го! Он не понимал. Он с ужасом смотрел на меня. Он был почти не способен помочь мне...
     - Поднять тело, втащить его в слуховое окно и дотащить по карнизу до оцинкованного чана? - По лбу комиссара текли крупные капли пота. "Потрясающе!" - воскликнул он про себя.
     - Если бы я не убила эту женщину, Жозефа теперь уже не было бы в живых.
     - Когда вы сказали правду Марии?
     - Никогда!.. Оба не посмели меня расспрашивать...
     Когда стало известно об исчезновении Жермены, она что-то заподозрила... С тех пор она и больна...
     - А Маргарита?
     - Если у нее и есть подозрения, она не хочет знать...
     Понимаете?
     Понимал ли он! А мадам Питере все ходила взад и вперед по дому, ничего не подозревая, и еще возмущалась обвинениями жителей Живе!
     Что касается отца, то он только и делал, что курил трубку в своем плетеном кресле, в котором засыпал по Два, а то и по три раза в день.
     Жозеф показывался здесь как можно реже, уезжал в Нанси, предоставив сестре защищаться, как она сумеет.
     А Мария мучилась, проводила дни в монастыре Святой Урсулы и со страхом ждала, что вечером, вернувшись домой, она узнает, что все открылось.
     - Почему вы вытащили тело из чана?
     - Оно бы в конце концов запахло... Я ждала три дня... В субботу, когда вернулся Жозеф, мы вдвоем перетащили его к Мёзе...
     У Анны тоже проступили капельки пота, но не на лбу, а над верхней губой, где у нее пробивался пушок.
     - Когда я поняла, что инспектор подозревает нас и с бешеным усердием ведет следствие, я подумала, что лучшее средство заставить замолчать людей - это самой обратиться в полицию... Если бы тело не нашли...
     - ...дело положили бы под сукно! - продолжил он.
     Мегрэ снова принялся шагать по комнате и добавил:
     - Но только существовал речник, который видел, как вы бросали тело в воду, и выудил молоток и плащ...
     Жерару Пьедбёфу он заявил, что может засвидетельствовать такие вещи, из-за которых Питерсов осудят, и в качестве награды за эти свидетельства получил две тысячи франков.
     Однако он ничего не заявил, а обратился к Анне. И с ней он также стал торговаться.
     Он заявил ей, что, если она ему ничего не даст, он донесет на нее. Если же она ему выплатит крупную сумму, он уедет из города. Таким образом, подозрения падут на него, и Питерсы от них очистятся.
     Заплатила Маргарита! Надо было сделать это быстро! Мегрэ уже нашел молоток. Анна не могла выйти из лавки, не привлекая к себе внимания. Она передала речнику записку для Маргариты.
     И немного позже та прибежала.
     - Что случилось?.. Почему ты...
     - Молчи!.. Сейчас приедет Жозеф... Вы скоро поженитесь... - сказала ей Анна.
     А воздушная Маргарита ни о чем другом и не мечтала.
     В субботу вечером в доме царила атмосфера разрядки. Опасность была предотвращена! Речник сбежал! Теперь важно было только, чтобы он не попался полиции!
     - А так как вы боялись состояния вашей сестры Марии, - продолжал вслух Мегрэ, - вы посоветовали ей остаться в Намюре, притвориться больной или сказать, что она подвернула ногу...
     Снова послышались звуки рояля, но на этот раз играли "Графа Люксембургского".

