яла около  месяца.  Дело  в  том,  что  кто-то  другой
приходил после меня к Мабилю,  человек,  который  уже  имел  приводы,  и
швейцар дал полиции его описание. Его арестовали. Долго думали, что  это
он убил.
   - Вы сказали Франсуазе правду?
   -  Я  жил  в  постоянной  тревоге.  Когда  прочел  в   газетах,   что
арестованный вместо меня человек освобожден, я потерял голову и уехал за
границу.
   - Так и не сказав ничего Франсуазе?
   - Я написал ей, что меня вызвали родители и что я скоро вернусь.
   - Куда вы поехали?
   - В Испанию. Потом в Португалию, а  там  сел  на  пароход,  идущий  в
Панаму. Французские газеты публиковали мою  фамилию  и  мои  приметы.  В
Португалии мне удалось достать фальшивый паспорт на имя Вермерша.
   - И с тех пор вы жили под этой фамилией?
   - Да.
   - Вы долго прожили в Панаме?
   - Восемнадцать лет.
   - Не имея известий от Франсуазы?
   - А как я мог получать от нее известия?
   - Вы ей не писали?
   - Никогда. Сначала я работал рассыльным во французском  отеле.  Потом
открыл собственный ресторан.
   - Вы разбогатели?
   Он ответил, словно стесняясь:
   - Я заработал порядочно денег. Столько, сколько нужно, чтобы жить без
забот. Я заболел. Печень. Много пил. Там  свободно  продается  настоящий
абсент, и я к нему пристрастился. Три месяца провел  в  больнице.  Врачи
посоветовали мне переменить климат.
   - Сколько времени прошло с тех пор, как вы вернулись во Францию?
   - Семь лет.
   - Значит, вы вернулись до того, как Франсуаза заболела?
   - Да. За два года до этого.
   - Как вы ее разыскали?
   - Я не искал ее. Не посмел бы. Я был уверен, что она не захочет  меня
видеть. Однажды я случайно встретил ее в метро.
   - Где вы тогда жили?
   - Там, где живу и сейчас, на бульваре Ришар-Ленуар.  Через  несколько
домов от вас, на углу улицы Шмен-Вер.
   Тут он во второй раз улыбнулся, если это можно было назвать улыбкой.
   - Франсуаза сказала вам, что она замужем?
   - Сказала.
   - Она на вас не сердилась?
   - Нет. Она считала себя ответственной за то, что произошло.
   - Она все еще любила вас?
   - Наверно.
   - А вы?
   - Я никогда не переставал ее любить.
   Он не повышал голос, говорил очень просто, нейтральным тоном.  Сквозь
облака начало проглядывать солнце, еще молодое, влажное.
   - Вы не требовали от нее, чтобы она оставила мужа?
   - Она не считала себя вправе сделать это. Видите ли, он очень хороший
человек, она его уважает.
   - Вы часто с ней виделись?
   - Мы встречались два или три раза в неделю,  когда  ее  муж  бывал  в
море, в одном кафе на Севастопольском бульваре. Мне захотелось  побывать
у нее дома. Не для того, что вы имеете в виду. Об этом мы и  не  думали.
Однажды я вошел в дом, когда консьержка была на рынке, и почти сразу  же
ушел.
   - А потом это стало привычкой?
   - Я приходил несколько раз.
   - Вы уже тогда условились о сигнале?
   - Медный горшок! Да. Я знал, что рано или поздно  меня  поймают.  Это
неизбежно случается.
   - Вы никогда не предлагали ей уехать за границу?
   - Она бы не согласилась.
   - Из-за Бурсико?
   - Да. Вы ее не знаете.
   - А потом она стала совсем немощной?
   - Почти совсем. Вы же  ее  видели.  Это  худшее,  что  могло  с  нами
случиться. Она не могла выходить, и я стал  чаще  навещать  ее.  Однажды
утром,  когда  консьержка  вернулась,  я  еще  находился  в  квартире  и
спрятался там. Я оставался у нее до следующего дня.
