я  говорила  она
ровно и спокойно.
   - Мой муж не захотел подписать контракт на Тихом океане. Там легче  с
работой, но в Европе ему бы пришлось бывать только раз в два года. Почти
сразу же после нашей свадьбы какие-то американцы зафрахтовали  "Морского
дьявола" на имя немецкого судовладельца.  И  Улаф  как  раз  приезжал  в
Фекан, чтобы узнать,  нельзя  ли  здесь  купить  еще  шхуны.  Теперь  вы
понимаете? Речь идет о контрабандном ввозе спиртного в Соединенные Штаты
{1920-1933 гг.  в  США  действовал  запрет  на  производство  и  продажу
спиртных напитков ("сухой закон")}.  Были  созданы  крупные  компании  с
американским капиталом. Они размещаются и во Франции, и в Германии.  Вот
на  одну  из  таких  компаний  и  работает  мой  муж.  "Морской  дьявол"
осуществляет перевозки по так называемому Ромовому маршруту. К  Германии
это, как видите, не имеет никакого отношения.
   - Он сейчас в море? - спросил Мегрэ, не отрывая глаз от  хорошенького
лица хозяйки - оно располагало к доверию, а временами становилось просто
трогательным.
   - Не думаю. Вы же понимаете, такие суда не ходят по расписанию. Но  я
всегда стараюсь  хотя  бы  приблизительно  рассчитывать,  где  находится
"Морской дьявол". Сейчас они должны быть в Бремене  или  на  подходах  к
нему.
   - Вы уже бывали в Норвегии?
   - Никогда. Я, можно сказать, не покидала Нормандии: раза два-три,  не
больше, на несколько дней в Париж.
   - Вместе с мужем?
   - Это было наше свадебное путешествие.
   - Ваш муж блондин, не так ли?
   - Да. Почему вы об этом спрашиваете?
   - Маленькие светлые усики, подстриженные вровень с губами?
   - Да. Могу показать вам его портрет.
   Г-жа Сванн открыла дверь и вышла. Мегрэ  слышал,  как  она  ходила  в
соседней комнате.
   Не возвращалась она дольше, чем можно было ожидать.
   А по  всему  дому  слышалось  хлопанье  дверей,  какие-то  непонятные
хождения взад и вперед.
   В конце концов она появилась; от  былой  уверенности  не  осталось  и
следа, она была несколько смущена.
   - Извините  меня,  -  проговорила  она.  -  Я  не  смогла  найти  эту
фотографию. Когда в доме дети, всегда такой беспорядок...
   - Еще один вопрос... Многим ли вы давали эту вашу фотографию?
   Мегрэ протянул ей снимок, который взял у фотографа.
   Г-жа Сванн залилась румянцем и пробормотала:
   - Я не понимаю...
   - У вашего мужа она, конечно, есть?
   - Да, я была его невестой, когда...
   - Может ли этот снимок быть у кого-нибудь еще?
   Она чуть не плакала. Дрожащие губы выдавали смятение.
   - Ни у кого...
   - Благодарю вас, сударыня.
   Когда Мегрэ выходил, в прихожую выскользнула маленькая  девочка.  Ему
не понадобилось даже всматриваться в ее лицо. Это  был  вылитый  портрет
Петерса Латыша.
   - Ольга! - прикрикнула мать, подталкивая девочку к двери.
   На улице комиссара снова ждал дождь с порывами ветра.
   - До свидания, сударыня.
   Еще мгновение комиссар видел ее в дверях,  ему  показалось,  что  эта
молодая мать, которую он застал врасплох, когда она считала себя надежно
защищенной стенами собственного дома, совершенно выбита из колеи.
   И еще в ее глазах, когда она закрывала за ним дверь, он прочел что-то
непонятное, неопределимое, похожее на страх.
 
Глава 5 
Пьяный русский 
 
   Есть вещи, которыми не принято хвастаться, о которых если и  говорят,
то с улыбкой, и тем не менее они требуют определенного героизма.
   Мегрэ не выспался. С половины шестого до восьми утра трясся в поезде,
где гуляли сквозняки.
   Уже в Ла  Бресте  он  вымок.  Теперь  при  каждом  шаге  его  ботинки
выплевывали грязную воду, котелок потерял форму, а на пальто  и  пиджаке
не оставалось и сухой нитки.
   Дождь вперемешку с ветром хлестал наотмашь.  Улочка,  вернее,  просто
идущая под уклон тропинка между садовыми  оградами,  была  пустынна.  По
середине ее катился поток воды.
