лжен  был  обратиться  в
полицию и потребовать защиты. Лучше признаться во всем, чем жить в  этом
кошмаре... Да и что в конце концов ему грозило?  Штраф?  Кратковременное
заключение?  Вряд  ли!  Ведь  основное   преступление   совершилось   на
территории Соединенных Штатов... Мишу чувствует, что Ле-Поммерэ сдает.
   На его совести - ранение Мостагэна, он решает любой  ценой  выйти  из
положения  и  не  останавливается  перед  отравлением   Ле-Поммерэ.   Он
надеется, что заподозрят Эмму... Ведь напитки подавала она!..
   Мне хочется более подробно поговорить о страхе, потому  что  страх  -
пружина этого дела. Мишу страшно. И  Мишу  хочет  победить  свой  страх,
пожалуй, не меньше, чем он хочет победить своего  противника.  Он  знает
Леона Ле-Гэрека, знает, что тот не даст так просто засадить  себя.  Мишу
надеется на пулю какого-нибудь нетерпеливого жандарма или  перепуганного
горожанина.
   Доктор не выходит из гостиницы. Я  нарочно  привожу  туда  смертельно
раненного пса... Мне нужно знать, придет ли за ним Ле-Гэрек, и  Ле-Гэрек
приходит... С тех пор пса никто не видел; вероятно, он подох...
   В горле Леона что-то булькнуло.
   - Да. Он сдох.
   - И вы похоронили его?
   - На мысе Кабелу. Я поставил над ним крестик из еловых ветвей...
   - Ле-Гэрека находит полиция. Он вырывается и бежит, потому что твердо
решил вынудить Мишу к активным действиям. Он сам сказал нам об этом:  он
хочет увидеть их в тюрьме... Вы понимаете, что я должен был предупредить
новую трагедию. Я арестовываю Мишу, заверяя его, что это  делается  ради
его же безопасности. И это не ложь. Но в то же время я хочу помешать ему
совершить  новые  преступления.  Он  дошел  до  точки,  чувствует   себя
затравленным и способен на все.  Это,  впрочем,  не  мешает  ему  играть
комедию  и  рассказывать  мне  о  своем  слабом  здоровье.  Он  пытается
объяснить свой мерзкий страх мистическими причинами, каким-то  давнишним
предсказанием, которое он выдумал от начала до конца, а мечтает  о  том,
что перепуганные горожане набросятся на его врага и прикончат его.
   Доктор достаточно умен, чтобы понять: было бы  логично  предположить,
что все происшедшее имеет какое-то отношение к нему.  И  здесь,  в  этой
камере, он ломает голову, придумывая, как отвести от себя подозрения.  А
если новое преступление совершится, когда он под замком,  не  явится  ли
это превосходным алиби?.. Его навещает мать, которая  все  знает  -  Она
должна спасти его, но сделать это так, чтобы ее  не  застигли  на  месте
преступления и далее не заподозрили. Поэтому  она  обедает  у  мэра,  ее
отвозят домой на машине. Затем в доме  зажигается  лампа  и  горит  весь
вечер... Она пешком возвращается в город. Кажется, ночью  все  спят?  Но
нет. В  кафе  "Адмирал"  еще  сидят  запоздалые  посетители.  Достаточно
спрятаться и подождать,  пока  кто-нибудь  выйдет.  А  чтобы  жертва  не
убежала - стрелять надо в ногу.
   Это бессмысленное  преступление  было  бы  весьма  тяжким  обвинением
против Мишу, даже если бы у нас не было других.  Когда  я  утром  пришел
сюда, Мишу с нетерпением ждал известий. Он не знал, что Гойяр  арестован
в Париже, что в момент выстрела, которым  был  ранен  таможенник,  я  не
спускал глаз  с  Ле-Гэрека...  Ибо  Ле-Гэрек,  преследуемый  полицией  и
жандармерией, решил укрыться в пустом доме, чтобы быть поближе к Мишу.
