на любит вас меньше, чем он.
   - А еще меньше она любила Софи.
   - Был Маки.
   - Славный малый.
   - Он тоже не сомневается, что вы многого добьетесь.
   - Это означает, что сейчас я - ничто.
   Он так и не доел  свой  рогалик.  Видно,  приход  Мегрэ  перебил  ему
аппетит.
   - Что они думают о случившемся?
   - По правде  говоря,  никто  не  считает,  что  вы  виноваты.  Однако
некоторые полагают, что у полиции на этот счет  свое  мнение,  и  каждый
спрашивает: арестовал ли я вас?
   - Что вы ответили?
   - Правду.
   - То есть?
   - Что вы свободны.
   - А это настоящая правда? Так почему же я здесь?  Вы  же  не  станете
отрицать, что перед гостиницей всю ночь дежурил ваш человек.
   - Вы его видели?
   - Нет. Но я знаю, как это делается. А теперь как со мной поступите?
   Мегрэ задавал себе этот вопрос.  Ему  не  хотелось  оставлять  Рикена
одного, позволить ему слоняться по Парижу, но, с другой стороны, у  него
не было достаточных оснований для ареста.
   - Сначала я попрошу вас последовать за мной на набережную Орфевр.
   - Опять?
   - Возможно, придется задать вам еще  несколько  вопросов,  а  к  тому
времени водолазы из речной бригады найдут ваш пистолет.
   - Найдут они его или нет, что это изменит?
   - У вас есть бритва, мыло... В конце коридора находится душ...
   Приведите себя а порядок, а я буду ждать вас  внизу  Начинался  новый
день, такой же безоблачный и теплый, как вчера, но было еще рано,  чтобы
предсказать, что он принесет.
   Фрэнсис Рикен вызывал любопытство комиссара, а по сведениям,  которые
он получил о нем накануне, он выглядел человеком весьма незаурядным.  Во
всяком случае, даже Карю отдавал должное его дарованию. Но, может  быть,
Карю  воодушевлялся  каждый  раз,  знакомясь  с   очередной   творческой
личностью, а через несколько  месяцев  или  несколько  недель  полностью
разочаровывался?
   Мегрэ следует зайти к нему в контору. Он понял, что Карю мог  бы  еще
сказать что-то важное для дела, но бывает ли с утра он у себя в  конторе
на улице Бассано и не помешает ли вновь ему любовница высказать то,  что
думает?
   Пока Мегрэ заглянул лишь в э т о т узкий мирок,  а  таких  -  тысячи,
десятки  тысяч  в  Париже.   Их   составляют   приятели,   родственники,
сослуживцы, любовники и любовницы, завсегдатаи  какого-нибудь  кафе  или
ресторана. Эти мирки создаются,  распадаются,  на  их  основе  возникают
новые.
   Как зовут фотографа, который был дважды женат, имеет детей  от  обеих
жен и сделал еще одного ребенка новой любовнице?
   Он еще путал их имена и профессии. Впрочем,  убийство  Софи  совершил
хороший знакомый семьи или ее знакомый. Это ясно.
   Мегрэ ходил взад и вперед по улице, как ночью  Торранс,  с  той  лишь
разницей, что ему светило солнце. Хозяйки, спешащие по  своим  делам,  с
удивлением оборачивались и глядели на странного мужчину, топтавшегося на
одном месте.
   Да, ему еще нужно о многом  расспросить  Фрэнсиса.  Наверное,  как  и
накануне, перед ним будет сидеть испуганное, недоверчивое,  нетерпеливое
существо, которое то бунтует, то  успокаивается,  то  выкидывает  что-то
неожиданное.
   - Я в вашем распоряжении.
   Мегрэ указал ему на маленькое бистро.
   - Хотите выпить?
   - Нет, спасибо.
   Жаль, потому что сам Мегрэ охотно  начал  бы  свой  рабочий  день  со
стаканчика сухого вина.

ГЛАВА V

   Нужно было пережить неприятные минуты. Почти во всех расследованиях у
Мегрэ наступал более или менее длительный  период  неопределенности.  Он
становился похож на мыслителя. На  первом  этапе,  когда  он  неожиданно
попал в новую для  себя  среду,  сталкивался  с  совершенно  незнакомыми
людьми, можно было  сказать,  что  он  бессознательно  впитывал  в  себя
окружающую жизнь и разбухал, как губка.
   Так было и накануне "У старого виноградаря". В  памяти  запечатлелись
малейшие детали обстановки, жесты,  лица  посетителей.  Если  бы  он  не
чувствовал себя таким усталым, то обязательно заглянул бы потом  в  клуб
"Зеро", где бывал кое-кто из этой маленькой компании.
