перечел его несколько раз.
   - Когда в одиннадцать утра в среду потерпевший впервые позвонил мне,  его
преследовали уже давно.  По  меньшей  мере  с  вечера.  Он  не  сразу  решил
уведомить полицию.  Надеялся,  что  сам  выкрутится.  Однако  уже  струхнул.
Понимал, что дело идет о  его  жизни.  Следовательно,  должен  был  избегать
безлюдья: толпа служила ему прикрытием. Не осмелился он и вернуться домой  -
убийца мог ворваться вслед за ним и прикончить его. Даже в Париже не так  уж
много мест, открытых всю ночь. Если  не  считать  монмартрских  кабаре,  это
только вокзалы. Они освещены, залы ожидания в них никогда  не  пустуют.  Так
вот, в понедельник скамьи  в  зале  ожидания  третьего  класса  на  Лионском
вокзале были заново покрыты лаком. Мере утверждает, что лак идентичен  тому,
что на брюках.
   - Вокзальных служащих опросили?
   - Да, и продолжают опрашивать.
   - В общем, несмотря ни на что, известных результатов вы добились.
   - Да, несмотря ни на что. Я  знаю  также,  в  какой  момент  пострадавший
изменил свои намерения.
   - Какие намерения?
   Г-жа Мегрэ налила мужу чашку отвара и знаком велела: "Пей, пока горячий".
   - Как я уже сказал, сперва он решил, что выпутается сам. Потом,  в  среду
утром, ему пришло на ум обратиться ко  мне.  Он  продолжал  эти  попытки  до
четырех дня. Что случилось затем - не знаю.  Может  быть,  послав  нам  свой
последний SOS из почтового отделения на улице Фобур-Сен-Дени, он  вообразил,
что мы ему не поможем. Во всяком случае, часом позднее, около пяти, он зашел
в пивную на улице Сент-Антуан.
   - Выходит, в конце концов какой-то свидетель все-таки появился?
   - Нет, господин следователь. Эти сведения  -  от  Жанвье:  он  предъявлял
фотографию и опрашивал официантов во всех  кафе.  Короче,  покойный  заказал
сюз, деталь, которая подтверждает, что ошибиться насчет него мы не могли,  и
потребовал конверт. Не почтовую бумагу, а только конверт. Затем сунул его  в
карман, взял в кассе жетон и бросился в телефонную  будку.  Дозвониться  ему
удалось: кассирша слышала, как сработал автомат.
   - Но звонил он не вам?
   - Нет, - не без обиды признался Мегрэ. - Он обратился не к  нам.  Что  же
касается желтой машины...
   - Есть сведения?
   - Они неточны, но совпадают с остальным.  Набережную  Генриха  Четвертого
знаете?
   - Это со стороны площади Бастилии?
   - Так точно.  Как  видите,  район,  где  разворачивались  события,  столь
ограничен, что кажется, будто все двигалось  по  кругу.  Набережная  Генриха
Четвертого - одно из самых тихих и малолюдных мест Парижа. Ни магазинов,  ни
бистро, одни жилые дома. В среду, ровно в восемь десять вечера,  некий  юный
доставщик телеграмм приметил там желтую машину. Она бросилась  ему  в  глаза
потому, что стояла у дома шестьдесят три, куда он как раз нес телеграмму.  В
моторе, открыв капот, копались двое мужчин.
   - Приметы он запомнил?
   - Нет. Было темно.
   - А номер машины?
   - Тоже нет. Людям редко приходит в голову запоминать номера  автомобилей.
Важно другое: машина была развернута в сторону Аустерлицкого моста,  и  часы
показывали десять минут  девятого.  А  результаты  вскрытия  дают  основания
полагать, что убийство произошло между восьмью и десятью вечера.
   - Вы считаете, состояние здоровья вскоре позволит вам выйти  из  дома?  -
Следователь поостыл, но сдаваться не собирался.
   - Не знаю.
   - В каком направлении ведет; вы теперь расследование?
   - Да ни в каком. Жду. Что мне еще остается?  Согласитесь,  мы  сейчас  на
мертвой точке. Мы, вернее, наши  люди,  сделали  все,  что  могли.  Остается
только ждать.
   - Чего?
   -  Не  важно  чего.  Того,  что  произойдет.  Может  быть,  свидетельских
показаний. Может быть, новых фактов.
   - Вы думаете, они обнаружатся?
   - Надеюсь.
   -  Благодарю.  Я  доложу  прокурору  о  нашем  разговоре.  Поправляйтесь,
господин комиссар.
   - Благодарю, господин следователь.
