Пока хозяин отталкивался багром, его жена, всей тяжестью  навалившись
на руль, держала его, чтобы не столкнуться с баржей, идущей навстречу. В
тумане едва были видны ее закругленный нос  и  слабый  свет  сигнального
фонаря.
   - Ну, что же вы? "Провидение"! - нетерпеливо надсаживался смотритель.
   Баржа бесшумно скользнула по черной воде, но она три раза  наткнулась
на каменную стену, прежде чем вошла в камеру, заполнив ее на всю ширину.
Глава 8 Палата № 10
 
   Обычно четыре шлюзовых затвора открывают один за другим,  постепенно,
чтобы избежать появления водоворотов, которые могут порвать швартовы.
   Но сегодня  пропуска  через  шлюз  ждали  шестьдесят  барж.  Речники,
очередь которых была уже на подходе, взяли на себя всю работу в шлюзе, а
смотритель только регистрировал документы.
   Мегрэ стоял на причале,  одной  рукой  держа  велосипед  и  следя  за
мечущимися  в  темноте  фигурами.  Обе  лошади  сами  встали  метрах   в
пятидесяти от верхних ворот. Жан вращал одну из рукоятей.
   Вода врывалась в камеру с грохотом горного потока.
   Было видно, как, вся белая от пены, она бушует в узких пространствах,
не занятых "Мадленой".
   И вот в момент, когда падение воды достигло предельной интенсивности,
послышался сдавленный крик, за которым последовал удар по носу баржи,  а
затем шум суматохи.
   Комиссар скорее угадал, чем понял, что произошло. Коновода больше  не
было на его месте у ворот. Остальные бежали вдоль стен  шлюза.  Со  всех
сторон раздавались крики.
   Место происшествия освещали только две лампы: одна на подъемном мосту
у входа в шлюз, другая на барже, быстро поднимавшейся в камере.
   - Закрывай затворы!
   - Открывай ворота!
   Кто-то пробежал мимо с огромным багром, задевшим щеку комиссара.
   Речники  сбегались  издалека.  Смотритель,  обезумев  от   мысли   об
ожидающей его ответственности, выскочил из дома.
   - Что случилось?
   - Старик!..
   С обеих сторон баржи между ее бортами и стенами камеры оставалось  не
больше тридцати сантиметров свободного пространства. С бешеной скоростью
низвергаясь в эти узкие проходы, вода взбухала и кипела.
   Бывают неловкие маневры. Вот так и в эту  ночь  кто-то  не  правильно
повернул рукоять одного из затворов верхних ворот, и сразу стало слышно,
как они затрещали,  угрожая  сорваться  с  петель.  Смотритель  бросился
исправлять ошибку.
   Только позже комиссар узнал, что могло быть затоплено все  расстояние
до следующего шлюза, а  полусотне  скопившихся  в  бьефе  судов  грозила
авария.
   - Ты его видишь?
   - Вон там что-то черное. Баржа  все  поднималась,  но  медленно.  Три
подъемных затвора из четырех снова закрыли. Но баржа  то  и  дело  резко
ударялась о стену камеры и, возможно, давила коновода.
   - Какая здесь глубина?
   - Не меньше метра под баржей.
   Это  было  страшно.  При  слабом  свете  стоящего  в  конюшне  фонаря
бельгийка металась по палубе со спасательным кругом в руках.
   Она в отчаянии кричала:
   - Он не умеет плавать!
   Где-то близко от Мегрэ чей-то грустный голос произнес:
   - Тем лучше! Значит меньше страдал.
   Это продолжалось минут пятнадцать. Временами людям казалось, что  они
видят всплывшее тело. Но напрасно они погружали багор там, где оно будто
бы появлялось.
   "Мадлена"  медленно  вышла  из  шлюза,  и  какой-то  старый   коновод
проворчал:
   - Он наверняка застрял под рулем!  Недавно  был  такой  же  случай  в
Вердене...
   Но он ошибся. Когда баржа подошла к месту происшествия, речники,  при
помощи багров прощупывавшие затворы, позвали на помощь. На глубине около
метра они нащупали что-то похожее на тело. И в тот момент, когда один из
них уже собирался нырнуть, а жена со  слезами  на  глазах  пыталась  его
удержать, тело вынесло на поверхность.
   С  десяток  рук  одновременно  ухватились  за   вельветовую   куртку,
разорванную, потому что она зацепилась за  один  из  болтов  затвора,  и
подняли утопленника.
   Дальше все пошло как в кошмаре. В доме смотрителя заливался  телефон.
