все они живут в этом  квартале.  Мы  установили,  что  они  незнакомы  и
наверняка никогда не встречались.
   - Я никогда не представлял себе, что все это так сложно.
   - Мы пошли дальше. Мы убедились, что они не посещали  одну  и  ту  же
церковь или магазин, что у них не было одного и того же  лечащего  врача
или дантиста, что они не ходили в один и тот  же  день  в  кино  или  на
танцы. Когда я говорил вам о затраченном на это времени...
   - Это что-нибудь вам дало?
   - Нет. Я и не  ждал,  что  это  что-нибудь  даст,  но  я  должен  был
проверить. Мы не  имеем  права  оставлять  без  внимания  хоть  малейшую
возможность.
   - Вы думали об их отпусках?
   - Я вас понял. Они могли проводить их в одном месте, в деревне или на
море, но это ничего не дало.
   - Случайно ли убийца выбрал именно их или нет? Мегрэ был убежден, что
профессор Тиссо не верит в это, и вывод его сходен с мнением Мегрэ.
   -  Нет.  Совсем  нет.  Женщины,  как  я  говорил,  при   внимательном
рассмотрении  фотографий,  оказывается,  имеют  кое-что  общее.  Это  их
комплекция. Если не будете смотреть на лица, а рассматривать их силуэты,
вы заметите, что все они низенькие и пухленькие, почти полные, с  сильно
развитыми бедрами, даже у Моники Жюто, самой молодой из них.
   Пардон и профессор переглянулись, и Пардон сказал:
   - Я выиграл: он тоже заметил это! Тиссо засмеялся.
   - Примите мои поздравления, комиссар. Мне нечего добавить.
   Поколебавшись, он пояснил:
   - Мы с Пардоном говорили об этом: заметит ли полиция эту особенность.
   Отчасти поэтому, кроме того, я уже давно желал познакомиться с  вами,
он и пригласил меня на этот вечер.
   В течение всего разговора они стояли. Доктор с улицы Пиклюс предложил
всем сесть у окна. Дождь все еще шел. Мелкие  капли,  казалось,  покрыли
дорогу черным лаком.
   На этот раз Мегрэ заговорил первым.
   - Знаете, господин  профессор,  меня  больше  всего  волнует  вопрос,
решение которого позволило бы мне поймать убийцу.
   - Я вас слушаю.
   - Этот человек далеко не ребенок. Он уже прожил двадцать, может быть,
тридцать лет, не совершая преступления. И вот в течение шести месяцев он
пять раз убивает. Я задаюсь вопросом: что же послужило  толчком?  Почему
второго февраля он внезапно  из  безобидного  гражданина  превратился  в
опасного маньяка? Вы, ученый, можете объяснить это?
   Тиссо опять усмехнулся и переглянулся со своим коллегой.
   - Нас, ученых, наделяют такими познаниями и  возможностями,  которыми
мы, увы, подчас не обладаем. И тем не менее, я  постараюсь  ответить  не
только относительно начального толчка, но и  всего  случая  в  целом.  Я
попробую избегать научных и специальных терминов, так как  зачастую  они
служат для прикрытия нашего невежества. Не так ли, Пардон?
   Должно быть, он намекнул на одного  из  своих  коллег,  которого  оба
знали.
   - После подобной серии преступлений каждый утверждается в мысли,  что
речь идет о маньяке или идиоте. Грубо говоря, это так. Убить пять женщин
таким образом, без всяких видимых причин и к тому же разрезать их одежду
- это никак не согласуется с тем понятием нормального человека,  как  мы
его себе представляем. Что  касается  вопроса,  почему  и  как  все  это
началось, то мы располагаем слишком  скудными  данными,  чтобы  на  него
ответить.
   Почти  каждую  неделю  меня  вызывают  в  суд  присяжных  в  качестве
эксперта.  На  протяжении  моей  карьеры   я   наблюдал,   как   понятие
ответственности в уголовном праве меняется с такой быстротой,  что  наши
концепции правосудия уже почти поколебались.
   Когда-то нас спрашивали:
   - Отвечал ли он за свои действия во время совершения преступления?
   И слово "ответственность" имело ясное и четкое значение.
   Теперь же нас заставляют измерять ответственность человека чуть ли не
в идеале, и у меня часто возникает ощущение, что не  судья  и  присяжные
выносят приговор, а мы, психиатры.
   Между тем в некоторых случаях мы знаем не больше, чем любой профан.