   Некоторое время Мегрэ стоял неподвижно. Даже трубка в  кармане  и  та
промокла. Найти  рядом  с  виллой  укромное  местечко  было  невозможно.
Оставалось одно: поплотнее прижаться к ограде и ждать.
   Редкие прохожие, заметив его, оборачивались. Может быть, ему придется
простоять вот так не один час. Он ничем не  мог  доказать,  что  в  доме
находится мужчина. Да если и находится, зачем ему выходить?
   Тем не менее Мегрэ, угрюмо  набивая  промокшую  трубку,  все  плотнее
прижимался к своему ненадежному укрытию.
   Офицеру уголовной полиции здесь нечего делать; работа для начинающих,
не больше; в возрасте тридцати двух - тридцати пяти  лет  он  сотни  раз
выполнял такие задания.
   Зажечь  спичку  оказалось   чертовски   трудно,   спичечный   коробок
превратился в форменную тряпку. И кто знает, продолжал бы он тут стоять,
не зажгись чудом спичка.
   Со своего места комиссар видел только низкую ограду дома  и  калитку,
выкрашенную зеленой краской. Ноги его путались в  каких-то  колючках.  В
шею дуло.
   Фекан был где-то внизу, но города видно не было. До комиссара долетал
только  гул  моря,  изредка  раздавался  рев  сирены,  шум  проезжающего
автомобиля.
   Он простоял на своем наблюдательном посту, наверное, с полчаса, когда
заметил женщину, с виду похожую на кухарку, - она шла  вверх  по  тропе,
нагруженная тяжелой  корзиной  с  провизией.  Мегрэ  она  увидела,  лишь
поравнявшись с ним. Его громадная фигура, неподвижно застывшая  у  стены
на продуваемой ветром улочке, настолько испугала ее, что  она  бросилась
бежать.
   По всей видимости, она работала  на  одной  из  вилл  наверху.  Через
несколько минут из-за поворота вышел мужчина, посмотрел на Мегрэ издали,
потом к нему подошла женщина, и они вместе вернулись к себе.
   Положение становилось смешным. Мегрэ  знал,  что  у  него  не  больше
десяти шансов из ста на успех этого длительного ожидания.
   Тем  не  менее  он  не  двинулся  с  места,  и  все  из-за  какого-то
подсознательного  упрямства,  которое  и  предчувствием-то  нельзя  было
назвать.
   Скорее это была  собственная  теория  -  он  никогда  не  пытался  ее
развить, но она существовала, невысказанная, у него в голове: он называл
ее для себя "теорией трещины".
   Каждый преступник, каждый злоумышленник - все  же  человек.  А  кроме
того - и это главное, - игрок,  противник,  которого  полиция  старается
найти и с которым, как правило, ведет борьбу.
   Совершено убийство или какое-нибудь преступление.
   Следствие начинается на основе более или  менее  объективных  данных.
Это задача с одним или множеством неизвестных - ее-то  и  должен  решить
разум.
   Мегрэ действовал, как все.  Как  все,  он  использовал  те  необычные
методы, которые  были  переданы  в  распоряжение  полиции  бертильонами,
рейсами, локарами {видные французские криминалисты} и  постепенно  стали
настоящей наукой.
   Но комиссар подстерегал, искал, ждал именно трещину.
   Иначе говоря, тот момент, когда за игроком встает человек.
   В "Мажестике" он имел дело с игроком.
   Здесь, он это предчувствовал, все обстояло по-другому.
   Мирная, благоустроенная вилла выпадала из той  атмосферы,  в  которой
вел свою игру Петерс Латыш. Эта женщина, дети, которых Мегрэ видел и чьи
голоса слышал, - все это принадлежало другой  жизни,  входило  в  другую
нравственную систему.
   Вот поэтому он и стоял одиноко на липком ветру, борясь с  собственным
отвратительным настроением, потому  что  больше  всего  на  свете  любил
чугунную печку у себя в кабинете,  где  ждали  его  на  столе  кружки  с
пенистым пивом.
   Когда Мегрэ решил занять свой наблюдательный  пост  на  этой  улочке,
было половина одиннадцатого. В половине первого он услышал в саду  скрип
гравия под чьими-то ногами, увидел, как быстрым и точным движением  была
распахнута калитка и метрах в десяти от комиссара появился мужчина.
   Скрыться  было  некуда.  Поэтому  комиссар  неподвижно   или   скорее
равнодушно  застыл  на  месте,  широко   расставив   ноги,   облепленные
промокшими брюками.
   Мужчина, вышедший из калитки, поднял воротник  дешевого  макинтоша  с
поясом. На голове у него была старая кепка.
