пытался изобразить смущенную улыбку.
   -  Жан  должен  зарабатывать  на  жизнь!  У  нас  нет  состояния!  Вы
достаточно умны, чтобы понять это, и я прошу вас оставить его в покое.
   - Пошли?.. - прошептал Жан, который не мог больше терпеть эту пытку.
   - Клянусь вам, мадам, что мы... - пробормотал Дельфос.
   - В котором часу вы вернулись домой сегодня ночью?
   - Не знаю... Может быть, в час...
   - А Жан признался, что было больше двух часов утра!
   - Мне пора в контору, мать...
   Взяв шляпу, он подтолкнул Дельфоса в коридор.
   Месье Шабо тоже встал и надел пальто.
   На улицах Льежа, как  обычно  в  этот  час,  хозяйки  мыли  тротуары,
обильно поливая  их  водой;  перед  дверьми  останавливались  тележки  с
овощами и углем,  от  одного  квартала  к  другому  раздавались  выкрики
торговцев.
   - Ну, как?
   Приятели завернули за  угол.  Теперь  они  могли  не  скрывать  своей
тревоги.
   - Ничего нет!.. В утренних газетах ни о чем не  упоминается!..  Может
быть, еще не нашли... его...
   На голове у Дельфоса была студенческая фуражка с большим козырьком. В
этот час все студенты направлялись в университет. На мосту, пересекавшем
Мезу, они образовали целую процессию.
   - Мать очень зла... на тебя в особенности...
   Они шли через рынок, пробираясь между корзинами с овощами и фруктами,
топтали ногами листья капусты и салата. Жан устремил вперед  неподвижный
взгляд.
   - Скажи! Откуда мы возьмем деньги?.. Сегодня пятнадцатое...
   Они перешли  на  другую  сторону  улицы,  потому  что  поравнялись  с
табачной лавкой, хозяину которой задолжали франков пятьдесят.
   - Знаю... Сегодня посмотрел в бумажнике у отца...
   Там были только крупные ассигнации...
   Дельфос понизил голос:
   - Не  расстраивайся...  Сейчас  я  зайду  к  своему  дяде,  на  улицу
Леопольд... Редко когда меня хоть на одну минуту  не  оставят  одного  в
магазине...
   Жан знал этот магазин, самый большой  из  всех  тех,  где  продавался
шоколад.  Он  представлял  себе,  как  его  приятель  запускает  руку  в
выдвижной ящик кассы.
   - Когда мы увидимся?
   - Я буду ждать тебя в двенадцать.
   Они  подходили  к  конторе  нотариуса  Лоэста,   где   работал   Жан.
Попрощались, не глядя друг  на  друга,  и  у  Жана  возникло  неприятное
чувство, как будто рукопожатие Рене было не таким, как обычно.
   Правда, теперь они стали сообщниками!
   Стол Жана стоял в передней. Так как он поступил сюда  последним,  его
работа состояла  главным  образом  в  том,  чтобы  наклеивать  марки  на
конверты, разбирать почту и исполнять обязанности курьера.
   В то утро он работал молча, ни на кого не глядя, с таким  видом,  как
будто хотел остаться незамеченным.
   В особенности он опасался заведующего конторой, сурового человека лет
пятидесяти, своего начальника.
   В одиннадцать часов все было как обычно, но  не  задолго  до  полудня
заведующий подошел к нему.
   - У вас есть счета "малой кассы", Шабо?
   - Простите меня, месье Озэ, сегодня я надел другой костюм  и  оставил
дома записную книжку и деньги. Я отчитаюсь перед вами после полудня.
   Он был мертвенно-бледен. Заведующий удивился.
   - Вы заболели?
   - Нет... Не знаю... Может быть, немножко...
   "Малая касса" - это был отдельный счет в конторе, деньги, необходимые
на марки, на отправку заказных писем, на все мелкие текущие расходы. Два
раза в месяц, пятнадцатого  и  тридцатого,  Жану  выдавали  определенную
сумму, а он отмечал расходы в записной книжке.
