мательно смотрела, я
ведь вспомнила...
     - Сколько ему лет?
     -  Лет пятьдесят,  наверное.  Точно  не известно... Он  лежал ничком...
Когда его повернули,  я  даже отвернулась... Ты  ведь  представляешь, как он
выглядел! Он, наверное, пролежал  там не меньше  недели... Я подождала, пока
его лицо закроют платком... Я слышала,  что  никто  его не  узнал. Он  не из
местных...
     - Рана есть?
     - Огромная дыра в  виске...  А когда он упал, наверное, в агонии хватал
землю ртом...
     - Что они делают сейчас?
     - Туда сбежалась  вся округа. В лес никого не  пускают... Я ушла, когда
они ждали  прокурора  и  доктора  Риво... Потом тело  увезут в  больницу  на
вскрытие...
     Площадь была безлюдна, как никогда.  Лишь маленькая собачонка песочного
цвета грелась на солнце.
     Часы,  наконец, медленно  пробили  двенадцать.  На  соседней  улице  из
типографии вышли рабочие и работницы и рванулись  в  сторону Новой Мельницы,
большинство на велосипедах.
     - Как он одет?
     - Черное, простого покроя пальто... Трудно сказать, как он был одет, он
ведь был в таком состоянии, что...  - мадам Мегрэ мутило от  воспоминания об
этом. И все-таки она предложила:
     - Хочешь, я туда вернусь?..