   Он спит на полу, и Эмма замечает его из окна. Ночью  она  приходит  к
нему и клянется в своей невиновности... Она рыдает и валяется у  него  в
ногах.
   Он видит ее впервые за много лет и впервые за много лет  слышит  звук
ее голоса... Он понимает, что она другая, совсем не та, что прежде... Но
ведь и сам он пережил немало... Сердце его смягчается. Он грубо  хватает
ее, точно хочет убить, и... целует.  Он  простил,  он  уже  не  одинокий
человек, одержимый навязчивой мыслью. Увидев слезы Эммы, он  понял,  что
счастье возможно и жизнь можно начать сначала... и они  бегут  вдвоем  в
ночь и неизвестность, без гроша в кармане. Им все равно куда ехать.  Они
оставляют доктора Мишу на съедение страху. Они  хотят  попытать  счастья
где-нибудь в другом месте...
   Комиссар Мегрэ медленно набил трубку и обвел взглядом всех сидящих  в
камере.
   - Вы извините меня, господин  мэр,  что  я  не  держал  вас  в  курсе
следствия... Когда я приехал сюда, мне было ясно, что драма  еще  только
начинается. Чтобы обнаружить  ее  тайные  пружины,  надо  было  дать  ей
развернуться, по возможности избегая жертв. Ле-Поммерэ умер, отравленный
своим сообщником, но это ничего не изменило: он непременно - я в этом не
сомневаюсь, поскольку достаточно изучил его, - непременно покончил бы  с
собой при аресте... Затем таможенник был ранен в ногу. Рана  пустяковая,
через неделю он забудет о ней.  Но  я  могу  подписать  ордер  на  арест
доктора  Эрнеста  Мишу  за  покушение  на  убийство  мосье  Мостагэна  и
нанесение ему  ранений,  а  также  за  предумышленное  отравление  мосье
Ле-Поммерэ, являвшегося его другом. А вот второй  ордер,  на  имя  мадам
Мишу. Она обвиняется в нападении на таможенника и нанесении ему ран. Что
же касается Жана  Гойяра,  он  же  Сервьер,  то  ему  вменяется  в  вину
оскорбление властей комедией, которую он пытался разыграть.
   Теперь настала очередь комического инцидента.  Толстенький  журналист
глубоко и блаженно вздохнул. У него хватило наглости пробормотать:
   - В таком случае, я полагаю, меня оставят  на  свободе?..  Могу  дать
подписку о невыезде и внести залог в пятьдесят тысяч франков...
   -  Это  будет  решать  прокуратура,  мосье  Гойяр.   Мадам   Мишу   в
полуобморочном состоянии откинулась на спинку  стула,  зато  сын  ее  не
утратил хладнокровия.
   - Вы ничего не имеете добавить? - спросил его Мегрэ.
   - Извините! Я буду отвечать только в присутствии своего адвоката... И
буду настаивать на незаконности этой очной ставки!..
   Доктор вытягивал свою длинную, как у  тощего  петуха,  желтую  шею  с
торчащим кадыком. Его нос казался еще более кривым, чем  обычно.  В  его
руках по-прежнему была зажата записная книжка.
   - А что делать с ними?.. - вставая, прошептал мэр и указал глазами на
Эмму и Ле-Гэрека.
   -  Против  них  нет  решительно  никаких  обвинений.  Леон   Ле-Гэрек
признался, что хотел вынудить доктора Мишу стрелять в себя. Он попадался
ему на глаза - и только. Нет статьи, по которой можно было  бы  привлечь
его за это к ответственности...
   -  А  если  привлечь  за  бродяжничество?  -   вмешался   жандармский
лейтенант.
   Комиссар Мегрэ так выразительно пожал плечами, что жандарм покраснел.
   Час завтрака давно наступил, но на  улице  все  еще  теснилась  толпа
любопытных, и мэр предложил комиссару свою машину, занавески  в  которой
задергивались почти герметически.
