кресла,  круглые
столики, пианино и фарфор всегда стояли на том же месте.
   Вплоть до увеличенных фотографий в черных деревянных рамках, висевших
на  стене  и  напоминавших  снимки  времен  Надара  {псевдоним   Феликса
Турнашона (1820 - 1910), известного французского журналиста,  открывшего
в Париже первый салон художественной фотографии и достигшего в искусстве
портрета высокого мастерства}. Над камином - портрет какого-то господина
с густыми бакенбардами,  шея  которого  была  туго  стянута  воротничком
старомодного фасона, а на противоположной стене -  портрет  женщины  лет
сорока,  причесанной  на  прямой  пробор  и  походившей  на  императрицу
Евгению.
   Старая дама, портрет которой тоже мог бы  висеть  здесь  в  такой  же
рамке, не покидала их.
   - Мне не хотелось бы показаться  нескромной,  месье  комиссар,  но  у
моего сына нет от меня секретов.
   Мы  с  ним  еще  никогда  не  разлучались,  хоть  ему  перевалило  за
пятьдесят. Понятия не имею, что могло явиться причиной вашего визита,  и
перед тем как разбудить его, я предпочла бы узнать...
   И, не закончив фразы, она одарила их любезной улыбкой.
   - Ваш сын, вероятно, женат?
   - Был женат, дважды.
   - Его вторая жена сейчас дома?
   Тень грусти мелькнула в глазах старухи. А Буасье все вертелся,  никак
не мог удобно устроиться в кресле.
   Чувствовалось, что ему не по себе.
   - Ее тут больше нет, месье комиссар.
   Неслышным  шагом  старуха  направилась  к  двери,  приоткрыла  ее  и,
вернувшись, села в углу дивана, держась удивительно  прямо.  Так  обычно
учат держаться воспитанниц монастыря.
   - Надеюсь, она не наделала каких-нибудь глупостей?  -  тихо  спросила
старая дама.
   Затем, так  как  Мегрэ  промолчал,  она  тяжело  вздохнула  и  решила
заговорить, не дожидаясь ответа.
   - Если речь идет о ней, я имею все основания расспросить вас до того,
как пойду будить сына. Вы приехали сюда из-за нее, не так ли?
   Неужели Мегрэ сделал какой-нибудь утвердительный жест? Если да, то он
сам того не заметил. Он был слишком зачарован атмосферой этого  дома,  а
еще больше этой женщиной, за мягкостью которой  он  угадывал  чудовищную
энергию.
   Ни одной фальшивой ноты ни в ее манере держаться, ни в одежде,  ни  в
голосе. Такую женщину легко можно было представить в каком-нибудь  замке
или скорее в одном из тех просторных провинциальных домов, которые могли
бы служить музеями прошедшей эпохи.
   - После смерти первой жены - а она умерла пятнадцать лет тому назад -
мой сын долго не думал о вторичной женитьбе.
   - Если я не ошибаюсь, он уже два года, как женился во второй раз?
   По-видимому, она нисколько не удивилась его осведомленности.
   - Это правда. Точнее, два с половиной. Он женился на одной  из  своих
пациенток, женщине тоже не молодой. Тогда ей было сорок  семь.  Родилась
она в Голландии, но переехала в Париж  и  жила  одна.  Я  ведь  тоже  не
вечная, месье комиссар. Мне уже семьдесят шесть.
   - А вам их не дашь.
   - Знаю. Моя мать прожила девяносто два года,  а  бабушка  погибла  от
несчастного случая в восемьдесят восемь.
   - А ваш отец?
   - Он умер молодым.
   Последние слова она произнесла так, словно  это  не  имело  значения,
словно умирать в молодом возрасте было обычным уделом людей.
   - Я почти уговорила Гийома жениться  вторично,  понимая,  что  иначе,
когда меня не будет, он останется одиноким.
   - И брак оказался несчастным?
   - Это не совсем так. По крайней мере, вначале.
   Я думаю, вся беда в том, что она была иностранкой.
   Существуют какие-то мелочи, к которым никак нельзя привыкнуть. Я даже
не знаю, как это выразить.