   Психиатрия - наука, где определяющую роль играют травматизм, опухоли,
ненормальные изменения того или иного органа.
   В этих случаях мы можем с уверенностью сказать,  здоров  человек  или
болен, несет он ответственность или нет.
   Но эти случаи редки, к  тому  же  большая  часть  таких  индивидуумов
находится в больницах.
   Почему же другие, как, возможно, и тот,  о  ком  мы  говорим  сейчас,
отличаются от себе подобных? Я считаю, комиссар, что вы знаете  об  этом
столько же, если не больше, чем мы.
   Мадам Пардон подошла к ним с бутылкой арманьяка:
   -  Продолжайте  беседу,  господа.  Мы   тоже   заняты,   обмениваемся
кулинарными рецептами. Не желаете немного ар-маньяка, профессор?
   - Охотно. Налейте мне половину рюмки.
   Они проговорили до часу ночи. Их  освещал  такой  же  мягкий,  как  и
непрекращавшийся дождь, свет. Беседа время от времени уходила в сторону,
но каждый раз они возвращались к теме, волновавшей всех.
   Мегрэ вспомнил, как Тиссо с иронией сводящего счеты человека сказал:
   -  Если  бы  я  слепо  следовал  теориям  Фрейда,  Адлера  и   других
современных психоаналитиков, я, не колеблясь, заявил бы, что наш человек
- сексуальный маньяк, хотя в половом отношении он ни одной из жертв и не
тронул. Можно говорить и о комплексе неполноценности, сформировавшемся в
раннем детстве...
   - Вы отбрасываете это объяснение?
   - Я ничего не отвергаю, но я не хватаюсь за решение, которое лежит на
поверхности.
   - А какой-нибудь собственной теории у вас нет?
   - Теории нет, идея, может быть. Но я побаиваюсь  вам  открыться,  так
как не забываю, что ответственность  за  расследование  лежит  на  ваших
плечах, хотя они и шире моих. Вы сын крестьянина, не так ли?
   - Из Алье.
   - А я из Канталя. Отцу восемьдесят восемь лет, и он все еще живет  на
ферме.
   Казалось, этим он гордится больше, чем своими научными знаниями.
   -  Через  мои  руки  прошло  много  сумасшедших  и   полусумасшедших,
совершивших  преступления.  Применяя  ваш  термин,  у  них   была   одна
константа:  потребность,  сознательная  или  нет,  самоутвердиться.   Вы
понимаете, что я имею в виду?
   Мегрэ кивнул.
   - Почти все они в своей среде, справедливо или нет,  проходили  через
оскорбление, унижение и становились личностями  хрупкими,  заурядными  и
отсталыми. Какой механизм приводит это  постоянное  унижение  к  взрыву,
бунту в форме преступления, убийству, жесту отчаяния или бравады? Ни мои
коллеги, насколько я знаю, ни я сам этого еще не  установили.  Возможно,
то, что я выразил  в  нескольких  словах,  и  не  совсем  правильно,  но
убежден, что большая часть, так сказать, безмотивных преступлений, а тем
более серии преступлений - это открытое проявление гордыни.
   Мегрэ задумался.
   - Это совпадает с одним моим предположением, - пробормотал он.
   - Каким?
   -  Если  преступник  рано  или   поздно   не   проявлял   потребности
похвастаться своими делами, то он  не  попал  бы  в  конечном  счете  за
решетку. Знаете, где мы ищем "автора" убийства с целью ограбления?
   Раньше в публичных домах, теперь, когда их больше  не  существует,  в
постелях более или менее публичных девок. Вы бы посмотрели на  них!  Они
были  уверены,  что  в  безопасности,  и,  если  бы  это   было   другое
преступление, были бы правы. А тут  они  начинают  рассказывать  да  еще
приукрашивают.
   - Вы проверили и это?
   - Нет ни одной девки в Париже, тем более в секторе Клиши и Монмартра,
которую бы мы не допросили в эти месяцы.
   - Это что-нибудь дало?
   - Нет.
   - Да, плохи ваши дела.
   - Вы хотите сказать, что, не имея отдушины, он неизбежно сорвется?
   - Примерно.
   За последнее время Мегрэ изучил все нашумевшие преступления,  имевшие
аналогию с совершенными в восемнадцатом округе Парижа, начиная  с  Джека
Потрошителя и кончая Вампиром из Дюссельдорфа, включая фонарщика из Вены
и поляка из Зона.
   - Вы думаете, он сам никогда не остановится? - спросил он.