   Первыми в машину сели Эмма и Ле-Гэрек. За ними  -  Мегрэ.  Он  уселся
рядом с  Эммой  на  заднем  сиденье,  а  моряк  кое-как  пристроился  на
откидном.
   На полной скорости машина промчалась по улицам, заполненным толпой, и
выехала на шocce, ведущее к Кемперу. Ле-Гэрек смущенно спросил, не глядя
на комиссара:
   - Зачем вы это сказали?
   - Что?
   - Будто перно отравили вы...
   Эмма была бледна, как бумага. Она сидела выпрямившись, словно боялась
откинуться на подушки. Вероятно, в лимузине она ехала впервые в жизни.
   - Ерунда!.. - проворчал Мегрэ и крепче сжал зубами  чубук  трубки.  И
тогда Эмма в отчаянии крикнула:
   - Клянусь вам, господин комиссар, я сама не знала, что я делаю!..
   Мишу заставил меня написать записку... А потом я узнала пса...  Утром
в воскресенье  я  издалека  увидела  Леона  и  все  поняла...  Я  хотела
заговорить с ним, но он прошел мимо, даже не взглянув на меня, и  плюнул
в мою сторону... И я решила отомстить за него... Я хотела... Я  сама  не
знаю, чего я хотела, я была как безумная... Я знала, что они хотят убить
Леона... А я его любила по-прежнему и целыми днями  думала,  как  бы  им
помешать. Днем, во время завтрака, я сбегала  на  виллу  доктора,  чтобы
взять там яд... Я не знала, какой мне выбрать. Он не раз  показывал  мне
пузырьки и говорил, что этим количеством можно отравить весь Конкарнр...
   Но я клянусь, что вам бы я не дала пить...  По  крайней  мере,  я  не
думала, что...
   Она рыдала. Леон неуклюже гладил колени Эммы, успокаивая ее.
   - Никогда, никогда в жизни я не смогу отблагодарить вас, комиссар!  -
захлебываясь в рыданиях, кричала она. - Вы спасли нас обоих, вы... вы...
вы сотворили чудо!.. Я прямо не знаю...
   Мегрэ молча переводил взгляд с лица мужчины на лицо женщины.
   Рассеченная губа Ле-Гэрека, его коротко остриженные  волосы  -  облик
зверя,  стремящегося  стать  человеком...  И  бледная  Эмма,  увядшая  в
стеклянном аквариуме кафе "Адмирал"...
   - Что вы теперь собираетесь делать?
   -  Мы  еще  не  решили...  Уедем  куда-нибудь  подальше...  Не  беда,
прокормился же я в нью-йоркских доках!.. Возможно, удастся устроиться  в
Гавре...
   - Кстати, ваши одиннадцать франков вам не вернули? Леон  покраснел  и
не ответил.
   - А сколько стоит билет до Гавра?
   - Не надо, комиссар!.. Мы и так не знаем, как нам вас... Нет, нет!
   Машина бежала мимо маленькой железнодорожной станции. Мегрэ  постучал
в стекло, отделяющее шофера от пассажиров, и  вытащил  два  стофранковых
билета.
   - Вот, возьмите... Я внесу их в расходы по делу...
   Комиссар почти вытолкнул Ле-Гэрека  и  Эмму  из  машины  и  захлопнул
дверцу, пока они пытались найти слова благодарности.
   - В Конкарно... Только побыстрее!..
   Теперь комиссар Мегрэ остался один, он несколько раз недоуменно пожал
плечами, как человек, испытывающий очень сильное желание посмеяться  над
самим собой.
 
*** 
 
   Процесс длился целый год. И на протяжении этого года доктор  Мишу  не
менее пяти раз в  неделю  являлся  к  следователю  со  своим  неизменным
сафьяновым портфелем, набитым документами.
   После каждого  допроса  обязательно  следовал  новый  поток  жалоб  и
протестов. Каждый документ досье подвергался сомнению и  служил  поводом
для научных дискуссий и расследований.