   Теперь он вобрал в себя  массу  новых  впечатлений,  фразы  и  слова,
полные тайного смысла, или брошенные мимоходом  удивленные  взгляды,  но
еще не знал, как всем этим воспользоваться.
   Те, кто давно работал с ним бок о бок, уже усвоили, что сейчас  лучше
не задавать комиссару вопросов, не смотреть на него выжидательно, потому
что он сразу начинал недовольно ворчать.
   Как Мегрэ  и  предполагал,  у  него  на  столе  уже  лежала  записка:
следователь Камю просит ему позвонить.
   - Алло... Говорит Мегрэ.
   Ему редко приходилось  сталкиваться  с  Камю,  которого  нельзя  было
отнести ни к дотошным  исполнителям,  ни  к  представителям  правосудия,
дающим полиции спокойно заниматься своим делом.
   - Я просил вас позвонить,  потому  что  меня  вызывал  прокурор.  Его
интересует, в какой стадии расследование.
   Комиссар едва не сказал: "В начальной..."
   И это не было бы преувеличением.  Преступление  -  не  математическая
задача. В нем участвуют живые люди, о существовании которых ты  не  знал
еще накануне. Они были для тебя просто  прохожими,  и  вдруг  каждый  их
жест,  каждое  слово  обретают  особый  смысл,  а   их   прежняя   жизнь
подвергается тщательному изучению.
   - Следствие продолжается, - предпочел  ответить  Мегрэ.  -  Возможно,
через час-другой мы  получим  оружие,  из  которого  стреляли.  На  Сене
работают водолазы.
   - Как вы поступили с мужем?
   - Он здесь, в "холодильнике".
   Мегрэ спохватился, что употребил слово, которое было  в  ходу  только
среди инспекторов его бригады. Когда не знали, что делать со свидетелем,
но хотели, чтобы он находился под рукой, когда кого-нибудь  подозревали,
не имея достаточных улик для ареста, его помещали в "холодильник".
   Человека проводили в застекленный зал, выходивший в длинный коридор.
   - Подождите меня минутку.
   Тут  всегда  сидели  какие-то  люди,  взволнованные  женщины,  кто-то
плакал, кто-то старался сохранить спокойствие.
   После часа  или  двух,  проведенных  в  "холодильнике",  люди  обычно
становились  разговорчивее.  Свидетели,   пришедшие   сюда   с   твердым
намерением молчать, становились покладистыми.
   Случалось, их оставляли здесь на полдня, и они  не  спускали  глаз  с
двери, всякий раз вставали, когда входил судебный исполнитель,  надеясь,
что на сей раз очередь дошла до них. Они видели как в  двенадцать  часов
расходятся инспектора, и, собрав все свое мужество, обращались к Жозефу:
   - Как вы думаете, комиссар знает, что я здесь?
   - Он все еще на совещании.
   За неимением другого выхода, Мегрэ поместил Рикена в "холодильник".
   А следователю пояснил:
   - Он в приемной. Как только получу новые данные, снова его допрошу.
   - Ну, а как, по-вашему, он виновен?  Следователь  Камю  не  задал  бы
такого вопроса, если бы работал с Мегрэ дольше.
   - У меня еще нет мнения на этот счет.
   Это была правда. Обычно он не торопился делать выводы и  не  принимал
решений до тех пор, пока в его сознании  не  вырисовывалась  истина  или
противник не сдавался.
   - Долгая история?
   - Надеюсь, нет.
   - Гипотеза об убийстве из корыстных побуждений отпала?
   А разве не все убийства совершались из корыстных побуждений? Поистине
во Дворце правосудия и в уголовной полиции говорили на разных языках.
   Трудно предположить, что  какой-то  неизвестный  после  десяти  часов
вечера появился на улице Сен-Шарль, собираясь поживиться, и  Софи  Рикен
спокойно впустила его в квартиру.
   Либо у преступника был ключ, либо это был кто-то  из  знакомых,  кому
она доверяла. Скорее всего - последнее. Ведь убийца открыл при ней  ящик
комода, чтобы достать пистолет.
   - Держите, пожалуйста, меня в курсе. Прокуратура в нетерпении.
   Ну разумеется! Прокуратура всегда в нетерпении. Телефонный звонок  из
кабинета  министра  заставляет  трепетать  чиновников,  которые   удобно
устроились в своих креслах и представляют себе  преступление  только  по
юридическим отчетам и статистическим сводкам.
