ю, если она так  упорно  хранит  молчание,  ей  за  это
заплатили. Не  знаю  сколько.  Когда  же  она  воочию  убедилась,  какой
серьезный оборот  принимает  дело,  то,  должно  быть,  сообразила,  что
продешевила.
   И вот сегодня утром просто с профессиональной  ловкостью  ускользнула
от инспектора. Чтобы сбить его с толку, она  сперва  для  виду  зашла  к
мяснику. Затем как ни в чем не бывало - в бакалейную лавку, а инспектору
и невдомек ее хитрость. И лишь четверть часа спустя он обнаружил, что  у
магазина есть второй выход.
   - Вам не известно, к кому она направилась?
   - Флорантен был со мной на  кладбище  в  Иври.  Жан  Люк  Бодар  тоже
присутствовал на похоронах.
   - Она встретилась с одним из трех других подозреваемых?
   - Она не могла ни с кем встретиться. Ламотт вернулся вчера  скорым  в
Бордо. Курсель был в Руане, ждал друзей к обеду. Франсуа  Паре  заболел,
лежит в постели, настала очередь его жене поволноваться.
   - На чье имя выписать постановление на обыск?
   - Госпожа Блан, привратница.
   Следователь отыскал в ящике  своего  письмоводителя  бланк,  заполнил
его, подписал, поставил печать.
   - Желаю удачи.
   - Спасибо.
   - Кстати, не беспокойтесь по поводу газетных комментариев.  Все,  кто
вас знает...
   - Благодарю вас.
   Спустя несколько  минут  в  служебном  автомобиле,  управлял  которым
Лапуэнт, Мегрэ выехал со  двора  уголовной  полиции.  Как  и  всегда  по
субботам, движение на  улицах  было  оживленным,  все  куда-то  спешили.
Несмотря на дождь и ветер,  многие  торопились  попасть  на  автострады,
ведущие за город.
   Лапуэнту удалось быстро  припарковать  машину  прямо  напротив  дома.
Бельевая  лавка  была  закрыта.  Только  обувной  был  еще  открыт,   но
покупателей не было, и торговец, стоя  на  пороге,  грустно  пялился  на
тучи, из которых лило и лило.
   - Что будем искать, шеф?
   - Все, что может нам пригодиться. Возможно, найдем деньги.
   Впервые  Мегрэ  видел  привратницу  сидящей.  Водрузив  на  свой  нос
картошкой очки в стальной оправе, она читала свежую  газету,  выходившую
во второй половине дня.
   Мегрэ толкнул дверь, за ним вошел Лапуэнт.
   - Ноги вытерли? - спросила она и, не получив ответа, добавила:
   - Что вам опять от меня надо?
   Мегрэ молча протянул ей постановление на обыск.
   Она прочла его раз, другой, третий.
   - Не понимаю, что это значит. Что вы собираетесь делать?
   - Произвести обыск.
   - Вы хотите сказать, что будете рыться в моих вещах?
   - Поверьте, я весьма сожалею.
   - Я вот думаю, не позвать ли мне адвоката.
   - Это будет означать, что вам есть что скрывать. Лапуэнт, не своди  с
нее глаз и не позволяй ни до чего дотрагиваться.
   В углу комнаты возвышался шкаф для посуды в стиле Генриха II, верхние
дверцы которого были застеклены.
   Здесь она держала  рюмки,  графин  и  фарфоровый  кофейный  сервиз  в
крупный цветочек.
   В  ящике  справа  хранились  ножи,  вилки,  ложки,  пробочник  и  три
разрозненных кольца для салфеток. Прежде приборы были посеребренными, но
теперь серебро облезло и проступала медь.
   Куда интересней был ящик слева: фотографии, документы.  На  одном  из
снимков была запечатлена чета.
   Госпоже Блан было лет двадцать пять, и хотя она уже тогда была далеко
не статуэткой, все равно было трудно предвидеть, в  какого  монстра  она
превратится со временем. Она даже улыбалась, стоя вполуоборот к  мужчине
со светлыми усиками - видимо, мужу.
   В одном из конвертов  Мегрэ  обнаружил  список  жильцов  с  ценой  за
квартиру против каждой фамилии. Под стопкой открыток он нашарил какую-то
корочку: это была сберегательная книжка.
   Первые вклады  сделаны  много  лет  назад.  Сперва  они  были  весьма
скромными: десять, двадцать франков, затем  на  книжку  регулярно  стало
поступать по пятьдесят франков ежемесячно. В январе,  месяце  новогодних
подношений, сумма колебалась между ста и ста пятьюдесятью франками.