Какой-то мальчишка помчался на велосипеде за врачом, хотя  тот  вряд  ли
мог уже помочь. Старый коновод без признаков жизни лежал  на  откосе.  И
все-таки кто-то приблизился к нему, снял  куртку  и  энергично  принялся
делать искусственное дыхание.
   Принесли фонарь. Тело Жана казалось более приземистым и плотным,  чем
раньше. Тишина стояла такая;  что  любое  слово  звучало  гулко,  как  в
соборе. И по-прежнему было  слышно,  как  через  плохо  закрытый  затвор
пробрызгивается вода.
   - Ну что? - спросил вернувшийся смотритель.
   - Шевелится. Но едва-едва.
   - Надо бы зеркало.
   Хозяин  "Мадлены"  побежал  за  ним  на  судно.   Человек,   делавший
искусственное дыхание, весь залился потом, и его сменил другой, движения
которого сотрясали утопленника еще сильней.
   Когда  объявили  о  приезде  врача,   подоспевшего   на   машине   по
параллельному каналу шоссе, все уже убедились, что грудь  Жана  медленно
вздымается.
   С него сняли куртку. Из-под расстегнутой рубахи выглядывала мохнатая,
как у зверя, грудь. Под правым соском  тянулся  длинный  шрам,  и  Мегрэ
смутно различил на левом плече нечто вроде татуировки.
   - Кто следующий? Отправляться! - крикнул смотритель, рупором приложив
руки ко рту. - Раз уж доктор здесь, ваша помощь не нужна. Да  и  чем  вы
можете помочь?
   Первым нехотя удалился тот, кто собирался  нырять,  и,  увидев  жену,
которая стояла поодаль и причитала вместе с другими женщинами, накинулся
на нее:
   - Ты хоть не выключила мотор?
   Доктор заставил зрителей расступиться. Ощупав грудь  утопленника,  он
нахмурился.
   - Он жив, правда? - с гордостью спросил тот, кто делал  искусственное
дыхание.
   - Уголовная полиция, - представился Мегрэ. - Положение серьезное?
   - Большинство ребер сломано. Пока жив, но  вряд  ли  долго  протянет.
Его, что, зажало между двумя баржами?
   - Между баржей и стеной шлюза.
   - Вот, посмотрите, -  врач  дал  комиссару  пощупать  правую  руку  с
переломами в двух местах. - Сейчас я сделаю ему  укол.  Надо  как  можно
скорее доставить его в больницу. Она в пятистах метрах  отсюда.  Носилки
есть?
   На шлюзе,  согласно  правилам,  должны  были  быть  носилки,  но  они
оказались на чердаке. В слуховом окне появилось пламя движущейся свечи -
кто-то отправился на поиски.
   Бельгийка рыдала, но не подходила к Мегрэ, а  только  укоризненно  на
него глядела.
   Несколько человек с трудом  подняли  коновода,  у  которого  вырвался
новый хрип. Свет фонаря  удалялся  в  сторону  дороги.  А  в  это  время
моторная баржа с зажженными зеленым и красным огнями дала  три  гудка  и
пошла швартоваться, чтобы на следующее утро уйти первой.
   Палата № 10. Мегрэ разглядел цифру чисто случайно. В  помещении  было
двое больных, один из которых скулил, как ребенок.  Комиссар  расхаживал
по коридору,  выложенному  белыми  плитами.  Здесь  то  и  дело  сновали
медицинские сестры, вполголоса передавая друг другу распоряжения.
   В палате № 8, той, что напротив, лежали женщины. Они расспрашивали  и
строили разные предположения о вновь прибывшем больном.
   - Ну раз его положили в десятую палату!..
   Доктор, упитанный человек  с  очками  в  черепаховой  оправе,  прошел
несколько  раз  мимо  Мегрэ,  но  ничего  не  сказал.  Было  уже   около
одиннадцати, когда он, наконец, соизволил подойти к комиссару.
   - Вы хотите его видеть?
   Зрелище было печальное. Комиссар едва узнал старика.
   Он был побрит, на лице две зашитые раны - на щеке и на лбу. Жан лежал
чистенький, на белой простыне, освещенный  нейтральным  светом  лампы  с
матовым стеклом.
   Доктор откинул простыню.
   - Посмотрите на этот костяк! Он сложен как медведь.
   Никогда не видел подобного скелета. И как это его угораздило?
   - Он упал в затвор в тот момент, когда отворялись ворота.
   - Понимаю. Его, видимо, зажало между стеной и баржей. Грудь буквально
продавлена. Ребра не выдержали.
   - А остальное?..
   - Завтра его посмотрят мои коллеги, если он, конечно, дотянет.  Жизнь
его на волоске. Малейшее движение может его убить.
