ции.  Вы  госпожа
Калас?.. Ваш муж дома? Оказывается, он лежит в постели с гриппом.
   - Вы из тех Каласов, что и некий Омер Калас?
   - А что с ним стряслось? Что-нибудь натворил?
   - Вы его знаете?
   - Никогда не видела. Я ведь не здешняя, а из  Верхней  Луары,  и  он  уже
уехал, когда я вышла замуж.
   - Он брат вашего мужа?
   - Двоюродный. Здесь живет еще один брат, Жюльен, он бакалейщик.
   - Вы больше ничего о нем не знаете?
   - Об Омере? Не знаю, да и знать  не  хочу.  Она,  должно  быть,  повесила
трубку, так как голос телефонистки спросил:
   - Вызывать второго  Каласа,  господин  комиссар?  На  этот  раз  ответили
быстрее и говорил мужчина. Он был еще неразговорчивее.
   - Я вас хорошо слышу. Но что вам, собственно, от меня нужно?
   - Омер Калас ваш брат?
   - У меня был брат, которого звали Омер.
   - Он умер?
   - Я о нем ничего не знаю. Вот уже больше  двадцати  лет,  почти  двадцать
пять, я не имею о нем сведений.
   - Некий Омер Калас убит в Париже.
   - Я слышал это недавно по радио.
   - Вы слышали также его приметы. Они подходят к вашему брату?
   - Спустя столько лет трудно сказать.
   - Вы знали, что он жил в Париже?
   - Нет.
   - Что он был женат? Молчание.
   - Вы знаете его жену?
   - Послушайте, я ничего не знаю. Когда брат уехал, мне было пятнадцать.  С
тех пор я его не видел. Никогда не получал  от  него  писем  и  не  стараюсь
ничего узнать.  Если  вам  нужны  сведения,  обратитесь  лучше  к  господину
Канонжу.
   - Кто это?
   - Нотариус.
   Когда  Мегрэ  наконец  соединили  с  квартирой  нотариуса,  жена  Канонжа
воскликнула:
   - Вот совпадение так совпадение!
   - Что именно?
   - То, что вы позвонили. Как вы узнали? Мой муж  только  что,  услышав  по
радио последние известия,  говорил,  что  он  должен  либо  позвонить,  либо
поехать к вам. Он решил все-таки поехать в  Париж  и  сел  на  поезд  восемь
двадцать две. Он будет на  Аустерлицком  вокзале  в  первом  часу  ночи,  во
сколько точно - не знаю.
   - В какой гостинице он обычно останавливается?
   - Раньше поезд шел до  вокзала  Орсе,  и  муж  привык  останавливаться  в
гостинице "Орсе".
   - Как он выглядит?
   -  Красивый  мужчина,  высокий,  статный,  седой.  В  коричневом  пальто,
коричневом костюме, в руках портфель и  кожаный  чемодан.  Я  все  спрашиваю
себя: почему вы о нем подумали?
   Когда Мегрэ опустил трубку, на губах  его  играла  Довольная  улыбка.  Он
хотел было выпить еще рюмку, но потом  решил,  что  успеет  это  сделать  на
вокзале.
   Оставалось лишь позвонить г-же Мегрэ  и  предупредить,  что  он  вернется
поздно ночью.

8. Нотариус из Сент-Андре

   Г-жа Канонж не преувеличивала. Муж ее был действительно красивый мужчина,
лет шестидесяти, похожий  больше  на  солидного  рантье,  чем  на  скромного
провинциального нотариуса. Мегрэ, стоя возле ограды у входа на перрон, узнал
его издали: он был выше  остальных  пассажиров,  прибывших  поездом  в  ноль
двадцать две, шел размашистым шагом, с кожаным чемоданом в одной  руке  и  с
портфелем в другой, и  по  уверенности  его  осанки  нетрудно  было  угадать
завсегдатая и этого вокзала, и даже этого поезда.
   Высокий и представительный, он один в толпе был одет с  почти  чрезмерной
изысканностью. Его коричневое пальто  было  редкого  каштанового  оттенка  -
Мегрэ раньше не доводилось  такого  видеть,  -  а  покрой  выдавал  дорогого
портного.
   Превосходный цвет его  лица  оттенялся  серебристой  сединой,  и  даже  в
тусклом свете вокзала было видно, что это человек холеный,  чисто  выбритый,
от которого наверняка пахнет хорошими духами.
   Канонж был метрах в пятидесяти от  ограды,  когда  взгляд  его  обнаружил
Мегрэ в группе встречающих. Брови Канонжа слегка нахмурились, как у человека
не уверенного в своей памяти. Наверно, он тоже часто видел фотографии  Мегрэ
в газетах. Подойдя ближе, он все не решался улыбнуться и протянуть руку.
