ры, а потом ушел.
     Куда он ушел, женщина не знала.
     - Не очень-то он общительный...
     Мегрэ конечно же навестит Изабель де В., но этот визит, несколько смущающий, комиссар все откладывал на потом: возможно, к тому времени удастся собрать больше сведений.
     Редко случалось, чтобы люди до такой степени ставили его в тупик. Возможно, психиатр, учитель или романист, согласно перечню, приведенному в "Ланцете", могли бы лучше понять этих выходцев из другого столетия?
     Одно было очевидно: граф Арман де Сент-Илер, милый, безобидный старик, по словам нотариуса, человек чести, был убит у себя дома кем-то, кого нимало не опасался.
     Убийство с целью ограбления, случайное, безымянное и бессмысленное, исключалось: во-первых, из дома ничего не пропало; во-вторых, бывший посол спокойно сидел за своим столом, когда первая пуля, выпущенная с близкого расстояния, разворотила ему лицо.
     Либо он сам открыл дверь посетителю, либо у того был ключ от квартиры, хотя Жакетта и утверждала, что существовало лишь два ключа: у нее и у графа.
     Мегрэ, без конца прокручивая в голове эти запутанные обстоятельства, зашел в бар, заказал кружку пива и заперся в телефонной кабинке.
     - Это вы, Мере? Опись вещей у вас под рукой? Поглядите, не значится ли там ключ... Да, да, от входной двери... Что?.. Значится?.. Где его обнаружили?.. В кармане брюк?.. Спасибо... Есть ли новости? Нет. На Набережную я вернусь попозже. Если захотите связаться со мной, позвоните Жанвье, он остается на улице Сен-Доминик...
     В кармане убитого обнаружили один из двух ключей, а второй был у Жакетты, поскольку утром, когда Мегрэ и человек из министерства иностранных дел прошли на первый этаж, она открыла им дверь.
     Без мотива не убивают. Что же остается, если исключить кражу? Убийство по страсти - среди стариков? Корысть?
     Нотариус подтвердил, что Жакетта Ларрье получала весьма порядочную пожизненную ренту.
     К племяннику отходил дом и львиная доля состояния.
     Что касается Изабель, то было трудно вообразить, что, едва похоронив мужа, она осмелится...
     Нет! Ни одно из объяснений Мегрэ не устраивало, а на набережной Орсе категорически отметали какой бы то ни было политический мотив.
     - Улица Помп! - бросил он водителю желтого такси.
     - Понял, господин комиссар.
     Мегрэ давно перестал гордиться тем, что его узнают.
     Консьержка отправила его на шестой этаж, где маленькая темноволосая женщина, довольно хорошенькая, сперва немного приоткрыла дверь, а затем пропустила Мегрэ в квартиру, залитую солнцем.
     - Извините за беспорядок... Я шью дочери платье...
     Узкие брючки из черного шелка тесно обтягивали крутые бедра.
     - Не сомневаюсь, что вы пришли из-за дядюшки, но понятия не имею, чего вы ждете от меня.
     - Ваши дочери дома?
     - Старшая - в Англии, изучает язык и живет в английской семье. Младшая на работе. Платье я шью для нее. - И она показала на стол, где лежала легкая пестрая ткань, из которой кроилось платье. - Полагаю, вы встречались с моим мужем?
     - Да.
     - И как он отнесся к происшедшему?
     - Вы уже давно не видались?
     - Около трех лет.
     - А с графом де Сент-Илером?
     - В последний раз он заходил сюда перед Рождеством. Принес девочкам подарки. Никогда об этом не забывал. Даже когда он служил за границей, а они были еще крошками, граф всегда присылал что-нибудь на Рождество. Поэтому у нас есть куклы из всех стран мира. До сих пор хранятся в их комнате: сами можете посмотреть.
     Ей было не более сорока, и она еще была очень привлекательна.
     - Это правда, что пишут в газетах? Его убили?
     - Расскажите мне о вашем муже.
     Лицо ее внезапно потускнело.
     - Что вы хотите узнать?
     - Вы вышли за него по любви? Если не ошибаюсь, он намного старше вас.
     - Всего лишь на десять лет. Но он никогда не выглядел молодым.
     - Вы любили его?
     - Сама не знаю. Я жила с отцом - озлобленным, сварливым человеком. Он считал себя великим непризнанным художником и страдал оттого, что вынужден был зарабатывать себе на жизнь, реставрируя картины.