   Всего накоплено было  восемь  тысяч  триста  двадцать  два  франка  с
сантимами.
   Ни вчера, ни позавчера вкладов сделано не было. Последний датировался
двумя неделями назад.
   - Ну что, теперь вы довольны?
   Не давая себя деморализовать, Мегрэ  продолжал  поиски.  Внизу  шкафа
хранилась посуда и стопка скатертей в клетку.
   Он приподнял бархатную скатерть на круглом столе в поисках ящика,  но
ящика не было.
   Слева от двери телевизор. В столике под ним - обрывки бечевки, кнопки
и несколько гвоздей.
   Вторая комната служила не только кухней, но  и  спальней:  за  старой
занавеской в углублении стояла кровать.
   Здесь Мегрэ начал  с  ночного  столика,  где  обнаружил  лишь  четки,
молитвенник и самшитовую  веточку.  Ему  понадобилось  некоторое  время,
чтобы догадаться о ее назначении. Ну конечно, ее макали в  святую  воду,
когда умирал кто-то из родных; она сохранила ее в память об умершем.
   Было трудно представить, что вот у этой самой  женщины  когда-то  был
муж. Еще труднее - ч го она, как и все, была ребенком.
   Мегрэ повидал на своем веку немало мужчин и женщин, до такой  степени
ожесточенных жизнью, что они превратились чуть ли не в  монстров.  Годы,
дни, ночи проводила она в этих двух темных и душных комнатах, где  места
было не больше, чем в тюремной камере.
   Внешний мир проникал к ней лишь с почтальоном и жильцами, проходящими
мимо оконца в двери.
   По утрам, несмотря на свой вес и отекшие ноги, она должна  была  мыть
лифт и лестницу сверху донизу.
   А если завтра это ей станет не по силам?
   Злясь на себя за то, что преследует ее, Мегрэ все же открыл небольшой
холодильник, где лежала половинка эскалопа, остатки  омлета,  два  куска
ветчины и овощи, купленные утром.
   На столе стояла полупустая бутылка  вина,  в  платяном  шкафу  висела
одежда, лежало белье, в том числе корсет  и  наколенники  из  эластичной
ткани.
   Мегрэ было стыдно рыться в ее вещах, но он не желал  признавать  себя
побежденным. Она не из тех, кто довольствуется обещаниями.  Если  кто-то
купил ее молчание, ему наверняка пришлось заплатить наличными.
   Когда Мегрэ вернулся в  первую  комнату,  в  ее  глазах  промелькнула
искорка беспокойства.
   Из этого он заключил: то, что  он  ищет,  находится  не  в  кухне.  И
медленно огляделся. Где он еще не смотрел?
   И вдруг решительно направился к  телевизору.  На  нем  лежала  стопка
иллюстрированных  журналов.  В  одном  из  них  публиковалась  программа
передач с комментариями и фотографиями.
   Открыв его, Мегрэ понял, что выиграл. Журнал  сам  раскрылся  на  том
месте, куда заложили три билета по пятьсот франков  и  семь  билетов  по
сто.
   Две тысячи двести франков. Пятисотенные были новые.
   - Я, полагаю, имею право на сбережения?
   - Вы забыли, что я видел вашу сберкнижку.
   - Ну и что? Я что, обязана складывать все яйца в одну корзину? А если
мне, чего доброго, понадобятся деньги?
   - Сразу две тысячи двести франков?
   - Это уж мое дело. Вы ничего не можете мне за это Сделать.
   - Вы гораздо умнее, чем выглядите, госпожа Блан. Можно  подумать,  вы
все предвидели, вплоть до  сегодняшнего  обыска.  Если  бы  вы  положили
деньги на свой счет, это было бы отражено в вашей сберкнижке, и величина
суммы, равно как и дата, непременно привлекли бы  мое  внимание.  Вы  не
доверились шкафам, ящикам, тюфякам.  Как  будто  читали  Эдгара  По.  Вы
просто сунули деньги в иллюстрированный журнал.
   - Я никого не обворовала.
   - Я и не утверждаю, что  вы  кого-то  обворовали.  Я  даже  уверен  в
противном: спустившись по лестнице  и  увидев  вас  на  вашем  привычном
месте, злоумышленник сам предложил вам  эти  деньги.  Тогда  вы  еще  не
знали, что в доме было совершено преступление.
   Он, должно быть, не объяснил вам, почему ему так важно,  чтобы  никто
не узнал о том, что он был здесь в тот день.
   Вы его прекрасно знаете, иначе он не боялся бы вас.
   - Мне нечего сказать.
   - Вчера, увидев его в моем кабинете, вы почувствовали, что  он  очень
боится вас, и только вас, поскольку  вы  одна  можете  свидетельствовать
против него.
