ердито добавил:
   - Идем!
   Комиссар подтолкнул его в сторону города, и они  пошли.  Мегрэ  долго
говорил, чувствуя, что половина слов не доходит до спутника.
   - Вы боитесь за себя?
   Мальчишка!  Худенькое,  бледное  лицо  с  неопределившимися  чертами,
узенькие плечи в  облегающей  форме,  фуражка  воспитанника  мореходного
училища.  Мальчишка,  наряженный  моряком.  Весь   его   облик   выражал
недоверие, и если бы Мегрэ говорил громко, Корнелиус наверняка поднял бы
руки, защищаясь от ударов.
   Черная нарукавная повязка  привносила  во  все  жесткую  безжалостную
нотку - лишь месяц назад мальчишка узнал о смерти  матери  в  Индонезии.
Это могло произойти вечером, когда он в Делфзейле от души веселился  или
даже в день ежегодного бала в училище.
   Что ждет его через два  года,  когда  он,  став  третьим  помощником,
вернется домой? Поведет ли его отец на еще свежую могилу или  познакомит
с другой женщиной, обосновавшейся в доме?
   И жизнь пойдет  своим  чередом:  вахты,  стоянки,  Ява  -  Роттердам,
Роттердам - Ява, два дня здесь, пять часов там.
   - Где вы находились в момент убийства преподавателя?
   Раздался всхлип, страшный, мучительный. Мальчишка в  белых  перчатках
схватил Мегрэ за лацканы пиджака конвульсивно дрожащими руками.
   - Не правда! Не правда! - твердил он. - Nein! {Нет!  (голл.)}  Вы  не
понимать! Не... нет... не правда!..
   Они снова наткнулись на белый луч маяка. Свет ослепил их,  вырезал  в
ночи фигуры, подчеркнул детали.
   - Где вы были?
   - Там...
   Там - это дом Попинги, канал, который он взял за привычку переходить,
прыгая с бревна на бревно.
   Существенная подробность. Попинга умер без пяти двенадцать. Корнелиус
возвратился к себе в училище в начале первого.
   Чтобы добраться до училища обычным путем,  через  город,  требовалось
около получаса; преодолевая капал, как он, - только шесть-семь минут.
   Тяжело и медленно Мегрэ шел рядом с молодым человеком,  дрожащим  как
осенний лист, и когда время от времени раздавался крик  осла,  Корнелиус
дергался с головы до ног, словно собираясь пуститься наутек.
   - Вы любите Бетье?
   Молчание.
   - Вы видели, что она вернулась,  после  того  как  ваш  преподаватель
проводил ее?
   - Это не правда! Не правда! Не правда!
   Мегрэ был  готов  дать  ему  хорошего  тумака,  чтобы  успокоить,  но
посмотрел на юношу снисходительно, даже ласково.
   - Вы встречались с Бетье каждый день?
   Снова молчание.
   - Когда вы должны возвращаться в училище?
   - В десять часов... Без увольнительной, когда я ходил  к  Попинге,  я
мочь...
   - Возвратиться позже! Значит, сегодня не тот случай?
   Они были на берегу канала, как раз там, где  его  перешел  Корнелиус.
Совершенно спокойно Мегрэ направился к бревнам, ступил на одно из них  и
чуть не упал в воду - у него не было навыка да  еще  бревно  повернулось
под ногой.
   Корнелиус колебался.
   - Смелее, скоро десять.
   Парень удивился. Вероятно, он был готов к тому, что больше никогда не
увидит училища, что будет арестован, брошен в тюрьму.
   И вот ужасный комиссар идет рядом, собираясь, как и он, прыгать через
канал по бревнам. Они обрызгали друг друга грязью. Добравшись до берега,
Мегрэ задержался, почистил брюки.
   - Куда дальше?
   Он  впервые  оказался  здесь.  Перед  ним   был   огромный   пустырь,
раскинувшийся между Амстердипом и новым каналом, широким и глубоким,  по
которому ходили морские суда.
   Комиссар оглянулся, увидел, что на первом этаже дома  Попингов  горит
свет. За шторами, в рабочем кабинете, мелькнула тень Ани. Чем занималась
молодой адвокат, угадать было невозможно.
   Корнелиус почти успокоился.
   - Клянусь... - начал он.
   - Не надо.
   Юноша растерялся. Он посмотрел на своего спутника с таким изумлением,
что Мегрэ похлопал его по плечу, приговаривая:
   - Никогда не  давайте  клятв...  Особенно  в  вашем  положении...  Вы
женились бы на Бетье?
   - Ya!Ya!
