Меня охватило глубокое отчаяние, и я не знал, как поступить...
     Месяца три тому назад я даже решился обратиться к адвокату... Многого я ему не рассказал, как вам: мне показалось, что он слушал мою историю без всякого интереса, и я его раздражал.
     "В конце концов, что вы сами-то хотите," - спросил он меня.
     "Трудно сказать."
     "Вы желаете развестись с женой?" - продолжал допытываться адвокат.
     "Сам не знаю... Мне лишь хочется, чтобы дочь осталась со мной".
     "Вы можете доказать, что жена изменяет вам?"
     "Но я же говорил вам, что каждую ночь сплю на раскладушке, они оба - в нашей спальне"...
     "Этот факт должен засвидетельствовать комиссар полиции вашего района... На каких условиях вы вступили в брак?"
     - И адвокат разъяснил мне, что, поскольку мы не подписали брачный контракт, то все нажитое нами является общим. Это означает, что моя мастерская, мой дом, мебель, все, принадлежащее мне, включая и носильную одежду, принадлежит моей жене в равной степени, как и мне...
     "А моя дочь? - упорно допытывался я у адвоката. - Мне ее оставят?"
     "Это будет зависеть от конкретных обстоятельств. Если вы докажете аморальное поведение своей супруги, и если судья..."
     Планшон сжал зубы. Немного помолчав, он продолжил свой рассказ:
     - Адвокат заявил мне и еще одну вещь... До визита к нему я пропустил для храбрости несколько рюмок... Он это сразу же учуял: я догадался об этом по тому, как он со мной разговаривал: "Судья решит, кто из вас двоих в состоянии создать лучшие условия для жизни ребенка..." Ту же мысль высказала мне и жена. "Почему ты не уходишь? - спрашивала она не раз. У тебя что, совсем нет собственного достоинства? Разве не понимаешь, что ты здесь лишний?" Я упрямо ей отвечал: "Свою дочь я не могу оставить..." - "А разве она не моя? Думаешь, я отдам ее такому пьянице, как ты?"
     - Я не пьяница, господин комиссар, - возбужденно убеждал Планшон. - Умоляю, поверьте мне, это только видимость. Раньше я никогда не пил, даже и рюмки не пропускал. Но что мне оставалось делать, когда я вынужден был слоняться по улицам вечерами напролет? Я, естественно, заходил в какой-нибудь бар, устраивался за стойкой, чтобы хоть как-то ощущать вокруг себя людей, слышать их голоса, беседы... Я выпивал одну-две рюмки и начинал размышлять... Чтобы совсем забыться, заказывал еще рюмку, потом другую... Я пытался взять себя в руки и прекратить пить, но чувствовал себя настолько плохо, что однажды чуть не бросился в Сену... Не сделал этого только из-за Изабеллы... Она не должна оставаться с ними... Лишь только представлю себе, что однажды она назовет его папой...
     Планшон плакал и, ничуть не стыдясь этого, вынул носовой платок из кармана, чтобы вытереть слезы. Мегрэ не сводил с него взгляда.
     Разумеется, какие-то отклонения в психике у него имелись. Был ли причиной тому алкоголизм или нет, но чувствовалось, что Планшон чересчур возбуждался и легко впадал в отчаяние.
     Полиция к нему претензий не должна была иметь: ничего преступного он ведь не совершил. Он всего лишь намеревался убить жену и ее любовника, но это были только слова. О своих намерениях он никому вслух не говорил, и поэтому ему нельзя было даже предъявить обвинение в том, что он угрожал жене смертью.
     Если строго придерживаться закона, то комиссар только и мог бы сказать Планшону: "Зачем вы пришли сейчас? Приходите после..."
     То есть после того, как Планшон убьет жену и ее любовника! При этом комиссар добавил бы, не слишком боясь ошибиться: "Если вы изложите свою историю присяжным, как вы мне ее только что рассказали, и если у вас будет хороший адвокат, то, вполне вероятно, суд вас оправдает..."
     Не явился ли сюда Планшон за тем, чтобы комиссар подсказал ему, как поступить в такой ситуации? На какой-то миг в голове Мегрэ мелькнуло подобное подозрение. Он не выносил плачущих мужчин и не верил тем, кто с легкостью изливал свою душу первому встречному, выставляя напоказ чувства, подогретые алкоголем. Это его обычно раздражало.