***

     Отдавала ли себе Анна отчет в чудовищности своего поступка? Она оставалась совершенно спокойной. Она ждала. Ее взгляд был все так же прозрачен.
     - Они там внизу будут беспокоиться! - сказала она.
     - Правда! Пойдемте вниз!
     Но она не двинулась с места. Она все стояла посреди комнаты, жестом останавливая своего собеседника.
     - Что вы собираетесь делать?
     - Я уже три раза сказал вам, - устало вздохнул Мегрэ. - Сегодня вечером возвращаюсь в Париж.
     - Но... как же...
     - Остальное меня не касается! У меня здесь нет полномочий. Поговорите с инспектором Машером...
     - А вы ему скажете?
     Он не ответил. Он был уже на лестничной площадке.
     Он вдыхал сладкий, сдобный запах, стоявший во всем доме, и господствующий в нем аромат корицы вызвал у Мегрэ старые воспоминания.
     Под дверью столовой виднелась полоска света. Здесь ясно слышалась музыка.
     Мегрэ толкнул дверь и удивился, что Анна, шагов которой он не слышал, вошла одновременно с ним.
     - Что у вас там за заговор вдвоем? - спросил доктор Ван де Веерт, который только что закурил огромную сигару и сосал ее, как ребенок соску.
     - Простите нас... Мадемуазель Анна справлялась у меня относительно одного путешествия, которое она, кажется, хочет на днях совершить...
     Маргарита сразу перестала играть.
     - Это правда, Анна?
     - О! Не сейчас...
     А мадам Питере, которая не отрывалась от своего вязания, смотрела на них обоих с легкой тревогой.
     - Я налила вам рюмку, господин комиссар... Я теперь знаю, что вы любите.
     Машер с озабоченным видом наблюдал за своим коллегой, пытаясь угадать, что произошло.
     Лицо Жозефа горело, так как он выпил подряд несколько рюмок можжевеловой. Глаза его блестели, руки беспокойно двигались.
     - Хотите доставить мне удовольствие, мадемуазель Маргарита? Сыграйте в последний раз "Песню Сольвейг"...
     И, обращаясь к Жозефу, добавил:
     - Почему вы не переворачиваете ей страницы?
     Это уже был садизм, как если бы он надавил языком на больной зуб.
     С того места, где он стоял, облокотившись на камин, с рюмкой вина в руке, Мегрэ мог оглядеть всю гостиную, мадам Питере, склонившуюся над столом и освещенную светом лампы, доктора Ван де Веерта, который курил, вытянув свои короткие ножки, Анну, стоявшую возле стены.
     А также Маргариту, которая играла и пела, сидя за роялем, и Жозефа, переворачивавшего ей страницы нот...
     Рояль был покрыт вышитой скатертью, на которой стояло много фотографий: Жозеф, Мария и Анна, снятые детьми разного возраста...

     И ты ко мне вернешься...

     Но пристальнее всего комиссар наблюдал за Анной.
     Он еще не считал себя побежденным. На что-то надеялся, сам не зная, на что.
     Если бы она хоть по-настоящему взволновалась!
     Может быть, он заметит, что губы ее подергиваются?
     Увидит слезы на ее глазах? Может быть, она вдруг порывисто выйдет из комнаты?..
     Первый куплет закончился, но ничего подобного не произошло. Машер прошептал на ухо комиссару:
     - Мы еще долго пробудем здесь?
     - Несколько минут.
     Во время этого краткого разговора Анна смотрела на них через стол, как бы желая удостовериться, что ей не грозит опасность.

     Со мною будешь жить...

     И пока еще звучал последний аккорд, мадам Питере шептала, склонившись седой головой над вязаньем:
     - Я никогда никому не желала зла, но повторяю: Бог ведает, что творит... Разве не ужасно было бы, если бы эти дети...
     Она не закончила фразы, так как была очень взволнована, и смахнула слезу со щеки чулком, который вязала.
     Анна, все такая же бесстрастная, стояла, устремив взгляд на комиссара; Машер начал терять терпение.
     - Ну что ж!.. Извините меня, что я так сразу покину вас, но мой поезд уходит в семь часов и...
     Все встали. Жозеф не знал, куда смотреть. Машер, запинаясь, нашел наконец ту фразу, которую должен был сказать, или нечто похожее.
     - Мне очень жаль, что я подозревал вас... Но согласитесь, что, по всей видимости... И если бы тот речник не удрал...
     - Ты проводишь наших гостей, Анна?
     - Да, мама.
     Таким образом, через лавку они прошли только втроем. Дверь ее была заперта на ключ по случаю воскресенья. Но там горела лампа, бросая отсветы на медные чаши весов.
     Машер горячо пожал руку девушки.
     - Еще раз прошу у вас прощения...
     Мегрэ и Анна несколько секунд стояли друг против друга; наконец Анна пробормотала:
     - Будьте спокойны... Я здесь не останусь...
     В темноте, на набережной, Машер говорил без умолку, но Мегрэ слышал лишь обрывки его речи.
     - ...поскольку имя виновного известно, я завтра возвращаюсь в Нанси...
     "Что она этим хотела сказать? - думал комиссар. - "Я здесь не останусь..." Неужели у нее и в самом деле хватит мужества?.."
     Он посмотрел на Мёзу, с берегов которой фонари бросали отсветы, искаженные волнами. Более яркий свет горел с другой стороны реки, во дворе завода, куда той ночью, как и всегда, старик Пьедбёф принес картошку, которую будет печь в золе.
     Они прошли мимо переулка. Света в доме не было.