   - Если только не станет жертвой несчастного случая или  не  умрет.  Я
скажу больше, комиссар, и не как главный  врач  лечебницы  Святой  Анны,
поскольку я слишком удалюсь от официальных теорий.
   Индивидуумы, вроде наших, движимы потребностью дать себя  поймать,  и
это тоже форма  гордости,  бахвальства.  Мысль  о  том,  что  окружающие
считают их обыкновенными, заурядными, для них невыносима. Им  необходимо
крикнуть всему миру о своем существовании, о своих способностях. Это  не
значит, что они нарочно дают себя поймать,  но  почти  всегда,  по  мере
увеличения числа преступлений, долгих  месяцев  предосторожности  у  них
появляется пренебрежение к  полиции,  к  своей  судьбе.  Некоторые  даже
признавались, что арест принес им облегчение.
   - Да, я слышал нечто в этом роде.
   - Вот видите!
   Кого осенило первым? Вечер был долгим, они разбирали проблему со всех
сторон, и непосвященному было бы трудно понять, кто из них врач,  а  кто
сыщик. Может быть, решение было предложено  профессором  Тиссо,  но  так
незаметно, что далее Пардон не обратил на это внимания.
   Было уже за полночь, когда Мегрэ, как бы разговаривая  сам  с  собой,
пробормотал:
   - А что если арестовать кого-нибудь другого, представить  его  вместо
убийцы, отнять у него то, что он считает своей славой...
   Вот и пришло решение.
   - Я уверен, что ваш человек попадется на удочку, - ответил Тиссо.
   - Остается узнать, как он отреагирует. И когда.
   Мегрэ зашел  далеко,  пренебрегая  теорией  в  поисках  практического
решения. Никаких данных о преступнике нет. Далее примет. До сих  пор  он
действовал в одном квартале, но ничто не давало оснований полагать,  что
завтра он не окажется в другой точке Парижа.
   Неясность, неопределенность делали эту угрозу еще более мучительной.
   Произойдет ли следующее убийство через  месяц?  Или  через  три  дня?
Нельзя  же  до  бесконечности   патрулировать   каждую   улицу   Парижа,
осматривать каждый дом. Сами женщины, забиваясь после каждого убийства в
свои квартиры, затем вновь возвращались к обычной жизни. Они  рисковали,
считая, что опасность миновала.
   - Мне известны два случая, - начал Мегрэ, - когда преступники  писали
в газеты, протестуя против ареста невинных людей.
   - Писавшие были движимы тем, что я называю эксгибиционизмом, желанием
выставиться напоказ.
   - Нам бы это помогло.
   Далее письмо, составленное вырезанными из  газет  словами,  могло  бы
послужить отправной точкой следствия.
   - Вполне возможно, что он поступит по-другому...
   - Об этом стоит подумать.
   Все очень  просто:  сразу  после  ареста  так  называемого  виновного
совершить сходное с предыдущим убийство. Может быть, даже два, три...
   Они расстались на улице, у машины профессора.  Тот  вместе  с  лесной
возвращался в Виль д'Аврай.
   - Вас подвезти?
   - Мы живем рядом и привыкли ходить пешком.
   - Мне кажется, это дело потребует моих услуг  в  суде  присяжных  как
эксперта-психиатра.
   - В том случае, если я поймаю убийцу.
   - Я верю в вас.
   Они пожали друг другу руки, как старые друзья.
   - Жаль, что тебе не удалось поговорить с женой профессора, -  сказала
комиссару жена, когда они шагали в  направлении  своего  дома.  -  Таких
умных женщин я еще не встречала. А тебе понравился ее муле?
   - Да, очень приятный человек.
   Мадам Мегрэ сдедала вид, что не замечает, как комиссар, расшалившись,
словно ребенок, высунул  язык  и  пытался  поймать  капельки  моросящего
дождя.
   - Похоже, у вас была серьезная беседа.
   - Да.
   Они молчали до самого дома. Войдя  в  квартиру,  мадам  Мегрэ  прежде
всего закрыла распахнутые настежь окна, а затем вытерла  небольшую  лужу
воды на паркете.
   Может быть, утром, еще  во  сне,  пришло  это  решение.  По  странной
случайности Пьер Мазет, его  бывший  инспектор,  которого  он  не  видел
восемь лет, наутро появился в его кабинете.
   - Что ты делаешь в Париже?