     Мегрэ до сих пор так и не ужинал, и ему не удалось посмотреть любимую телевизионную передачу. А Планшон, казалось, даже и не собирался уходить. Ему, похоже, пришлась по душе атмосфера в этой теплой квартире.
     Не получится ли с ним, как с той потерявшейся собакой: каждый, проходя мимо, гладит ее, а затем не может от нее отвязаться?
     - Извините меня... - прошептал Планшон, вытирая слезы платком. - Должно быть, я кажусь вам смешным... Но я впервые делюсь своим горем с кем-то...
     У Мегрэ было желание ответить ему:
     - А почему вы выбрали именно меня?
     Потому что о комиссаре много писали газеты, и репортеры создали ему репутацию человечного полицейского, способного все понять.
     - Сколько времени прошло с тех пор, - спросил Мегрэ, - как вы написали первое письмо?
     - Больше двух месяцев... Я написал его в маленьком кафе, что на площади Тертр...
     Тогда пресса часто упоминала имя Мегрэ в связи с преступлением, которое совершил один восемнадцатилетний юнец.
     - Вы написали десяток писем, все их потом порвав? И это приблизительно за неделю...
     - Да... Случалось, я писал по два-три письма за один вечер, а потом на следующий день утром я их рвал...
     - Затем шесть или семь недель подряд по субботам вы приходили на набережную Орфевр...
     По тому, как он являлся в полицейское управление, ожидал в застекленной клетке приемной и исчезал, так и не дождавшись, когда его пригласят в кабинет, он стал такой же легендарной личностью, как и старая хозяйка галантерейной лавки с ее вязаньем. Кто из двоих - Жанвье или Люка - окрестил Планшона "субботним клиентом"?
     И все же за это время Планшон не привел свою угрозу в исполнение.
     Всякий раз он возвращался в дом на улице Толозе, укладывался на раскладушке на ночь, чтобы встать утром первым и, как ни в чем не бывало, отправиться на работу.
     Посетитель был более проницательным, чем он казался поначалу комиссару.
     - Догадываюсь, - негромко произнес он вдруг, - о чем вы только что подумали...
     - О чем же я подумал?
     - Что я смирился с такой ситуацией, которая существует вот уже два года... И что два месяца назад я принял решение убить жену или обоих сразу...
     - Ну и что из этого?
     - А то, что я еще этого не сделал... Признайтесь, что эта мысль пришла вам в голову!.. И вы решили, что у меня просто не хватает смелости...
     Мегрэ покачал головой.
     - Смелость в таком деле не требуется... На убийство может пойти любой дурак...
     - А если нет другого выхода?.. Поставьте себя на мое место... У меня были небольшая малярная мастерская, жена, ребенок... И вот я всего лишился... У меня отобрали не только жену и дочь, но и средства к существованию... О своем отъезде они и не заикаются... Считают, что это я лишний и поэтому должен уйти из дома... Именно это я и пытаюсь вам объяснить!.. Даже отношения с клиентами изменились... Раньше Пру был всего лишь одним из моих рабочих, правда, должен признаться, что в уме и трудолюбии ему нельзя отказать... С клиентами, особенно с клиентками, у него язык подвешен лучше, чем у меня... Я и не заметил, как он стал корчить из себя хозяина, и когда заказчики звонят по делам, то почти всегда желают говорить с ним... Исчезни я завтра, никто этого и не заметит... Может быть, лишь дочь вспомнит обо мне?.. И то я не уверен...
     Пру по характеру веселее меня... Он рассказывает Изабелле всякие истории, поет песни, носит ее на плечах...
     - Как обращается к нему ваша дочь?
     - Как и жена, она называет его Роже и совсем не удивляется, что они спят в одной комнате... Днем раскладушку убирают в стенной шкаф, и мое присутствие в доме таким образом остается незамеченным... Однако пора заканчивать... Я и так отнял у вас много времени... Нужно попросить прощения у вашей жены: она на меня, должно быть, очень сердита...
     На этот раз уже Мегрэ не хотел прекращать беседу, пытаясь понять все до конца.
     - Послушайте, господин Планшон...
     - Да, я вас слушаю.
     - Вот уже два месяца вы пытались встретиться со мной, чтобы по сути дела заявить: "Я собираюсь убить жену и ее любовника". Разве не так?