Глава 11
И СНОВА АННА

     - Ты удачно провел дело?
     Мадам Мегрэ удивилась, увидя своего мужа в таком плохом настроении. Она ощупывала пальто, которое только что помогла ему снять.
     - Ты опять бродил под дождем!.. Когда-нибудь наживешь ревматизм, и хорош ты тогда будешь!.. Что это была за история? Преступление?
     - Семейное дело!
     - А девушка, которая к тебе приходила?
     - Ну и девушка! Дай мне, пожалуйста, комнатные туфли.
     - Ладно! Больше не буду задавать тебе вопросов. Во всяком случае, на эту тему. Ты хоть ел там прилично, в Живе?
     - Не знаю...
     Это была правда. Он почти не помнил, что он там ел.
     - Угадай, что я тебе приготовила?
     - Тартельки с ветчиной и яйцами.
     Это нетрудно было угадать, учитывая, что весь дом был наполнен их ароматом.
     - Ты хочешь есть?
     - Да, милочка... Во всяком случае, сейчас захочу...
     Расскажи, как здесь дела... Кстати, с мебелью уладилось?
     Почему, оглядывая свою столовую, он смотрел все время в один угол, где ничего не было? Он сам не отдавал себе в этом отчета, пока жена не сказала ему:
     - Ты, кажется, что-то ищешь?
     Тогда он громко воскликнул:
     - Черт побери! Рояль...
     - Какой рояль?
     - Ничего... Тебе не понять... Твои тартельки просто удивительные.
     - Какая я была бы эльзаска, если бы не умела их приготовить. Но только, если ты будешь так много есть, ты не оставишь мне ни кусочка... Ну а что касается рояля, то жильцы с пятого этажа...

***

     Год спустя Мегрэ зашел в одну фирму, занимавшуюся экспортом, в связи с делом о фальшивых ассигнациях.
     Обширные склады были набиты товарами, но конторы оказались маленькими и тесными.
     - Я сейчас попрошу принести фальшивую ассигнацию, которую я обнаружил в пачке, - сказал хозяин, нажимая на кнопку звонка.
     Мегрэ смотрел в сторону. Он неясно видел серую юбку, приближающуюся к столу, ноги, обтянутые черными чулками. Потом он поднял голову и несколько секунд стоял неподвижно, глядя на лицо, склонившееся над письменным столом.
     - Благодарю вас, мадемуазель Анна!
     И так как комиссар проводил секретаршу взглядом, негоциант объяснил:
     - Она немного похожа на драгуна... Но лучше секретарши не найти. Она выполняет работу за двоих служащих, это точно... Ведет всю корреспонденцию и еще находит время выполнять обязанности счетовода.
     - Давно у вас служит?
     - Около десяти месяцев.
     - Она замужем?
     - О нет! Это ее грех: равнодушие и даже неприязнь ко всем мужчинам... Однажды ко мне зашел один коллега: он попробовал в шутку ущипнуть ее за талию...
     Если бы вы видели, каким она его смерила взглядом...
     Она приходит в контору утром в восемь часов, иногда раньше... Вечером запирает двери...
     - Вы мне позволите сказать ей несколько слов?
     - Я сейчас позову ее.
     - Нет, я хотел бы поговорить с ней в ее кабинете.
     И Мегрэ прошел в застекленную дверь. Контора выходила во двор, заполненный грузовиками. И весь дом, казалось, дрожал от потока автобусов и машин, несущихся по улице Пуассоньер.
     Анна была спокойна, как и только что, когда наклонилась над столом. Она была такая же, какую он ее знал год назад.
     Года через два или три трудно будет определить ее возраст. Через десять лет она станет старой женщиной.
     - Вы получаете известия от вашего брата?
     Не отвечая, она повернула голову, машинально открывая и закрывая рукой крышку бювара.
     - Он женат?
     Она утвердительно кивнула.
     - Счастлив?
     И тут слезы, которых так долго ждал Мегрэ, брызнули из ее глаз, горло у нее сжалось, и она бросила ему, как будто возлагала на него ответственность за все случившееся:
     - Он начал пить... Маргарита ждет ребенка...
     - А как его дела?
     - Его кабинет не приносит никаких доходов. Ему пришлось поступить на службу в Реймсе...
     И она в бешенстве, мелкими толчками, стала прикладывать к глазам носовой платок, чтобы осушить глаза.
     - А Мария?
     - Она умерла за неделю до того, как должна была постричься в монахини.
     Зазвонил телефон, и Анна, подойдя к нему с блокнотом в руке, ответила совсем другим голосом:
     - Да, господин Бормс... Хорошо... Завтра вечером...
     Я сейчас же пошлю телеграмму... По поводу груза шерсти я посылаю вам письмо с некоторыми замечаниями... Нет!.. У меня сейчас нет времени... Вы прочтете письмо...
     Она положила трубку. Ее хозяин стоял на пороге, глядя поочередно то на нее, то на Мегрэ.
     Комиссар вернулся в соседний кабинет.
     Что вы о ней скажете?.. А я еще не говорил вам о ее честности!.. Она до того щепетильна, что это просто граничит с глупостью...
     - Где она живет?
     - Не знаю... Или, вернее, я не знаю ее адреса, но мне известно, что она живет в меблированных комнатах для одиноких женщин, которые содержит какое-то благотворительное общество. Но... Послушайте-.. Вы начинаете меня пугать... Вы познакомились с ней, по крайней мере, не при исполнении своих служебных обязанностей!.. Это было бы немного тревожно...
     - Не при исполнении моих служебных обязанностей, - медленно ответил Мегрэ. - Так мы говорили о том, что вы обнаружили эту ассигнацию в пачке...
     Он прислушался к звукам, доносившимся из соседнего кабинета, где женский голос говорил по телефону:
     - Нет, месье, он занят! У телефона мадемуазель Анна... Да... Я в курсе дела...