   - И с тех пор вы стали оставаться у нее на ночь?
   - Да. Это создало впечатление, что мы живем вместе.  Не  забудьте,  у
нас ведь никогда не было общей квартиры. Когда я жил на улице Дам, у нее
была своя комната на бульваре Роше-Шуар. Потому-то о ней  никто  никогда
не упоминал. Вот и вся история! Я стал оставаться на два дня,  потом  на
три, иногда даже больше. Еду я приносил с собой.
   - Вы, конечно, не боялись, что неожиданно  вернется  муж:  ведь  суда
ходят по твердому расписанию.
   - Нам было тяжелее всего,  когда  он  проводил  здесь  свой  месячный
отпуск.
   Все было серенькое, меланхолическое, как и сам этот  человек,  как  и
квартира на улице Ломон, как и женщина, проводившая  целые  дни  лежа  в
постели.
   -  На  прошлой  неделе  я  увидел  в  окно,  что  за  улицей  ведется
наблюдение.
   - Вы думали, что это из-за вас?
   - В газетах ничего не писали про Паулюса. Я не мог предположить,  что
полиция интересуется домом напротив, и решил, что напали на мой след. За
два дня, пока сидел в доме, я все передумал. Готов был сдаться, но тогда
мне пришлось бы говорить о Франсуазе, ее стали  бы  допрашивать,  и  муж
узнал бы все...
   - В общем, - сказал Мегрэ, набивая остывшую трубку, - вы выстрелили в
инспектора, чтобы иметь возможность выйти из дома.
   - Да.
   - Потому что должен был вернуться муж, а вы были у нее.
   - Совершенно верно. Я напрасно ждал, что наблюдение прервется. Видел,
как сменяются инспектора. Когда они садились  у  окон  дома  мадемуазель
Клеман, я был убежден, что следят за квартирой Франсуазы.  Я  ждал,  так
сказать, до последней минуты. Бурсико был уже в поезде.  Он  должен  был
прибыть на вокзал сразу после полудня. Мне обязательно нужно было выйти,
понимаете?
   - У вас было оружие?
   - Никогда в жизни не  носил  оружия,  даже  в  Панаме.  Я  знал,  что
револьвер Бурсико  лежит  в  ночном  столике.  Это  был  кольт  крупного
калибра, который он сохранил еще с войны и оставлял под  рукой  у  жены,
так как думал, что она пуглива.
   - Вы стреляли из окна?
   - Я ждал, пока инспектор закурит сигарету, чтобы получше прицелиться.
   - Франсуаза знала, что вы делаете?
   - Нет. Она даже не видела, что я держу револьвер в руке,  потому  что
мы не зажигали лампы.
   - Вы вышли не сразу?
   -  Я  подождал,  пока  на  улице   начнется   суета,   чтобы   пройти
незамеченным. Когда вышел из дома, консьержка  была  на  противоположном
тротуаре и стояла с соседями спиной к своему дому.  Дверь  она  оставила
открытой. Франсуазе я обещал, что уеду за границу.
   - Когда вы ей позвонили?
   - На следующий день. Она умоляла меня уехать.
   - А почему вы не уехали?
   Он не ответил. Потом, подняв глаза на комиссара, прошептал:
   - А зачем?
   Мегрэ опять вспомнил Паулюса. Тот тоже прицепился к дому  мадемуазель
Клеман. Один раз пробовал уехать и все-таки вернулся.
   - Вы знали, что попадетесь?
   Он пожал плечами.
   - Вам это безразлично?
   - При условии, что ее не будут беспокоить. Она тут  ни  при  чем.  На
улице Дам она тоже была ни при чем.
   Виноват я один. Это просто злой рок.
   Паулюс в своей камере, должно быть, думал то же самое.
   Теперь жалею, что стрелял в инспектора.  Мне  стало  легче,  когда  я
прочел в газетах, что он не умер.