   Ну, а министра подстегивал ажиотаж,  раздуваемый  газетами.  Для  них
настоящим было только то дело, которое заметно увеличивало им тираж.
   Если читателя томить слишком долго, он забывает о происшедшем.  Тогда
и броские заголовки на первой полосе ни к чему.
   Мегрэ подмигнул Жанвье.
   - Время от времени выходи в коридор и смотри, что он там делает. Чего
доброго, с ним случится нервный припадок или, того лучше, взломает дверь
моего кабинета.
   Он внимательно просмотрел всю почту  и  отправился  на  летучку,  где
собрались все коллеги, чтобы спокойно обсудить текущие дела.
   - Ничего нового, Мегрэ?
   - Ничего нового, господин начальник.
   Здесь не брали за горло.
   Когда комиссар вернулся в кабинет - было около десяти  часов,  -  его
ждала речная бригада.
   - Нашли оружие?
   - К счастью, сейчас на Сене слабое  течение,  а  прошлой  осенью  там
проводились работы по очистке дна. В сорока метрах вверх от  моста  и  в
десяти от левого берега нашли пистолет бельгийского производства калибра
шесть тридцать пять. В магазине было пять пуль.
   - Отнесите его, пожалуйста, к Гастин-Ренепу. И обращаясь к Жанвье:
   - Займись этим. Пуля уже у них.
   - Слушаю, шеф.
   Мегрэ  хотел  было  позвонить  на  улицу  Бассано,  но  передумал   и
направился к главной лестнице  таким  путем,  чтобы  не  проходить  мимо
приемной.
   Однако его уход не мог остаться  незамеченным  для  Рикена,  который,
наверное, недоумевал, куда пошел комиссар. Мегрэ столкнулся с только что
приехавшим Лапуэнтом и вместо того, чтобы взять  такси,  как  собирался,
попросил довезти его до конторы Карю.
   Он изучил все медные таблички в подворотне,  из  которых  явствовало,
что   почти   на   каждом   этаже   здания   размещалась    какая-нибудь
кинематографическая организация. Общество, которое  интересовало  Мегрэ,
называлось "Кароссок" и располагалось в бельэтаже.
   - Пойти с вами?
   - Идем!
   Это не только входило в его методу, но и рекомендовалось  инструкцией
для всех сотрудников уголовной полиции.
   Подъезд  оказался  довольно  мрачным,  поскольку  единственное   окно
выходило во двор, где шофер  надраивал  "роллс-ройс".  Перед  телефонным
пультом сидела рыжая секретарша.
   - Мосье Карю у себя?
   - Не знаю, пришел ли он.
   Как будто можно незаметно пройти в контору!
   - Ваше имя? Вам назначено?
   - Комиссар Мегрэ.
   Она поднялась и хотела проводить их в приемную, точнее -  посадить  в
"холодильник".
   - Спасибо. Мы подождем здесь.
   Ей явно не  нравилась  такая  манера  поведения.  Вместо  того  чтобы
позвонить патрону, она скрылась за обитой дверью и появилась лишь  через
три-четыре  минуты.  Но  теперь  она   шла   позади   свежевыбритого   и
благоухающего лавандой Карю, одетого в светло-серый с иголочки костюм.
   Он, несомненно, только что посетил своего парикмахера,  и,  наверное,
ему даже сделали массаж лица. Карю был из породы людей,  которые  каждое
утро проводят добрых полчаса в кресле косметического салона.
   - Как поживаете, дорогой друг?
   Он сердечно протянул руку  дорогому  другу,  с  которым  познакомился
только накануне в шесть часов вечера.
   - Входите, прошу вас. И вы, пожалуйста, молодой человек. Полагаю, это
один из ваших сотрудников?
   - Инспектор Лапуэнт.
   - Вы свободны, мадемуазель... Меня ни для кого нет, к телефону  я  не
подхожу. Соедините меня, только если будет звонок из Нью-Йорка.
   И объяснил улыбаясь:
   - Не терплю, когда телефонные звонки прерывают разговор.
   У него на столе стояло три аппарата. Комната была просторной,  стены,
как  и  кресла,  обтянуты   бежевой   кожей,   ковер   на   полу   -   в
светло-коричневых тонах.
   Огромный письменный стол из палисандрового дерева был  завален  таким
количеством  папок,  что  для  их  разбора   потребовалась   бы   дюжина
секретарей.
   - Садитесь, прошу вас. Чем могу угостить? Он подошел к низкому шкафу,
который оказался баром внушительных размеров.
   - Может быть, аперитив еще рановато,  но  я  слышал,  вы  -  любитель
пива?