   Служащие выходили из конторы, Жан, выйдя на  улицу,  поискал  глазами
Дельфоса и заметил его возле витрины табачной лавочки. Он курил сигарету
с позолоченным кончиком.
   - Ну как?
   - Здесь уплачено!
   Они пошли.
   Они ощущали потребность чувствовать себя среди  людей,  в  движущейся
толпе.
   - Зайдем в "Пеликан". Я был у своего дяди. В моем  распоряжении  было
всего несколько секунд. Ну, я и запустил руку... Сам того не желая, взял
слишком много...
   - Сколько?
   - Почти две тысячи...
   Эта цифра испугала Шабо.
   - Вот тебе триста франков для "малой кассы". Остальное мы разделим.
   - Да нет же!..
   Оба они говорили возбужденно, с  той  только  разницей,  что  Дельфос
настаивал почти угрожающе.
   - Все нормально! Мы же всегда делим все пополам!
   - Мне не нужны эти деньги.
   - Мне тоже.
   Они машинально посмотрели на каменный балкон одного  дома.  Это  была
меблированная комната, где жила Адель, танцовщица с "Веселой мельницы".
   - Ты не проходил там!
   - Я шел по улице По д'Ор. Двери были открыты, как  обычно.  Виктор  и
Жозеф подметали...
   Жан так сжал пальцы обеих рук, что они хрустнули.
   - Ты хорошо все видел сегодня ночью, правда?..
   - Я уверен, что это был турок, - вздрогнув, отчеканил Дельфос.
   - И сегодня на улице не было полиции?
   - Никого! Все  было  нормально...  Виктор  увидел  меня  и  закричал:
"Добрый день!"
   Они вошли  в  "Пеликан",  сели  за  столик  возле  витрины,  заказали
английского пива.  И  тут  же  Жан  заметил  человека,  сидевшего  прямо
напротив них.
   - Не оборачивайся... Смотри в зеркало... Этой ночью он  был  в...  Ты
знаешь, что я хочу сказать...
   - Вот этот здоровяк? Да, я узнаю его...
   Это  был  клиент,  вошедший  последним  в  "Веселую  мельницу",   тот
объемистый и могучий человек, который пил только пиво.
   - Он, вероятно, не из Льежа.
   - Курит французский табак. Осторожно! Он наблюдает за нами.
   - Гарсон! - позвал Дельфос. - Сколько с нас?  Кажется,  мы  были  вам
должны сорок два франка?
   Он протянул  ассигнацию  в  сто  франков,  так,  чтобы  официант  мог
заметить у него несколько таких же.
   - Получите!
   Они нигде не находили себе места. Посидев немного, вышли,  и  Шабо  с
беспокойством обернулся.
   - Этот человек следит за нами... Во всяком случае, он идет сзади.
   - Замолчи! Ты в конце концов меня напугаешь.  Зачем  ему  следить  за
нами?
   - Но турка-то, наверное, нашли... Или же он не был мертв...
   - Ну, замолчи же! - проворчал Дельфос еще более резко.
   Они молча прошли метров триста.
   - Ты считаешь, что мы должны пойти туда сегодня вечером?
   - Конечно! Это покажется подозрительным, если мы...
   - Послушай! Может, Адель что-нибудь знает?
   У Жана нервы были напряжены до предела. Он не  знал,  куда  смотреть,
что говорить, и  не  смел  обернуться,  чувствуя  за  собой  присутствие
широкоплечего мужчины.
   - Если он перейдет Мезу вслед за нами, значит, он за нами следит!
   - Ты идешь домой?
   - Придется... Мать обозлилась...
   Жан был способен внезапно разрыдаться здесь, посреди улицы.
   - Он идет по мосту... Видишь, он следит за нами!