   В особенности когда узнал, что у него двое  детей  и  что  жена  ждет
третьего.
   На секунду они замолчали; луч солнца упал на окно и  почти  сразу  же
скрылся за облаком.
   - Не забудьте о том, что вы мне обещали...
   Мегрэ нахмурился, вспомнив, что Франсуаза Бурсико вызывает  адвоката.
Он протянул руку к телефону, но передумал звонить.
   - Она говорила вам, что обратилась к адвокату?
   - Да. Она ему ничего не расскажет.
   Мегрэ все-таки снял телефонную трубку:
   - Дайте мне пивную "У дофины"... Алло!.. Жюстен?.. Говорит  Мегрэ.  -
И, обращаясь к своему собеседнику, спросил:
   - Хотите кружку пива?
   - Я предпочел бы чашку кофе.
   - Принеси две кружки пива и чашку кофе.
   - Хорошо, шеф. Сейчас...
   Он повернулся к человеку, который скромно сидел на своем месте:
   - Вы знаете какого-нибудь адвоката?
   - Я возьму первого попавшегося. Раз уж дошло до этого...
   Мегрэ закурил. Через несколько секунд открыл дверь официанту, который
поставил поднос на письменный стол.
   Он залпом выпил кружку пива, вытер рот.
   - Я полагаю, что на минутку могу вас оставить одного?
   - Можете.
   Он пошел к начальнику.
   - Мне сказали, что следствие закончено, Мегрэ?
   - Закончено. Этот человек у меня в кабинете.
   - Признается?
   - Признается. Он зашел с целью  украсть  что-нибудь  в  дом  напротив
отеля мадемуазель Клеман и когда, выходя, увидел,  что  на  улице  стоит
инспектор...
   - А это правда?
   - Нет. Но что касается меня, то я буду поступать так, как  будто  это
правда.
   - Замешана женщина?
   - Да.
   - Красивая?
   - Нет. Ей скоро пятьдесят, и  она  вот  уже  пять  лет  не  встает  с
постели.
   - А не будет накладки?
   - Не думаю.
   - Послушайте, Мегрэ, я хотел бы, чтобы вы  приняли  одного  человека,
который ждет в приемной уже три дня; его моральное состояние  никуда  не
годится.
   - Кто это?
   - Паулюс-отец. Он обязательно хочет видеть вас, объяснить вам...
   - Ладно, приму, - вздохнул Мегрэ. - Как Жанвье?
   - Его сегодня перевезли домой. А ваша жена?
   - Вечером приедет. Пойду встречать ее на вокзал.
   Он пошел через кабинет инспекторов, где юный Лапуэнт  сразу  вскочил,
очень воодушевленный, и протянул ему толстое досье.
   - Нам так повезло, шеф! Мы нашли...
   - Знаю, малыш. Ты хорошо поработал. - Он сунул папку под  мышку,  как
будто она не представляла собой ничего важного. - Вы знаете, что он  уже
раньше убил человека?
   - Да.
   - Правда, что вы его арестовали? Люка говорит...
   Мегрэ стоял в проеме двери с трубкой в зубах,  и  Лапуэнт  не  совсем
разобрал, что он проворчал выходя.
   - Да уж пришлось!
   Лапуэнт повернулся к Ваше, который тоже сидел в кабинете и  составлял
рапорт:
   - Что он сказал?
   - Что ему пришлось.
   - Пришлось что?
   - Я полагаю, арестовать этого человека.
   И юный Лапуэнт, уставившись на  дверь,  через  которую  вышел  Мегрэ,
произнес только:
   - Ну и ну!

   1951г.