   В таком виде он казался почти молодым. Засунув руки в карманы, вобрав
голову в плечи и  поеживаясь  от  резкой  смены  температуры,  он  начал
спускаться по тропинке.
   Пройти ему предстояло в каком-нибудь метре  от  комиссара.  Именно  в
этот момент он замедлил шаг, вытащил из кармана папиросы и закурил.
   Казалось, он делает это нарочно, чтобы полицейский  мог  внимательнее
рассмотреть его лицо при свете зажженной спички.
   Мегрэ пропустил мужчину вперед, затем, нахмурившись, двинулся следом.
Трубка потухла. Весь его вид  выражал  недовольство  и  в  то  же  время
нетерпеливое желание понять.
   Дело в том, что мужчина в макинтоше был похож на Латыша и все-таки им
не был. Роста он был такого же - приблизительно метр шестьдесят  восемь.
Да и лет ему можно было дать столько же, хотя в таком виде, как сегодня,
он выглядел скорее двадцатишестилетним парнем, чем  человеком,  которому
перевалило за тридцать.
   Имелись  все  основания  считать  его  оригиналом   того   словесного
портрета, который Мегрэ знал наизусть  и  который  в  отпечатанном  виде
лежал у него в кармане.
   И все-таки это был другой человек!  Выражение  глаз,  например,  было
более  неопределенным,  тоскливым.  Они  были  светло-серые,  как  будто
промытые дождем.
   Маленьких светлых усиков, подстриженных щеточкой, тоже не  оказалось.
Но дело было не в этом.
   Мегрэ поразило другое. В его манере держаться не  было  и  намека  на
выправку офицера торгового флота. Такой человек  не  мог  жить  на  этой
вилле, вести размеренный буржуазный образ  жизни,  воплощением  которого
был этот дом.
   Стоптанная, старая обувь. А так как мужчина поддернул брюки, чтобы не
запачкаться в грязи, комиссар увидел простые серые застиранные  носки  с
грубой штопкой.
   Макинтош был заляпан грязными  пятнами.  Весь  облик  этого  человека
подходил к типу людей, которых Мегрэ хорошо знал,  -  типу  европейского
бродяги, зачастую выходца  из  Восточной  Европы.  Они  ютятся  в  самых
скверных меблированных комнатах Парижа, случается, ночуют и на вокзалах,
редко появляются в провинции, ездят в  третьем  классе  или  зайцем,  на
подножке вагона и в товарных поездах.
   Все это подтвердилось уже через несколько минут. В Фекане нет  трущоб
в прямом смысле этого  слова.  Однако  там,  где  кончается  порт,  есть
несколько грязных бистро, куда чаще заглядывают грузчики, чем рыбаки.
   В  десяти  метрах  от  этих  заведений  находилось  чистое,  светлое,
приличное  кафе.  Так  вот,  туда  мужчина  в  макинтоше  и  не  подумал
заглянуть, а самым непринужденным образом вошел в самое грязное бистро и
с видом, не оставляющим никаких сомнений, облокотился о  стойку,  обитую
цинковым железом.
   Так запросто в подобные заведения  входят  только  завсегдатаи.  Даже
если бы Мегрэ  вздумалось  передразнить  его,  из  этого  бы  ничего  не
получилось.
   Мегрэ вошел следом. Мужчина заказал некое  подобие  абсента  и  молча
застыл, уставившись в пространство и не  обращая  никакого  внимания  на
стоявшего рядом комиссара.
   Под расстегнутой одеждой виднелось сомнительной чистоты белье.
   Переодеться таким образом  невозможно.  Рубашка,  воротничок  которой
дошел до состояния веревки, не менялась неделями. В ней спали Бог  весть
где! В бистро было жарко.
   А снаружи по-прежнему лил дождь.
   Костюм на мужчине  был  не  лишен  элегантности,  но  носил  на  себе
отпечаток все того же грязного бродяжничества.
   - По второй!
   Стакан был пуст. Хозяин наполнил его снова,  подал  заказанную  Мегрэ
стопку водки.
   - Значит, опять в наших краях?
   Мужчина не ответил, залпом, как  и  первый,  выпил  второй  аперитив,
отодвинул от себя пустой стакан и знаком велел хозяину налить еще.
   - Есть будете? У меня сегодня маринованная селедка.
   Мегрэ стал продвигаться к маленькой печке, подставляя  исходящему  от
нее теплу спину, пальто на которой  блестело,  как  поверхность  мокрого
зонтика. Хозяина не  смутило  молчание  посетителя.  Он  бросил  быстрый
взгляд на комиссара и продолжал, обращаясь к мужчине в макинтоше:
   - Кстати, у меня на прошлой неделе был ваш земляк.