   - Он приходил в сознание?
   - Не знаю. Но вот что удивительно. Только сейчас, когда я  зондировал
раны, мне показалось, что он следит за мной взглядом. Но  как  только  я
начинал внимательно смотреть на него, глаза оказывались закрытыми. Он не
бредил. Разве что хрипел время от времени.
   - А как его рука?
   - Ничего серьезного. Двойной перелом - вот и все.  Уже  вправили.  Но
грудь едва ли починишь. Откуда он родом?
   - Не знаю.
   - Я не случайно спросил вас об этом. У него  странная  татуировка.  Я
вам покажу ее завтра перед консилиумом.
   Привратник пришел сообщить, что явились речники, желающие во  что  бы
то ни стало увидеть раненого. Мегрэ сам  отправился  в  привратницкую  и
увидел там хозяев "Провидения", которые сменили рабочую одежду и явились
в больницу в приличном виде.
   - Нам можно его повидать, не так ли, комиссар?  Это  все  из-за  вас,
знаете: вы взволновали его. Ему не лучше?
   - Лучше. Завтра врачи скажут свое мнение.
   - Позвольте мне посмотреть на него. Хотя бы издали.
   Без него наша баржа совсем осиротела!
   Бельгийка сказала не "семья", а "баржа",  и,  может  быть,  это  было
самое трогательное в ее словах.
   Муж ее  скромно  держался  позади,  чувствуя  себя  неловко  в  синем
шерстяном костюме и целлулоидном воротничке,  который  плотно  охватывал
его тонкую шею.
   - Только не шумите.
   Они увидели Жана из коридора. Он лежал под простыней, лишь  лицо  его
цвета слоновой кости и седые волосы можно  было  рассмотреть  отчетливо.
Хозяйка баржи попыталась броситься к нему, но комиссар ее остановил.
   - Скажите, если заплатить, за ним будут лучше ухаживать?
   Она не решилась открыть свою сумку и только нервно теребила ее.
   - Ведь есть такие больницы, не так ли, где, если заплатить...
   - Вы останетесь в Витри?..
   - Ну, конечно, мы не уйдем без него. Теперь уж нам не  до  груза..  В
котором часу можно прийти завтра?
   - Утром, в десять, - вмешался в разговор врач.
   - А можно ему что-нибудь принести?.. Бутылку шампанского, например?..
Или испанский виноград?
   - Он получит все, что ему необходимо.
   И доктор незаметно оттеснил их в  сторону  привратницкой.  Оказавшись
там,  эта  славная  женщина   украдкой   вытащила   из   своей   сумочки
десятифранковый билет  и  сунула  его  в  руку  привратнику,  который  с
удивлением посмотрел на нее.
   Мегрэ лег в двенадцать ночи, предварительно позвонив  в  Дизи,  чтобы
ему передавали все сообщения, которые могут поступить в его адрес.
   В последний момент он узнал, что "Южный Крест",  обогнав  большинство
барж, находится в Витри-ле-Франсуа и  пришвартовался  в  конце  вереницы
ожидающих судов.
   Комиссар  занял  комнату  в  гостинице  "Марна".  Она   располагалась
довольно далеко от канала, и атмосфера здесь  была  иная,  чем  та,  что
окружала его в последние дни.
   Постояльцы, сплошь люди, разъезжающие по  торговым  делам,  играли  в
карты.
   Мегрэ подошел в тот момент, когда  к  сидевшим  за  столиком  подошел
молодой человек и объявил:
   - У шлюза кто-то утонул.
   - Ты будешь четвертым? Ламперьер все время проигрывает... Ну,  и  что
же, этот человек погиб?
   - Не знаю.
   Хозяйка дремала у кассы. Официант посыпал  опилками  пол  и  загружал
дровами на ночь беспрерывно топившуюся печку.
   В  гостинице  была  одна  ванная  комната,  и   та   с   облупившейся
эмалированной ванной. Но Мегрэ все-таки  вымылся  в  ней.  На  следующее
утро, в восемь часов, он послал официанта купить  ему  новую  рубашку  и
воротничок.
   Однако официант что-то долго не  возвращался,  и  Мегрэ  уже  начинал
терять терпение. Ему хотелось снова оказаться  на  канале.  Услышав  вой
сирены, он спросил у хозяйки гостиницы:
   - Это на шлюзе?
   - Может быть, у подъемного моста. У нас их три в городе.
   Было пасмурно. Дул  ветер.  Комиссар  искал  дорогу  в  больницу,  но
почему-то неизменно выходил к рыночной  площади,  и  ему  несколько  раз
пришлось спрашивать у прохожих, как пройти в больницу.