     - Да.
     - Целых два месяца вы постоянно об этом думаете...
     - Да... Мне не остается ничего другого, как...
     - Минутку!.. Полагаю, вы не ждали, чтобы я ответил вам: "Делайте то, что вы задумали!"
     - Вы просто не имеете права сказать такое.
     - Но вы, должно быть, считаете, что я разделяю вашу точку зрения?
     Глаза собеседника сверкнули, и по его виду комиссар понял, что он был недалек от истины.
     - Одно из двух... Извините меня за резкость... Или у вас не было твердого намерения убить жену и ее любовника, а всего лишь смутное желание, особенно после того, как вы напивались...
     Планшон печально покачал головой.
     - Дайте мне договорить... Или же, полагаю, вы еще не решили окончательно совершить задуманное и хотите, чтобы вас от этого отговорили...
     Посетитель снова сослался на тот же аргумент:
     - Ничего другого мне не остается...
     - Вы ждете, чтобы я подсказал вам какое-нибудь решение?
     - Его не существует.
     - Ладно! Допустим, мои предположения неверны... Но у меня есть и другая гипотеза... Вы подготовили реальный план убийства жены и ее любовника... Даже заранее выбрали место, куда можно было бы спрятать трупы...
     - Верно. Я продумал все до мельчайших деталей... - Тем не менее, вы пришли ко мне, а ведь моя задача - ловить преступников...
     - Я знаю...
     - Что вы знаете?
     - Что я поступил вопреки всякой логике...
     По упрямому выражению, появившемуся на лице, можно было понять, что сила воли у него есть. Начинал он свою жизнь без денег, без образования и профессии. Насколько Мегрэ мог судить, у Планшона был довольно средний интеллект. Оставшись после смерти матери совсем один в Париже, он тем не менее сумел за несколько лет путем упорных усилий стать хозяином небольшого, но процветающего предприятия.
     Разве можно было утверждать, что у этого человека плохо работала голова? Даже если он и запил?
     - Вы только что сказали, что, если бы верили в Бога, то пошли бы исповедоваться в церковь...
     - Да, верно...
     - Как вы думаете, что вам бы сказал священник?
     - Даже не знаю... Наверное, он попытался бы меня отговорить...
     - А как должен поступить я?
     - Вы тоже...
     - Значит, вы хотите, чтобы вас задержала полиция и помешала таким образом вам совершить глупость...
     Планшон, казалось, растерялся. "Еще минуту назад он смотрел на Мегрэ с доверием и надеждой. И вдруг обнаружилось, что они, оказывается, говорили на разных языках и что вся их беседа ни к чему не привела.
     Посетитель покачал головой, и в его глазах появилось что-то похожее на упрек или разочарование. Он еле слышно проговорил:
     - Нет, мне хотелось совсем не этого... Похоже, он собирался взять шляпу и уйти, сожалея о своем бесполезном визите.
     - Одну минуту, Планшон... Попытайтесь отвлечься от своих мыслей и выслушайте меня...
     - Хорошо, господин Мегрэ...
     - Принесла бы вам облегчение исповедь священнику? Тем же тихим голосом Планшон ответил:
     - Даже не знаю...
     Мысли его витали где-то в облаках. Постепенно замыкаясь в себе, Планшон, казалось, едва слушал комиссара, подобно тому, как по вечерам, расположившись у стойки одного из бистро, он смутно различал какие-то человеческие голоса вокруг себя.
     - И даже после исповеди вы пошли бы на убийство?
     - Думаю, да... Мне пора уходить...
     А Мегрэ, словно недовольный тем, что разочаровал посетителя, упорно пытался докопаться до истины, которую, как он считал, Планшон от него скрывал.
     - Вы хотите, чтобы вам помешали совершить то, что вы задумали...
     - Нет...
     И Планшон добавил, слегка улыбнувшись:
     - Если только меня посадят в тюрьму, но это невозможно... Пока за мной не будет никакой вины, меня не арестуют...
     - Выходит, вы пришли сюда, чтобы вам в некотором роде отпустили ваши грехи... Вам очень хотелось, чтобы я вас понял и не считал чудовищем, а также согласился с тем, что ваш план является единственным решением, которое у вас остается...