   - И ее отец согласился бы?
   Молчание. Опустив голову, Корнелиус шел среди старых,  вытащенных  на
берег лодок, которые загромождали путь.
   Наконец они увидели широкую полосу Эмс-канала.
   На повороте стоял громадный черно-белый пароход  с  ярко  освещенными
иллюминаторами. Высокий нос, мачта с реями.
   Старый военный  голландский  корабль  постройки  столетней  давности,
непригодный больше для навигации и поставленный на якорь,  служил  домом
воспитанникам мореходного училища.
   Вокруг темные силуэты, огоньки сигарет. Из комнаты отдыха  доносились
звуки рояля.
   Ударил колокол. И разом рассыпанные по набережной фигуры собрались  в
кучу перед трапом, а  вдалеке,  по  дороге,  ведущей  в  город,  четверо
опаздывающих бросились бежать.
   Почти как в школе, хотя все эти парни от шестнадцати до двадцати двух
лет носили форму флотских офицеров, белые перчатки,  фуражки  с  золотым
позументом.
   Пожилой  старшина,  облокотясь  на   релинги,   наблюдал,   покуривая
трубочку, как они поднимаются по трапу один за другим.
   Все было трогательно, молодо, весело. Обменивались  шутками,  которые
Мегрэ не понимал, бросали сигареты в последний момент перед подъемом  на
корабль,  продолжали  на  борту  гоняться  друг  за  другом,  толкаться,
дурачиться.
   Запыхавшись, подбегали к трапу опаздывающие.
   Корнелиус повернулся к Мегрэ - лицо его было напряжено, красные глаза
лихорадочно блестели.
   - Давай, вперед! - проворчал комиссар.
   Юноша, лучше понимая жесты, чем  слова,  неловко  взял  под  козырек,
чтобы доложить о прибытии.
   - Проходи, не задерживайся!
   Старшина ушел, сдав воспитаннику пост у входа на корабль.
   В иллюминаторах мелькали молодые парни, разбирающие подвесные койки и
разбрасывающие как попало одежду.
   Мегрэ стоял до тех пор, пока не увидел Корнелиуса. Тот вошел  в  свою
каюту бочком, робкий, смущенный, получил в лицо подушкой и направился  к
одной из коек в глубине.
   И сразу же началась другая сцена. Не успел комиссар сделать и  десяти
шагов в сторону города, как столкнулся с Остингом, который  тоже  пришел
посмотреть на возвращение воспитанников.
   Оба они - и Мегрэ, и Остинг - были примерно одного возраста, крупные,
грузные, спокойные.
   И тот, и другой могли показаться смешными в своем желании понаблюдать
за  юнцами,  укладывающимися  спать  и  дерущимися   подушками.   Словно
курочки-хохлатки, приглядывающие за расшалившимися цыплятами.
   Они переглянулись. Бас невозмутимо козырнул. Оба знали  заранее,  что
никакой разговор между ними невозможен - мешал языковой барьер.
   - Goed avond {Добрый вечер... (голл.)}... - пробурчал  тем  не  менее
человек с Воркюма.
   - Добрый вечер! - эхом отозвался Мегрэ.
   Они  пошли  по  дороге,  которая  метров  через  двести   становилась
городской улицей.
   Шли почти рядом,  и,  чтобы  расстаться,  одному  из  них  надо  было
замедлить шаг, но ни тот, ни другой делать этого не хотели.
   Остинг в деревянных башмаках, Мегрэ в выходном  костюме.  Оба  курили
трубку, разница  заключалась  лишь  в  том,  что  у  Мегрэ  трубка  была
вересковая, а у Баса - глиняная.
   На пути встретилось кафе. У входа Остинг вытер  ноги,  снял  башмаки,
оставил их по голландскому обычаю на половике и вошел внутрь.
   Ни секунды не колеблясь, Мегрэ последовал за ним.
   Около десятка матросов сидели  вокруг  стола.  Они  курили  трубки  и
сигары, пили пиво и джин.
   Остинг пожал некоторым руки, выбрал стул, тяжело сел, прислушиваясь к
разговору.
   Мегрэ устроился  в  сторонке,  хорошо  понимая,  что  общее  внимание
приковано к нему. Сидевший в компании хозяин  немного  подождал,  прежде
чем подойти принять у него заказ.
   Джин лился рекой. Его запах  витал  в  воздухе,  что,  впрочем,  было
характерно для голландских кафе, - в этом их отличие от французских.
   Маленькие глазки Остинга смеялись всякий раз,  когда  он  смотрел  на
комиссара.