   Мегрэ положил трубку с важным, как у  индюка,  видом.  Уголком  глаза  он
следил за женой, чувствуя, что она полна  глухой  тревоги,  хотя  и  взялась
опять за вязанье.
   - Тебе не кажется, что ты зашел слишком далеко?
   - В каком смысле?
   - Сознайся, ты над ним потешался.
   - Ты находишь?
   В голосе комиссара прозвучало  неподдельное  удивление.  В  сущности,  он
говорил совершенно серьезно. Не сказал ни одного  неискреннего  слова,  даже
насчет сомнений в опасности своего  недомогания.  Время  от  времени,  когда
расследование шло не так, как следовало бы,  Мегрэ  действительно  случалось
слечь или запереться у себя дома. Тут с ним носились. Ходили вокруг него  на
цыпочках. Он вырывался из  суеты  и  шума  уголовной  полиции,  уходил  о  г
бесконечных вопросов со всех сторон и бесчисленных текущих  дел.  Сослуживцы
навещали его или звонили. Все старались быть с ним потерпеливей, справлялись
о здоровье. Ценой нескольких  порций  проглоченного  с  гримасой  отвара  он
получал о г г-жи Мегрэ несколько стаканов отменного домашнего грога.
   Спору нет, у них с его мертвецом есть нечто  общее,  внезапно  подумалось
комиссару. В сущности, они держались за свой  квартал  не  из  страха  черед
переездом, а из нежелания менять привычный горизонт. При одной  мысли,  что,
проснувшись, уже не увидишь надпись "Лот и  Пенен",  не  пойдешь  на  работу
обычной дорогой, чаще всего пешком... И он, комиссар, и его мертвец срослись
со своим кварталом. Мегрэ приятно  было  эго  сознавать.  Он  выбил  трубку,
заложил в нее новую порцию табаку.
   - Ты вправду думаешь, что покойник был владельцем бара?
   - Допускаю, что выразился слишком категорически, но  раз  я  так  сказал,
хочется, чтобы так и было. А на это похоже. Сперва-то  я  импровизировал,  а
потом почувствовал, что все сходится, и стал развивать свою мысль.
   - А вдруг это сапожник или портной?
   - Доктор Поль сказал бы мне об этом. Мере тоже.
   - Им-то откуда знать?
   - Доктор Поль установил бы это по деформациям рук и мозолям,  Мере  -  по
пыли, выбитой из одежды.
   - А если покойный все-таки не был хозяином бара?
   - Тем хуже для меня. Передай мне книгу. Это  тоже  была  привычка  Мегрэ:
болея, он неизменно погружался в один из романов Дюма-отца. У комиссара было
полное собрание его сочинений в стареньком дешевом  издании  с  пожелтевшими
страницами и романтическими гравюрами, и  запах,  источаемый  этими  томами,
воскрешал в памяти комиссара те  редкие  случаи,  когда  ему  удавалось-таки
поболеть.
   Печка урчала, вязальные спицы позвякивали. Поднимая  глаза,  Мегрэ  видел
качание медного маятника часов в футляре из мореного дуба.
   - Прими-ка еще аспирину.
   - Давай.
   - Почему ты думаешь, что он обратился к кому-то другому?
   Милая г-жа Мегрэ, как ей хочется ему помочь! Обычно она не позволяет себе
расспрашивать мужа о служебных делах,  разве  что  осведомляется,  когда  он
приедет спать или поесть,  но  когда  он  болеет  и  все-таки  не  перестает
работать, она не в силах подавить  беспокойство.  В  душе,  только  в  душе,
конечно, она боится, что мужу не хватает серьезности, хотя на службе он, без
сомнения, держится по-другому, действует и говорит  как  настоящий  комиссар
полиции. Разговор со следователем Комельо особенно всполошил ее,  и  сейчас,
считая про себя петли, она явно думает о нем.
   - Знаешь, Мегрэ...
   Комиссар, нахмурив лоб, оторвался от книги.
   - Я тут кое-чего не понимаю. Говоря о Лионском вокзале, ты утверждал, что
покойный не осмелился вернуться домой, потому что  преследователи  ворвались
бы и туда.
   - Да, я, вероятно, это сказал.
   - Но вчера ты уверял, что он  сменил  пиджак.  А  следователю  историю  с
треской по-провансальски изобразил  так,  словно  убитый  ел  ее  у  себя  в
ресторане. Значит, он туда вернулся? Значит, больше не боялся, что вслед  за
ним кто-то проникнет в дом?
   Обдумал ли Мегрэ это заранее? Или, напротив, сымпровизировал?