   Доктор Мишу похудел и осунулся еще больше, стал  еще  желтее.  Но  не
сдавался.
   - Разрешите человеку, которому осталось жить только три месяца.
   Эта  фраза  стала  его  любимой.  Доктор  защищался  с   удивительным
упорством.  Он  пускался  в  коварные  маневры,   проявлял   неожиданную
находчивость. Ему удалось  найти  адвоката,  еще  более  язвительного  и
желчного, чем он сам, который с успехом заменял его во время процесса.
   Суд  присяжных  департамента  Финистер  приговорил  доктора  Мишу   к
двадцати годам каторжных работ. Еще  шесть  месяцев  доктор  ждал,  пока
рассматривалось дело, посланное на кассацию.
   В прошлом месяце во всех газетах появилась фотография: доктор  Эрнест
Мишу, все такой же худой и унылый, в арестантской  шапочке,  поднимается
по трапу на корабль в гавани Иль-де-Франс. Это -  "Мартиньера",  которая
отвезет в Кайенну сто восемьдесят преступников, приговоренных к каторге.
   За спиной  у  доктора  вещевой  мешок,  а  нос  кажется  окончательно
свернутым в сторону.
   Мадам Мишу проживает в Париже. Она давно отбыла трехмесячное тюремное
заключение и деятельно интригует в  политических  кругах.  Она  пытается
добиться пересмотра приговора, вынесенного ее сыну.
   Ей удалось привлечь на свою сторону редакции двух газет.
   Леон Ле-Гэрек на шхуне "Франсетта" ловит сельдь в  Северном  море,  а
его жена ожидает ребенка.
   1931 г.



   Жорж СИМЕНОН 
   КАБАЧОК НЬЮ-ФАУНДЛЕНДЦЕВ 
 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
1. Пожиратель стекла 
 
   "Это лучший паренек во всей нашей округе,  а  его  мама,  у  которой,
кроме него, никого нет, наверное, умрет с горя, если  его  посадят.  Все
здесь у нас, в том числе и я, уверены, что он невиновен. Я говорил о нем
с моряками, и они думают, что его осудят, потому что  судейские  никогда
ничего не смыслили в морских делах.
   Сделай все возможное, как для самого себя... Я узнал из газет, что ты
стал важной персоной в уголовной полиции и..."
   Это было утром, в июне. Г-жа  Мегрэ  в  своей  квартире  на  бульваре
Ришар-Ленуар, где все окна были раскрыты настежь,  заканчивала  набивать
вещами большие дорожные корзины, а  Мегрэ,  в  рубашке  без  воротничка,
вполголоса читал письма.
   - Это от кого?
   - От Жориссана. Мы с ним вместе ходили в школу. Он  стал  учителем  в
Кемпере. Скажи-ка, ты очень настаиваешь, чтобы мы  провели  нашу  неделю
отпуска в Эльзасе?
   Вопрос был для нее неожиданным: вот уже двадцать  лет  они  неизменно
проводили отпуск у родных, в деревне на востоке Франции - А может  быть,
лучше поедем к морю? - И он вполголоса перечитал отрывки из письма:
   - "...тебе легче, чем мне, получить точные сведения.
   Короче говоря, Пьер Ле  Кленш,  молодой  человек  двадцати  лет,  мой
бывший ученик, три месяца назад сел  на  борт  "Океана"  -  траулера  из
Фекана, который ходит ловить треску  у  Ньюфаундленда.  Позавчера  судно
возвратилось в порт. Через несколько часов в гавани нашли тело капитана,
и  все  признаки  указывают  на  преступление.  И  вот  Пьер  Ле   Кленш
арестован..." Мы можем отдохнуть в Фекане не хуже, чем где-либо  еще,  -
без энтузиазма сказал Мегрэ.
   Последовало сопротивление.
   - Что я там буду делать?