   Тот вытянул ноги, потом поджал, снова вытянул, набил трубку.  К  нему
подошел хозяин, предложил огня.
   - Moie veer! {Хорошая погода! (голл.)}
   Мегрэ не понял, нахмурился, заставляя повторить.
   - Moie veer, ya! Oost wind {Восточный ветер (голл.)}.
   Все присутствующие смотрели на них, подталкивая друг  друга  локтями.
Кто-то показал на окно, на звездное небо.
   - Moie veer. Чудесная погода!
   И он  попытался  объяснить,  что  дует  восточный  ветер  и  что  это
прекрасно.
   Остинг выбирал сигару. Он перебрал пять-шесть штук, разложенных перед
ним, демонстративно взял черную как уголь манилу и, прежде чем закурить,
откусил конец, выплюнул на пол.
   Потом показал дружкам свою новую фуражку.
   - Vier gulden {Четыре гульдена (голл.)}.
   Четыре гульдена! Сорок франков! Его глаза все так же смеялись.
   Тут кто-то вошел и, развернув газету, заговорил о фрахтовом курсе  на
амстердамской бирже.
   В последовавшей за этим оживленной беседе, из-за  звонких  голосов  и
твердых звуков похожей скорее на спор, о Мегрэ забыли. Комиссар вынул из
кармана  мелочь,  рассчитался  и  отправился  спать  в  гостиницу   "Ван
Хасселт".
 
Глава 5 
Предположения Жана Дюкло 
 
   На следующее утро, завтракая у окна  в  кафе  гостиницы,  Мегрэ  стал
невольным свидетелем обыска, о котором ничего не знал. Правда,  накануне
он сам ограничил короткой беседой встречу с голландской полицией.
   Было около восьми часов. В воздухе еще плавал туман но прятавшееся за
облаками солнце обещало прекрасный день. Буксир выводил из порта финское
грузовое судно.
   Перед кафе, на углу набережной, собралась толпа мужчин  в  деревянных
башмаках  и  фуражках.  Разбившись  на  небольшие  группы,  они   что-то
оживленно обсуждали.
   Это была биржа schippers {шкиперы (голл.)} - речников, чьи суда  всех
мастей, кишевшие женщинами и детьми, заполняли акваторию порта.
   Чуть дальше совсем маленькая группа - "береговые крысы".
   Прибыли два жандарма. Они поднялись на палубу судна  Остинга,  и  тот
сразу же вылез из люка - находясь в  Делфзейле,  он  всегда  ночевал  на
борту.
   Появился штатский - инспектор Пейпекамп, который  вел  расследование.
Сняв шляпу, он любезно обратился к Басу. Жандармы скрылись во внутренних
помещениях.
   Обыск начался. Все шкиперы заметили это. Однако никто не толпился, не
суетился, чтобы удовлетворить свое любопытство.
   "Береговые крысы" тоже не  проявляли  интереса  -  бросили  несколько
взглядов, тем и ограничились.
   Процедура заняла добрых полчаса. Уходя, жандармы  по-военному  отдали
честь, а господин Пейпекамп, казалось, извинялся.
   Сегодняшнее утро не вызывало у Баса желания сойти  на  берег.  Вместо
того чтобы присоединиться к дружкам, он устроился по-турецки на мостике,
лицом к морю, где тяжело двигалось финское  грузовое  судно,  и  остался
сидеть, покуривая трубку.
   Мегрэ оглянулся и увидел спускавшегося сверху Жана Дюкло. В  руках  у
того был портфель, книги, бумаги, которые он положил на  заказанный  для
него столик.
   Не поздоровавшись с Мегрэ, он бросился в атаку:
   - Ну как?
   - Как? Прежде всего, желаю вам доброго утра.
   Дюкло удивленно посмотрел на комиссара, пожал плечами, словно говоря:
стоит ли обращать внимание на такие пустяки.
   - Вы обнаружили что-нибудь?
   - А вы?
   - Вам хорошо известно,  что  я  не  имею  права  выходить  отсюда.  К
счастью, ваш голландский коллега понял, как могут пригодиться мои знания
в ходе следствия: меня держат  в  курсе  событий  -  правило,  достойное
подражания и для французской полиции.
   - Еще бы!
   В кафе, заколов волосы шпильками, входила г-жа Ван Хасселт. Профессор
бросился ей навстречу, церемонно здороваясь и,  очевидно,  справляясь  о
самочувствии.
   Мегрэ посмотрел на разложенные бумаги - это были  планы  и  схемы  не
только дома Попингов, но  почти  всего  городка,  где  пунктирные  линии
обозначали маршруты движения определенных людей.