   - Замолчи!.. До вечера... Ну, вот я уже пришел...
   - Рене!
   - Что?
   - Я не хочу держать при себе эти деньги... Послушай...
   Но Дельфос, пожав плечами, закрыл за собой дверь.
   Жан пошел дальше, поглядывая на отражение в  стеклах  витрины,  чтобы
проверить, продолжают ли за ним следить.
   На пустынных улицах за Мезой у него уже не осталось сомнений.  И  тут
ноги под ним подкосились. Закружилась голова. Он чуть не остановился, но
вместо этого пошел еще быстрее, как будто страх тащил его вперед.
   Когда он пришел домой, мать спросила его:
   - Что с тобой?
   - Ничего...
   - Ты страшно бледный... Просто зеленый...
   И в бешенстве продолжала:
   - Красиво,  правда?..  В  твоем  возрасте  доводить  себя  до  такого
состояния!.. Где ты опять болтался эту ночь?..
   И в какой компании? Не понимаю, почему твой отец допускает это... Ну,
давай, ешь...
   - Я не хочу есть.
   - Это еще почему?
   - Послушай, оставь меня, мать... Мне  нехорошо...  Не  знаю,  что  со
мной...
   Но острый взгляд мадам Шабо не смягчался. Это была маленькая женщина,
сухая, нервная, которая сновала по дому с утра до вечера.
   - Если ты болен, я позову врача.
   - Нет! Ради Бога...
   Шаги на лестнице. Сквозь застекленную дверь кухни  показалась  голова
студента. Он постучал;  выражение  лица  у  него  было  встревоженное  и
недоверчивое.
   - Вы знаете этого человека, который  прогуливается  по  улице,  мадам
Шабо?
   Он говорил с сильным славянским акцентом. Глаза его пылали.  Малейший
пустяк приводил его в ярость.
   Он уже перешел обычный возраст студента.  Но  официально  числился  в
университете, хотя никогда не ходил на лекции.
   Знали, что он грузин, что у себя на родине  он  занимался  политикой.
Претендовал на дворянское происхождение.
   - Какого человека, месье Богдановский?
   - Подойдите сюда...
   Он подозвал ее в столовую, окно которой выходило на улицу.
   Жан не решался последовать за ними. Но  в  конце  концов  тоже  пошел
туда.
   - Вот уже четверть часа, как он здесь расхаживает...
   Я знаю таких людей!.. Это определенно кто-нибудь из полиции.
   - Да нет же, - с оптимизмом возразила мадам Шабо. - Вам всюду чудится
полиция! У него просто здесь назначено свидание.
   Грузин  все-таки  бросил  на   нее   взгляд,   выражавший   сомнение,
пробормотал что-то на своем языке и поднялся к себе в комнату. Жан узнал
широкоплечего мужчину.
   - Иди есть, сейчас же! И не кривляйся, слышишь?
   Не то ляжешь в постель, и я сейчас же вызову врача.
   Месье Шабо не приходил домой в полдень. Мать и сын обедали  в  кухне,
причем мадам Шабо никогда не присаживалась, а все время  ходила  взад  и
вперед от стола к плите.
   Пока Жан, опустив голову, пытался  проглотить  хоть  что-нибудь,  она
наблюдала за ним и заметила какую-то новую деталь в его одежде.
   - Откуда еще этот галстук?
   - Это Рене дал мне его...
   - Рене, всегда этот Рене, а у тебя нет  никакого  самолюбия!  Мне  за
тебя стыдно! У этих людей, может быть, и есть деньги,  но  из-за  одного
этого они еще не заслуживают уважения! Его родители не женаты...
   - Мама!
   Обычно он называл ее "мать". Но сейчас он хотел говорить умоляюще. Он
дошел до предела. Он не требовал  ничего,  кроме  покоя  в  течение  тех
нескольких часов, которые обязан был проводить дома. Он представлял себе
незнакомца, расхаживающего напротив, как  раз  возле  стены  школы,  где
прошли его детские годы.