   И вот сегодня утром, уяснив, что свобода человека, особенно богатого,
стоит больше двух тысяч двухсот франков, вы решили выйти на него,  чтобы
получить более значительную сумму.
   Как и накануне, едва заметная улыбка, словно бы не до конца стертая с
лица ластиком, чуть тронула ее губы.
   - Вы никого не нашли. Вы забыли, что сегодня суббота.
   С ее расплывшегося лица не  сходило  все  то  же  загадочное  упрямое
выражение.
   - Не скажу ничего. Хоть бейте.
   - Нет никакого желания. У нас  еще  будет  случай  увидеться.  Пошли,
Лапуэнт.
   И они нырнули в маленький черный автомобиль.

Глава 7

   Несмотря на окончательно испортившуюся погоду и редкие просветы между
ливнями, Мегрэ поступили как все: провели воскресенье за городом.
   Покупая машину, они поклялись пользоваться ею только для того,  чтобы
добираться в отпуске до Мён-сюр-Луар, где у них был маленький домик. Два
или три раза они так  и  сделали,  но  это  было  слишком  далеко  и  им
удавалось проводить там не более нескольких часов, да  и  те  уходили  у
мадам Мегрэ на то, чтобы стереть в пустом доме пыль с мебели и на скорую
руку приготовить поесть.
   Выехали они около десяти утра.
   - Поедем, минуя автострады, - решили они.
   Но та же самая мысль пришла в голову тысячам других парижан, и потому
прелестные проселочные дороги были столь же  забиты,  как  и  Елисейские
поля.
   Им  хотелось  остановиться  перекусить  в  каком-нибудь   симпатичном
ресторанчике с заманчивым меню. Но все придорожные рестораны  либо  были
заполнены и нужно было ждать, либо меню не внушало доверия.
   Они не отчаивались.  Это  было  как  с  телевизором.  Когда  они  его
приобрели, то обещали себе смотреть лишь самое интересное.
   Недели через две они уже поменяли свои места  за  столом  так,  чтобы
обоим за ужином было удобно смотреть.
   В дороге они не спорили, как большинство пар. Но мадам Мегрэ за рулем
не чувствовала себя от этого спокойнее. Она  недавно  получила  права  и
водила неуверенно.
   - Почему ты его не обгоняешь?
   - Двойная полоса...
   В это воскресенье, скрючившись на своем сиденье  и  свирепо  глядя  в
пространство, Мегрэ курил трубку за трубкой и  отмалчивался.  Мысли  его
были на улице Нотр-Дамде-Лоретт: он восстанавливал всевозможные варианты
сцены убийства.
   Персонажи превратились в шахматные фигурки, которые он расставлял  то
так, то сяк, пробуя различные комбинации. Каждая из них  какое-то  время
казалась ему правдоподобной, и он отрабатывал детали, воображал диалоги.
   Когда же все вроде бы выстраивалось, ему приходило на ум какое-нибудь
новое соображение, и все рушилось.
   Тогда он принимался за новую  комбинацию  с  другими  фигурками.  Или
использовал те же, по-новому их расставляя.
   В конце концов им  пришлось  довольствоваться  рестораном  с  кухней,
напоминающей вокзальный буфет. Разница состояла лишь в цене.
   Добравшись до  места,  они  пошли  прогуляться  по  лесу,  но  дорогу
размыло, вновь зарядил дождь.
   Домой  они  вернулись  рано  и  закусили  холодным  мясом  и  салатом
по-русски; после  ужина  Мегрэ  закружил  по  квартире,  и  решено  было
отправиться в кино.
   В понедельник в девять утра он уже был на службе.
   Дождь кончился, сквозь тучи еще неуверенно проглядывало солнце.
   У себя на  столе  он  нашел  донесения  инспекторов,  наблюдавших  за
Флорантеном.
   Субботний вечер тот провел в пивной на бульваре Клиши. Судя по  тому,
что никто с ним не поздоровался, он не был здесь постоянным клиентом.
   Заказав кружку пива, он пристроился неподалеку от стола,  за  которым
четверо завсегдатаев, обращавшихся друг к другу на "ты", играли в белот.
Подперев подбородок рукой, он рассеянно наблюдал за игрой.
   Около десяти один из игроков - щуплый, ни на  секунду  не  умолкавший
малый - заявил:
   - Пора трогаться, ребята. Если приду  поздно,  моя  половина  запилит
меня, а мне завтра на рыбалку.
   Товарищи его поупрашивали,  но,  делать  нечего,  стали  оглядываться
вокруг.
