ом столе.
   - Вы обслуживаете "Маргаритки"? - спросил комиссар, встав  за  спиной
почтальона.
   Тот резко обернулся.
   - Что вы имеете в виду?
   - Я из  полиции.  Нужно  кое-что  выяснить.  Большую  корреспонденцию
получал господин Галле?
   - Нет, небольшую. Письма из фирмы, где бедняга работал. Они приходили
по определенным числам. Газеты.
   - Какие?
   - Провинциальные. В основном, из Берри и Шера. Еще журналы: "Сельская
жизнь", "Охота и рыболовство", "Замки и поместья".
   Комиссар заметил, что собеседник старается не смотреть ему в глаза.
   - А в Сен-Фаржо есть на почте отдел до востребования?
   - Что вы имеете в виду?
   - Господин Галле не получал других писем?
   Внезапно почтальон смутился.
   - Ну, раз он умер... - пробормотал он. - Кроме  того,  я  не  нарушал
инструкцию. Просто он просил меня не опускать к нему  в  ящик  некоторые
письма, а хранить до его возвращения, если он был в отъезде.
   - Какие письма?
   - Совсем немного. В лучшем случае, одно письмо  раз  в  два  или  три
месяца. Дешевые голубые конверты. Адрес напечатан на машинке.
   - А обратного адреса не было?
   - Нет. Только на обороте  конверта  было  напечатано:  отправитель  -
господин Жакоб. Выходит, я это напрасно делал?
   - Откуда были отправлены эти письма?
   - Из Парижа.
   - Округ не помните?
   - Каждый раз округ был другой.
   - Когда пришло последнее письмо?
   - Постойте... Сегодня у нас двадцать девятое? Среда.
   Значит, в четверг вечером.  А  увидел  я  господина  Галле  только  в
пятницу утром, когда он собирался на рыбалку.
   - И он пошел на рыбалку?
   - Нет, вернулся домой, но прежде дал мне, как заведено, пять франков.
Когда его убили, я здорово расстроился.
   Вы думаете, это письмо...
   - Он уехал в тот же день?
   - Да. Вы, кажется, ждете поезд из Мелена? Слышите гудок на  переезде?
А вы обязательно должны сообщить то, что я рассказал?
   Мегрэ едва успел добежать до платформы и вскочить  в  единственный  в
составе вагон первого класса.
 
Глава 4 
Мошенник в стане легитимистов 
 
   Снова  оказавшись  в  гостинице  "Луара",  Мегрэ  довольно  сдержанно
ответил на расспросы Тардивона, который встретил его, словно  ближайшего
друга, проводил в номер я показал письма  в  больших  желтых  конвертах,
пришедших на имя комиссара.
   Это  было  заключение  судебно-медицинского  эксперта,  протоколы  из
жандармерии и из неверской полиции.
   Полиция Руана также прислала дополнительные сведения о кассирше  Ирме
Стросс.
   - Это еще не все, - торжественно заявил хозяин гостиницы.  -  Заходил
жандармский бригадир, хотел поговорить с  вами.  Он  просил,  чтобы  ему
позвонили,  как  только  вы  приедете.  Короче  говоря,  к  нему  трижды
приходила одна женщина, наверное, после объявления в городе.
   - Что за женщина?
   - Матушка Каню, жена садовника из дома напротив отеля. Помните, я вам
рассказывал о Маленьком замке?
   - Она что-нибудь сообщила?
   - Не так уж она глупа! Раз  назначено  денежное  вознаграждение,  она
ничего не  выболтает  даром,  если,  конечно,  действительно  что-нибудь
знает.
   Мегрэ выложил на стол розовую папку и фотографию Эмиля Галле.
   -  Пошлите,  пожалуйста,  за  этой  женщиной  и  соедините   меня   с
жандармерией.
   Вскоре бригадир  жандармов  сообщил  ему,  что,  согласно  полученной
инструкции, он собрал у себя в казарме всех окрестных бродяг.
   Несколько минут Мегрэ сидел один в комнате  перед  грудой  бумаг.  Он
послал телеграмму в Париж с просьбой сообщить сведения об Анри  Галле  и
его любовнице. На всякий случай запросил орлеанскую  полицию,  проживает
ли в городе некий г-н Клеман.
   И, наконец, ему предстояло  осмотреть  комнату,  где  было  совершено
преступление, и одежду покойного, принесенную сюда после вскрытия.