   Пробивающееся  сквозь  разноцветные  витражи  солнце  наполняло  зал,
разделенный лакированными  перегородками,  зеленым,  красным  и  голубым
светом. У  входа  остановился  грузовичок  с  пивом,  и  во  время  всей
последовавшей затем беседы два здоровяка  катали  по  доскам  бочки  под
неусыпным взглядом г-жи Ван Хасселт в утреннем туалете.
   Никогда запах джина и пива не был столь густым и  никогда  Мегрэ  так
остро не ощущал Голландию.
   - Вы нашли преступника? - спросил  он  полусерьезно,  полунасмешливо,
указывая на бумаги.
   Быстрый, внимательный взгляд Дюкло. И снова атака:
   - Я начинаю убеждаться, что иностранцы правы, когда говорят:  француз
- это прежде всего человек, который не может  отказаться  от  иронии.  В
данном случае она неуместна, сударь.
   Мегрэ, ничуть  не  смутившись,  смотрел  на  него  с  улыбкой.  Дюкло
продолжал:
   -  Я  не  нашел  убийцу,  нет.  Но  я,  может  быть,  сделал  больше:
проанализировал драму, вскрыл ее суть, выделил детали и теперь...
   - Что теперь?
   - Пользуясь моими выводами, человек вроде вас завершит дело. Я в этом
уверен.
   Он сел, твердо решив продолжать разговор  даже  в  такой  обстановке,
которую  сам  сделал  враждебной.  Мегрэ  устроился  напротив,   заказал
стаканчик болса.
   - Слушаю вас.
   - Заметьте, я не спрашиваю, ни что вы уже сделали, ни что вы думаете.
И начну с первого возможного убийцы, то есть с себя.  Моя  позиция  была
наиболее благоприятной для убийства, к тому  же  сразу  после  покушения
меня видели с орудием преступления в руках.
   Я не богат, и если  меня  знают  во  многих  странах  мира,  то  лишь
определенное количество интеллектуалов. Я веду трудную, скромную  жизнь.
Только здесь не воровство, а смерть преподавателя не сулила мне  никакой
выгоды.
   Постойте! Это не значит,  что  с  меня  можно  снять  подозрение.  И,
конечно, мне еще не  раз  припомнят,  как  во  время  вечера,  когда  мы
рассуждали о научных методах криминалистики,  я  отстаивал  тезис,  что,
если  преступление  совершает  умный  человек,  совершает  хладнокровно,
используя все свои способности, он может оказать достойное сопротивление
плохо подготовленной полиции.
   Отсюда делают вывод, что я хотел  проиллюстрировать  свою  теорию  на
практике. Между нами говоря, будь это так, возможность подозревать  меня
даже и не существовала бы, поверьте.
   - Ваше здоровье! - поднял стакан Мегрэ, наблюдая за катающими  пивные
бочки здоровяками с бычьей шеей.
   - Следовательно, если преступление совершил не я, но тем не менее оно
совершено и - как все заставляет предположить -  совершено  кем-либо  из
находившихся в доме, то виновата вся семья.
   Не возражайте. Посмотрите лучше план, а главное, постарайтесь  понять
те замечания психологического характера, которые я вам сейчас изложу.
   Мегрэ не мог сдержать улыбки при виде презрительной снисходительности
профессора.
   - Вы, разумеется, знаете, что госпожа Попинга, урожденная  Ван  Элст,
принадлежит к наиболее строгой ветви протестантской церкви. Ее отец - он
живет в Амстердаме - яростный консерватор. И с теми же идеями берется за
политику ее двадцатипятилетняя сестра Ани.
   Вы приехали сюда  только  вчера  и  еще  не  успели  познакомиться  с
местными нравами. Знаете ли вы, например, что преподаватель  мореходного
училища навлек бы на себя суровое осуждение начальства, если  бы  только
его увидели входящим в заведение, подобное этому?
   Один из преподавателей был отстранен от должности  лишь  за  то,  что
упрямо подписывался на газету, считающуюся прогрессивной.
   Я видел Попингу всего один вечер. Вполне достаточно,  особенно  после
того, что я о нем слышал.
   Вы сказали бы славный малый, славный толстый малый  -  румяное  лицо,
светлые, радостные глаза.
   Он  много  плавал,  а  когда  сошел  на  берег,  облачился  в  одежды
суровости, но эти одежды трещали по всем швам.
   Понимаете? Вы посмеетесь - вы француз. Две  недели  назад  состоялось
еженедельное заседание клуба, членом которого он являлся.  Голландцы  не
ходят в кафе, поэтому под маркой клуба они снимают  для  своих  собраний
зал - играют в бильярд, шары.