   Один из них, говоривший с южным акцентом, обратился к Флорантену:
   - . Сыграем?
   - Охотно.
   Заняв место выбывшего, он просидел за игрой до полуночи; Дьедонне, на
долю которого выпало вести за ним наблюдение, устроился в  углу  и  весь
вечер умирал со скуки.
   Боже милостивый! Флорантен даже поставил всем  угощение  из  тех  ста
франков, которые достались ему от Мегрэ.
   Затем  он  вернулся  к  себе  и,  заговорщически   подмигнув   своему
невольному спутнику, лег спать.
   Встал он поздно. Было уже за  десять,  когда  он  отправился  в  кафе
выпить кофе с рогаликами. По пятам  за  ним  теперь  ходил  Лагрюм;  для
Флорантена он был новеньким, и поэтому тот  с  любопытством  разглядывал
его.
   Лагрюм был самым мрачным из инспекторов - десять месяцев в  году  его
мучил гайморит. К тому же у него было  плоскостопие,  отчего  он  ступал
как-то по-особенному.
   После завтрака  Флорантен  направился  к  городскому  тотализатору  и
заполнил  карточку  игрока  на  бегах,  затем  спустился   по   бульвару
Батиньоль. Ему пришлось пройти мимо отеля "Босежур" -  откуда  ему  было
знать, что здесь проживает его рыжий соперник.
   Пообедал он в ресторане на площади Терн и, как и  накануне,  закончил
день в кино.
   Что он будет  делать  со  своим  тощим  громоздким  телом,  со  своим
гуттаперчевым лицом, когда иссякнет сумма, выданная ему комиссаром?
   Он ни с кем не встречался. Никто не искал встреч с ним. Поужинал он в
кафе самообслуживания.
   Наблюдение за привратницей не дало никаких результатов. Она  выходила
только затем, чтобы выставить мусорный бак и подмести лестницу.
   Одни жильцы были в церкви, у воскресной мессы.
   Другие на весь день уехали  за  город.  Улица  была  оживлена  меньше
обычного, и оба инспектора, поочередно дежурившие на ней, едва дождались
конца дежурства.
   Мегрэ с утра прочел все  поступившие  донесения:  врача,  оружейника,
экспертов и отдела идентификации.
   Предупредительно постучав  в  дверь,  в  кабинет  вошел  отдохнувший,
веселый, полный энергии Жанвье.
   - Как вы, шеф?
   - Плохо.
   - Воскресенье было неудачное?
   - Да.
   Жанвье не мог удержаться от улыбки: он знал, что подобное  настроение
шефа - хороший знак. Во время расследования  Мегрэ  как  губка  впитывал
все, что касалось событий дела и участников их, бессознательно запоминал
малейшие подробности.
   Чем больше он ворчал, тем больше становился груз всего того,  что  он
накопил таким образом.
   - А ты как провел воскресенье?
   - Гостил с женой и детишками у свояченицы. На площади  были  устроены
праздник, ярмарка, уж и не знаю,  сколько  дети  потратили,  стреляя  по
глиняным трубкам.
   Мегрэ встал и заходил по кабинету. Прозвенел  звонок,  возвещающий  о
начале оперативного заседания, но он лишь буркнул:
   - Обойдутся без меня.
   У него не было ни малейшего желания отвечать на вопросы начальства  и
еще меньше хотелось во всеуслышание заявлять о своих  дальнейших  шагах.
Он и сам толком не знал, что предпримет.  Он  продолжал  действовать  на
ощупь.
   - Если бы только это чудовище заговорило!
   Мысли  его  по-прежнему  витали  вокруг  бесстрастной  и  несгибаемой
привратницы.
   - Начинаю сожалеть, что ее нельзя подвергнуть  пытке,  и  прикидываю,
сколько пришлось бы влить в нее воды...
   Всерьез он, конечно, так не думал, просто это был способ излить  свое
скверное настроение.
   - Что ты думаешь по этому поводу?
   Жанвье не нравилось, когда шеф задавал ему  подобные  вопросы,  и  он
старался избежать конкретных ответов.
   - Мне кажется...
   - Что тебе кажется? Думаешь, я пальцем в небо попал?
   - Напротив. Только мне кажется, что Флорантену известно куда  больше,
чем ей. А он не такой твердый орешек. И ему уже  не  на  что  надеяться,
остается лишь мыкать горе и побираться на Монмартре.
   Мегрэ с важным видом взглянул на него.
   - Приведи его, - попросил он и тут же окликнул выходившего Жанвье:
   - Зайди еще на  Нотр-Дам-де-Лоретт,  прихвати  и  привратницу.  Пусть
упирается сколько душе угодно: если надо, примени силу.