   Поначалу дело казалось пустячным. Неизвестным в номере гостиницы  был
убит человек, на первый взгляд благонравный мелкий буржуа.
   Однако каждая новая деталь вместо того, чтобы прояснить дело,  только
еще больше его запутывала.
   - Привести ее к вам, комиссар? -  крикнул  кто-то  со  двора.  -  Это
матушка Каню.
   В комнату вошла весьма добропорядочная с виду грузная особа,  которая
ради такого случая даже оделась поопрятней. Она сразу  же  устремила  на
Мегрэ недоверчивый взгляд крестьянки.
   - Вы хотели мне что-то рассказать? Насчет господина Клемана?
   - Насчет месье, который умер, и портрет которого напечатан в  газете.
Это правда, что вы заплатите пятьдесят Франков?
   - Если вы видели его в субботу двадцать пятого июня - заплачу.
   - А если я его видела два раза?
   - Черт возьми, очень возможно, что вы получите все сто. Говорите.
   - Сначала обещайте, что ничего не скажете моему мужу. Не потому,  что
он так боится хозяина, а из-за ста франков -  он  их  пропьет.  Конечно,
лучше, чтобы месье Тибюрс тоже не знал, что я вам  рассказывала,  потому
как убитый мужчина разговаривал именно с ним. Первый раз это было утром,
часов около одиннадцати. Они вместе гуляли по парку.
   - Вы уверены, что это был именно он?
   - Так же уверена, как узнала бы вас, будь вы на его месте. Такие, как
он, встречаются не каждый день. Они разговаривали, наверное, битый  час.
Потом  через  окно  гостиной  я  увидела  их  второй  раз.  Похоже,  они
ссорились.
   - В котором часу?
   - Только что пробило пять. Вот и выходит два раза, верно?
   Пока Мегрэ  вытаскивал  из  бумажника  стофранковую  купюру,  она  не
спускала глаз с его рук и вздыхала, как будто жалея, что в ту субботу не
ходила по пятам за месье Клеманом.
   - Мне кажется, я видела его и в третий раз, - сказала она неуверенно,
- но это, наверное, не  в  счет.  Через  несколько  минут  месье  Тибюрс
проводил его до ограды.
   - Это действительно не в счет, -  отрезал  Мегрэ,  подталкивая  ее  к
двери.
   Он раскурил трубку, надел шляпу и пошел в кафе, где нашел Тардивона.
   - Как давно господин Сент-Илэр живет в Маленьком замке?
   - Лет двадцать.
   - Что он за человек?
   - Очень симпатичный! Маленький развеселый толстячок. И такой простой!
Когда у меня летом много постояльцев, он сюда не  заходит,  потому  что,
как ни верти, он человек другого круга. Но  в  охотничий  сезон  он  тут
частый гость.
   - У него есть семья?
   - Он вдовец. Мы почти всегда зовем его господин Тибюрс. У него  такое
редкое имя. Все виноградники вон на том склоне принадлежат ему.  Он  сам
следит за ними, время  от  времени  ездит  в  Париж  покутить,  а  потом
возвращается обратно, обувает грубые башмаки... Что вам там нарассказала
матушка Каню?
   - Как вы думаете, сейчас он у себя?
   - Вполне возможно. Я сегодня не видел его машины.
   Мегрэ подошел к решетке  и  позвонил.  Около  гостиницы  река  делала
изгиб, и поэтому вилла была последней постройкой в округе -  сюда  можно
было войти, равно как выйти в любое время, оставаясь незамеченным.
   От ворот на триста-четыреста  метров  тянулась  крепостная  стена,  а
дальше шли только лесные заросли.
   Ворота открыл мужчина с висячими усами. Он был в фартуке садовника  и
от него разило спиртным. Мегрэ заключил, что, по всей видимости,  это  и
есть супруг матушки Каню.
   - Твой хозяин дома?
   В ту  же  минуту  Мегрэ  увидел  человека  в  рубашке  с  закатанными
рукавами, который копался в моторе поливальной машины. Взгляд  садовника
подтвердил, что перед Мегрэ не кто иной, как Тибюрс де Сент-Илэр, а тот,
оставив машину, выжидательно обернулся к посетителю.
   Поскольку Каню  выглядел  по  меньшей  мере  обескураженным,  г-н  де
Сент-Илэр поднял с земли пиджак и подошел к комиссару.
   - Вы ко мне?
   - Комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Не  будете  ли  столь  любезны
уделить мне несколько минут?