     Планшон повторил:
     - Даже не знаю...
     Он настолько ушел в себя, что у Мегрэ возникло желание встряхнуть посетителя за плечи, накричать на него, глядя прямо ему в лицо.
     - Послушайте, Планшон...
     Комиссар тоже повторялся, произнося одни и те же слова, наверное, в десятый раз.
     - Вы только что заметили, что у меня нет оснований для вашего ареста.
     Но я могу приказать установить за вами слежку, далее если это не помешает совершить преступление. Вас задержат сразу же после убийства.
     Судить вас буду не я, а судьи. Они вовсе не обязаны вас понять и вполне могут обвинить вас в предумышленном убийстве. Вы говорили, что родственников в Париже у вас нет...
     - У меня их вообще нет.
     - Что станется с вашей дочерью? Ведь вы будете под следствием, а затем предстанете перед судом. А как сложится судьба Изабеллы после вынесения вам приговора? Опять последовал тот же ответ:
     - Не знаю...
     - Ну, что вы решили?
     - Ничего.
     - Что вы будете делать?
     - Не знаю. Ничего не могу сказать. Я хочу попробовать.
     - Что попробовать?
     - Привыкнуть ко всему этому.
     Мегрэ хотелось крикнуть, что он вовсе не этого добивался от Планшона.
     - Что вам мешает уехать?
     - С дочерью?
     - А почему бы и нет, ведь вы по-прежнему глава семьи.
     - А она?
     - Вы имеете в виду свою жену?
     Планшон стыдливо кивнул головой, а затем добавил:
     - А моя мастерская?
     Значит, дело обстояло не только в одних чувствах.
     - Ладно, я еще подумаю, как мне поступить...
     - Мы с вами увидимся вновь?
     - Зачем? Ведь я вам все рассказал... Вы и так потеряли из-за меня целый вечер... Ваша жена...
     - Оставьте в покое мою жену, займитесь лучше своими проблемами...
     Хорошо, можете сюда больше не приходить... Но мне хотелось бы иметь с вами какую-нибудь связь... Не забывайте, вы сами пришли ко мне...
     - Прошу простить меня...
     - Вы будете звонить мне каждый день...
     - Сюда?
     - Сюда или ко мне на работу... Прошу вас только о том, чтобы вы не забывали звонить мне...
     - Зачем?
     - Ни за чем. Просто, чтобы поговорить со мной. Вы лишь скажите мне:
     "Я здесь..." И мне этого будет достаточно.
     - Хорошо, я выполню вашу просьбу.
     - Значит, обещаете звонить каждый день?
     - Да, каждый день.
     - И если вдруг в какой-то момент вы почувствуете, что готовы осуществить свой замысел, вы мне позвоните?
     Планшон помедлил с ответом, взвешивая, казалось, все "за" и "против".
     - Выходит, вы считаете, что я на это не смогу пойти, - произнес он наконец. И закончил свою мысль, как крестьянин, торгующийся на ярмарке:
     - Понимаете, если я позвоню, чтобы сообщить вам...
     - Отвечайте на мой вопрос...
     - Хорошо, я вам позвоню...
     - Это все, о чем я вас прошу... А теперь возвращайтесь домой...
     - Сейчас я не могу...
     - Почему?
     - Еще не время... Они сидят в столовой... Что мне там сейчас делать?
     - Вы собираетесь переждать какое-то время в одном из баров?
     Планшон обреченно пожал плечами, бросив жадный взгляд на графин со сливянкой. Раздраженный Мегрэ налил ему последний стаканчик.
     - Лучше пейте здесь, чем где-то...
     Дерзка стакан в руке и чувствуя себя немного униженным, посетитель колебался.
     - Вы меня презираете?
     - Никого я не презираю...
     - А если вам придется кого-нибудь презирать?..
     - Уж конечно не вас...
     - Вы говорите это, чтобы как-то меня приободрить?
     - Нет. Я действительно так думаю.
     Планшон поднялся, взял шляпу и осмотрелся вокруг, словно искал что-то.
     - Вы не объясните своей жене...
     Мегрэ легонько подталкивал его к двери.
     - Я испортил вам весь вечер... И ей тоже...
     У порога он остановился: человек маленького роста выглядел таким заурядным, что на улице никто бы не обратил на него внимания.
     - До свидания, господин Мегрэ...