     Я же работала в одном магазине на Бульварах. Встретила Алена. Вам налить чего-нибудь выпить?
     - Спасибо, я только что пил пиво. Продолжайте...
     - Наверное, меня привлек его таинственный вид.
     Он был не такой, как все, не любил болтать, но то, что он говорил, было всегда интересно. Мы поженились, и сразу же родилась дочь...
     - Вы жили на улице Жакоб?
     - Да. Мне нравилась улица, нравилась наша маленькая квартирка на втором этаже. В то время граф де Сент-Илер еще был послом, в Вашингтоне, если не ошибаюсь. После отставки он пришел проведать нас, затем пригласил к себе, на улицу Сен-Доминик. Он произвел на меня сильное впечатление.
     - Как он относился к вашему мужу?
     - Не знаю, что и сказать. Этот человек был любезен со всеми без исключения. Казалось, он удивился, что я стала женой его племянника.
     - Почему?
     - Лишь некоторое время спустя я, кажется, поняла, да и то до сих пор не уверена. Он знал Алена лучше, чем можно предположить, во всяком случае, лучше, чем я в те годы... - Она осеклась, будто сболтнула лишнее. - Я не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто я говорю так с досады, из-за того, что мы с мужем разошлись. Кроме того, ведь это я его бросила.
     - Он не пытался удержать вас?
     В этой квартире мебель была современная, на стенах - светлые обои; через неплотно прикрытую дверь виднелась белая кухонька, где царил безупречный порядок. С улицы раздавались привычные звуки, тянуло свежестью из располагавшегося неподалеку Булонского леса.
     - Полагаю, вы не подозреваете Алена?
     - Откровенно говоря, я пока не подозреваю никого, но не исключаю ни единой гипотезы.
     - Уверена, это - ложный след. По моему мнению, Ален - несчастный человек, который никогда не мог приспособиться к жизни и теперь уже никогда и не сможет. Не удивительно ли, что, оставляя злобного, сварливого отца, я вышла замуж за человека еще более злобного и сварливого? Но я убедилась в этом не сразу. В общем, я ни разу не видела его довольным и теперь тщетно стараюсь припомнить, улыбался ли он хоть когда-нибудь.
     Ему внушает тревогу решительно все: его здоровье; его дела; то, что могут о нем подумать люди; мнение соседей и клиентов...
     Ему кажется, будто все вокруг настроены против него.
     Это трудно объяснить. Не смейтесь, пожалуйста, над тем, что я вам сейчас расскажу. Когда я жила с ним, мне казалось, будто я с утра до ночи слышу ход его мысли, раздражающий, как тиканье будильника. Он молча расхаживал взад и вперед и вдруг взглядывал на меня - но на самом деле взгляд этот был направлен в глубину его собственной души, и невозможно было понять, что в ней творится. Он все такой же бледный?
     - Да, бледный.
     - Он таким был, когда я встретила его; оставался таким в деревне, на море. Лицо бледное, будто набеленное...
     Ничто не выходило на поверхность. Достучаться до него было невозможно... Долгие годы мы спали в одной постели, но иногда, просыпаясь, я чувствовала, что передо мной совершенно чужой человек. Он был жесток... - Тут она попыталась взять назад случайно вырвавшееся слово. - Возможно, я преувеличиваю. Он считал себя справедливым и старался поступать по справедливости любой ценой. Это была какая-то мания. Он был справедлив в мелочах: потому-то я и заговорила о жестокости. Более всего это проявилось, когда родились дети. Он смотрел на них так же, как на меня и на всех прочих: холодно и трезво. Если девочки совершали какую-то глупость, я старалась защитить их.
     "В их-то годы, Ален..." - "Незачем им привыкать к уверткам".
     Одно из его любимых словечек. Увертки! Плутовство! Нечистая совесть!..
     Такую непреклонность он проявлял во всех мелочах повседневной жизни.
     "Почему ты купила рыбу?" Я пыталась объяснить ему. "Я ведь велел тебе купить телятины". - "Когда я пошла за покупками..." А он упрямо твердил: "Если я велел тебе купить телятины, ты не должна была покупать рыбу". - Тут она вновь прервалась. - Я не слишком много говорю? Наверное, все это звучит глупо?