   - Нет, сын  мой!  Ты  пошел  по  плохой  дороге,  говорю  тебе!  Пора
прекратить это, если ты не хочешь кончить плохо, как твой дядя Анри.
   Кошмар! Опять  эти  упоминания  о  дяде,  которого  встречали  иногда
мертвецки  пьяным  или  видели  на  стремянке,  когда  он  красил  фасад
какого-нибудь дома.
   - А ведь он получил образование! Мог занять любое положение...
   Жан встал с полным ртом, буквально сорвал  свою  шляпу  с  вешалки  и
выбежал из дому.
   В Льеже некоторые газеты  выходят  и  по  утрам,  но  главный  выпуск
появляется в два часа. Шабо пошел к центру  города,  словно  в  полусне,
окутанный каким-то  пронизанным  солнцем  облаком,  мешавшим  ему  четко
видеть, и, перейдя Мезу, очнулся от криков:
   -  Покупайте  "Льежскую  газету"!  Только  что   вышедшую   "Льежскую
газету"... Труп в плетеном сундуке!.. Ужасные  подробности...  Покупайте
"Льежскую газету"!..
   Возле него, буквально в двух  метрах,  широкоплечий  мужчина  покупал
"Льежскую газету", ожидал сдачи. Жан пошарил у себя в кармане, там  были
ассигнации, которые он сунул туда, но не нашлось мелкой монеты. Тогда он
пошел  дальше  и  вскоре  толкнул  дверь  конторы,  куда  уже  вернулись
служащие.
   - Вы опоздали на пять минут, - заметил заведующий.  -  Это  небольшое
опоздание, но повторяется слишком часто...
   - Извините... Из-за трамвая... Я принес вам "малую кассу"...
   Он чувствовал, что лицо у него не такое, как всегда.
   Щеки горели. В глазах кололо.
   Месье Озэ перелистывал записную книжку, проверяя суммы внизу страниц.
   - Сто восемнадцать франков пятьдесят сантимов...
   Столько у вас осталось?..
   Жан пожалел, что ему не пришлось разменять ассигнации. Он слышал, как
заместитель заведующего и машинистка говорили о плетеном сундуке.
   - Графопулос. Это турецкая фамилия?
   - Кажется, он грек...
   Жан вытащил из кармана две ассигнации  по  сто  франков.  Что-то  еще
выпало оттуда. Месье Озэ холодно указал ему  на  пол.  Это  была  третья
ассигнация.
   - Мне кажется, вы слишком легкомысленно относитесь к деньгам.  У  вас
нет бумажника?
   - Простите...
   - Если бы хозяин видел, как вы  кладете  банковские  билеты  прямо  в
карман... Ну, ладно! У меня нет мелочи... Вы потом  отчитаетесь  в  этих
ста восемнадцати франках пятидесяти сантимах... Когда  деньги  кончатся,
спросите у меня еще...  Сегодня  после  полудня  вы  обойдете  газеты  и
сдадите туда наши объявления... Это срочно! Нужно, чтобы  они  появились
завтра... - Турок! Турок! Турок!
   На улице Жан купил газету и с минуту оставался в центре группы зевак,
потому что продавец искал для него сдачу.  Он  прочел  на  ходу,  толкая
прохожих:
   "ТАЙНА  ПЛЕТЕНОГО  СУНДУКА  ...Сегодня  утром,  около  девяти  часов,
сторож,  только  что  открывший  ворота  зоологического  сада,   заметил
плетеный сундук большого размера, стоявший на лужайке.
   Он тщетно  пытался  открыть  его.  Сундук  был  закрыт  на  задвижку,
запертую большим висячим замком.
   Сторож позвал полицейского Леруа, который, в свою очередь,  оповестил
полицейского комиссара четвертого округа.
   Только в десять часов сундук был отперт слесарем.