     Уф! Дверь наконец закрылась, и мадам Мегрэ выпорхнула из кухни.
     - Я думала, что он никогда не уйдет и ты от него не избавишься...
     Хотела даже войти в гостиную и под каким-нибудь предлогом вызволить тебя...
     Она внимательно посмотрела на мужа:
     - Ты чем-то озабочен?
     - Да, так оно и есть...
     - Он сумасшедший?
     - Не думаю...
     Жена редко задавала ему вопросы, на в этот раз Мегрэ беседовал с посетителем у них дома. Она принесла суп и рискнула спросить мужа тихим голосом:
     - Зачем он приходил?
     - Исповедоваться.
     Она не подала виду, что удивлена, и уселась за стол.
     - Почему ты не включаешь телевизор?
     - Передача, наверное, уже заканчивается...
     Раньше вечером по субботам, когда дела не задерживали Мегрэ на набережной Орфевр, супруги ходили в кинотеатр, не столько посмотреть фильм, а скорее вместе прогуляться. Рука об руку они направлялись к бульвару Бон-Нувель и чувствовали себя прекрасно даже тогда, когда шагали молча.
     - Завтра, - объявил Мегрэ, - мы пойдем на Монмартр...
     Как обычно, он возьмет жену под руку, и у них будет вид обычных прогуливающихся прохожих. Комиссару хотелось самому увидеть улицу Толозе, отыскать на ней стоящий в глубине двора дом, где жили Леонар Планшон, его жена, их дочь Изабелла и Роже Пру.
     Правильно ли Мегрэ вел беседу или нет? Удалось ли ему найти слова, которые нужно было сказать Планшону? И нашел ли тот на бульваре Ришар-Ленуар то, для чего он, собственно, и приходил?
     Сейчас он, вероятно, уже выпивал где-нибудь, мысленно перебирая в голове все, о чем рассказал комиссару.
     Трудно было судить, принесло ли Планшону столь желанное и часто откладываемое свидание с комиссаром облегчение или, наоборот, этот визит стал, по его мнению, осечкой.
     Впервые Мегрэ расстался с посетителем на пороге своей квартиры и задавал себе вопрос: не убьет ли позднее этот человек свою жену и ее любовника?
     Это могло произойти и сегодня ночью, и в любую минуту, даже именно в тот момент, когда Мегрэ об этом подумал.
     - Что с тобой?
     - Ничего... Не нравится мне вся эта история...
     Комиссар подумал, что ему не мешало бы позвонить в полицейское отделение восемнадцатого округа и дать указание установить за домом Планшона наблюдение. Но разве можно поставить наблюдателя в спальне?
     Слежка же с улицы ничего бы не дала.

ГЛАВА III

     Это было самое обычное воскресное утро: тусклый рассвет за окном навевал ощущение полной безмятежности и покоя.
     В такой день, если ему везло и он проводил его дома, Мегрэ любил понежиться в постели. Даже проснувшись, он не спешил вставать, так как хорошо знал, что жене не нравилось, когда он "путался под ногами" и мешал ей заниматься уборкой.
     Обычно Мегрэ слышал, как около семи часов она осторожно, чтобы не разбудить его, вставала с постели, на цыпочках шла к двери, щелкала выключателем в соседней комнате, и полоса света проникала в спальню сквозь дверную щель на полу.
     Так и не проснувшись окончательно, Мегрэ вновь засыпал. Подобное происходило каждое воскресное утро и стало уже традицией.
     Воскресный сон не был похож на сон в другие дни: он был более глубоким и более приятным. Каждые полчаса до комиссара доносился звон колоколов, в полудреме он смутно ощущал пустоту улиц, отсутствие грузовиков, шум редких автобусов.
     В такой день, когда он не вел никаких дел, ничто не заставляло его спешить.
     Чуть позже где-то в квартире раздавалось жужжание пылесоса, а потом Мегрэ явственно ощущал приятный запах кофе, который готовила на кухне жена.
     Такое происходило, наверное, во всех семьях, и разве подобный ритуал не помогал скрасить самый тусклый начинающийся день.
     Мегрэ приснился Планшон. Это был даже не сон. Комиссару почудилось, что его недавний клиент стоит в их небольшой гостиной, но ведет себя совсем иначе, чем накануне. Вм