   - На вокзале он был во вторник вечером. Еще до  того,  как  обратился  ко
мне. Он надеялся ускользнуть от преследователя.
   - А разве на следующий день за ним никто не следил?
   - Возможно, да. Даже вероятно. Но  я  ведь  сказал,  что  около  пяти  он
изменил свои намерения. Не забывай: он куда-то  позвонил  и  еще  потребовал
конверт.
   - Ты, видимо, прав, - вздохнув, согласилась г-жа Мегрэ, хотя и неохотно.
   Оба замолчали. Время от времени шелестела перевертываемая страница. Носок
на коленях г-жи Мегрэ понемногу удлинялся. Потом  она  разжала  губы,  опять
поджала. Не поднимая головы, комиссар бросил:
   - Выкладывай.
   - Да я так... Это пустяки... Я только подумала, что это было ошибкой, раз
его все равно убили.
   - Что было ошибкой?
   - То, что он вернулся домой. Извини. Читай. Но Мегрэ  уже  не  читал,  во
всяком случае, не читал внимательно, потому что теперь первым поднял  голову
он.
   - Ты забыла об аварии с машиной, - бросил комиссар, и ему показалось, что
мысль его обрела новое направление, а глазам сквозь разрыв  в  завесе  мрака
забрезжила правда. - Прежде всего надо  установить,  сколько  точно  времени
простояла машина из-за неисправности. - Комиссар уже  не  обращался  к  г-же
Мегрэ, а рассуждал вслух, и, понимая  это,  она  остерегалась  перебить  его
вторично. - Авария непредвидима. Это несчастный случай, нечто такое, что  по
смыслу своему расстраивает все планы. Значит, события развернулись  не  так,
как предусматривалось.
   Комиссар как-то странно посмотрел на жену. В  конце  концов,  именно  она
вывела его на верный путь.
   - Что если он и погиб из-за этой аварии?

***

   Мегрэ внезапно захлопнул книгу, положил ее на  колени,  протянул  руку  к
телефону и набрал номер уголовной полиции.
   - Позови-ка Люкаса, старина. Если он не у  себя,  значит,  сидит  в  моем
кабинете... Ты, Люкас?.. Что?.. Есть новости?.. Минутку...  -  Комиссару  не
терпелось выговориться первому: он боялся, чтобы ему не сообщили то, до чего
он додумался в одиночку. - Пошли человека на набережную Генриха Четвертого -
лучше Эрио или Дюбонне, если они под рукой. Пусть опросят  всех  привратниц,
всех жильцов не только в  доме  шестьдесят  три  и  по  соседству,  но  и  в
остальных. Набережная не Бог весть какая длинная.  Люди  наверняка  заметили
желтую машину. Мне нужно по возможности точнее узнать, когда с ней случилась
авария и когда она снова оказалась на ходу. Погоди,  это  не  все.  Седокам,
возможно, понадобились запасные части. По соседству должны быть  гаражи.  Их
тоже надо обойти. Пока все... Теперь докладывай.
   - Секунду, шеф. Я только перейду в другой кабинет. -  Это  означало,  что
Люкас не один и не хочет говорить при собеседнике. - Алло!.. Ну вот, хорошо.
   Предпочитаю, чтобы меня не слышали. Это все  по  поводу  машины.  Полчаса
назад явилась одна старуха, которую я принял в вашем кабинете. К  сожалению,
она, по-моему, немного чокнутая.
   Это неизбежно. Стоит придать расследованию маломальскую гласность, как  в
уголовную полицию устремляются все психопаты Парижа.
   - Она живет на Шарантонской набережной сразу за  складами  на  набережной
Берси.
   Это напомнило Мегрэ о расследовании, которое, тому уже несколько лет,  он
вел в странном маленьком доме  по  соседству.  Перед  ним  ожила  набережная
Берси, решетка складов слева, большие деревья  и  каменный  парапет  Сены  -
справа. Затем  мост,  название  которого  он  забыл.  За  мостом  набережная
расширялась: вдоль нее тянулись  одно-двухэтажные  зданьица,  наводившие  на
мысль скорее не о городе, а о его окрестностях. На реке вечно качалась  куча
шаланд; на причале, сколько хватало глаз, громоздились бочки.
   - И чем же занимается твоя старуха?
   -  В  этом-то  вся  закавыка.  Она  карточная  гадалка   и   ясновидящая.
Словоохотлива до невероятия и смотрит вам в глаза так, что становится не  по
себе. Сначала она поклялась, что не  читает  газет,  и  попробовала  убедить
меня, что они ей не нужны, - ей, мол, достаточно прийти в транс, как она все
и без них узнает.