   Русский из Архангельска. Он пришел на шведском трехмачтовике, который
укрылся в порту, чтобы переждать бурю.  И  клянусь,  парню  было  не  до
пьянки! Работа у них была просто адова. Паруса - в клочья, две сломанные
реи, ну и все остальное...
   Посетитель,  принявшийся  уже  за   четвертый   стакан,   старательно
потягивал абсент.
   По мере того как посетитель справлялся с  очередной  порцией,  хозяин
подливал снова, всякий раз заговорщицки поглядывая на Мегрэ.
   - А капитан Сванн так и не появлялся с тех пор, как  я  вас  видел  в
последний раз...
   Мегрэ вздрогнул. Мужчина в  макинтоше,  проглотив  содержимое  пятого
стакана,  нетвердой  походкой  приблизился  к  печке,  задел  комиссара,
протянул руки к огню.
   - Давайте-ка все-таки вашу селедку, - решил он.
   Говорил он с сильным акцентом - русским, как решил комиссар.
   Теперь они стояли рядом, можно сказать, лицом к лицу.
   Мужчина несколько раз провел рукой по  лбу,  взгляд  его  еще  больше
помутнел.
   - Где мой стакан? - нетерпеливо осведомился он.
   Стакан пришлось всунуть ему в руку.  Поднеся  его  к  губам,  мужчина
уставился на Мегрэ, и гримаса отвращения пробежала по его лицу.
   Ошибиться было невозможно: он смотрел на Мегрэ именно с  отвращением.
И, словно желая  подчеркнуть  свое  отношение  к  комиссару,  посетитель
бросил стакан об пол, уцепился за спинку стула  и  что-то  пробурчал  на
незнакомом языке.
   Хозяин,  испытывавший  некоторое  беспокойство,  как   бы   невзначай
очутился рядом  с  Мегрэ  и,  считая,  вероятно,  что  говорит  шепотом,
произнес так, что каждое слово его отчетливо долетело до слуха русского:
   - Не обращайте внимания, он всегда такой.
   Русский пьяно и  неопределенно  хмыкнул.  Рухнув  на  стул,  обхватив
голову руками, он застыл и сидел так до тех пор, пока ему  не  подсунули
под нос тарелку с маринованной селедкой.
   Хозяин потряс его за плечо.
   - Поешьте! Вам станет лучше.
   Пьяный захохотал. Смех его походил  скорее  на  скорбный  кашель.  Он
обернулся, ища Мегрэ глазами, и, нахально разглядывая комиссара, смахнул
тарелку на пол.
   - Выпить!
   Хозяин воздел руки к небу и проворчал, словно извиняясь. - Ох уж  эти
русские!
   И покрутил пальцем у лба.
   Мегрэ сдвинул котелок на затылок. От одежды его шел сизый пар. Он все
еще не мог допить второй стакан.
   - Подайте и мне селедку! - проговорил комиссар.
   Когда он принялся за селедку с  куском  хлеба,  русский  поднялся  на
непослушных ногах, осмотрелся, словно искал,  что  бы  еще  предпринять,
оглядел Мегрэ и снова хмыкнул.
   Затем, привалившись  к  стойке,  схватил  первый  попавшийся  стакан,
вытащил из бака с холодной водой какую-то бутылку.
   Не глядя, что наливает, он сам наполнил стакан  и  выпил,  прищелкнув
языком.
   Потом извлек из кармана стофранковую бумажку.
   - Этого хватит, каналья? - заорал он на все бистро.
   Он подбросил купюру в воздух.  Хозяину  пришлось  вылавливать  ее  из
раковины.
   Русский тряс неподдающуюся ручку двери. Хозяину вздумалось прийти  на
помощь клиенту, тот отпихнул его локтем, и чуть не завязалась драка.
   В конце концов силуэт его макинтоша  растворился  в  пелене  дождя  и
тумана: мужчина двинулся вдоль набережной по направлению к вокзалу.
   -  Ну  и  тип!  -  со  вздохом   заключил   хозяин   специально   для
расплачивавшегося у стойки Мегрэ.
   - И часто он к вам заходит?
   - Время от времени. Однажды провел тут всю ночь, как раз там, где  вы
сидели. Одно слово русский! Это  мне  сказали  русские  моряки,  которые
встретили его здесь, в Фекане...
   Человек он вроде бы образованный. Обратили внимание на его руки?
   - Вы не находите, что он похож на капитана Сванна?
   - А, вы его знаете... Конечно! Не до такой степени,  чтобы  их  можно
было спутать, однако... Я долго думал, что они братья.