   Мегрэ сам сделал несколько шагов ему навстречу:
   - Мэтр Канонж?
   - Да. А  вы  комиссар  Мегрэ?  Он  поставил  чемодан  на  землю  и  пожал
протянутую руку:
   - Вы не станете утверждать, что оказались здесь случайно?
   - Нет. Я звонил вам сегодня вечером. Ваша жена сообщила, что вы уехали  и
что обычно вы останавливаетесь в гостинице "Орсе".  Я  счел  более  надежным
встретить вас здесь.
   Оставалась еще одна деталь, непонятная нотариусу:
   - Вы прочли мое объявление?
   - Нет.
   - Любопытно! Полагаю, сначала нам нужно выйти отсюда. Вы поедете со  мной
в гостиницу? Они сели в такси.
   - Я приехал в Париж  специально  для  того,  чтобы  встретиться  с  вами.
Собирался позвонить вам завтра же утром.
   Мегрэ не ошибся. От его спутника действительно  пахло  духами  и  дорогим
табаком.
   - Госпожа Калас в тюрьме?
   - Следователь Комельо подписал постановление об аресте.
   - Это совершенно необычная история. Они  ехали  вдоль  набережных,  через
десять минут были в гостинице "Орсе", портье которой встретил нотариуса  как
старого клиента.
   - Ресторан уже закрыт, Альфред?
   - Да, господин Канонж.
   Нотариус пояснил Мегрэ то, что комиссар знал и без него:
   - До войны поезда линии Орлеан  -  Париж  прибывали  сюда,  и  вокзальный
ресторан был  открыт  всю  ночь.  Это  было  удобно.  Думаю,  что  беседа  в
гостиничном  номере  вас  не  слишком   привлекает?   Может   быть,   пойдем
куда-нибудь, выпьем по стаканчику?
   Идти пришлось довольно далеко, пока на бульваре Сен-Жермен они  не  нашли
еще открытый ресторан.
   - Что будете пить, комиссар?
   - Кружку пива.
   - У вас найдется для меня приличная водка, официант?
   Сбросив шляпы и пальто, оба удобно уселись. Мегрэ раскурил трубку. Канонж
обрезал кончик сигары складным серебряным ножичком.
   - Я думаю, вам никогда не приходилось бывать в Сент-Андре?
   - Никогда.
   - Это в стороне от большой дороги,  и  там  нет  ничего  интересного  для
туристов. Если я правильно понял из сегодняшней передачи, человек из  канала
Сен-Мартен, расчлененный на куски, есть не кто иной, как эта каналья Калас?
   - Отпечатки  его  пальцев  соответствуют  тем,  что  найдены  в  доме  на
набережной Вальми.
   - Когда я прочел в газетах о найденном теле, интуиция подсказала мне, что
это он. Я даже чуть не позвонил вам.
   - Вы знали Каласа?
   - Очень давно. Более знакома  мне  та,  которая  стала  его  женой.  Ваше
здоровье! Сейчас я спрашиваю себя, с чего начать,  потому  что  эта  история
сложнее, чем можно подумать. Алина Калас вам не говорила обо мне?
   - Нет.
   - Вы считаете, что она замешала в убийстве мужа?
   - Не знаю. Следователь в этом убежден.
   - Что она сказала в свою защиту?
   - Ничего.
   - Она созналась?
   - Нет. Она просто молчит.
   - Знаете, комиссар, это самый необыкновенный человек, которого я встречал
в жизни. А уж мы-то в деревнях видим достаточно феноменов, уверяю вас.
   Собеседник Мегрэ, должно быть, привык к вниманию слушателей; он и сам  не
без удовольствия слушал себя, держа сигару в холеных пальцах,  на  одном  из
которых красовался золотой перстень с печаткой.
   - Лучше, пожалуй, начать с начала. Вы, очевидно,  ничего  не  слышали  об
Оноре де Буассанкуре? Комиссар покачал головой.
   - Еще месяц назад он был одним из богатейших людей в наших  краях.  Кроме
замка Буассанкур ему принадлежали полтора десятка ферм  общей  площадью  две
тысячи гектаров, да добрая тысяча гектаров  леса,  да  два  пруда.  Если  вы
знакомы с провинцией, вы представляете себе, что это значит.
   - Я родился в деревне.
   Мегрэ не только родился в деревне: отец его служил управляющим в  имении,
весьма похожем на то, о котором говорил нотариус.