   - Тогда ты ее поприжал...
   - Да. В конце концов  она  призналась,  что  заглянула  одним  глазком  в
газету, которую забыла у  нее  клиентка.  Там  она  прочла  описание  желтой
машины. Уверяет, что видела "Ситроен" в  среду  вечером  меньше  чем  в  ста
метрах от своих окон.
   - В котором часу?
   - Около девяти вечера.
   - Седоков тоже видела?
   - Видела, как двое мужчин вошли в дом.
   - Дом указала?
   - Это небольшое кафе на углу набережной и какой-то улицы.  Называется  "У
Маленького Альбера".
   Мегрэ стиснул зубами черенок трубки, стараясь не смотреть на жену,  чтобы
та не заметила огонек, заплясавший у него в глазах.
   - Это все?
   - Из интересного - почти все. Тем не менее говорила она целых полчаса и с
невероятной быстротой. Может, вы сами с ней повидаетесь?
   - Еще бы!
   - Привезти ее?
   - Минутку. Известно ли, сколько времени машина простояла перед "Маленьким
Альбером"?
   - Примерно полчаса.
   - Уехала в направлении центра?
   - Нет, в направлении Шарантонской набережной.
   - Груза из дома в машину не выносили?
   - Нет. Старуха уверена, что мужчины ничего не  выносили.  Это-то  меня  и
смущает. И еще - время. Я ломаю себе голову, где эти типы болтались с трупом
от девяти вечера до часу ночи. Не отправились же они на прогулку за город!..
Ну так что, привезти вам птичку?
   - Привези. Возьми такси и, приехав, не отпускай. Захвати с  собой  одного
из инспекторов. Пусть ждет внизу вместе со старухой.
   - Вы собираетесь выйти? А как же ваш бронхит? Деликатный человек, однако,
Люкас! Вместо "простуда" говорит "бронхит" - так внушительней.
   - Не волнуйся.
   Г-жа Мегрэ заерзала на стуле и раскрыла рот.
   - Скажи инспектору, чтобы не упустил ее, пока  ты  поднимаешься  ко  мне.
Люди склонны подчас внезапно менять решения.
   - Думаю, это не тот  случай.  Старухе  хочется  увидеть  в  газетах  свой
портрет со всеми титулами. Она интересовалась у меня, где же фотографы.
   - Распорядись сфотографировать ее до отъезда. Доставим ей удовольствие.
   Комиссар положил трубку, с мягкой  иронией  посмотрел  на  г-жу  Мегрэ  и
перевел взгляд на своего Дюма, которого не дочитал и наверняка в этот раз не
дочитает. Что ж, пусть  книга  ждет,  пока  он  опять  расхворается.  Глянул
комиссар, правда, презрительно и на чашку с отваром.
   - За работу! - громыхнул он,  вставая  и  направляясь  к  буфету,  откуда
достал бутылку кальвадоса ч рюмку с золотым ободком.
   - Стоило пичкать тебя аспирином, чтобы ты пропотел!

Глава 4

   В фольклоре уголовной полиции бытуют истории о подвигах сыска, и новичков
непременно угощают ими. Героем одной такой истории лет пятнадцать тому назад
стал Мегрэ. Дело было поздней осенью,  а  это  самое  скверное  время  года,
особенно в Нормандии, где под низким свинцовым небом дни кажутся еще короче.
В течение двух с половиной суток комиссар проторчал  у  садовой  калитки  на
пустынной дороге в Фекан, ожидая,  пока  из  дачи  выйдет  интересующий  его
субъект. Вокруг, сколько хватало глаз, не было  другого  жилья.  Одни  поля.
Коров и тех загнали в хлева. До ближайшего телефона,  чтобы  вызвать  смену,
пришлось бы идти пешком два километра. Никто не  знал,  что  Мегрэ  караулит
дачу. Он и сам не предвидел, что его туда занесет. Три дня и  две  ночи  лил
ледяной дождь, от которого отсырел даже табак в трубке. За  все  время  мимо
прошли от силы трое крестьян в сабо, опасливо  косившихся  на  незнакомца  и
ускорявших шаг. Мегрэ нечего было есть и пить, и, что хуже  всего,  к  концу
второго дня у него кончились спички.
   В активе у Люкаса числилось другое  приключение,  известное  как  история
калеки с каменным лицом. Для слежки за небольшой гостиницей  на  углу  улицы
Бирага и Вогезской площади его поместили в доме напротив,  загримировав  под
старика паралитика, которого сиделка каждое утро подкатывала к окну, где  он
оставался весь день. Ему  приделали  роскошную  бороду  лопатой,  кормили  с
ложечки. Длилось это десять дней, так что бедняга едва не разучился ходить.