x x x

     Он остался один. Он  видел, как вернулся  хозяин  гостиницы, крикнув  с
улицы Мегрэ:
     -  Вы в курсе?..  А  мне, представляете,  нужно  еще  подавать клиентам
обед!..
     И опять тишина, чистое небо, желтая от солнца площадь, пустые дома.
     Лишь час спустя на соседней улице раздался шум идущей толпы: в больницу
везли тело убитого, и все его сопровождали.
     Затем гостиница  наполнилась  людьми.  Площадь ожила.  На первом  этаже
раздавался звон стаканов. Робкий  стук  в дверь, и с несмелой улыбкой входит
Ледюк.
     - Я могу войти?
     Он сел около кровати, прежде чем заговорить, зажег трубку.
     - Ну вот... - наконец,  со вздохом сказал он. Когда Мегрэ повернулся  к
нему, Ледюк удивился его улыбке, а еще больше его словам:
     - Ну что, доволен?
     - Но........
     - Все  довольны!  И доктор!  И прокурор!  И  комиссар! Все,  в общем, в
восторге,  как  хорошо подшутили  над этим противным полицейским  из Парижа!
Этот полицейский дал маху по всем статьям! Он  считал себя слишком умным! Он
так  тут себя  вел,  что его уже  были готовы принять всерьез! Кое-кто  даже
испугался...
     - Согласись, что ты...
     - Что я ошибся?
     - Ну,  а  что,  человека-то  нашли! И  по внешности он  подходит к тому
описанию, которое ты дал незнакомцу с поезда.  Я видел его. Это тип  средних
лет, одет скорее бедно, хотя и с претензией. Он получил пулю  в висок, почти
в упор, насколько это можно судить по тому состоянию...
     - Ну-ну!
     - Господин  Дюурсо разделяет мнение  полиции, что тот  покончил с собой
примерно неделю назад, может быть, сразу после того, как стрелял в тебя.
     - Нашли около него оружие?
     -  В том-то и дело!  Да  только не около  него.  В кармане пальто нашли
револьвер, в котором не хватало одного патрона...
     - Мой револьвер, черт побери!
     -  Это  как раз пытаются установить... Если  он покончил с собой,  дело
упрощается... Чувствуя, что его загнали, вот-вот возьмут, он...
     - А если это не самоубийство?
     - Есть очень убедительные версии. Какой-нибудь  крестьянин ночью, может
быть, после  того,  как  тот на него напал,  выстрелил... А  потом испугался
последствий, это, в общем, в духе крестьянской психологии...
     - А нападение на свояченицу доктора?
     - Об  этом  они тоже  говорили. Можно  допустить, что  кто-то  неудачно
пошутил, симулировал нападение...
     -  Другими словами, с этим хотят  покончить? - сказал Мегрэ со вздохом,
выпустив дым из трубки, который расходился вокруг него в виде нимба.
     - Не совсем  так!  И все же, наверное, нет смысла тянуть  с этим делом,
если уж...
     Мегрэ забавляло замешательство Ледюка.
     - А билет  на поезд! - сказал он. - Нужно объяснить, как  этот билет из
кармана нашего незнакомца попал в коридор гостиницы "Англия"...
     Ледюк  сосредоточенно  смотрел  на  темно-красный  ковер  и  неожиданно
решился:
     - Хочешь добрый совет?
     - Оставить все как есть! Побыстрее выздороветь и уехать из Бержерака?!
     -  Проведи несколько дней в  Рибодьере, как  мы  с тобой условились.  Я
говорил об этом с доктором, он сказал, что уже сейчас  тебя  можно осторожно
туда перевезти...
     - А прокурор, что он сказал?
     - Не понимаю.
     -  И он,  наверное, сказал свое слово.  Разве он тебе не напоминал, что
заниматься  этим делом у меня нет абсолютно никаких официальных  полномочий,
разве что на правах жертвы?
     Бедный Ледюк! Он всем хотел угодить! А Мегрэ был так безжалостен!
     - Но признайся, что официально...
     И, собрав все свое мужество, он вдруг сказал:
     -  Слушай,  старина! Прямо  тебе  скажу! Теперь,  особенно  после твоей
утренней  комедии,  о  тебе  здесь  сложилось  плохое  мнение.  Прокурор  по
четвергам обедает с префектом  полиции,  и он  мне  только что  сказал,  что
постарается,  чтобы тебе дали специальное указание из Парижа. И вот что тебе
ставится в вину прежде всего: то, что ты раздавал эти  вознаграждения по сто
франков... Говорят, что...
     - ...Что я подстрекаю разное отребье говорить все, что им вздумается?
     - Откуда ты знаешь?
     -  ...Что я выслушиваю  всякого  рода клевету  и  что вообще  возбуждаю
нездоровые настроения...
     Ледюк  молчал,  ему  нечего было сказать. Именно так, в общем-то,  он и
думал. Прошло несколько минут, прежде чем он решился:
     - Был бы у тебя хотя бы верный след!.. В таком случае, должен признать,
я бы изменил свое мнение и...
     - Нет у меня следа!.. Вернее, их у меня четыре или  пять. Сегодня утром
я надеялся, что по  крайней  мере  два из  них к чему-то  приведут. Так вот,
ничего не вышло! Все лопнуло прямо у меня в руках!
     -  Вот видишь... Послушай! Ты совершил еще одну ошибку, наверное, самую
серьезную, потому что из-за нее у тебя появился серьезный  враг. Ты позвонил
жене доктора!.. А ведь  он такой ревнивый, что мало кто может  похвастаться,
что видел его жену!.. Он ее почти не выпускает из дому...
     - И в то же время он любовник Франсуазы?! И ревновал бы, следовательно,
к ней, а не к жене?
     -  Это  меня  не касается.  Франсуаза  вполне независима. Она даже одна
катается  на машине. Что  касается законной жены... Короче говоря, я слышал,
как  Риво  сказал прокурору,  что ты  поступил  по-хамски  и  по  приезде  в
гостиницу ему очень хотелось показать тебе, где раки зимуют.
     - Ого! Это уже кое-что!
     - Что ты имеешь в виду?
     -  А  то,  что  он  трижды в  день  перевязывает  мою рану! -  и  Мегрэ
рассмеялся, неестественно легко и громко. Он смеялся, как  человек, попавший
в глупое  положение, но  не  отступающий  от  своего,  потому  что отступать
слишком поздно, а как выйти из этого положения - неизвестно.
     -  Ты  не  остаешься  обедать? Мне  помнится, ты говорил  что-то насчет
утки...
     И опять он засмеялся! Ему предстоит многое сделать в  лесу, в больнице,
на ферме Новая Мельница, в доме доктора, в важном, наверное, доме со шторами
прокурора  -  повсюду.  А также  он будет есть жареную утку и  трюфеля!  Ему
придется иметь дело со всем этим городом, которого Мегрэ даже не видел!
     А он прикован к постели, к окну и едва не вскрикивает  от боли даже при
слабом движении! Ему набивают трубку, потому что  он не может двигать  своей
левой рукой, жена даже пользуется этим, чтобы ограничить его в курении!
     - Ты переедешь ко мне?
     - Обещаю, как только с этим делом будет покончено.
     - Но ведь больше нет сумасшедшего!
     - Это еще неизвестно!  Иди  обедай! Если тебя спросят,  что я собираюсь
делать, скажи, что ничего не знаешь! А теперь - за работу!
     Мегрэ  сказал   это  так,  словно  ему  предстояло  проделать  какую-то
совершенно определенную тяжелую физическую работу, замесить, например, тесто
для хлеба или перебросать лопатой тонны земли.
     Ему, в самом  деле, предстояло перебросать много всякого: кучу чего- то
запутанного, непонятного.