   - Теперь следует вам рассказать, что за человек был этот Буассанкур.  Для
этого мне придется начать с его деда, которого звали не Буассанкур, а Дюпре,
Кристоф Дюпре. Он был сыном фермера, торговал сначала скотом и, так как  был
плут и выжига,  быстро  сколотил  себе  состояние.  Думаю,  вам  приходилось
встречать людей такого склада.
   У Мегрэ было впечатление, что вернулись годы детства;  у  них  в  деревне
тоже был свой Кристоф Дюпре, ставший одним из самых богатых людей края;  сын
его сейчас сенатор.
   - Затем Дюпре принялся скупать и перепродавать зерно, спекуляции его  шли
успешно, и на вырученные деньги он  покупал  землю  -  одну  ферму,  другую,
третью, так  что  в  руках  его,  незадолго  до  смерти,  оказался  и  замок
Буассанкур со всеми угодьями, принадлежавший до  этого  бездетной  вдове.  У
Кристофа были сын и дочь. Дочь он выдал за кавалерийского офицера, а сын  по
смерти отца стал именовать себя Дюпре  де  Буассанкур.  Мало-помалу  "Дюпре"
исчезло, и под конец, пройдя в члены Генерального  совета  департамента,  он
добился декрета, узаконившего его новое имя.
   Все это также было близко к воспоминаниям Мегрэ.
   -  Вот  то,  что  относится  к  предшествовавшим  поколениям.  Оноре   де
Буассанкур - внук Кристофа Дюпре, основателя династии,  так  сказать.  Месяц
назад он умер.
   Некогда он женился на девице Эмилии д'Эсписсак из старинной  разорившейся
семьи, жившей по соседству. Жена  родила  ему  дочь  и  вскоре  после  этого
погибла, упав с лошади. Ребенок был тогда  совсем  крошкой.  Я  хорошо  знал
мать, милую, меланхоличную женщину, которая  безропотно  пожертвовала  собою
ради родителей. Говорили, что Буассанкур дал им миллион в  уплату  за  дочь.
Как семейный нотариус, могу свидетельствовать, что цифра  эта  преувеличена;
тем не менее верно, что старая графиня д'Эсписсак получила в день подписания
брачного контракта солидную сумму.
   - Что представлял собой последний Буассанкур?
   - Я как раз подхожу к этому. Я  был  его  нотариусом.  Много  лет  каждую
неделю обедал в его замке и охотился на его  землях.  Следовательно,  хорошо
его знал. Прежде всего, он  был  хром,  что  отчасти  объясняет  его  вечную
угрюмость. К тому же история  его  семьи  была  всеобщим  достоянием,  двери
большинства замков были перед ним закрыты, и это отнюдь не располагало его к
общительности.
   Всю жизнь ему казалось, что его презирают и  собираются  обворовать,  так
что время свое он проводил в непрерывной обороне,  хотя  никто  на  него  не
нападал.
   В одной из башен замка он устроил себе  нечто  вроде  рабочего  кабинета.
Целыми днями он сидел над счетами не только фермеров и сторожей, но и  самых
незначительных поставщиков, исправляя красными чернилами подсчеты мясника  и
бакалейщика. Он часто спускался на кухню в час обеда  прислуги  и  проверял,
достаточно ли дешевые блюда им готовят.
   Думаю, я не слишком нарушаю свой профессиональный долг, выдавая  вам  эти
подробности: любой человек в Сент-Андре мог бы рассказать вам то же самое.
   - Госпожа Калас - его дочь?
   - Вы угадали.
   - А Омер Калас?
   - Он четыре года служил лакеем в замке. Отец его,  поденщик,  был  жалким
пьяницей. Вот мы и подошли к событиям, случившимся  в  замке  четверть  века
назад.
   Канонж остановил пробегавшего официанта и спросил Мегрэ:
   - На сей раз вы со  мной  выпьете?  Две  водки,  официант!..  Конечно,  -
продолжал он через мгновенье, повернувшись к комиссару, - вы не  подозревали
ни о чем подобном, посещая бистро на набережной Вальми.
   Утверждение это было не совсем верным. Комиссар  отнюдь  не  был  поражен
тем, что услышал.
   - Мне случалось разговаривать об Алине со  старым  доктором  Петрелем.  К
несчастью, он умер, и его сменил Камюзе. Камюзе не знал Алину  и  не  сможет
вам ничего о ней сказать. Я же, как вы понимаете, не  способен  изложить  ее
историю при помощи медицинских терминов.
   Еще  ребенком  она  отличалась  от  других  девочек,  в  ней  было  нечто
приводившее в замешательство. Она никогда ни с кем не играла и не  ходила  в
школу. Отец желал, чтобы с  ней  занималась  частная  учительница.  В  замке
сменилась  целая  дюжина  воспитательниц,   так   как   ребенок   делал   их
существование невыносимым.