   Ну, вот хотя бы вопрос кухни,  она  предпочитала  одни  блюда,  мы  -
другие. А может быть, выходя замуж за моего сына, она рассчитывала,  что
он богаче, чем это оказалось в действительности.
   - А она не имела состояния?
   - Она была довольно обеспечена. Нельзя сказать, что у нее  ничего  не
было, но теперь, когда жизнь так дорожает...
   - Когда она умерла?
   Старая дама широко раскрыла глаза.
   - Умерла?
   - Простите, я решил, что она умерла. Ведь вы сами говорите  о  ней  в
прошедшем времени.
   Старая дама улыбнулась.
   - Вы правы. Но говорю я так по другой причине.
   Она умерла для нас. Иначе говоря, она от нас уехала.
   - После ссоры?
   - Гийом не такой человек, чтобы ссориться.
   - А может быть, с вами?
   - А я для этого уже слишком стара, месье комиссар.
   Я слишком много перевидела на своем веку, слишком хорошо знаю жизнь и
предоставляю каждому...
   - Когда она уехала от вас?
   - Два дня назад.
   - Она заявила вам о своем отъезде?
   - Мы с сыном прекрасно понимали, что этим кончится.
   - Она вам об этом говорила?
   - Часто.
   - Она объясняла причину?
   Старая дама ответила не сразу. Казалось, она размышляла.
   - Сказать вам честно, что я по этому поводу думаю? Если я  колеблюсь,
то только из боязни, как бы вы не стали надо мной смеяться, но  полагаю,
что с комиссаром можно быть такой  же  откровенной,  как  с  врачом  или
исповедником.
   - Вы католичка, мадам Серр?
   - Да. А моя  невестка  -  протестантка.  Но  это  не  имело  никакого
значения. Видите ли, у нее сейчас невыгодный для женщины возраст. Каждая
из нас, в течение нескольких лет, как будто сама не своя. Любой пустяк в
этот период нас раздражает. Нам легко приходят в голову нелепые идеи.
   - Понимаю. И это происходило с вашей невесткой?
   - И это, и кое-что другое. В последнее время она только и  мечтала  о
своей  родине  -  Голландии,  целые  дни  проводила  за  письмами  своим
голландским подругам.
   - Ваш сын ездил с женой в Голландию?
   - Нет, ни разу.
   - Значит, она уехала во вторник?
   - Да. С Северного вокзала. В девять сорок.
   - Ночной поезд?
   - Да. Целый день она провозилась с упаковкой багажа.
   - Ваш сын проводил ее на вокзал?
   - Нет.
   - Она вызывала такси?
   - Она пошла искать машину на углу бульвара Ришар-Валлас.
   - Больше она не давала о себе знать?
   - Нет, и не думаю, чтобы ей захотелось нам написать.
   - Вопрос о разводе не возникал?
   - Я же вам сказала, мы католики. А кроме того, у  сына  нет  никакого
желания жениться еще раз.  Но  мне  по-прежнему  непонятно,  чем  же  мы
обязаны приходу полиции?
   - Я хотел бы спросить вас, мадам, что именно происходило в вашем доме
во вторник вечером. Минутку.
   У вас ведь нет прислуги?
   - Эжени, наша уборщица, приходит ежедневно в девять утра и  уходит  в
пять.
   - Сейчас она здесь?
   - Нет. Сегодня она выходная. Придет завтра.
   - Она живет поблизости?
   - Она живет в Пюто. По ту сторону Сены. Как раз над  скобяной  лавкой
напротив места.
   - Полагаю, что она помогла вашей невестке упаковать багаж?
   - Она снесла вниз чемоданы.
   - Сколько их было?
   -  Один  сундук  и  два  кожаных   чемодана.   И   еще   шкатулка   с
драгоценностями и несессер с туалетными принадлежностями.
   - Эжени ушла от вас во вторник в пять часов, как обычно?
   - Да, как обычно. Простите мое  волнение,  но  мне  впервые  в  жизни
приходится отвечать на подобные вопросы, и признаюсь...