   - Снова это убийство? - проворчал владелец замка, покачав  головой  в
сторону гостиницы "Луара". - Чем я могу вам помочь?.. Проходите сюда. Не
приглашаю вас в гостиную - там сейчас солнце. В этой беседке  нам  будет
удобнее... Батист! Бокалы и бутылку шипучки. Из дальнего ряда.
   Он был точно такой, каким описал  его  хозяин  гостиницы:  маленький,
толстенький, румяный, с короткими неухоженными  руками,  одет  в  костюм
цвета  хаки,  предназначенный  для  охоты  или  рыбалки:  такие  серийно
выпускает фабрика в Сент-Этьене.
   - Вы знали господина Клемана? -  спросил  Мегрэ,  садясь  в  одно  из
металлических кресел.
   - В газете сказано, что это не настоящее его имя. Как же  его  звали?
Грелле? Желле?
   - Да, Галле. Это неважно. У вас с ним были деловые отношения?
   Мегрэ мог бы поклясться, что в эту минуту его собеседнику стало вдруг
не по себе. Действительно, Сент-Илэру зачем-то понадобилось выглянуть из
беседки и забормотать:
   - Этот дурень Батист способен взять и полусухое. А вы, наверное,  как
и я, предпочитаете сухое. Это собственное вино, приготовленное по методу
шампанских вин. Что же касается господина Клемана - будем лучше называть
его так, - что я  могу  вам  сообщить?  Утверждать,  что  нас  связывали
деловые отношения, было бы преувеличением. Сказать, что я никогда его не
видел, тоже было бы не совсем верно.
   И пока он говорил, Мегрэ думал о другом допросе - допросе Анри Галле.
Эти двое вели себя совершенно по-разному. Сын пострадавшего не стремился
расположить к себе собеседника и вовсе  не  заботился  о  том,  что  его
поведение может выглядеть странным. Он выслушивал вопросы с недоверчивым
видом, молча, а затем, отвечая, взвешивал каждое слово.
   Тибюрс же болтал без умолку, улыбался, размахивал руками, ходил  взад
и вперед по беседке, старался казаться рубахой-парнем.
   Но и у того, и у  другого  проскальзывала  затаенная  тревога,  может
быть, страх, что им не удастся что-то скрыть.
   - Знаете, к нам, владельцам замков, кто только не заходит. Я  имею  в
виду не только бродяг, коммивояжеров, торговцев.  Вернемся  к  господину
Клеману... А вот и вино!
   Все в порядке, Батист.  Можешь  идти.  Я  скоро  приду  взглянуть  на
поливальную машину. Главное, сам до нее не дотрагивайся.
   Не переставая говорить, он  медленно  откупорил  бутылку  и  наполнил
бокалы, не уронив ни капли пены.
   -  Короче  говоря,  он  как-то  приходил  сюда.  Очень  давно...  Вы,
наверное, знаете, что род Сент-Илэров - весьма  древний  и  в  настоящее
время  я  являюсь  его  последним  отпрыском.  Просто  чудо,  что  я  не
переписываю бумажки  в  какой-нибудь  конторе  в  Париже  или  где-то  в
захолустье. Если бы не наследство двоюродного  брата,  разбогатевшего  в
Азии...  В  общем,  я  хочу  сказать,  что  мое  имя  значится  во  всех
родословных  книгах.  Мой  отец  сорок  лет  отличался   легитимистскими
взглядами. Ну, а я...
   Он улыбнулся,  выпил  пенистое  вино,  по-простонародному  прищелкнув
языком, подождал, пока Мегрэ опорожнит свой бокал, и наполнил его снова.
   - Наш господин Клеман, которого я отродясь не знал, пришел как-то  ко
мне, вручил  рекомендательные  письма  от  французского  и  иностранного
дворянства и дал понять,  что  он  является  кем-то  вроде  официального
представителя легитимистского движения во Франции. Я не перебивал его.
   Наконец, он подошел к тому, куда клонил: попросил у меня  две  тысячи
франков в фонд пропаганды. Я  отказал,  тогда  он  стал  рассказывать  о
какой-то там аристократической семье, оказавшейся в нищете, и о подписке
в ее пользу. Начали мы с двух тысяч франков, потом дошли до ста. В конце
концов, я дал ему пятьдесят.
   - Когда это было?