   Жорж СИМЕНОН
   СЕСИЛЬ УМЕРЛА

Перевод с французского Н. Столяровой. Scan&spellcheck - tymond


Часть первая

Глава 1

   Утренняя трубка, которую  Мегрэ  закурил  у  порога  своего  дома  на
бульваре Ришар-Ленуар, показалась ему приятнее, чем  обычно.  И  первому
туману он обрадовался, как дети  радуются  первому  снегу.  Особенно  же
потому, что это был не тот противный желтоватый туман,  какой  бывает  в
иные зимние дни, а молочный пар, пронизанный там и  сям  бликами  света.
Было холодно. Пощипывало нос и кончики пальцев, стук шагов  по  мостовой
четко отдавался в морозном воздухе.
   Засунув руки в карманы  теплого  грубошерстного  пальто  с  бархатным
воротником, так хорошо известного на набережной Орфевр, от которого  еще
пахло нафталином, в низко надвинутом на  лоб  котелке,  Мегрэ  не  спеша
направился  к  зданию  криминальной  полиции.   Его   забавляло,   когда
какая-нибудь девчонка, вынырнув из тумана, налетала на него.
   - Ой, простите, пожалуйста...
   И она опрометью бежала дальше, торопясь на автобус или в метро.
   Казалось, в это утро весь Париж радовался туману так же, как Мегрэ, и
только буксирные  катера  на  невидимой  Сене  перекликались  тревожными
хриплыми голосами.
   Память невольно фиксировала все: вот  он  пересек  площадь  Бастилии,
свернул  на  бульвар  Генриха  IV  и  миновал  маленькое  бистро.  Дверь
приоткрылась  (в  этот  день  впервые  после  лета  двери  кафе   плотно
затворялись, чтобы в помещение не проникал  холодный  воздух),  и  Мегрэ
обдало волной запахов,  тесно  связанных  в  его  сознании  с  парижским
рассветом: то был смешанный аромат горячих булочек, кофе, сладкий  запах
рома.
   Сквозь запотевшие стекла  Мегрэ  с  трудом  различал  силуэты  людей,
теснившихся у оцинкованной стойки,  торопливо  глотавших  перед  работой
свой завтрак.
   Ровно в девять часов он вступил под своды здания криминальной полиции
и вместе с другими стал подниматься по широкой, всегда пыльной лестнице.
Когда голова его оказалась на уровне второго этажа, он машинально бросил
взгляд сквозь стеклянную перегородку зала ожидания  и,  заметив  Сесиль,
сидевшую на одном из зеленых плюшевых стульев, нахмурился.
   Или, если уж говорить начистоту, напустил на себя хмурый вид.
   - Глядите-ка, Мегрэ... Она уже здесь!..
   Эти слова произнес Кассье, комиссар полиции нравов, шедший  вслед  за
ним. Посыпались шутки, неизменно встречавшие каждое появление Сесили.
   Мегрэ сделал попытку незаметно для нее проскользнуть мимо.  Давно  ли
она здесь? Она способна часами неподвижно сидеть, сложив руки на  сумке,
в своей нелепой зеленой шляпке, вечно съезжавшей набок на туго  стянутых
волосах.
   Ну  конечно,  она  его  увидела!  Она  порывисто  вскочила,  рот   ее
приоткрылся. Стеклянная перегородка не позволяла услышать ее слова,  но,
должно быть, она вздохнула с облегчением:
   - Наконец-то...
   Втянув голову в плечи, Мегрэ устремился  в  свой  кабинет  в  глубине
коридора. Служитель подошел к нему, чтобы доложить о посетительнице...
   - Знаю... знаю... Мне сейчас некогда... - проворчал Мегрэ.
   В это туманное утро в кабинете было  темно,  и  он  зажег  настольную
лампу с зеленым абажуром.  Снял  пальто,  шляпу,  взглянул  на  печку  и
подумал, что, если завтра будет так  же  холодно,  он  потребует,  чтобы
развели огонь. Затем, потерев озябшие руки,  Мегрэ  грузно  опустился  в
кресло, удовлетворенно крякнул и снял телефонную трубку:
   - Алло...  "Старый  нормандец"...  Попросите,  пожалуйста,  господина
Жанвье... Алло!.. Это ты, Жанвье?