   - Ничего, шеф. Прихожу в себя.  Африканские  комары  совсем  доконали
меня. Врачи настояли, чтобы я отдохнул несколько  месяцев.  А  потом,  я
подумал, может, мне найдется тут какое-нибудь местечко.
   - Черт возьми!
   А почему бы и не Мазет? Он умен, его никто не знает.
   - Ты хочешь оказать мне услугу?
   - Вы еще спрашиваете!
   - Зайди в середине дня, пообедаем вместе.
   Только не в пивной "Дофин", там это не пройдет незамеченным.
   Да не заходи сюда, иди погуляй и леди меня у метро "Шателе".
   Они пообедали в ресторане на улице Сент-Антуан, и комиссар  объяснил,
что ему надо. Теперь для пущей правдоподобности было  необходимо,  чтобы
Мазета доставили люди не  из  уголовной  полиции,  а  из  восемнадцатого
округа, и комиссар подумал о Лоньоне. Кто знает? Может  быть,  дать  ему
шанс  принять   непосредственное   участие   в   расследовании,   а   не
патрулировать улицы Монмартра.
   - Выберите кого-нибудь из своих коллег, кто не слишком разговорчив.
   Лоньон выбрал Альфонси.
   Разыгранная  комедия  имела  полный  успех:  все  газеты  говорили  о
сенсационном аресте.
   Мегрэ продолжал втолковывать судье Комельо:
   - Они просто видели, как кто-то входил,  кто-то  выходил,  и  сделали
свои выводы. Ни я, ни мои сотрудники не делали никаких заявлений, далее,
наоборот, все отрицали.
   Улыбка, редкая гостья, появилась на лице Комельо.
   - А если люди отбросят все предосторожности,  и  сегодня  или  завтра
будет совершено новое убийство?
   - Я подумал об этом. Все последующие вечера, все  имеющиеся  в  нашем
распоряжении силы будут задействованы в том квартале.
   - Мне кажется, это уже было, и безрезультатно. Это  так,  но  неужели
нельзя попытаться еще раз?
   - Я предпринял еще одну предосторожность. Я был у префекта полиции.
   - Не посоветовавшись со мной?
   - Как я вам уже говорил, я хочу нести ответственность за  последствия
один. Я всего лишь полицейский. Вы же - высшее должностное лицо, судья.
   Эти слова польстили Комельо, больше всего на  свете  заботившемуся  о
своем положении.
   - "• Что вам нужно было от префекта?
   - Разрешение использовать в добровольном порядке несколько женщин  из
муниципальной полиции.
   Это   вспомогательное    подразделение    занималось    профилактикой
правонарушений среди несовершеннолетних и борьбой против проституции.
   - Необходимо было отобрать отвечающих определенным данным.
   - Например?
   - Рост и полнота.  Из  добровольцев  я  выбрал  тех,  кто  по  своему
телосложению походит на жертвы. Они, как те  пять  женщин,  будут  одеты
неброско. И походить на женщин, возвращающихся домой. В руках -  сверток
или сумочка.
   - Одним словом, вы ставите капкан.
   - Все, кого я выбрал, обучены приемам дзюдо. Комельо казался  все  же
встревоженным.
   - Сообщить ли мне об этом генеральному прокурору?
   - Лучше не надо.
   - Знаете, комиссар, мне это не нравится.  С  обезоруживающей  улыбкой
Мегрэ ответил:
   - Мне тоже, господин судья! Это было правдой.
   Действительно, почему бы не попытаться  всеми  возможными  средствами
остановить эту бойню?
   - Официально я не в курсе дела, - сказал судья, провожая комиссара до
двери.
   - Вы абсолютно ничего не знаете.
   Мегрэ предпочел бы, чтобы это действительно было так.

ГЛАВА III

КВАРТАЛ НА ОСАДНОМ ПОЛОЖЕНИИ

   Репортер Барон, проведший в уголовной полиции столько же лет, сколько
и Мегрэ, малыш Ружин, совсем молодой, но более  настырный  и  продувной,
чем его коллеги, четверо или пятеро масштабом помельче, в  том  числе  и
Маги, никогда не упускавшая случая с невинным видом  заглянуть  в  дверь
или полистать бумаги на столе, один или два  фотографа  провели  большую
часть дня в коридоре префектуры, избрав ее своим наблюдательным пунктом.
   Уходя перекусить в пивную "Дофин" или звонить, они  всегда  оставляли
кого-нибудь. Дверь кабинета Мегрэ была под постоянным наблюдением.