   - Несколько месяцев назад.  Точно  не  помню.  В  разгар  охотничьего
сезона. Почти  каждый  день  в  одном  из  окрестных  замков  устраивали
облавные охоты. И почти везде видели этого субъекта. Не сомневаюсь,  что
он специалист по такого рода мошенничеству. Но не обращаться  же  мне  в
полицию из-за каких-нибудь пятидесяти франков?.. Ваше здоровье!..  Через
некоторое время он имея наглость появиться снова. Вот и все.
   - Когда именно?
   - Ну, где-то в конце прошлой недели.
   - Правильно, в субботу. Он даже приходил дважды, если не ошибаюсь.
   - Вы просто ас, комиссар! Действительно дважды. Утром я отказался его
принять. Днем он поймал меня в парке.
   - Просил денег?
   - Нет, черт возьми! Даже не знаю, зачем он приходил.
   Все те же разговоры  о  реставрации  монархии...  Ну,  допивайте.  Не
оставлять же вино в бутылке. Послушайте, вы  не  верите  в  то,  что  он
покончил с собой? Наверное, дошел до ручки.
   - Выстрел был сделан с расстояния семи метров, а револьвер не найден.
   - Тогда, конечно... А что вы об этом  думаете?  Какой-нибудь  бродяга
проходил мимо и...
   - Трудно поверить. Дорога, куда выходят окна комнаты, ведет только  к
вашему поместью.
   - Но здесь нет входа, - запротестовал г-н де Сент-Илэр. -  Уже  много
лет ворота на крапивную дорогу заперты, и я  даже  затрудняюсь  сказать,
где ключи. Я велю принести еще бутылку?
   - Благодарю. Полагаю, вы ничего не слышали?
   - Что именно?
   - Выстрела в субботу вечером.
   - Ровным  счетом,  ничего.  Я  рано  ложусь.  Об  убийстве  узнал  на
следующее утро от своего камердинера.
   - А вам не пришло в голову сообщить  в  полицию  о  визите  господина
Клемана?
   - Черт возьми... -  чтобы  скрыть  замешательство,  он  неестественно
засмеялся. - Я решил, что бедолага и так достаточно наказан. Такое  имя,
как мое, принято встречать в газетах только в разделе светской хроники.
   Мегрэ неотступно, словно навязчивая  мелодия  шарманки,  преследовало
смутное и неприятное ощущение, что во всем, что  касалось  смерти  Эмиля
Галле, сквозит какая-то фальшь: и  в  личности  самого  покойного,  и  в
словах его сына, и даже в смехе Тибюрса де Сент-Илэра.
   - Вы остановились у милейшего Тардивона? Это наш бывший повар. С  тех
пор он сколотил неплохой капиталец.
   Вы действительно не хотите больше вина? Этот кретин-садовник вывел из
строя поливальную машину, и когда вы пришли, я пытался  ее  починить.  В
деревне нужно  уметь  делать  все.  Если  вы  останетесь  здесь  еще  на
несколько дней, комиссар, заходите ко мне вечерком,  поболтаем.  Жить  в
гостинице при таком наплыве туристов, наверное, невыносимо?
   У ворот  он  взял  Мегрэ  за  руку,  которую  тот  ему,  впрочем,  не
протягивал, и пожал ее с преувеличенной сердечностью.
   Шагая вдоль Луары, Мегрэ  мысленно  отметил  две  детали.  Во-первых,
Сент-Илэр  не  мог  не  знать  о  сделанном  в  городе   объявлении   и,
следовательно,  понимал,  какое  значение  придает  полиция   словам   и
поступкам г-на Клемана в течение субботы, но тем  не  менее  выжидал,  а
заговорил только тогда, когда понял, что  его  собеседник  уже  в  курсе
событий. Во-вторых, он по меньшей мере один раз соврал, утверждая, что в
субботу утром отказался принять посетителя, а  днем  тот  поймал  его  в
парке.
   В действительности, как раз утром они гуляли по парку.
   А днем прекраснейшим образом беседовали в гостиной замка.
   Значит, остальные слова тоже могли быть ложью, заключил комиссар.
   Он вышел к крапивной дороге. С одной стороны ее  ограничивала  стена,
беленная известью и замыкавшая парк Тибюрса де Сент-Илэра, а с другой  -
возвышалась одноэтажная пристройка  к  гостинице  "Луара".  Над  высокой
травой, кустарником, зарослями крапивы кружились шмели. Тенистая  аллея,
окаймленная рядами дубов, метров через сто упиралась в старые  ворота  с
узорчатой решеткой.