   Жанвье улыбнулся, с трудом  представляя  себе  неравный  бой  с  этой
махиной, в два раза тяжелее его.
   Мегрэ позвонил в министерство общественных работ.
   - Будьте добры, соедините меня с господином Паре.
   - Соединяю вас с его отделом.
   - Алло! Господин Паре?
   - Господин Паре отсутствует. Только что звонила его жена и  сообщила,
что он болен.
   Мегрэ набрал домашний номер Паре.
   - Госпожа Паре?
   - Кто говорит?
   - Комиссар Мегрэ. Как себя чувствует ваш муж?
   - Плохо. Доктор боится, что это нервный срыв.
   - По-видимому, я не смогу переговорить с ним?
   - Ему рекомендован полный покой.
   - Он что, терзается? Просит принести газеты?
   - Нет. Молчит. Едва отвечает, когда я к нему обращаюсь.
   - Благодарю вас.
   А теперь звонок в отель "Скриб".
   - Это вы, Жан? Говорит Мегрэ. Вернулся ли из  Бордо  господин  Виктор
Ламотт? Уже на работе... Спасибо.
   Звонок в контору на улице Обера.
   - Попросите к телефону господина Ламотта... Комиссар Мегрэ.
   Послышались щелчки,  словно  на  пути  к  большой  шишке  нужно  было
преодолеть целую иерархическую лестницу.
   Наконец послышалось сухое "да".
   - Говорит Мегрэ.
   - Мне сказали.
   - Вы намерены провести первую половину дня у себя в кабинете?
   - Не знаю.
   - Прошу вас не отлучаться и ждать моего звонка.
   - Предупреждаю: на новую встречу я явлюсь с адвокатом.
   - Это ваше право.
   Мегрэ повесил трубку и позвонил на бульвар Вольтера; Фернана  Курселя
на службе еще не было.
   - Раньше одиннадцати он  не  появляется,  а  в  понедельник,  бывает,
приходит лишь во второй половине дня.
   Хотите поговорить с его заместителем?
   - Нет, спасибо.
   У Мегрэ было время воскресить в памяти все те  гипотезы,  которые  он
выстроил вчера во время поездки за город, что он и сделал, заложив  руки
за спину и расхаживая по кабинету.
   В конце концов он остановился на одной, но  в  нескольких  вариантах.
Раза три взглянул на часы.
   Почти стыдясь  самого  себя,  он  открыл  шкаф,  где  хранил  бутылку
коньяку. Он держал его не для себя, а для тех, кому во  время  признания
становилось дурно.
   Мегрэ сознания не терял. И не ему предстояло сделать  признание.  Тем
не менее он отпил прямо из горлышка.
   Отпил и остался недоволен этим. Еще раз, теряя терпение, посмотрел на
часы. Наконец в коридоре послышались шаги нескольких людей и разъяренный
голос, который он сразу узнал, - голос госпожи Блан.
   Он пошел навстречу, открыл дверь.
   - Я  начинаю  привыкать  к  этому  кабинету,  -  попробовал  пошутить
Флорантен, явно обеспокоенный.
   Что до госпожи Блан, то она отчеканила:
   - Я свободная гражданка и требую...
   -  Подержи  ее  где-нибудь,  Жанвье.  Побудь  с  ней   и   постарайся
увернуться, когда она станет выцарапывать тебе глаза, -  приказал  Мегрэ
и, повернувшись к Флорантену, предложил тому сесть.
   - Предпочитаю стоять.
   - А я предпочитаю видеть тебя сидящим.
   - Ну если ты настаиваешь...
   Он гримасничал, как когда-то во время перебранки с  учителями,  когда
старался рассмешить весь класс.
   Мегрэ вышел за Лапуэнтом: тот присутствовал почти на всех допросах  и
больше других был в курсе дела.
   Комиссар не  спеша  набил  трубку,  раскурил  ее  и  большим  пальцем
осторожно умял табак.
   - Ну что, Флорантен, тебе по-прежнему нечего мне сказать?
   - Я все сказал.
   - Нет.
   - Клянусь, это правда.
   - А я тебе говорю: ты врал мне всю дорогу.
   - Ты считаешь меня лжецом?
   - Ты всегда им был. Еще в лицее.
   - Только чтобы смешить...
   - Вот-вот. А здесь мы не шутим.
   Он глянул своему старому приятелю прямо в  глаза.  Он  был  серьезен.
Лицо его одновременно выражало презрение и жалость. Может быть,  жалости
было больше.
   - Как ты думаешь, что будет дальше?
   Флорантен пожал