   Я - тоже. У меня есть превосходное... прямо из Мюнхена.
   Он держался свободнее, чем накануне, наверное, потому, что мог теперь
не заботиться о реакции Норы.
   - Вчера вы застали меня врасплох. Когда я шел ужинать к своему  другу
Бобу, у которого я частенько бываю, я не думал, что встречу там вас.  До
этого я выпил две или три рюмки виски да еще добавил шампанского.  Я  не
был пьян. Я никогда не пьянею. И все-таки  утром  я  весьма  смутно  мог
вспомнить  наш  вчерашний  разговор.  Жена  упрекает  меня  в   излишней
болтливости и в чрезмерной горячности. Надеюсь, у вас не  сложилось  обо
мне такого впечатления?
   - Я понял,  что  вы  считаете  Фрэнсиса  Рикена  толковым  парнем,  у
которого есть все возможности стать одним из ведущих режиссеров.
   - Да, вероятно, я это говорил. Это мой принцип  -  делать  ставку  на
молодых.
   - А сейчас вы придерживаетесь иного мнения?
   - Конечно, нет! Что вы! Однако есть некоторые нюансы. Я нахожу в этом
юноше явную склонность к разбросанности,  к  известной  анархии.  То  он
переоценивает себя, то теряет всякую веру в свои силы.
   - Вы говорили, что считаете  эту  пару  очень  дружной.  Карю  удобно
устроился в кресле, положив ногу на ногу,  в  одной  руке  -  стакан,  в
другой - сигара.
   - Я это говорил?
   Внезапно он встал, поставил мешавший ему  стакан  на  столик,  сделал
несколько затяжек и принялся расхаживать взад и вперед по ковру.
   - Я очень надеялся, комиссар, что вы сегодня придете.
   - Я так и понял.
   - Нора - женщина незаурядная. Хоть  она  никогда  не  бывает  в  моей
конторе, можно смело сказать, что она моя лучшая сотрудница.
   - Вы мне говорили, что она наделена даром медиума.
   - Я это говорю в ее присутствии, потому что ей это льстит. А на самом
деле она обладает изрядной долей здравого смысла  и  редко  ошибается  в
людях. Я часто увлекаюсь... слишком доверяю... А она - нет.
   - Иначе говоря, она служит вам своего рода стоп-краном?
   - Пожалуй. Я твердо решил: как только получу развод, женюсь на ней.
   Да, в общем, мы и сейчас уже как муж и жена.
   Чувствовалось, что ему стало труднее  говорить,  что  он  подыскивает
слова, не спуская глаз со столбика пепла на сигаре.
   - Ну, как бы лучше выразиться? Нора  очень  ревнива  при  всей  своей
незаурядности.  Вот  почему  мне  пришлось  вам  вчера  солгать   в   ее
присутствии.
   - Сцена в спальне?
   - Конечно. Разумеется, все происходило не так, как я вам рассказал.
   Софи действительно уединилась  в  спальне,  чтобы  выплакаться  после
того, как Нора зло съязвила в ее адрес - не помню, как  именно,  все  мы
тогда прилично выпили. Короче говоря, я стал ее утешать...
   - Она стала вашей любовницей?
   - Комиссар полиции, не колеблясь, констатировал бы факт адюльтера.
   Он улыбнулся с довольным видом.
   - Скажите, мосье Карю. Вероятно, в вашей конторе  ежедневно  мелькают
хорошенькие девушки. Большинство из них, конечно, готовы на  все,  чтобы
получить хоть самую крохотную роль?
   - Верно.
   - Полагаю, вы иногда этим пользуетесь?
   - Это одна из составляющих нашей профессии. Все  мужчины  ведут  себя
одинаково,  разве  что  не  у  всех  одинаковые  возможности.  Вы  сами,
комиссар...
   Мегрэ строго, без улыбки взглянул на него.
   - Простите, если я вас шокирую. Так о чем я говорил? Я в  курсе,  что
вы беседовали с некоторыми из наших друзей и еще вернетесь к этому.
   Предпочитаю играть в открытую. Вы  слышали,  как  Нора  отзывалась  о
Софи?
   Мне не хотелось, чтобы вы составили представление о бедной девочке по
ее словам. Она вовсе не  была  карьеристкой  и  совсем  не  походила  на
женщину, которая ляжет в постель  с  первым  встречным.  Какой-то  порыв
толкнул ее, совсем юную, почти девочку, к Рикену, он обладает  фатальной
для женщин  притягательностью.  На  них  всегда  производят  впечатление
страдальцы, честолюбцы, циники, мужчины  с  необузданным  темпераментом.