   - Ваш сын выходил из дому в этот вечер?
   - Что вы имеете в виду под словом "вечер"?
   - Допустим, незадолго до обеда.
   - Он, как обычно, ходил на прогулку.
   - Вероятно, пошел выпить аперитив?
   - Он не пьет.
   - Никогда?
   - Нет. Ничего, кроме стакана вина, разбавленного водой, во время еды.
Во всяком случае, уж не ту гадость, которую называют аперитивом.
   Буасье, чинно сидевший в своем  кресле,  казалось,  втягивал  в  себя
запах аниса, все еще сохранившийся на его усах.
   - Как только он  вернулся,  мы  сразу  уселись  за  стол.  Он  всегда
совершает одну и ту же прогулку. Эта привычка осталась у него с тех пор,
как мы держали собаку, которую нужно было выводить в одно и то же время.
Ну и, конечно, он привык.
   - У вас теперь нет собаки?
   - Нет, уже четыре года. С тех пор как умер Биби.
   - И кошки нет?
   - Нет. Моя невестка терпеть не могла кошек. Вот  видите!  Я  невольно
говорю о ней в прошедшем  времени.  Ведь  мы  воспринимаем  теперь  этот
период как прошлое.
   - Вы сели за стол втроем?
   - Мария спустилась в столовую в ту минуту, когда  я  стала  разливать
суп.
   - За обедом не произошло никакой ссоры?
   - Нет. Обед прошел в полном молчании. Я понимала, что, несмотря ни на
что, Гийом взволнован.  С  первого  взгляда  мой  сын  может  показаться
человеком холодным, но в действительности он крайне чувствительный.
   Когда ты прожил с женщиной свыше двух лет...
   Мегрэ и Буасье ничего не услышали. Но у старухи слух был тонкий.  Она
наклонила голову, словно прислушиваясь. И тут же оплошала:  Мегрэ  сразу
понял и, поднявшись, направился к двери и отворил ее.  За  дверью  стоял
человек, который и в  самом  деле  был  выше,  шире  в  плечах  и  толще
комиссара. Вид у него  был  довольно  смущенный:  должно  быть,  он  уже
какое-то время подслушивал разговор в гостиной.
   Его  мать  не  солгала,  когда  сказала,  что  он  отдыхает.   Редкие
растрепанные волосы прилипли ко лбу, ворот белой рубашки расстегнут.  На
ногах вышитые домашние туфли.
   - Входите, месье Серр, - сказал Мегрэ.
   - Прошу прощения. Я услышал шум и подумал...
   Он говорил не торопясь, медленно переводя тяжелый взгляд с одного  на
другого.
   - Это господа из полиции, - объяснила ему мать, вставая.
   Он ничего не спросил, снова оглядел их и стал застегивать рубашку.
   - Мадам Серр сказала нам, что ваша жена уехала позавчера.
   На этот раз он, нахмурив брови, посмотрел на старую  даму.  Хотя  его
грузное тело казалось мягким,  как  и  лицо,  но  в  отличие  от  многих
толстяков в нем не чувствовалось легкости. Кожа  у  него  была  матовая,
очень бледная, в ушах и ноздрях виднелись  пучки  волос,  а  брови  были
огромные и кустистые.
   - Чего, собственно говоря, хотят от меня эти господа? - спросил он.
   - Не знаю.
   Мегрэ помолчал, тоже не зная, что ответить, а Буасье недоумевал,  как
комиссару удастся выпутаться из этого неловкого положения. Ведь это были
не такие люди, которым можно вкрутить что угодно.
   -  По  правде  говоря,  месье  Серр,  о  вашей  жене  разговор  зашел
совершенно случайно.  Ваша  мать  сказала  нам,  что  вы  отдыхаете,  и,
поджидая вас, мы говорили о разных вещах.  Если  вы  видите  нас  здесь,
моего коллегу и  меня  -  слово  "коллега"  для  Буасье  прозвучало  так
приятно! - то только потому, что до нас дошли сведения,  будто  на  этих
днях была совершена попытка вас ограбить.