     - Продолжайте.
     - Уже заканчиваю. По прошествии лет я, кажется, поняла, что американцы подразумевают под нравственной жестокостью, и почему там, у них, это может стать основанием для развода. Бывают в школе учителя, которые, не повышая голоса, внушают ужас всему классу.
     Рядом с Аленом мы задыхались - и девочки, и я; было бы, наверное, легче, если бы он уходил куда-нибудь на работу. Но он с утра до вечера торчал внизу, прямо под нами, и десять раз на дню поднимался и своим ледяным взором созерцал, что мы делаем и как себя ведем.
     Я должна была отчитываться перед ним в каждом потраченном франке. Когда я выходила, он требовал, чтобы я по секундам расписывала весь свой путь; допрашивал, с кем я разговаривала по дороге, что говорила я и что отвечали мне...
     - Вы ему изменяли?
     Она не возмутилась. Мегрэ даже показалось, что она вот-вот улыбнется довольной, плотоядной улыбкой, - но она совладала с собой.
     - Почему вы спрашиваете? Вы что-то слышали обо мне?
     - Нет.
     - Пока я жила с ним, меня не в чем было упрекнуть.
     - Почему вы решились бросить его?
     - Я дошла до точки. Говорю вам: я задыхалась и хотела, чтобы дочери выросли в более здоровой атмосфере.
     - И у вас не было более личной причины стремиться вернуть себе свободу?
     - Возможно, была.
     - И дочери об этом знали?
     - Я никогда не скрывала от них, что у меня есть друг, и они меня понимают.
     - Он живет с вами?
     - Нет, мы встречаемся у него. Это вдовец, моих лет; ему так же не повезло с женой, как мне - с мужем. Так что мы оба пытаемся начать все сначала.
     - Он живет по соседству?
     - В нашем же доме, двумя этажами ниже. Он - врач. Будете спускаться, увидите табличку на двери.
     Если когда-нибудь Ален согласится на развод, мы поженимся, но не думаю, что до этого дойдет. Ален - правоверный католик, скорее по традиции, чем по убеждению.
     - Ваш муж прилично зарабатывает на жизнь?
     - По-разному. Когда я оставила его, мы договорились, что он будет посылать скромную сумму на содержание девочек. Несколько месяцев он неукоснительно держал слово. Потом деньги стали приходить с опозданием. И наконец он вовсе перестал платить под тем предлогом, что девочки выросли и в состоянии сами обеспечить себя. Но ведь это не делает его убийцей, правда?
     - Вы знали о связи его дядюшки?
     - Вы имеете в виду Изабель?
     - Известно ли вам, что принц де В. умер в воскресенье утром и сегодня похороны?
     - Да, я читала в газете.
     - Думаете ли вы, что, если бы Сент-Илер был жив, он женился бы на принцессе?
     - Весьма вероятно. Я всегда надеялась, что в один прекрасный день они соединятся. Это было так трогательно: он говорил о ней как об особенном, почти неземном существе - а сам ценил земные радости, пожалуй даже слишком... - На этот раз она не сдержала улыбки. - Однажды, очень давно, уже не помню по какому поводу, я пошла повидать его - и едва отбилась. Он не смутился нимало. По его мнению, все это вполне естественно...
     - Ваш муж об этом узнал?
     Она пожала плечами:
     - Разумеется, нет.
     - Он был ревнив?
     - По-своему. Мы редко бывали близки - вы понимаете, о чем я, - и близость наша была холодной, почти механической. Его бы покоробило не то, что я могла увлечься другим мужчиной, а то, что я совершила ошибку, грех, предательство - поступок, который он считал недостойным. Извините, что я так много наговорила, и все не в его пользу, - но я ему не враг. Вы, наверное, заметили, что я ничуть не оправдываю себя. Мне остается недолго чувствовать себя женщиной - и я пользуюсь отпущенным мне сроком... - У нее были полные губы и блестящие глаза.
     Она сидела заложив ногу за ногу. - Вы и в самом деле ничего не хотите выпить?
     - Благодарю вас. Мне пора идти.
     - Полагаю, все это останется между нами?
     Он улыбнулся и направился к двери; женщина протянула ему пухлую горячую ладошку.
     - Примусь снова за шитье, - прошептала она чуть ли не с сожалением.