   Фигура в бежевом макинтоше исчезла за поворотом.
   Мегрэ прибавил шагу.
   Он догнал русского на вокзале, когда тот входил в  зал  ожидания  для
пассажиров третьего класса, где  тяжело  опустился  на  скамейку,  снова
обхватив голову руками.
   Еще  через  час  они  уже  сидели  в  одном  купе   в   компании   со
скототорговцем из Ивето,  который  принялся  рассказывать  Мегрэ  всякие
забавные истории на нормандском наречии,  время  от  времени  пихая  его
локтем, чтобы обратить внимание на соседа.
   Русский без конца  сползал  с  сиденья,  потом  кое-как  устроился  и
заснул, уронив  голову  на  грудь  и  распространяя  вокруг  себя  запах
алкоголя; лицо его было мертвенно-бледно, рот полуоткрыт.
 
Глава 6 
Гостиница "У Сицилийского короля" 
 
   Русский проснулся в Ла Бресте и больше не  спал.  Надо  сказать,  что
экспресс Гавр - Париж был переполнен, и Мегрэ вместе  со  скототорговцем
пришлось стоять в проходе, прильнув к  окнам  и  вглядываясь  в  неясные
проплывающие мимо  пейзажи,  которые  постепенно  тонули  в  наступающих
сумерках.
   Человек в макинтоше ни разу даже не взглянул на комиссара. На вокзале
Сен-Лазар ему и в голову  не  пришло  воспользоваться  сутолокой,  чтобы
ускользнуть.
   Напротив, никуда не  торопясь,  он  спустился  по  главной  лестнице;
заметив, что его папиросы размокли,  купил  в  вокзальном  киоске  новую
пачку и чуть было не зашел в  вокзальный  буфет.  Передумал  и  двинулся
вдоль тротуара, волоча  ноги;  вся  его  фигура  выражала  такое  полное
равнодушие, что было трудно смотреть на него без сострадания, - человек,
пребывающий в подобном отчаянии, уже ни на что не реагирует.
   От Сен-Лазара до ратуши дорога не близкая. Нужно  пройти  через  весь
центр, а  между  шестью  и  семью  вечера  тротуары  запружены  людскими
потоками и машины движутся по улицам  с  такой  же  интенсивностью,  как
кровь по человеческим артериям.
   Узкоплечий, в грязном, заляпанном жирными пятнами плаще,  стянутом  у
талии поясом, в стоптанных башмаках, он  не  останавливаясь  тащился  по
освещенным улицам; его задевали, толкали - он не оглядывался.
   Улица 4-го Сентября, Центральный  рынок  -  дорогу  он  выбрал  самую
короткую: по всей видимости, знал ее хорошо.
   Вот он уже на улице Розье, в центре парижского "гетто", миновал лавки
с вывесками на идише, кошерные мясные, витрины с мацой.
   На  повороте  у  длинного  темного  прохода  между   домами,   больше
походившего  на  туннель,  какая-то  женщина  взяла  его  под  руку,  но
отшатнулась, наверное, пораженная его видом. Мужчина не обратил  на  нее
никакого внимания.
   Наконец он очутился на извилистой  улице  Сицилийского  короля,  куда
выходило множество переулков, тупиков, кишащих людьми дворов  и  которая
служила границей  между  еврейским  и  польским  кварталом;  еще  двести
метров, и незнакомец нырнул в дверь гостиницы.
   Над входом красовалась вывеска с фаянсовыми буквами  "У  Сицилийского
короля". Ниже то же название повторялось на еврейском, польском и еще на
нескольких незнакомых языках, в том числе, наверное, и на русском.
   Рядом  возвышались  строительные  леса,  закрывавшие  полуразрушенное
здание, которое пришлось подпереть балками.
   Дождь не прекращался, но ветер в  эти  закоулки  не  проникал.  Мегрэ
услышал,  как  резко  захлопнулись  створки  окна  на  четвертом  этаже.
Комиссар, не колеблясь, последовал за русским.
   В коридоре первого этажа  -  ни  одной  двери.  Сразу  же  начиналась
лестница. За стеклянной перегородкой  между  этажами  обедала  еврейская
семья.
   Комиссар постучал, но вместо  двери  перед  ним  открылось  маленькое
окошечко. Пахнуло пригоревшим маслом.
   Высунулась голова еврея в черной ермолке. Его толстая жена продолжала
есть.
   - Что надо?
   - Полиция! Как зовут вашего постояльца, который только что вернулся?
   Еврей проворчал что-то на своем языке, порылся в ящике стола,