Словом, она вышла за него замуж. Она поверила в него. Ходила за  ним  по
пятам, как дрессированная собачка, замолкала, если он  не  желал,  чтобы
она  говорила,  почти  не  занимала  места,  чтобы  ему  не  мешать,   и
соглашалась на  то  неопределенное  существование,  которое  он  ей  мог
предложить.
   - Она была несчастлива?
   - Она страдала, но старалась не подавать виду. В  общем,  если  он  и
нуждался в ней, в ее неназойливом присутствии, то бывали  минуты,  когда
она его раздражала. Тогда он упрекал ее в том, что она для  него  обуза,
мешает его карьере, говорил, что она глупа, как ослица.
   - Это она вам сказала?
   -  Я  об  этом  догадывался  по  некоторым  репликам,  которыми   они
обменивались.
   - И вы стали ее доверенным лицом?
   - Если хотите... Против воли, уверяю вас. Она чувствовала себя  очень
одиноко в чужой для себя среде, ей не на кого было опереться.
   - Когда вы стали ее любовником?
   - До чего не люблю  это  слово!  Я  к  ней  испытывал  сострадание  и
нежность. Мне хотелось ей помочь.
   - Сделать карьеру в кино?
   - Да. Но она возражала. Она не обладала яркой красотой, на таких, как
она, на улице не оглядываются, как на Нору.
   - Итак, вы хотели "запустить" ее на орбиту?
   - Да, я об этом подумывал.
   - А с ней вы говорили?
   - Очень осторожно.
   - Где вы встречались?
   - Я обязательно должен отвечать на этот вопрос?
   - Иначе мне самому придется искать ответ.
   - Я снимал меблированную квартирку,довольно изящную, комфортабельную,
в новом доме на улице Франциска Первого. Чтобы быть совсем точным  -  на
углу авеню Георга Пятого. В трехстах метрах отсюда.
   - Минутку. Эта квартирка предназначалась только для  ваших  встреч  с
Софи? Или там происходили и другие свидания?
   - Мы там встречались с Софи.
   - Вы никогда не бывали у нее дома в отсутствие мужа?
   - Был недавно - недели две назад. Она не позвонила мне как обычно. На
улице Франциска Первого ее тоже не оказалось. Я позвонил, и она сказала,
что плохо себя чувствует.
   - Она была больна?
   - Пала духом... Фрэнсис становился все более раздражителен. Иногда на
него нападали приступы ярости. Потеряв терпение, она  хотела  уйти,  все
равно куда, устроиться продавщицей в первый попавшийся магазин.
   - Вы ей посоветовали ничего не предпринимать?
   -  Я  дал  ей   адрес   одного   из   моих   адвокатов,   чтобы   она
проконсультировалась по поводу развода. Так было бы лучше для них обоих.
   - Она согласилась?
   - Колебалась. Она жалела Фрэнсиса. Считала своим долгом оставаться  с
ним, пока он не добьется успеха.
   - Она говорила с ним об этом?
   - Конечно, нет.
   - Почему вы так уверены?
   - Он бы отреагировал весьма бурно.
   - Я хотел бы задать вам вопрос, мосье  Карю.  Подумайте,  прежде  чем
отвечать. Не скрою, это весьма валено. Знали ли  вы,  что  примерно  год
назад Софи была беременна?
   Внезапно он стал пунцовым  и  нервно  погасил  сигару  в  хрустальной
пепельнице.
   - Да, я знал, - сказал он, усаживаясь в кресло. - Однако, клянусь вам
всем святым, это не имело ко мне отношения. Тогда между нами  ничего  не
было. Именно этот факт и послужил нашему сближению.  Я  видел,  что  она
нервничает, что ее что-то мучает. Я поговорил с  ней  доверительно.  Она
призналась, что ждет ребенка и Фрэнсис придет в ярость, если узнает.
   - Почему?
   - Потому что это будет помехой для его карьеры. Они и так едва  концы
с концами сводили, а с ребенком... Короче говоря,  она  не  сомневалась,
что он ей этого не простит, и спрашивала, не знаю ли я  адреса  акушерки
или врача, оказывающего услуги.
   - Вы дали ей адрес?
   - Я помог ей в этом.
   - Фрэнсис ни о чем не узнал?
   - Нет... Он слишком занят собой, его не волнует, что творится вокруг,
даже если речь идет о его собственной ясене. Он поднялся и пошел к  бару
за новой бутылкой.

***

   С уважительной фамильярностью его  называли  мосье  Гастон.