   В Эльзасе г-жа Мегрэ жила у родных, помогала им заготавливать на зиму
варенье и сливовую настойку Мысль, что ей придется жить в  гостинице  на
берегу моря, в обществе парижан, пугала ее.
   Спор кончился тем, что она решила взять с собой шитье и вязанье.
   - Только не настаивай, чтобы я принимала ванны! Договоримся  об  этом
сейчас.
   К пяти часам они прибыли в гостиницу "Взморье". Г-жа Мегрэ  сразу  же
переставила все в комнате по своему вкусу. Потом они пошли обедать.
   А сейчас Мегрэ один, без жены, входил в дверь портового кафе "Кабачок
ньюфаундлендцев". Сквозь стеклянную дверь  был  виден  траулер  "Океан",
пришвартованный к набережной, где стояла вереница вагонеток.  К  снастям
были подвешены ацетиленовые лампы, в их  резком  свете  суетились  люди,
разгружавшие  треску;  они  передавали  рыбу  из  рук  в  руки  и  после
взвешивания сваливали в вагонетки.
   Их было десять, мужчин и  женщин,  грязных,  оборванных,  пропитанных
солью. А возле весов чистенький  молодой  человек  в  сдвинутом  на  ухо
канотье, с блокнотом в руке записывал вес.
   Возле судна стоял тошнотворный запах,  который,  проникая  в  бистро,
из-за жары становился еще более нестерпимым.
   Мегрэ устроился на свободной банкетке в углу. Шум и оживление в  кафе
были в разгаре.  Тут  находились  только  моряки.  Одни  стояли,  другие
сидели, поставив рюмки перед собой на мраморные доски столиков.
   - Что вам подать?
   - Кружку пива.
   Рядом с официанткой появился хозяин.
   - А знаете, у меня есть специальная комната для туристов.  Здесь  так
шумят... - И тут же добавил:
   - Впрочем, людей можно понять: после трех месяцев в море...
   - Это экипаж "Океана"?
   - В основном. Другие суда  еще  не  вернулись.  Да  вы  не  обращайте
внимания. Здесь есть парни, которые вот уже три дня пьяны в стельку...
   Значит, остаетесь здесь? Бьюсь об заклад: вы художник. Они нет-нет да
приезжают сюда на этюды. Вот посмотрите. Один даже написал мой  портрет"
вон над стойкой.
   Но  Мэгрэ  не  обращал  внимания   на   его   болтовню,   и   хозяин,
обескураженный, отошел в конце концов от столика.
   - Бронзовую монетку в два су! У кого есть  бронзовая  монетка  в  два
су?
   - кричал какой-то моряк; судя по росту и телосложению,  ему  было  на
взгляд лет  шестнадцать,  но  лицо  его  выглядело  старым  -  черты  не
правильные, щеки покрыты минимум трехдневной щетиной. Глаза его блестели
- он был пьян.
   Ему дали монетку. Он согнул ее вдвое, сжав пальцами, потом  всунул  в
рот и раздробил зубами.
   - Ну, кто попробует?
   Матрос чувствовал себя в центре внимания и готов был на  что  угодно,
лишь бы удержать этот интерес к его персоне.
   Когда монетку взял толстый механик, матрос вмешался:
   - Погоди! Вот что еще можно  сделать.  -  Малыш  Луи  схватил  пустой
стакан, впился в него зубами и стал жевать стекло с выражением истинного
гурмана. - Эй, вы! Вы тоже сумеете, если захотите... Налей-ка  мне  еще,
Леон!
   Паясничая, он глядел по сторонам. И вдруг увидел Мегрэ. На  мгновение
растерялся, нахмурил брови. Потом двинулся вперед, но оказался настолько
пьян, что ему пришлось ухватиться за столик.
   - Это ради меня он сюда явился? - нагло спросил матрос.
   - Потише, Малыш Луи!
   - И все из-за фокуса с бумажником? Скажите на милость! А  вы  еще  не
хотели верить, когда я сейчас рассказывал,  что  со  мной  произошло  на
улице Лапп. Ну так вот, высокопоставленный шпик явился  сюда  ради  моей
персоны... Разрешите выпить еще рюмку?