     1932г.


ТЕРПЕНИЕ МЕГРЭ

Жорж СИМЕНОН
Перевод с французского Н. Брандис и А. Тетеревниковой. OCR tymond






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Глава 1

     День начался как воспоминание детства - ослепительный и сладостный. Без особой причины, просто потому, что жизнь была хороша, глаза Мегрэ смеялись, когда он принялся за первый завтрак.
     Окна были широко открыты, и снаружи проникали запахи, знакомые звуки с бульвара Ришар-Ленуар, и уже трепетал горячий воздух; лучи солнца, пронизывавшие легкий туман, становились почти осязаемыми.
     - Ты не устал?
     Смакуя кофе, который казался ему лучше, чем в другие дни, он удивленно ответил:
     - А почему бы мне устать?
     - После той работы, что ты проделал вчера в саду...
     Ведь уже несколько месяцев ты не держал в руках лопату.
     Был понедельник, понедельник седьмого июля. В субботу вечером они поехали на поезде в Мён-сюр-Луар, в маленький домик, который они готовили уже несколько лет к тому дню, когда Мегрэ, согласно правилам, уйдет в отставку.
     Через два года и несколько месяцев! В пятьдесят пять лет! Как будто мужчина, который никогда не болел, вдруг, в один прекрасный день, становится неспособным руководить бригадой по уголовным делам! И все только потому, что ему исполняется пятьдесят пять.
     Труднее всего для Мегрэ было понять, как это его угораздило прожить уже пятьдесят три года.
     - Вчера, - поправил он жену, - я главным образом спал.
     - Ну да, на солнцепеке.
     - Покрыв лицо носовым платком.
     Какое прекрасное воскресенье! Рагу, томившееся в низенькой кухне, вымощенной плитками из голубоватого камня; аромат пахучих трав, распространявшийся в доме; мадам Мегрэ в пестром платочке, ходившая из комнаты в комнату; Мегрэ в рубашке с открытым воротом и соломенной шляпе, пропалывавший грядки, выгребавший сорную траву и, в конце концов, уснувший после обеда в кресле-гамаке с красными и желтыми полосами, где солнце не замедлило настигнуть его, хотя и не смогло вывести из блаженного состояния.
     На обратном пути, в поезде, оба они чувствовали себя отяжелевшими, оцепеневшими, веки у них набрякли, и они уносили с собой запах, напоминавший Мегрэ его молодость в деревне, - смесь сена, пересохшей земли и пота: запах лета.
     - Хочешь еще кофе?
     - С удовольствием.
     Даже передник жены в мелкую голубую клетку радовал его своей свежестью, какой-то наивностью, как радовал и отблеск солнца на одном из стекол буфета.
     - Будет жарко!
     - Очень жарко.
     Он с удовольствием отправится на службу, откроет окна своего кабинета, выходящие на Сену, и будет работать без пиджака. Приятно было шагать по тротуару, где тенты перед лавками рисовали на тротуарах темные четырехугольники, приятно было ждать автобус на бульваре Вольтера рядом с девушкой в светлом платье.
     Ему везло. У края тротуара остановился старый автобус с открытой платформой, так что он мог не гасить свою трубку и курить.
     Все это напомнило ему вдруг ярко расцвеченное шествие, поглядеть на которое сбежался тогда весь Париж.
     Мегрэ только что женился и был еще молодым, застенчивым секретарем комиссариата в районе Сен-Лазар.