   Привратник узнал его и кинулся навстречу с возгласом:
   - Вот не поверите, комиссар!
   - Что?.. Он жив? Умер?
   - Главный врач только что звонил вам в гостиницу...
   - Ну, ну, говорите!
   - Так вот, он  исчез.  Исчез  -  и  все!  Доктор  клянется,  что  это
невозможно, что ему не пройти и ста метров в таком состоянии. А его-таки
нет!
 
*** 
 
   Комиссар услышал голоса в саду, с другой стороны здания,  и  бросился
туда. Там старик главный врач, которого он прежде  не  видел,  отчитывал
ординатора и молоденькую рыжую сестру.
   - Вы не хуже  меня  представляете,  что  это  такое,  -  оправдывался
доктор. - У него же сломаны чуть ли не все ребра, но это еще не все.  Он
перенес падение в воду, потрясение!..
   - Каким образом он ушел? - спросил Мегрэ.
   Ему показали окно на высоте не менее двух метров от земли. Под  окном
- два больших следа и вмятина, позволявшая  предположить,  что  коновод,
спрыгнув, растянулся во весь рост.
   - Вот как это было. Медсестра, мадемуазель Берта, как обычно, провела
ночь в дежурной комнате. Она ничего не слышала.  Около  трех  часов  она
ухаживала за больной из восьмой палаты и заглянула в десятую. Лампы были
потушены, все спокойно. Она не знает, лежал еще  больной  на  койке  или
нет.
   - А два другие?
   - Одному должны делать  трепанацию  -  ждем  только  хирурга.  Второй
крепко спал.
   - Ворота были открыты?
   - Здесь ведь не тюрьма, - возразил главный врач. - И разве  мы  можем
предвидеть, что больной выскочит через окно? У нас  запирается  на  ночь
только главный вход.
   Искать следы было бесполезно. На улице, сразу за воротами, начиналась
мостовая.  Между  двумя  домами  виднелась  двойная  шеренга   деревьев,
окаймлявших канал.
   - Если уж говорить начистоту, - добавил врач, - я был  почти  уверен,
что он не дотянет до утра.  А  раз  положение  безнадежно...  Поэтому  я
положил его в десятую палату.
   Мегрэ  с  минуту  ходил  по  саду  кругами,  как   цирковая   лошадь.
Неожиданно, попрощавшись на ходу, направился к шлюзу.  Туда  только  что
вошел "Южный Крест". Владимир с  ловкостью  заправского  матроса  бросил
швартовую петлю и остановил судно. А полковник, в длинном  непромокаемом
плаще и белой фуражке, невозмутимо стоял за небольшим колесом штурвала.
   - Ворота! - крикнул смотритель шлюза.
   Оставалось не более двадцати барж, не прошедших через шлюз.
   - Сейчас ее очередь? - спросил Мегрэ, указав на яхту.
   - И ее, и не ее. Поскольку это моторное судно, оно имеет право пройти
через шлюз раньше барж с конной тягой.
   Однако же "Южный Крест" - увеселительная яхта, такие  здесь  проходят
редко, и для них не очень строго соблюдают правила... К  тому  же,  если
учесть, что владелец яхты дал речникам на чай...  Делайте  выводы  сами,
комиссар. Конечно, сейчас пройдет "Южный Крест".
   Речники суетились вокруг затворов.
   - А где баржа "Провидение"?
   - Она загораживала дорогу судам. Сегодня утром она поднялась  на  сто
метров по течению, чтобы пришвартоваться перед  вторым  мостом...  Какие
новости о старике?
   Мне эта история дорого обойдется. В принципе я должен  сам  проводить
суда через шлюз, но если бы я это делал,  у  нас  каждый  день  была  бы
очередь из ста барж. Сами посудите: четверо ворот, шестнадцать затворов.
К тому же, знаете, сколько мне платят?
   Смотрителю пришлось отойти от комиссара, потому что Владимир протянул
ему документы и чаевые.
   Воспользовавшись паузой, Мегрэ пошел вдоль канала.
   На повороте он заметил "Провидение" - он теперь узнал  бы  ее  издали
среди сотни барж. Из трубы струился дымок, на палубе никого не было, все
люки задраены.
   Он хотел подняться на баржу по заднему  мостику,  ведущему  в  жилище
хозяев, но передумал и пошел по широким сходням,  по  которым  на  баржу
водили лошадей.
   Один из щитов, накрывавших конюшню,  подняли,  и  оттуда  выглядывала
голова лошади.