     И все же ему удалось вырваться, пусть на мгновение, из узкого кружка старых людей. Выходя из квартиры на улице Помп, он уже не удивлялся виду города, его звукам и запахам.
     Мегрэ тут же нашел такси и поехал на улицу Сен-Доминик. Перед тем как зайти в особняк, он все же выпил кружку пива, от которой отказался у мадам Мазерон; в баре полно было шоферов из министерства и водителей личных машин.
     Репортер так и стоял на своем посту.
     - Видите, я не пытался следить за вами. Может, сами скажете, к кому вы ходили?
     - К нотариусу.
     - Узнали что-нибудь новое?
     - Нет.
     - Все еще никакого следа?
     - Ни малейшего.
     - Вы уверены, что в деле не замешана политика?
     - Вроде нет.
     Полицейский в мундире тоже был на месте. Мегрэ обогнул шахту лифта и позвонил в дверь. Ему открыл Жанвье, без пиджака; Жакетты в кабинете не было.
     - Что ты такое натворил? Ты позволил ей выйти?
     - Нет. Выйти она пыталась после телефонного звонка, заявив, что в доме нечего есть.
     - И где она сейчас?
     - У себя. Отдыхает.
     - Что за телефонный звонок?
     - Через полчаса после того, как вы ушли, зазвонил телефон, и я снял трубку. Это был женский голос, довольно слабый.
     "Кто у телефона?" - спросила дама. Я не стал отвечать, а спросил в свою очередь: "Кто говорит?" - "Пригласите, пожалуйста, мадемуазель Ларрье". - "Кто ее спрашивает?" После недолгого молчания я услышал:
     "Принцесса де В.". Все это время Жакетта смотрела на меня так, будто прекрасно знала, о чем идет речь. "Передаю трубку". Она подошла к телефону и тут же затараторила: "Это я, госпожа принцесса... Да... Я бы хотела туда пойти, но эти господа никуда не отпускают меня...
     Их тут понаехала целая прорва, со всякими аппаратами...
     Меня допрашивали целый день, да и сейчас инспектор слушает, что я говорю..." - Жанвье добавил:
     - Она, казалось, остерегалась меня. Потом уже не произносила ни слова, а только слушала. "Да... Да, госпожа принцесса...
     Да... Понимаю... Сама не знаю... Нет... Да... Я попытаюсь... Да, мне бы тоже этого хотелось... Спасибо, госпожа принцесса..."
     - И что она сказала потом?
     - Ничего. Снова уселась в свое кресло. Молчала с четверть часа, потом проворчала, как бы нехотя: "Неужто вы так и не дадите мне выйти? Даже если в доме не осталось еды и мне придется обходиться без обеда". - "Об этом позаботятся". - "В таком случае я не понимаю, почему мы должны сидеть тут и смотреть друг на друга: пойду лучше отдохну. Это дозволяется?"
     С тех пор она не выходила из своей комнаты. Заперлась там на ключ.
     - Никто не приходил?
     - Нет. Звонили из Американского агентства прессы, из провинциальных газет...
     - Тебе ничего не удалось вытащить из Жакетты?
     - Я задавал ей самые что ни на есть невинные вопросы, надеясь войти к ней в доверие. Но старая карга только посмеялась надо мной: "Молодой человек, стреляного воробья на мякине не проведешь. Если ваш начальник вообразил себе, будто я разоткровенничаюсь перед вами..."
     - С Набережной не звонили?
     - Нет. Только судебный следователь.
     - Хочет видеть меня?
     - Просил, чтобы вы связались с ним, если у вас есть новости. К нему приходил Ален Мазерон.
     - И ты до сих пор молчал?
     - Приберегал напоследок. Племянник ходил жаловаться, что вы прочли без разрешения личную переписку Сент-Илера. Он, как душеприказчик, требует, чтобы квартиру опечатали до оглашения завещания.
     - И что ему сказал судебный следователь?
     - Велел обратиться к вам.
     - Но Мазерон не возвращался?
     - Нет. Но может быть, он еще в пути: это сообщение я получил совсем недавно. Думаете, он придет?
     Мегрэ постоял в нерешительности, наконец взял телефонную книгу, нашел нужное место, затем, не садясь, с серьезным, скучающим видом набрал номер:
     - Алло! Я бы хотел поговорить с принцессой де В.
     Комиссар Мегрэ из уголовной полиции... Да, я подожду...