     Однако все это  относилось к  области нематериальных понятий: более или
менее  расплывчатые  лица,   проходившие   перед   его   мысленным   взором,
раздраженное  и высокомерное  лицо  прокурора,  взволнованное лицо  доктора,
жалкое и беспокойное - его жены, лечившейся (от чего?) в алжирской больнице,
нервная и решительная  Франсуаза... И Розали, которая,  к великому  отчаянию
своего жениха, видит по ночам беспокойные  сны -  кстати, они что, уже  спят
вместе?  И  этот  намек  насчет  прокурора  - какая-нибудь  история, которую
замяли?  И этот  человек из поезда,  который выпрыгнул из вагона  только для
того, чтобы выстрелить в Мегрэ и умереть! Ледюк  и племянница его кухарки  -
как это опасно! А хозяин  гостиницы,  у которого уже  было  три жены, у него
хватило бы духу убить и двадцать!
     - Почему Франсуаза?..
     - Почему доктор?..
     - Почему этот осторожный Ледюк?
     - Почему? Почему? Почему?
     А от Мегрэ хотят избавиться, отправив его в Рибодьер?
     И он опять рассмеялся смехом  довольного человека. Когда через четверть
часа вернулась жена, он крепко спал.

VI МОРЖ

     Мегрэ приснился  мучительный сон. Это было на берегу моря. Было страшно
жарко, и обнаженный отливом  песок был цвета  спелой ржи. Песка было больше,
чем воды. Море было где-то  очень далеко, до самого горизонта виднелись лишь
маленькие лужи среди песка.
     А Мегрэ был моржом? Не совеем! Но и не китом! А каким-то  очень большим
животным, очень толстым, черным и блестящим.
     Он был  совсем  один в этом бесконечном пекле. И он понимал, что ему во
что  бы то ни стало нужно  уйти, уйти  туда, к морю,  где он будет, наконец,
свободен.
     Но он не мог  двигаться. У него, как у  моржа, были какие-то культи, но
он не умел ими пользоваться. Члены его не сгибались. Приподнявшись, он снова
тяжело падал в песок, обжигавший ему спину.
     А ему  обязательно  нужно было добраться  до  моря! Иначе он увязнет  в
песке, который при каждом движении проваливался под ним.
     Почему он такой одеревенелый? Может, его ранил охотник? Он никак не мог
ничего припомнить. Он продолжал ворочаться на одном месте. Он  был  какой-то
толстой массой, потной и жалкой.

x x x

     Открыв  глаза,  он увидел уже освещенное  солнцем окно и жену,  которая
завтракала за столом и смотрела на него.
     Однако уже по этому первому  взгляду  он понял, что что-то  не так. Это
был  взгляд, который  он хорошо знал, слишком серьезный, слишком заботливый,
материнский, с оттенком беспокойства.