   Представьте себе зрелище, открывшееся глазам следователей!
   Внутри был труп, сложенный пополам! Стараясь полностью засунуть его в
сундук, преступник  не  остановился  перед  тем,  чтобы  сломать  шейные
позвонки. Это был труп человека лет сорока ярко выраженного иностранного
типа. Обыск ничего не дал, бумажника при нем не оказалось!  В  одном  из
жилетных  карманов  были  найдены  визитные  карточки  на  имя   Эфраима
Графопулоса.
   Этот человек, по-видимому, прибыл в Льеж совсем недавно,  потому  что
его нет в списке иностранцев и он не фигурирует  среди  вновь  прибывших
постояльцев гостиниц города.
   Судебный врач начнет вскрытие только сегодня днем, но уже теперь есть
основания предполагать, что  смерть  наступила  в  течение  ночи  и  что
убийство было совершено при  помощи  очень  тяжелого  орудия:  резиновой
дубинки, железного бруска, мешка с песком или свинцовой палки.
   Из следующего выпуска нашей газеты можно будет Узнать все подробности
этого дела, которое обещает быть сенсационным".
   С газетой в руках Жан подошел к окошечку газеты "Ла Мез",  сдал  туда
судебные объявления и стоял, ожидая квитанции.  Город  был  оживлен.  То
были последние солнечные дни. На бульварах уже начинали строить балаганы
для большой осенней ярмарки.
   Он напрасно пытался заметить, не идет ли  позади  него  тот  человек,
который следил за ним утром.
   Проходя мимо "Пеликана", он не обнаружил там Дельфоса, хотя у него не
было лекций во второй половине дня.
   Он сделал крюк, чтобы пройти по улице По д'Ор.
   Двери "Веселой мельницы" были открыты. Зал тонул  в  темноте,  в  нем
едва различались гранатовые банкетки.
   Виктор мыл окна, обильно поливая их водой. И Шабо ускорил шаги, чтобы
его не заметили.
   Он зашел еще в "Экспресс", в "Льежскую газету".
   Балкон Адели притягивал его. Однажды он уже посетил  ее,  месяц  тому
назад. Дельфос поклялся ему, что он был любовником танцовщицы.  И  тогда
Шабо постучал к ней в дверь, около полудня, под каким-то предлогом.  Она
приняла его, одетая в сомнительной чистоты халат, и при  нем  продолжала
одеваться, болтая с ним, как близкая приятельница.
   Шабо не делал никаких попыток. И  все-таки  ему  приятна  была  такая
интимность.
   Он толкнул дверь первого этажа, рядом с бакалейной лавочкой, поднялся
по темной лестнице, постучал.
   Никто  не  ответил.  Но  скоро  раздались   шаркающие   шаги.   Дверь
приоткрылась, донесся резкий запах горящей спиртовки.
   - Это ты! Я думала, это твой приятель!
   - Почему?
   Адель уже возвращалась к маленькой никелевой  спиртовке,  на  которой
лежали щипцы для завивки.
   Так,  подумала!  Не  знаю,  почему!  Закрой  дверь,  быстрее!  А   то
сквозняк...
   В эту минуту у Шабо возникло желание довериться ей, сказать  ей  все,
спросить у нее совета, чтобы эта женщина с усталыми глазами и  с  телом,
немного увядшим, но таким еще соблазнительным  под  халатом,  в  красных
домашних туфлях, в которых она шлепала по  неубранной  комнате,  утешила
его.
   На незастланной постели он увидел номер "Льежской газеты".
 
Глава 3 
 
ШИРОКОПЛЕЧИЙ МУЖЧИНА 
 
   Она только  что  встала,  возле  спиртовки  стояла  открытая  коробка
сгущенного молока.
   - Ты пришел один, без приятеля? - еще раз спросила она.
   - А почему я должен быть с ним?