   В ту ночь Мегрэ вспомнил эти и другие истории,  предчувствуя,  что  новая
его акция станет не менее знаменитой. Во всяком случае,  лестной  для  него.
Это была игра, которой комиссар предавался как нельзя более серьезно.

***

   Около  семи,  когда  Люкас   собрался   уходить,   комиссар   невозмутимо
осведомился:
   - Рюмочку примешь?
   Ставни в кафе  оставили  закрытыми  -  как  было.  Однако  зажгли  лампы.
Обстановка была такая же, как в любом маленьком кафе после  закрытия:  столы
расставлены по местам, пол посыпан опилками. Мегрэ направился  к  стойке  за
рюмками и, словно силясь еще глубже вжиться в роль хозяина заведения,  налил
себе сюза.
   - Как по-твоему, кто способен взять это на себя?
   - Шеврие. Его родители содержали гостиницу в Море-сюр-Луэн, и он  помогал
им до самого призыва в армию.
   - Немедленно свяжись с ним -  пусть  готовится.  Твое  здоровье!..  Пусть
также подберет женщину, умеющую стряпать. Еще вермуту?
   - Нет, благодарю. Я пошел.
   - Сразу же направь сюда Мерса. Скажи, чтобы прихватил свой инструмент.
   Мегрэ проводил инспектора до дверей  и  с  минуту  смотрел  на  безлюдную
набережную, шеренги бочек и пришвартованные на ночь баржи.
   Это было маленькое кафе, каких много не в самом Париже, а в  предместьях,
настоящее маленькое кафе с почтовой  открытки  или  лубочной  картинки.  Оно
располагалось в угловом двухэтажном доме под красной  черепичной  крышей;  с
фасада  на  выкрашенных  желтым  стенах  была  выведена   надпись   большими
коричневыми буквами "У Маленького Альбера", по  бокам  ее  -  незамысловатые
завитушки: "Вина - закуски в любое время". Во  дворе  под  навесом  комиссар
наткнулся на зеленые кадки с деревцами, которые летом, вместе с  несколькими
столиками, выносились на тротуар, так что получалась своего рода терраса.
   Мегрэ как бы обосновался здесь  на  жительство.  Бар  несколько  дней  не
топили, воздух был промозглый, холодный, и комиссар уже не раз поглядывал на
водруженную посреди зала пузатую печку с блестящей черной трубой,  уходившей
вверх к стене. Почему бы, в конце концов, не затопить ее, коль  скоро  рядом
полное ведро угля? Под тем же навесом  во  дворе  комиссар  разыскал  дрова,
топор и колоду для колки. В углу кухни  нашлись  старые  газеты.  Еще  через
несколько минут в печке заурчало, и Мегрэ встал перед ней в характерной  для
неги позе - плечи расправлены, руки заложены за спину.
   В сущности, эта старуха Люкаса не такая уж  сумасшедшая.  Они  поехали  к
ней. В такси она болтала без умолку, но иногда  украдкой  присматривалась  к
спутникам, проверяя, какое впечатление производит на них ее рассказ. Дом ее,
расположенный меньше чем в ста метрах от  кафе,  маленький,  двухэтажный,  с
садиком, тоже был того типа,  который  именуют  "особнячком".  Сперва  Мегрэ
недоумевал, как, живя на той же стороне набережной,  старуха  могла  увидеть
то, что происходило на улице в известном удалении от нее,  тем  более  после
наступления темноты.
   - Вы что же, все время стояли на тротуаре или на пороге?
   - Нет, сидела дома.
   Она оказалась  права.  В  передней  комнате,  на  редкость  аккуратной  и
чистенькой, были не только окна на реку, но еще одно, боковое, через которое
просматривался большой кусок набережной в направлении "Маленького  Альбера".
А так как ставен на окнах не было, фары остановившейся неподалеку машины  не
могли не привлечь внимания старухи.
   - Вы были дома одна?
   - У меня была госпожа Шофье.
   Г-жа  Шофье,  акушерка,  жила  на  соседней  улице.  Это  проверили,  все
подтвердилось. Вопреки тому, что можно было предположить по облику  старухи,
в доме все  напоминало  жилье  обычной  одинокой  женщины.  Никакого  хлама,
которым так охотно окружают себя гадалки.  Напротив,  светлая  мебель,  явно
купленная на бульваре Бар-бес, пол покрыт желтым линолеумом.
   - Так должно было  случиться,  -  твердила  старуха.  -  Вы  прочл