     Многочисленные ландо, запряженные в стиле герцога д'Омон, везли Бог знает каких иноземных властителей, окруженных подданными с султанами на шляпах; и на солнце сверкали каски республиканских гвардейцев.
     В Париже был тот же аромат, что и сегодня, тот же свет, та же истома.
     О, тогда он еще не думал о пенсии. Конец его карьеры, конец его жизни казались ему фантастически далекими, такими далекими, что он не забивал себе голову мыслями об этом. А теперь он уже приобрел дом, в котором проведет остаток дней.
     Но никакой меланхолии. Улыбка, в общем, почти радостная. Он пока что идет на работу. Шатле. Сена.
     Рыболов. Здесь, у моста Шанж, всегда стоял по меньшей мере хоть один рыболов. Потом адвокаты в черных мантиях, жестикулирующие во Дворце правосудия.
     И наконец набережная Орфевр, где он знал каждый булыжник и откуда его чуть не изгнали. Совсем недавно. Около десяти дней назад один префект, который не любил полицейских старой школы, потребовал, чтобы Мегрэ подал в отставку, - выражаясь более элегантно, раньше времени ушел на пенсию, - и всего лишь потому, что несколько раз допустил оплошность.
     Но это уже в прошлом. Отдав честь двум часовым, он поднялся по широкой лестнице, вошел в свой кабинет, открыл окно, снял шляпу, пиджак и стоя стал глядеть на Сену, на ее суда.
     Несмотря на то что дни его были полны непредвиденного, существовали еще и почти ритуальные поступки, которые он совершал, не думая о них; так, например, раскурив трубку, он всегда толкал дверь в кабинет инспекторов.
     За некоторыми столами были уже пустые места - началась пора отпусков.
     - Привет, ребята! Жанвье, зайди ко мне на минутку.
     Жанвье вел следствие по ограблению ювелирных магазинов, точнее, витрин ювелирных магазинов. Последнее ограбление произошло в прошлый четверг на бульваре Монпарнас, причем грабители уже в течение двух лет успешно пользовались одним и тем же методом.
     - Что нового?
     - Практически ничего. Опять молодежь, по двадцать-двадцать пять лет, согласно показаниям свидетелей. Как обычно, действовали двое. Один разбил витрину гаечным ключом, другой, в руках которого был мешок из черной ткани, сгребал драгоценности, затем ему стал помогать товарищ. Вся операция была точно рассчитана.
     - На лицах платки?
     Жанвье кивнул.
     - А шофер?
     - Показания свидетелей не совпадают, но, кажется, он тоже молодой, черноволосый, загорелый. Есть новое показание, но за него нельзя поручиться: одна торговка овощами незадолго до ограбления заметила какого-то типа, не очень высокого, коренастого, с лицом боксера, который стоял в нескольких метрах от ювелирного магазина и, казалось, ждал кого-то - он то и дело поглядывал на большие часы, висевшие над витриной, и проверял по ним свои ручные. По словам этой женщины, он держал правую руку в кармане. Когда грабители скрылись на кремовой машине, он сел в такси.
     - Ты показал фото подозреваемых твоей торговке овощами?
     - Она провела со мной в картотеке три часа, но точно так никого и не назвала.
     - А что говорит ювелир?
     - Он рвет на себе волосы. Ес