   Инспектор  Жанвье  находился  сегодня  с  семи   утра   в   маленьком
ресторанчике на улице  Сент-Антуан,  откуда  вел  наблюдение  за  отелем
"Аркады".
   - Что нового?
   - Сидят в своем гнездышке, патрон... Полчаса назад  женщина  выходила
купить хлеба, масла и молотого кофе... Она только что вернулась...
   - Люка на месте?
   - Я видел его в окне, когда проходил мимо...
   - Ладно! Журдан скоро сменит тебя... Не очень продрог?
   - Да так, немного... Не беда...
   Мегрэ  усмехнулся,  подумав  о  бригадире  Люка,  четыре  дня   назад
преобразившемся в старого инвалида. Нужно было установить наблюдение  за
бандой поляков - их было пять или шесть человек, - поселившихся в убогой
комнатушке убогого отеля "Аркады". Никаких  улик  против  них  не  было,
кроме той, что один из них, по  кличке  Барон,  разменял  на  скачках  в
Лоншане ассигнацию, украденную на ферме Ванзитар.
   Эти люди слонялись по Парижу без всякой видимой цели, собирались  они
в квартире у одной молодой женщины на улице Бираг; неизвестно было,  чья
она любовница и какую роль играет во всех этих делах.
   Переодетый инвалидом Люка, закутавшись в старые шали, следил за  ними
с утра до вечера из окна квартиры в доме напротив.
   Мегрэ встал, выбил трубку в ведро с углем. Выбирая другую  трубку  из
целой  коллекции,  лежавшей  у  него  на  столе,  он  заметил  карточку,
заполненную Сесилью. Он собирался уже прочесть, что она там написала, но
в эту минуту в коридоре раздался настойчивый звонок.
   Рапорт! Он  схватил  приготовленные  бумаги  и  отправился  вместе  с
другими полицейскими комиссарами в кабинет начальника полиции. Это  была
каждодневная утренняя церемония. Начальник носил длинные седые волосы  и
мушкетерскую бородку. Войдя в кабинет, они обменивались рукопожатиями.
   - Видели ее?
   Мегрэ притворился удивленным:
   - Кого?
   - Сесиль!.. Знаете, на месте госпожи Мегрэ я бы...
   Бедная Сесиль! А ведь она была еще молода! Мегрэ знал по  документам,
что ей недавно минуло двадцать восемь. И однако трудно было  представить
себе существо более нескладное, так напоминавшее старую  деву,  несмотря
на все ее старания выглядеть привлекательной.
   Должно быть, она сама по  скверным  выкройкам  шила  свои  неизменные
черные платья... А ее нелепая зеленая шляпка...  Невозможно  вообразить,
что за всем этим таится какое-то женское очарование. Бескровное  бледное
лицо и вдобавок ко всему легкое косоглазие...
   - Она косая! - уверял комиссар Кассье.
   Конечно, он преувеличивал. Косой ее нельзя было назвать.  Хотя  левый
ее глаз смотрел не совсем в том направлении, что правый.
   Она являлась к восьми утра, готовая к покорному ожиданию.
   - Мне к комиссару Мегрэ, пожалуйста...
   - Право, не знаю, будет ли он сегодня утром... Вы могли бы  пройти  к
инспектору Берже...
   - Благодарю вас... Я лучше подожду...
   И она ждала весь день, неподвижная, не  выказывая  никаких  признаков
нетерпения,  и  каждый  раз  порывисто  вскакивала,  словно   охваченная
волнением, едва комиссар показывался на лестнице.
   - Держу пари, старина, она влюблена в вас...
   Комиссары толпились в кабинете  начальника  полиции,  переговариваясь
между собой; незаметно перешли от болтовни к делам.
   - Как с "Пеликаном", Кассье? Что нового?
   - Я вызвал хозяина к десяти... Придется ему заговорить...