     - Тебе было больно?
     Потом ему показалось, что голова у него тяжелая.
     - Почему ты это спрашиваешь?
     - Ты все время ворочался ночью. Стонал несколько раз...
     Она поднялась, подошла, коснулась губами его лба.
     - Ты плохо выглядишь! -  сказала  она. -  Тебе, должно быть,  приснился
кошмар...
     И  тогда  он  вспомнил  про  моржа   и   одновременно  испытал  смутное
беспокойство  и желание  рассмеяться. Но он не  рассмеялся. Все  шло одно  к
одному. Мадам Мегрэ,  сидя  на  краю постели, сказала ему  осторожно, словно
боясь его испугать.
     - Я думаю, что нужно что-нибудь решить.
     - Что решить?
     - Вчера вечером я говорила с Ледюком. Совершенно ясно, что  у него тебе
будет лучше, ты отдохнешь и, наконец, выздоровеешь.
     Она не решалась смотреть на  него прямо. Все  это ему было  знакомо, он
прошептал:
     - Ты тоже?
     - Что ты имеешь в виду?
     -  Ты  думаешь,  я  ошибаюсь,  верно? Уверена,  что  у  меня ничего  не
получится и...
     От напряжения у него на висках и на верхней губе выступил пот.
     - Успокойся! Сейчас придет доктор и...
     Действительно, это было  время  его  визита.  Мегрэ не  видел его после
вчерашней сцены,  и  мысль о  предстоящей встрече  отвлекла  его  от  других
мыслей.
     - Ты оставишь нас вдвоем.
     - И мы поедем к Ледюку?
     - Мы не поедем... Вон тормозит его машина...
     Уходи...
     Обычно доктор поднимался по лестнице  через ступеньку, но этим утром он
вошел  более  торжественно,  слегка  кивнул выходившей  мадам  Мегрэ,  молча
поставил свой чемоданчик на ночной столик.
     Утренний визит  всегда проходил одинаково. Пока  доктор снимал повязку,
Мегрэ держал градусник во рту.
     Так было раньше, в такой же ситуации проходил их разговор и сейчас.
     -  Разумеется,  -  начал  доктор,  -  я до конца исполню  свой долг  по
отношению  к раненому, каковым вы  являетесь.  Только прошу  вас учесть, что
отныне этим наши отношения и ограничатся. Кроме  того, прошу вас зарубить  у
себя на носу, что, поскольку у  вас нет официальных полномочий,  я  запрещаю
вам беспокоить членов моей семьи.
     Чувствовалось,  что  эта  фраза была  приготовлена  заранее.  Мегрэ  не
шелохнулся. Он был  по пояс  раздет. У него  изо  рта  взяли градусник  и он
услышал недовольное:
     - Опять 38!
     Это  была  высокая  температура, он знал. Доктор нахмурился и,  избегая
смотреть на Мегрэ, продолжал.
     -  Несмотря на  ваше вчерашнее  поведение, я как врач говорю,  что  вам
лучше  всего окончательно  выздоравливать  в спокойном  месте. Но этот совет
можно истолковать по-другому и... Я не делаю вам больно?
     Продолжая  говорить,  он  ощупывал   рану,  где  еще  оставались  очаги
инфекции.
     - Нет, продолжайте...
     Но Риво больше нечего было говорить. Конец осмотра прошел в молчании, и
так  же молча доктор  уложил  инструменты  в  чемодан,  вымыл руки. И только
уходя, он вновь посмотрел Мегрэ прямо в лицо.
     Был  ли  это  взгляд  врача?  Или  взгляд родственника  Франсуазы, мужа
странной  мадам  Риво?  Во  всяком  случае,  в  этом  взгляде было  какое-то
беспокойство.
     Прежде чем выйти, доктор хотел что-то сказать.  Но предпочел промолчать
и лишь на лестнице что-то  шепотом сказал  мадам  Мегрэ. Мегрэ  больше всего
беспокоило  то, что он  начал припоминать все  подробности  своего  сна.  Он
чувствовал и другие сигналы, предупреждающие об опасности.  Только что, хоть
он и не  сказал ничего доктору,  осмотр раны  причинил ему  больше боли, чем
вчера, и это плохой знак. Плохо и то, что температура не снижается!
     Так плохо, что, уже взяв  со столика телефонную трубку, он отложил ее в
сторону.
     С расстроенным видом вошла жена.
     - Что он тебе сказал?
     - Он ничего не хочет говорить! Это  я его спрашивала. Судя по всему, он
советовал тебе полный покой.
     - Как продвигается официальное расследование?
     Смирившись, мадам  Мегрэ села. Однако было видно, что  она не  одобряет
поведение мужа, его упрямство, его уверенность в себе.
     - Каковы результаты вскрытия?
     - Он, наверное, умер,  после  того как стрелял в тебя, через  несколько
часов.
     - Оружие так и не нашли?
     -  Нет. Сегодня утром фотографию трупа  опубликовали все газеты, потому
что здесь его никто не знает. Ее поместили даже парижские газеты...
     - Покажи-ка...
     Мегрэ  взял  газету  с  каким-то  волнением. Глядя  на  фотографию,  он
испытывал чувство, что  в общем-то он единственный человек, знавший убитого.
Мегрэ не видел его, но они вместе провели ночь. Он вспомнил свой беспокойный
сон  в  вагоне  - да  спал  ли  он?  -  своего соседа по  купе, его  вздохи,
неожиданные всхлипы, похожие  на рыдания... Затем эти свисавшие сверху ноги,
лакированные ботинки, носки толстой ручной вязки...
     Фотография  была ужасной, как все фотографии мертвецов, когда  им хотят
придать  вид  живых  людей,  чтобы  облегчить  опознание.  Бесцветное  лицо,
остекленевшие глаза. Мегрэ не удивился, увидев на его щеках седую щетину.
     Почему он подумал об этом уже тогда, в поезде? Он все время представлял
себе своего попутчика именно с седой бородой.
     И  вот,  в  самом  деле,  у  него  была борода, скорее,  щетина  длиной
сантиметра три, которая покрывала все лицо.
     - А в общем, какое мне дело до этого!
     Словно извиняясь,  жена  опять  попыталась  уговорить его. Его здоровье
беспокоило ее. Она смотрела на него как на тяжело больного.
     - Вчера  вечером в  ресторане  я  слушала,  что люди говорят.  Они  все
настроены против тебя. Если ты начнешь  их  расспрашивать, тебе никто ничего
не скажет. А поэтому...
     - Возьми, пожалуйста, бумагу и ручку!
     И   Мегрэ  продиктовал   телеграмму  одному  своему  старому  товарищу,
работавшему в полиции в городе Алжире.
     "Прошу срочно телеграфировать Бержерак все сведения относительно работы
доктора Риво больнице Алжире пять лет назад, сердечно благодарен, Мегрэ".
     На  лице жены было написано  неодобрение. Она писала, что ей диктовали,
но она не верила в это расследование. Не было у нее веры,
     И Мегрэ это чувствовал. Это его злило. Он спокойно переносил, когда ему
не верили другие. Но  неверие жены было ему невыносимо! Это его взорвало, он
стал язвить!
     - Так-то вот!  Исправлять  текст не надо,  не  надо  и высказывать свое
мнение! Отправь  телеграмму! Узнай,  как  идет  следствие! Все  остальное  я
сделаю сам!
     Она смотрела на него, словно просила успокоиться, но его уже понесло-
     -  И впредь попрошу свое мнение  оставить при себе! И  не  изливаться в
откровениях ни доктору, ни Ледюку, ни любому другому дураку!
     Он  резко повернулся  на  бок, но так  тяжело и  неловко, что  это  ему
напомнило о морже, увиденном во сне.
     Он  писал левой рукой, и  от  этого  буквы  получались  еще толще,  чем
обычно. Он шумно дышал, потому что лежать ему было неудобно. На площади, как
раз  под  его окнами,  двое мальчишек  играли  в шары, и он  уже раз  десять
собирался крикнуть им, чтобы они вели себя потише.