   Ружин, кроме того, поставил своего человека у  дверей  дома  Лоньона,
который повсюду следовал за полицейским с самого утра.
   Эти  люди,  по  их  собственному  выражению,   знали   эту   "кухню",
разбирались в делах полиции не хуже иного инспектора.
   Однако вряд ли кто из них догадывался об операции,  разворачивающейся
у них на глазах, беготни с раннего утра, задолго до визита Мегрэ к судье
Комельо.  Не  случайно  же  сотрудники  таких   дальних   округов,   как
двенадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый, пришли переодетые, некоторые с
чемоданами,  корзинами  и,  согласно  полученным  указаниям,  имели  вид
приезжих.
   Жара была тягостной, жизнь города, за исключением районов, посещаемых
туристами,   замерла.   Изредка    проезжали    автобусы,    заполненные
иностранцами, да слышались голоса гидов.
   В восемнадцатом округе, особенно в секторе, где было  совершено  пять
убийств, у гостиниц останавливались такси, выходившие из них были  очень
похожи на провинциалов, и все они требовали комнату непременно с  окнами
на улицу.
   Все это происходило по  заранее  разработанному  плану,  и  некоторые
инспектора приехали даже с женами.
   Редко принимались такие предосторожности. Но на этот раз разве  можно
доверить  кому-нибудь  тайну  происходящего?  Ведь  никаких  сведений  о
преступнике нет. Кстати, и этот вопрос Мегрэ и Тиссо обсуждали на  ужине
у Пардона.
   - В целом он ведет себя нормально, исключая эти припадки,  иначе  его
странности могли бы привлечь внимание окружающих его людей.
   - Обязательно, - согласился психиатр. - Однако  по  своей  внешности,
привычкам, профессии он может  быть  человеком,  которого  можно  меньше
всего заподозрить.
   Речь не шла о сексуальных маньяках, те были известны,  а  со  второго
февраля за ними следили, но безрезультатно. Он не  был  и  бродягой,  из
тех, на кого оглядываются на улице.
   Чем занимался он до первого убийства? Что делал между другими?
   Был ли он холостяком, живущим в меблированных комнатах?
   Мегрэ рассудил, что нет, он женат, ведет обычную  жизнь,  и  Тиссо  с
этой гипотезой согласился.
   - Все возможно, - вздохнул профессор. - Если мне скажут, что это один
из моих коллег, я протестовать не буду. Да, может, это и не  важно,  кто
он: рабочий, служащий, мелкий коммерсант или важное должностное лицо.
   Это мог быть и один из владельцев отелей,  куда  приехали  переодетые
полицейские. И поэтому они не могли сказать как раньше:
   - Полиция! Комнату с окнами на улицу - и никому ни слова!
   Нельзя  было  больше  доверять  и  консьержкам.  Даже  осведомителям,
живущим в квартале.
   По пути от Комельо Мегрэ перехватили журналисты.
   - Вы ходили к судье за инструкциями?
   - Я нанес ему обычный каждодневный визит.
   - Вы поставили его в известность о вчерашнем допросе?
   - Мы просто поболтали.
   - Вы так ничего и не скажете?
   - Мне нечего сказать.
   И он прошел к шефу. Рапорт продолжался  довольно  долго.  Патрон  был
озабочен.
   - Комельо не требовал, чтобы вы отказались?
   - Он, кажется, махнул на меня рукой.
   - Вы берете ответственность на себя?
   - Да, так будет лучше.
   Мегрэ не обманывался, хотя и был доволен: он ощущал груз того, что он
на себя брал.
   - Вы уверены, что репортеры не подозревают, как вы водите их за нос?
   - Я сделал все возможное для этого. Обычно  Мегрэ  работал  в  тесном
контакте с прессой, и она никогда не оставалась в долгу. Но на этот  раз
он не имел права рисковать, невольно проговорившись о  чем-нибудь.  Даже
полицейские, следившие за кварталом Гранд-Карьер, не  были  посвящены  в
детали дела. Они получили приказ вести себя таким-то образом, поселиться
в таком-то месте и ждать инструкций. Они, конечно, догадывались, что все
это связано с убийцей, но ничего не знали о самой операции.
   - Вы считаете его умным? -  спросил  Мегрэ  профессора  Тиссо  в  тот
вечер.
   У него уже было свое мнение, но он любил получать подтверждение.
   - Он настолько же разумен, как и все подобного рода  люди.  Например,
он должен быть способен инстинктивно играть  комедию  таким  потрясающим
образом. Если