   Серр был не из той породы людей, которые отводят глаза. Напротив,  он
в упор смотрел на Мегрэ, словно желая прочитать его мысли.
   - Откуда у вас такие сведения?
   - Мы получили секретную информацию.
   - Полагаю, вы имеете в виду осведомителей?
   - Допустим, что это так.
   - Очень сожалею господа, но...
   - Значит, в вашем доме не было кражи?
   - Если бы  была,  я  сам  не  преминул  бы  поставить  в  известность
комиссара полиции.
   Он  и  не  пытался  казаться  любезным.  На  его  губах  ни  разу  не
промелькнуло и тени улыбки.
   - Есть у вас сейф?
   - Полагаю, что я вправе и не отвечать на ваш вопрос, но если  уж  вам
это так интересно знать, скажу: сейф у меня действительно есть.
   Мать пыталась делать ему какие-то знаки, по-видимому, советовала быть
полюбезнее.
   Он понимал, чего она хочет, но поступал по-своему.
   - Если не ошибаюсь, - продолжал Мегрэ, -  речь  идет  о  сейфе  фирмы
Планшаров, который был установлен здесь восемнадцать лет назад.
   Он нисколько не смутился. Он продолжал стоять, в то время как Мегрэ и
Буасье сидели в полумраке гостиной; Мегрэ заметил, что у  зубного  врача
такой же толстый подбородок, как и у мужчины на  портрете,  и  такие  же
густые брови. Для забавы  комиссар  попытался  представить  его  себе  с
бакенбардами.
   - Я не помню, когда был установлен сейф, и это никого не касается.
   - Войдя к вам, я  заметил,  что  на  вашей  двери  надежный  запор  и
цепочка.
   - Такое можно увидеть во многих домах.
   - Ваша спальня и спальня вашей матери находятся на втором этаже?
   Серр демонстративно не желал отвечать.
   - Ваш кабинет и приемная находятся на первом?
   По жесту старой дамы Мегрэ догадался,  что  эти  комнаты  граничат  с
гостиной.
   - Вы разрешите мне туда заглянуть?
   Серр колебался, потом открыл рот, и  Мегрэ  был  уверен,  что  сейчас
последует отказ. Видимо, и старуха это почувствовала, потому  что  сразу
же вмешалась:
   - Почему же не удовлетворить желание господ?
   Пусть они сами убедятся, что никакой кражи не было.
   Зубной врач пожал плечами с тем же упрямым и недовольным видом. Он не
последовал за ними в соседние комнаты.
   Мадам Серр сначала ввела их в кабинет, такой же старомодный, такой же
темный, как и гостиная. За стулом с черным кожаным  сиденьем  возвышался
большой темно-зеленый сейф старинной модели. Буасье  подошел  к  нему  и
профессиональным жестом коснулся металла.
   - Теперь вы видите, что все  в  порядке,  -  сказала  старуха.  -  Не
обижайтесь на моего сына, он в скверном настроении, но...
   Она замолчала, заметив, что сын стоит  в  дверях  и  смотрит  на  них
злобным взглядом.
   Указав на книги в переплетах, стоявшие  на  полках,  она  продолжала,
стараясь быть любезной:
   -  Не  удивляйтесь,  что  здесь  больше  всего  книг  по  праву.  Это
библиотека моего мужа. Он был адвокатом.
   Наконец старуха открыла последнюю дверь. Здесь обстановка  была  куда
проще. Обычный кабинет дантиста с вертящимся  креслом  и  зубоврачебными
инструментами. Оконные стекла до половины были матовые.
   Проходя на обратном пути через кабинет, Буасье подошел  к  одному  из
окон и, проведя рукой по стеклу, многозначительно посмотрел на Мегрэ.
   - Давно вы заменили это стекло? - спросил комиссар.
   Старуха ответила не колеблясь:
   - Четыре дня назад. Окно было открыто во время  этой  ужасной  грозы,
которую вы, конечно, помните.
   - Вам пришлось вызвать стекольщика?
   - Нет.
   - Кто же вставил стекло?