   Теперь все смотрели на Мегрэ.
   - Садись сюда, Малыш Луи! Не валяй дурака. А тот паясничал:
   -  Поставишь  мне  стаканчик?  Нет?  Быть  не  может!   Позвольте-ка,
приятели! Господин  комиссар  платит  за  меня?..  Подлей-ка  еще  своей
сивухи, Леон!
   - Ты был на борту "Океана"? Малыш Луи сразу помрачнел.  Казалось,  он
моментально протрезвел. Отступил назад, сел на табуретку.
   - Ну и что?
   - Ничего. Твое здоровье. И давно ты уже пьян?
   - Четвертый день гуляем. С тех пор как пришвартовались. Я отдал  свои
деньги Леону. Девятьсот с чем-то франков. Пока все не просажу...  Ну-ка,
Леон, сколько там у меня еще осталось, старый жулик?
   - Франков пятьдесят... До утра не дотянешь. Ну, разве это не  ужасно,
господин комиссар? Назавтра у него не останется  ломаного  гроша,  и  он
вынужден будет наняться трюмным матросом на любое судно.  И  так  каждый
раз! Заметьте, я вовсе не толкаю его на разгул. Напротив!
   - Заткнись.
   Все притихли.  Разговаривали  теперь  вполголоса,  время  от  времени
поглядывая на комиссара.
   - Они все с "Океана"?
   - Все, кроме толстяка  в  фуражке  -  он  лоцман,  да  еще  рыжего  -
корабельного плотника.
   - Расскажи, что произошло.
   - Мне нечего рассказывать.
   - Послушай, Малыш Луи! Не забывай про случай с бумажником,  когда  ты
жрал стекло не площади Бастилии.
   - На эти воспоминания у меня уйдет не больше трех месяцев,  а  я  как
раз  нуждаюсь  в  отдыхе.  Если  не  возражаете,  можем  сейчас   же   и
отправиться.
   - Ты стоял у машин?
   - Естественно! Как всегда. Я был помощником кочегара.
   - Часто видел капитана?
   - Может быть, раза два.
   - А радиста?
   - Не знаю.
   - Леон, налей-ка нам.
   - Будь я даже мертвецки пьян, все равно не скажу  того,  что  мог  бы
сказать. Но коль на  то  пошло,  можете  угостить  ребят.  После  такого
сволочного рейса!..
   Какой-то матрос лет двадцати подошел  к  ним  и  со  злостью  потянул
Малыша Луи за рукав. Оба заговорили по-бретонски.
   - Что он говорит?
   - Что мне пора идти спать.
   - Это твой друг?
   Малыш Луи пожал плечами, а когда его товарищ начал  было  отнимать  у
него стопку, вызывающе залпом осушил ее.
   У бретонца были густые брови и курчавая шевелюра.
   - Садись с нами, - сказал Мегрэ.
   Но матрос, ничего не ответив, отошел и, усевшись  за  другой  столик,
устремил на них тяжелый взгляд.
   Атмосфера стала напряженной, все смолкли. Слышно было, как в соседнем
зале, более светлом и чистом, стучат костяшками домино туристы.
   - Много трески взяли? - спросил Мегрэ,  который  добивался  своего  с
неотступностью сверлильного станка.
   - Одну дрянь! Наполовину сгнила по дороге.
   - Почему?
   - Недосолили. А может быть, наоборот, переложили соли. Дрянь,  что  и
говорить. Для нового рейса на следующей  неделе  не  наберется  и  трети
команды.
   - "Океан" снова уходит?
   -   Черт   побери,   иначе   зачем   машины?   Парусники    совершают
один-единственный рейс с февраля по сентябрь. Ну а траулеры могут за это
время дважды сходить на лов.
   - Снова уйдешь в море?
   Малыш Луи сплюнул на пол, пожал плечами.