   Заглянув в конюшню, Мегрэ  увидел  такую  картину:  распростертая  на
соломе темная масса - и  склоненная  с  кружкой  кофе  в  руке  уроженка
Брюсселя.
   Удивительно нежно, по-матерински, она шептала:
   - Ну, давайте, Жан! Пейте, пока  горячий!  Вам  будет  легче,  старый
безумец. Хотите, я поддержу вам голову?
   Но Жан не шевелился, он смотрел вверх и, должно  быть,  видел  голову
Мегрэ.
   Комиссару показалось, что на исполосованном марлевыми наклейками лице
блуждает ироническая улыбка.
   Старый  коновод  попытался  поднять  руку,  чтобы  оттолкнуть  чашку,
которую ему подносили к губам. Но рука упала,  бессильная,  морщинистая,
мозолистая, испещренная синими точками, должно  быть,  остатками  давней
татуировки.
 
Глава 9 
Врач 
 
   - Вот видите! Он вернулся, как раненая собака возвращается в конуру.
   Понимала ли хозяйка баржи, в каком состоянии Жан?
   Во всяком случае, в истерику она не впадала. Была  так  же  спокойна,
как если бы ухаживала за ребенком, схватившим легкую простуду.
   - Кофе ведь ему не повредит, не правда ли, доктор? Но  он  ничего  не
хочет. Было, наверное, четыре утра, когда мы с мужем проснулись от  шума
на борту. Я взяла револьвер и велела мужу идти за мной с фонарем.  Когда
мы вышли, Жан был здесь и лежал в таком же точно положении, в  каком  вы
видите его сейчас. Он, должно быть, упал с мостика.
   Высота там приблизительно два метра.
   Сперва мы ничего не видели. Когда попригляделись, я подумала, что  он
мертв. Муж хотел позвать кого-нибудь  с  соседних  барж,  чтобы  помогли
положить его на кровать. Но Жан понял... Он сжал мне руку, и я услышала,
как он всхлипывает. Я смекнула: он не хочет  никого  видеть.  За  восемь
лет, что он с нами, мы так привыкли к нему. И вот он не может  говорить.
Но мне кажется, он слышит, что говорю я.
   Правда, Жан?.. Тебе больно?
   Невозможно было понять, в сознании  ли  коновод.  Во  всяком  случае,
взгляд его оставался безучастным.
   Женщина убрала соломинку, которая царапала ему ухо.
   - Вся моя жизнь - это мое хозяйство, мои  медные  кастрюли,  скромная
мебель. Я думаю, если бы мне дали дворец, я не была бы в нем  счастлива.
Вот и для Жана дороже всего его конюшня. И лошади.  У  нас  бывают  дни,
когда мы разгружаемся и стоим на месте. Тогда Жану делать нечего.
   Он мог бы пойти в  кабачок.  Но  нет!  Он  поудобней  устраивается  в
конюшне на том же месте, где сейчас, и греется на солнце.
   Мегрэ окинул взглядом конюшню: справа просмоленная перегородка,  кнут
на согнутом гвозде, на другом гвозде оловянная чашка, кусочек неба виден
на стыке щитов, служивших потолком, справа - мускулистые крупы лошадей.
   От всего этого веяло животным теплом, многогранной,  насыщенной,  как
иные терпкие вина, жизнью.
   - Скажите, его ведь можно оставить здесь, правда?
   Она попросила комиссара выйти вместе с ней. Шлюз  работал  в  том  же
ритме. А вокруг - улицы города, оживленные, чуждые каналу.
   - Можете вы мне объяснить, комиссар, что он сделал?
   Я никогда не подумала бы про него дурное, он никогда не вызывал у нас
подозрений. Правда, однажды муж увидел Жана без рубашки, с голой  грудью
и обратил внимание на  татуировку.  Она  была  не  такой,  как  у  наших
речников. Ну, мы и решили, что он не тот, за кого себя выдает, но меньше
любить его не стали. Расспрашивать  его  не  хотелось.  Зачем?  Скажите,
комиссар, вы ведь не думаете, что он убил ту женщину? Но поверьте,  если
даже он это сделал, значит, она того заслужила! Жан - это, знаете, какой
человек? - Она искала слово, которое бы выразило ее мысль, но не  нашла.
- Ладно! Вот муж встанет... Я послала его спать: у него с детства  грудь
слабая... Что, если я схожу приготовлю бульон покрепче?
   - Сейчас приедут врачи. Лучше бы пока...
   - А это нужно? Они не отравят ему последние минуты?
   - Это необходимо.
   - Ему ведь хорошо с нами, верно? Могу я оставить вас на  минутку?  Вы
не будете его мучить?