   Она не заметила  его  раздражения,  открыла  шкаф  и  достала  оттуда
рубашку розовато-оранжевого цвета.
   - Это правда, что его отец крупный промышленник?
   Жан не сел, он даже не снял шляпу. Он  смотрел,  как  она  ходила  по
комнате,  охваченный  смутным  чувством:  здесь  были  и  меланхолия,  и
желание, и инстинктивное уважение к женщине, и отчаяние.
   Она не выглядела красавицей, особенно в шлепанцах и мятом халате. Но,
может быть, для него, когда она держалась так просто,  в  ней  было  еще
больше очарования. Сколько ей лет? Двадцать пять или тридцать?
   Во всяком случае, она уже знала жизнь. Она часто говорила о Париже, о
Берлине, об Остенде. Упоминала названия всем известных ночных кабачков.
   Но без увлечения, без гордости, без рисовки. Напротив! Главной чертой
ее характера была усталость, сквозившая в зеленых  глазах,  в  небрежной
манере держать в губах сигарету, в жестах, в улыбках.
   Улыбающаяся усталость.
   - Фабрикант чего?
   - Велосипедов.
   - Забавно! Я знала в  Сент-Этьенне  другого  фабриканта  велосипедов.
Сколько ему лет?..
   - Отцу?
   - Нет, Рене...
   Он нахмурился еще больше, услышав это имя в ее устах.
   - Восемнадцать...
   - Пари держу, что он испорченный мальчишка!
   Фамильярность между ними была полной. Она держалась  с  Шабо,  как  с
равным. И напротив, о Дельфосе она говорила с оттенком уважения.
   Угадала ли она, что Шабо не был богат, что в  материальном  отношении
его семья была приблизительно такая же, как у нее?
   -  Садись!  Тебя  не  стесняет,  что  я  одеваюсь?..  Подай  же   мне
сигареты...
   Он поискал их вокруг себя.
   - На ночном столике!.. Да вот они...
   И Жан, сильно побледнев, с трудом решился дотронуться до  портсигара,
который он видел накануне в  руках  незнакомца.  Он  посмотрел  на  свою
собеседницу: в халате, распахнутом на голом теле, она надевала чулки.
   Это смутило его еще больше, чем в первый момент. Он покраснел,  может
быть, из-за портсигара, может быть,  из-за  этого  обнаженного  тела,  а
вернее, причиной было и то и другое.
   Адель была не только женщиной. Это была женщина, связанная с какой-то
драмой, женщина, которая, конечно, скрывала какую-то тайну.
   - Ну, так что же ты?
   Он подал ей портсигар.
   - А у тебя есть спички?
   Рука его дрожала, когда он протянул  ей  горящую  спичку.  Тогда  она
рассмеялась.
   - Послушай! Ты, наверное, немного женщин видел на своем веку!..
   - У меня были любовницы.
   Она рассмеялась еще громче. Прищурившись, посмотрела ему в лицо.
   - А ты забавный! Смешной парень!.. Подай мне корсет...
   - Вы вчера вернулись поздно?
   Она посмотрела на него немного серьезнее.
   - А ты не влюблен?.. Да еще и ревнуешь!.. Теперь я понимаю, почему ты
надулся, когда я заговорила о Рене... Ну-ка! Повернись к стене...
   - Вы читали газеты?
   - Я только просмотрела фельетон.
   - Вчерашний тип убит.
   - Кроме шуток?
   Она не очень взволновалась. Просто спросила с любопытством:
   - А кто его убил?
   - Неизвестно. Его труп нашли в плетеном сундуке.
   Она сбросила халат на кровать. Жан обернулся в тот момент, когда  она
спускала на бедра рубашку и искала в стенном шкафу платье.
   - Из-за этой истории у меня опять будут неприятности!..
   - Вы вышли из "Веселой мельницы" вместе с ним?
   - Нет! Я ушла одна...
   - А-а!
   - Можно подумать, что ты мне не в