   Считала ли она отца ответственным за то,  что  живет  иначе,  чем  другие
дети? Или же, как утверждал Петрель, все  было  гораздо  сложнее?  Не  знаю.
Девочки, кажется, чаще обожают отца, иной раз до чрезмерности. У нас с женой
не было детей, и я не имею опыта.  Может  быть,  детское  обожание  способно
превратиться в ненависть?
   Как бы там ни было, ребенок стремился лишь к  одному:  доводить  отца  до
отчаяния. В двенадцать лет она  пыталась  поджечь  дом.  На  какое-то  время
поджоги стали ее манией - приходилось следить за каждым ее шагом.
   Потом  появился  Омер.  Лет  на  пять-шесть  старше  ее,   красавчик   по
крестьянским понятиям, он был грубым,  крепким  парнем  с  наглыми  глазами,
способным за спиной хозяина выкинуть что угодно.
   - Вы замечали, что происходило между ними?  -  спросил  Мегрэ,  глядя  на
почти пустой зал и на официантов, ожидающих ухода последних клиентов - Тогда
- нет. Именно об этом мы и говорили позже с  Петрелем.  Доктор  считал,  что
интерес к Омеру у нее появился в тринадцать-четырнадцать лет. Это бывает и у
других девочек, но обычно носит неясный и платонический характер.
   То ли с Алиной дело обстояло  иначе,  то  ли  Омер  не  страдал  избытком
совестливости и вел себя с ней  более  цинично,  чем  обычно  ведут  себя  в
подобных ситуациях мужчины - во всяком  случае,  Петрель  был  убежден,  что
определенного рода  отношения  между  ними  продолжались  долгое  время.  Он
склонен был во многом объяснять их стремлением Алины огорчать и мучить отца.
Возможно. Я в этом не  разбираюсь  и  если  останавливаюсь  сейчас  на  этих
подробностях, то лишь для того, чтобы сделать более понятным остальное.
   Однажды - тогда ей еще не исполнилось и семнадцати - она тайком  побывала
у врача, и тот установил, что она беременна.
   - Как она встретила это известие? - спросил Мегрэ.
   - Петрель рассказывал мне, что она пристально и мрачно посмотрела на него
и произнесла сквозь зубы:
   "Тем лучше!" Учтите, что Калас тем временем женился  на  дочери  мясника,
которая тоже была от него беременна и родила несколькими неделями раньше. Не
имея другого ремесла, он продолжал служить лакеем в замке, а жена его жила у
своих родителей.
   В одно прекрасное утро деревня узнала, что Алина  де  Буассанкур  и  Омер
Калас исчезли.
   Слуги рассказывали о драматической сцене,  которая  разыгралась  накануне
между отцом и дочерью. Более двух часов  из  малой  гостиной  доносились  их
яростные голоса.
   Насколько я знаю, Буассанкур никогда не пытался отыскать дочь,  она  тоже
никогда ему не писала.
   Что касается первой жены Каласа, она года три страдала  какой-то  нервной
болезнью, пока наконец ее не нашли повесившейся в саду.
   Официанты громоздили стулья на столы; один из  них  смотрел  на  Мегрэ  и
нотариуса, держа в руке большие серебряные часы.
   - Пожалуй, надо дать им закрыть, - высказался Мегрэ.
   Канонж настоял на том,  что  платить  будет  он.  Они  вышли.  Ночь  была
прохладной и  звездной.  Некоторое  время  они  шли  молча.  Затем  нотариус
предложил:
   - Давайте поищем какое-нибудь другое место и выпьем по последней?
   Занятые своими мыслями, они прошли добрую половину  бульвара  Распайль  и
отыскали на Монпарнасе маленький освещенный ночной бар,  из  которого  глухо
доносилась музыка.
   - Войдем?
   Они не стали садиться  за  столик  и  устроились  у  стойки,  где  девицы
приставали к толстому пьяному мужчине.
   - Пьем то же самое? - спросил Канонж, вынимая из кармана новую сигару.
   Несколько пар танцевали. Из  дальнего  угла  зала  вышли  две  женщины  и
уселись возле Мегрэ и его спутника, но комиссар жестом остановил их.
   - В Буассанкуре и Сент-Андре есть и другие Каласы, - сказал нотариус.