     В комнате установилась какая-то особая тишина.
     Жанвье глядел на начальника, затаив дыхание. Прошло несколько минут.
     - Я слушаю... Спасибо... Алло! Да, мадам, это комиссар Мегрэ. - Голос его звучал как-то необычно: он испытывал то же волнение, что и в детстве, когда обращался к графине де Сен-Фиакр. - Я подумал, что вы не откажетесь встретиться со мной, хотя бы затем, чтобы узнать подробности... Да... Да... Когда вам будет угодно... Значит, я прибуду на улицу Варенн через час...
     Двое полицейских молча переглянулись. Мегрэ вздохнул.
     - Тебе лучше остаться здесь, Жанвье, - сказал он наконец. - Позвони Люка, чтобы он к тебе кого-нибудь прислал, лучше всего Лапуэнта. Пускай старуха выходит, когда захочет; один из вас проследит за ней.
     У него в запасе оставался час. Чтобы успокоиться, он зашел в библиотеку и вытащил из-за зеленой ширмы пачку писем.
     "Я вас видела вчера в Лонгшампе; вы были в пиджаке, а вам известно, как мне это нравится. С вами под руку шла рыжая красавица, которая..."

Глава 5

     Мегрэ не ожидал встретить в этом доме стойкий запах похорон, как это бывает в домах простых людей или даже добрых буржуа, где отдает свечами и хризантемами, где у вдовы красные глаза, а родственники, приехавшие издалека, в глубоком трауре, едят и пьют в свое удовольствие. Комиссар провел свое детство в деревне, и поэтому запах хорошего спиртного всегда ассоциировался у него со смертью и поминками.
     "Выпей-ка это, Катрин, - уговаривали вдову перед тем, как направляться в церковь и на кладбище. - Тебе нужно собраться с силами".
     И она пила, заливаясь слезами. Мужчины подкреплялись в таверне, а потом и дома.
     Если утром траурный покров, расшитый серебряными слезками, и украшал парадную дверь, его давно уже сняли - обширный двор, наполовину погруженный в тень, наполовину залитый солнцем, приобрел свой обычный вид: шофер в униформе мыл длинный черный автомобиль, а еще три, один из которых - очень дорогой, спортивный, с желтым верхом, - дожидались своей очереди.
     Здесь было так же просторно, как на Елисейских полях, и Мегрэ вспомнил, что в особняке В. часто происходят балы и благотворительные базары.
     Поднявшись по ступеням, он толкнул стеклянную Дверь и оказался в холле, отделанном мрамором. Двустворчатые двери, распахнутые и слева и справа, позволяли видеть анфилады парадных комнат, где какие-то редкие вещи, несомненно старинные монеты и табакерки, о которых он столько слышал, были выставлены в витринах, точно в музее.
     Должен ли он войти в одну из этих дверей и по широкой, с двумя пролетами лестнице подняться на второй этаж? Он стоял в нерешительности, когда дворецкий, возникший Бог знает откуда, бесшумно подошел к нему, взял у него из рук шляпу и тихо проговорил, не спрашивая имени гостя:
     - Сюда.
     Мегрэ проследовал за своим провожатым по лестнице, на втором этаже пересек еще какой-то салон, затем очень длинную залу, - по всей вероятности, картинную галерею.
     Его не заставили ждать. Слуга открыл дверь и произнес приглушенным голосом:
     - Комиссар Мегрэ.
     Будуар, куда его ввели, выходил не во двор, а в сад, и ветви деревьев, где щебетали птицы, едва не касались раскрытых окон.
     Какая-то фигура поднялась с кресла, и Мегрэ не сразу понял, что это и есть женщина, к которой он пришел: принцесса Изабель. Он не сумел скрыть изумления, потому что принцесса, подойдя к нему, сказала:
     - Вы представляли меня по-другому, не правда ли?
     Он молча стоял перед ней, не осмеливаясь сказать "да". Во-первых, хотя она и была в черном, костюм ее не создавал впечатления траурного: трудно объяснить почему. Глаза ее вовсе не были красными. Она не казалась убитой горем.
     Она была меньше ростом, чем представлялось по фотографиям, но, в отличие, скажем, от Жакетты, годы не иссушили ее. У Мегрэ не было времени проанализировать свои впечатления. Это он сделает позже