   Итак, две недели назад в одиннадцать вечера Попинга был уже пьян.  На
той же неделе благотворительное  учреждение,  возглавляемое  его  женой,
проводило сбор пожертвований  для  покупки  одежды  аборигенам  островов
Океании.
   И люди слышали, как  Попинга  с  красным  лицом  и  горящими  глазами
заявил: "Несусветная глупость! Они прекрасны голыми. Вместо  того  чтобы
покупать им одежду, лучше последовать их примеру".
   Смешно, не правда ли? Вроде пустяк, а скандал все еще продолжается, и
если похороны Попинги состоятся в Делфзейле, не каждый пойдет на них.
   Из ста, из тысячи деталей я выбрал одну; панцирь респектабельности на
Попинге трещал по всем швам.
   Обратите внимание на один только факт: напиться здесь!  На  глазах  у
воспитанников! Потому-то они его и обожают!
   А теперь восстановите атмосферу дома на Амстердипе.
   Вспомните госпожу Попинга, Ани...
   Посмотрите в окно - весь город как на ладони. Все знают  друг  друга.
Любая сплетня распространяется меньше чем за час.
   Так во всем вплоть до отношений Попинги с человеком,  которого  зовут
Басом и который, надо сказать, сущий разбойник. Они  отправились  вместе
ловить морских собак.
   Попинга пил джин на борту судна Остинга.
   Я не требую от вас немедленных выводов. Я только повторяю - запомните
хорошенько фразу: если преступление  совершено  кем-либо  из  живущих  в
доме, виноват весь дом.
   Остается теперь  дурочка  Бетье,  которую  Попинга  всегда  провожал.
Хотите еще один штрих к портрету? Эта Бетье - единственная, кто купается
ежедневно, и не в купальнике с  юбочкой,  как  все  местные  дамы,  а  в
облегающем купальнике да еще красного цвета!
   Можете вести свое расследование как знаете, я просто счел необходимым
дать вам кое-какие подробности, которыми полиция обычно пренебрегает.
   Что же касается Корнелиуса  Баренса,  он,  на  мой  взгляд,  является
членом семьи с женской стороны.
   Итак, с одной стороны госпожа Попинга, ее сестра Ани и Корнелиус, а с
другой - Бетье, Остинг и Попинга...
   Если вы поняли то, что я вам рассказал, у вас есть шанс на успех.
   - Один вопрос, - с серьезным видом сказал Мегрэ.
   - Слушаю.
   - Вы тоже протестант?
   - Я принадлежу к протестантской церкви, но к другой ветви.
   - С какой стороны баррикады вы находитесь?
   - Я не любил Попингу.
   - До такой степени, что...
   - Я осуждаю любое преступление, каким бы оно ни было.
   - Он слушал джаз и танцевал в то  время,  когда  вы  разговаривали  с
женщинами?
   - Еще одна черта характера, о которой я не додумался вам сообщить.
   Встав, Мегрэ исключительно серьезно и даже торжественно заявил:
   - Короче, кого вы мне советуете арестовать?
   Профессор Дюкло отпрянул:
   - Я не говорю об аресте. Я дал вам несколько принципиальных  указаний
из области, так сказать, чистой мысли.
   - Конечно. Но на моем месте?...
   - Я не полицейский. Я ищу истину ради истины, и тот  факт,  что  меня
самого подозревают, никак не влияет на мои рассуждения.
   - Настолько, что никого не надо арестовывать?
   - Я этого не говорил. Я...
   - Благодарю, - заключил Мегрэ, протягивая руку.
   Он постучал монеткой по  стаканчику,  подзывая  хозяйку.  Дюкло  косо
посмотрел на него.
   - Вот как раз этого делать нельзя, - прошептал он. - Тем более,  если
хотите прослыть джентльменом.
   Люк, через который спускали в подвал бочки с пивом, закрыли. Комиссар
заплатил, посмотрел на планы.
   - Значит, или вы, или вся семья.
   - Я не так сказал. Послушайте...
   Но комиссар был уже в дверях. Теперь, стоя спиной  к  профессору,  он
мог позволить себе расслабиться - он широко улыбался.
   Выйдя на улицу, Мегрэ окунулся  в  солнечную  ванну,  приятную  жару,
покой. В дверях своей лавки стоял торговец скобяным товаром -  невысокий
еврей, продававший также корабельные снасти; он считал якоря и метил  их
красной краской.
   Кран все еще разгружал уголь. Речники подняли паруса,  но  не  затем,
чтобы тронуться в путь