   - Знаю. Скототорговец и бакалейщик. Канонж коротко рассмеялся:
   - Вот было бы забавно, если бы торговец скотом так разбогател,  чтобы,  в
свою очередь, купить замок и землю! Один Калас - родной брат Омера, другой -
двоюродный. Есть еще сестра, она замужем за жандармом в Жьене.  Когда  месяц
тому Буассанкур скончался от кровоизлияния в мозг, я побывал у  всех  троих,
чтобы выяснить, имеют ли они какие-нибудь сведения об Омере.
   - Минутку! - прервал Мегрэ. - Разве Буассанкур не лишил дочь наследства?
   -  У  нас  все  были  в  этом  уверены.  Все  спрашивали,  кто  же  будет
наследником: ведь в деревне каждый в какой-то степени зависит от замка.
   - Но вы-то знали?
   - Нет. Известно, что за  последние  годы  Буассанкур  составил  несколько
завещаний разного содержания,  но  он  не  передавал  их  мне  на  хранение.
Наверное, рвал их одно за другим, потому что в конечном счете  не  нашли  ни
одного.
   - Значит, все его имущество переходит к дочери?
   - Автоматически.
   - Вы поместили объявление в газетах?
   - Ну да, как это обычно делается. Я не указывал там имени Каласа,  потому
что не знал, оформили они свой брак или нет. Эти объявления мало кто читает,
и я не возлагал на него особых надежд.
   Рюмка нотариуса была пуста, он снова  поглядывал  на  бармена.  Лицо  его
порозовело, глаза блестели. Наверное, он выпил рюмку-другую еще до приезда в
Париж, в вагоне-ресторане.
   - Повторим, комиссар?
   Вероятно, Мегрэ тоже пил больше, чем следовало. Он не стал  отказываться.
Его  наполняло  приятное  чувство  удовлетворения   -   и   физического,   и
умственного. Ему казалось даже, что  он  наделен  шестым  чувством,  которое
позволяет ему перевоплощаться в участников этой истории.
   Разве не мог бы  он  разобраться  во  всем  сам,  без  помощи  нотариуса?
Несколько часов назад он был не так  уж  далек  от  истины.  Доказательством
служит то, что ему пришла мысль позвонить в Сент-Андре.
   Пусть он не  все  разгадал  -  его  представление  о  г-же  Калас  вполне
соответствовало тому, что он теперь услышал.
   - Она начала пить, - проговорил он негромко, внезапно охваченный желанием
тоже высказаться.
   - Знаю. Я ее видел.
   - Когда? На прошлой неделе?
   И здесь он предчувствовал истину. Но Канонж  не  дал  ему  говорить:  он,
наверное, не привык, чтобы его перебивали.
   - Позвольте же мне, комиссар, изложить все по порядку.  Не  забывайте,  я
нотариус, а нотариусы - народ скрупулезный.
   При этих словах он засмеялся,  и  девица,  сидевшая  от  него  через  два
табурета, поспешила воспользоваться случаем и спросить:
   - Можно мне тоже заказать рюмочку?
   - Сделайте одолжение, малютка, только не вмешивайтесь в наш разговор:  он
более важен, чем вы себе можете представить.
   Удовлетворенный, нотариус повернулся к Мегрэ:
   - Итак, три недели мое объявление не приносило никаких результатов,  если
не считать писем от двух-трех сумасшедших.
   Обнаружить Алину мне в конечном счете помогла редчайшая из  случайностей.
С неделю назад мне вернули из Парижа охотничье ружье, которое  я  посылал  в
починку. Я был дома, когда его принесли, и сам открыл дверь шоферу грузовика
"Срочные перевозки".
   - Это был грузовик транспортной конторы "Зенит"?
   - Вы о ней знаете? Правильно. Я предложил водителю  стаканчик  вина,  как
это принято в деревне.
   Бакалейная лавка Каласа расположена на площади как раз перед окнами моего
дома. Попивая вино, шофер посмотрел в окно и бросил:
   "Интересно, не родня ли они хозяину бистро с набережной Вальми?"
   "На набережной Вальми есть какой-то Калас?"
   "Жалкий кабачишка, где я был только раз на прошлой неделе,  -  меня  туда
привел наш табельщик".
   Мегрэ готов был поклясться, что этим табельщиком был Дьедонне Пап.
   - Вы не спросили, был ли табельщик рыжим?
   - Нет. Я спросил, как зовут того Каласа, о  котором  шла  речь.  Водитель
смутно помнил, что видел его имя на  вывеске.  Я  подсказал:  "Омер",  и  он
подтвердил, что хозяина бистро звали именно так.
   На всякий случай я на следующий день отправился в Париж.
   - Вечерним поездом?
   - Нет, утренним.
   - В котором часу вы были на набережной Вальми?
   - Часа в три пополудни. Я не сразу узнал женщину, которую застал в темном
бистро. Я спросил, не она