     Первое  преступление:  невестка фермера с  Новой  Мельницы  подверглась
нападению на дороге, задушена, после чего ей длинной иглой пронзили сердце.

     Мегрэ вздохнул, пометил на полях:
     (точное время, место, физические данные жертвы).
     Он ничего  не знал! При  обычном расследовании такие детали  можно было
выяснить, просто-напросто сходив на место, опросив двух-трех человек. Тут же
это целая проблема.

     Второе  преступление: дочка  начальника  вокзала подверглась нападению,
задушена, сердце пронзили иглой.
     Третье преступление  (не  удалось):  на  Розали  напали сзади,  но  она
защищалась,  и  нападающий   убежал.   (Бредит   по  ночам  и  читает  много
сентиментальных романов. Заявление ее жениха.)
     Четвертое  преступление:  с поезда на  ходу спрыгивает  человек, я  его
преследую, он стреляет в меня и  ранит  в плечо. Характерно, что  это, как и
три предшествовавших события, происходит в лесу у Новой Мельницы.
     Пятое преступление: этот человек убит выстрелом в голову в том же лесу.

     Шестое преступление  (?): на Франсуазу напали в лесу  у Новой Мельницы,
но она освободилась от нападавшего.

     Он  смял листок бумаги и, пожав плечами,  отбросил его в сторону.  Взял
другой, небрежно на нем написал:

     Кто маньяк?
     Дюурсо?
     Риво?
     Франсуаза?
     Мадам Риво?
     Розали?
     Комиссар?
     Хозяин гостиницы?
     Ледюк?
     Неизвестный в лакированных туфлях?

     Да, но почему здесь должен быть сумасшедший? Мегрэ резко сдвинул брови,
вспоминая свои первые часы в Бержераке.
     Кто же это ему говорил о сумасшедшем? Кто намекал, что оба преступления
мог совершить только маньяк?
     Доктор Риво!
     А  кто  тотчас  же  поддержал  эту  идею,   кто  направлял  официальное
расследование в это русло?
     Прокурор Дюурсо!
     А если не искать сумасшедшего?  Если попытаться просто найти логическое
объяснение цепочке фактов?
     Например, эта история с  иглой в  сердце, может, это только для  того и
делалось,   чтобы   все   подумали,   что   преступление   совершил   именно
маньяк-садист?

     На другом листке Мегрэ написал:  Вопросы. И  стал  разрисовывать буквы,
как школьник, которому н