   -  Только  действуйте  осторожно,  слышите!..  Ему  покровительствует
какой-то депутат, и я не намерен влипнуть в историю... Как  с  поляками,
Мегрэ?
   -  Пока  выжидаю...  Сегодня  ночью  думаю  засесть  сам...  Если   к
завтрашнему дню ничего нового не выяснится, я попытаюсь  побеседовать  с
глазу на глаз с той женщиной...
   Ну и гнусная банда! Три преступления за полгода.
   Всякий раз на уединенных фермах Севера. Зверский, скотский  бандитизм
- убивали прямо топором...
   Туман  начинал  золотиться.  Можно  было  погасить  лампы.  Начальник
пододвинул к себе одну из папок.
   - Найдется у вас свободная минута сегодня утром.
   Мегрэ...   Вот   тут   розыски   по   заявлению    семьи...    Пропал
девятнадцатилетний юноша, сын крупного промышленника...
   - Ну что ж, давайте...
   Рапорт, прерываемый  изредка  телефонными  звонками,  длился  полчаса
среди клубов табачного дыма.
   - Хорошо, господин министр... Да, господин министр...
   Слышно было, как  полицейские  инспектора  ходят  взад  и  вперед  по
широкому коридору, как хлопают двери, как звонят в кабинетах телефоны.
   С папкой под мышкой Мегрэ вернулся  к  себе.  Он  размышлял  о  банде
поляков. Машинально он положил папку на карточку,  заполненную  Сесилью.
Не успел он сесть, как постучался служитель.
   - Я насчет этой девушки...
   - Ну что такое?
   - Вы примете ее?
   - Немного погодя...
   Мегрэ  хотелось  сначала  покончить  с  делом,  которое  поручил  ему
начальник. Он знал, где найти юношу, ибо уже занимался им раньше.
   - Алло! Соедините меня с гостиницей "Миозотис", улица Бланш...
   В этой обшарпанной гостинице собирались такие же  молодые  люди,  как
этот юноша, отличавшиеся сомнительными нравами и пристрастием к кокаину.
   - Алло! Вот что, Франсис... Как видно, мне все-таки придется прикрыть
ваше заведение... Что? Тем хуже для вас!.. Вы утратили  чувство  меры...
Если хотите последовать доброму совету, то пришлите  ко  мне  немедленно
мальчишку Дюшмена... А  еще  лучше,  приведите  его  сами...  Мне  нужно
сказать ему пару слов... Да нет же, он у вас... А если его там  нет,  не
сомневаюсь, что до полудня вы его отыщете... Рассчитываю на вас!
   Зазвонил другой телефон. Мегрэ  услышал  смущенный  голос  одного  из
следователей:
   -  Комиссар  Мегрэ?..  Я  насчет  Пенико,  господин  комиссар...   Он
утверждает, что  вы  запугали  его,  чтобы  вырвать  показания,  что  вы
заставили его раздеться в своем кабинете и продержали голым  целых  пять
часов...
   Затем пришлось давать  указания  инспекторам,  ожидавшим  в  соседнем
кабинете. Они сидели в шляпах, лихо сдвинутых  на  ухо,  зажав  в  зубах
сигареты... И только в одиннадцать часов он вспомнил о  Сесили  и  нажал
кнопку звонка.
   - Впустите эту девушку...
   Служитель вернулся через минуту:
   - Она уже ушла, господин комиссар...
   - Вот как!
   Сначала он пожал плечами. Потом,  усаживаясь  в  кресло,  нахмурился.
Что-то не похоже на Сесиль, однажды неподвижно  просидевшую  битых  семь
часов в зале ожидания. Он поискал ее карточку среди бумаг, наваленных на
столе. В конце концов он нашел ее под досье юного Дюшмена.
   "Совершенно необходимо, чтобы вы приняли меня.
   Сегодня ночью произошло ужасное несчастье.
   Сесиль Пардон".
   На звонок явился служитель.
   - Скажите, Леопольд, в котором