   - Мой сын. Он любит такую работу. Он сам  всегда  занимается  всякими
поделками в доме.
   И тут Гийом Серр нетерпеливым голосом произнес:
   - Эти господа  не  имеют  никакого  права  нам  надоедать,  мама.  Не
отвечайте им больше.
   Незаметно для сына она одарила Мегрэ  улыбкой,  которая  должна  была
означать: "Не обращайте внимания. Я же вам говорила".
   Она проводила их до двери - ее сын остался стоять посреди гостиной  -
и на прощанье, подойдя к Мегрэ вплотную, прошептала:
   - Если вам нужно будет со мной поговорить, приходите, когда  его  нет
дома.
   Они  снова  вышли  на  солнце  и  сразу  почувствовали,  что  рубашка
прилипает к телу.
   Пройдя через калитку - ее легкий скрип невольно  напомнил  калитку  в
монастыре, - они сразу  заметили  на  противоположном  тротуаре  зеленую
шляпку Эрнестины, сидящей на террасе бистро.
   Мегрэ колебался. Они могли свернуть влево, чтобы избежать встречи.  А
так  могло  создаться  впечатление,  что  они  подошли  к   ней,   чтобы
отчитаться.
   И все  же,  видимо,  из  какого-то  чувства  справедливости  комиссар
проворчал:
   - Пойти, что ли, выпить кружку пива?
   Эрнестина с  вопрошающим  видом  смотрела,  как  они  приближались  к
бистро.

Глава 3,
в которой Эрнестина стыдливо набрасывает на себя халат, а старая дама из Нейи наносит визит Мегрэ.

   - Что ты сегодня делал? - спросила мадам Мегрэ, когда они уселись  за
стол у открытого окна.
   В домах напротив люди тоже ужинали. Мужчины  сбросили  пиджаки,  и  в
темноте резко выделялись светлые пятна их рубашек. Другие, уже  успевшие
поесть, облокотившись о подоконник, смотрели на улицу.  Слышались  звуки
музыки, передаваемой по радио, крик грудного  ребенка,  шум  голосов.  У
некоторых дверей на стульях, вынесенных на тротуар, сидели консьержки.
   - Ничего особенного, - ответил Мегрэ. - История с  одной  голландкой.
Может быть, она убита, а может быть, где-то и существует.
   Рано еще было об этом говорить. В общем, он вел себя сегодня довольно
лениво. Они долго просидели на террасе маленького  бистро  в  Нейи,  он,
Буасье  и  Эрнестина.  Из  всех  троих  больше  всего  была   возбуждена
Долговязая.
   Она возмущалась:
   - Значит, он сказал, что это вранье?
   Хозяин принес кружки с пивом.
   - По правде говоря, он ничего не сказал.  Разговаривала  с  нами  его
мать, а сам зубной врач скорее выставил нас за дверь.
   - Он утверждает, что в его кабинете не было трупа?
   Видимо, Эрнестина уже успела расспросить хозяина бистро об обитателях
дома за оградой.
   - Тогда  почему  же  он  не  сообщил  в  полицию,  что  его  пытались
ограбить?
   - Он говорит, что никто и не пытался его ограбить.
   Она, видимо, знала привычки Фреда Унылого:
   - А разве в окне не вырезали стекло?
   Буасье посмотрел на  Мегрэ,  словно  советуя  молчать,  но  Мегрэ  не
обратил на это внимания.
   - Одно стекло действительно недавно заменили.
   Но, кажется, оно было разбито четыре  или  пять  дней  назад,  в  тот
вечер, когда была ужасная гроза.
   - Он врет!
   - Ну конечно, кто-то здесь врет.
   - Вы думаете, это я?
   - Я этого не сказал. Может быть, и Альфред.
   - А к чему тогда он плел мне эту историю по телефону?
   - Может быть, он ее и не рассказывал, - вмешался в  разговор  Буасье,
пытливо глядя на Долговязую.
   - С чего бы я все это придумала? Вы тоже так считаете, месье Мегрэ?
   - Я ничего не считаю.
   Комиссар неопределенно улыбался.
   Пиво бы