   Мегрэ из  любопытства  дошел  до  самых  ворот,  которые,  по  словам
хозяина, не открывались уже много лет, а ключи якобы были потеряны, хотя
одного взгляда на заржавленный замок было  достаточно,  чтобы  заметить,
что кое-где на ржавчине виднелись свежие  царапины.  Более  того,  через
лупу Мегрэ разглядел четкие следы, оставленные ключом, которым  отпирали
этот старый замок.
   - "Завтра же сфотографировать", - решил Мегрэ.
   Он повернул обратно, глядя под ноги, и снова мысленно представил себе
г-на Галле, чтобы подвести итоги сегодняшнего дня.
   Однако  образ  Галле  вместо  того,  чтобы  стать  полнее  и   четче,
становился еще более расплывчатым. Лицо  мужчины  в  мешковатом  пиджаке
постепенно таяло и вообще ускользало из памяти.
   Единственным подлинным  изображением  покойного,  которым  располагал
Мегрэ, была фотография: но и на ней  словно  сменялись  одно  за  другим
разные  лица,  и  ему  никак  не  удавалось  соединить  их  в   цельный,
законченный образ.
   Комиссар пытался восстановить в памяти половину лица, худую волосатую
грудь - то, что он видел на школьном дворе, пока доктор суетился за  его
спиной. Он также вспомнил голубой ялик, который Эмиль Галле  построил  в
Сен-Фаржо, усовершенствованные рыболовные снасти, г-жу Галле,  сперва  в
платье из лилового  шелка,  затем  в  траурной  вуали,  -  невозмутимую,
высокомерную, идеальное воплощение дамы из мелкобуржуазной среды.
   Зеркальный шкаф, перед которым Эмиль Галле,  наверное,  надевал  свой
пиджак... Все эти письма на бланках фирмы, в которой он давным-давно  не
служил".  Ежемесячный   баланс,   который   он   скрупулезно   подводил,
восемнадцать лет назад бросив свою профессию коммивояжера... Стаканчики,
лопатки для торта... По всей видимости, он покупал их сам!
   "Кстати, его чемоданчик с образцами не был обнаружен, -  отметил  про
себя Мегрэ. - Должно быть, он где-то его оставлял".
   Машинально Мегрэ остановился в нескольких метрах от  окна,  там,  где
убийца целился в жертву. Но он даже не взглянул на окно. Он  был  слегка
взволнован: ему вдруг показалось - достаточно небольшого  усилия,  чтобы
соединить воедино все грани образа Эмиля Галле.
   Однако в его памяти возник Анри - такой, каким он его видел, чопорный
и высокомерный,  и  мальчик  с  асимметричным  лицом,  принявший  первое
причастие. Дело, которое инспектор Гренье из Невера назвал "историей  не
из приятных" и которым сам Мегрэ  начал  заниматься  нехотя,  на  глазах
становилось все более сложным, а покойный превращался в  трагикомический
персонаж.
   Раз десять Мегрэ отгонял шмеля, кружившего над  его  головой,  словно
крошечный самолетик.
   - Восемнадцать лет! - произнес он вполголоса.
   Восемнадцать  лет  поддельных  писем  с  подписью   "фирма   "Ньель",
открыток, пересылаемых из Руана, и параллельно с этим  восемнадцать  лет
ничем не примечательной, скромной жизни в Сен-Фаржо, лишенной  каких  бы
то ни было волнений.
   Комиссар изучил психику злоумышленников, преступников  и  мошенников.
Он знал, что ими всегда движет какая-то скрытая  страсть.  Именно  такую
страсть искал он  в  человеке  с  бородкой,  с  мешками  под  глазами  и
непомерно  большим  ртом.  Этот  человек  мастерил   усовершенствованные
рыболовные снасти и разбирал старые часы.
   И тут Мегрэ возмутился.
   Ради   этого   лгать   восемнадцать   лет!   Вести   двойную   жизнь,
организованную с такой тщательностью!
   Однако не это было  самым  непонятным.  Иногда  аналогичные  ситуации
удается сохранить несколько месяцев, реже - несколько лет. Но  никак  уж
не  восемнадцать!  Галле  состарился.  Г-жа  Галле   раздобрела,   стала
надменной, Анри вырос. Принял первое причастие, сдал экзамены на степень
бакалавра, достиг совершеннолетия.  Переехал  в  Париж,  наконец,  завел
любовницу. А Эмиль Галле продолжал посылать себе письма от  имени  фирмы
"Ньель", заранее сочинять открытки на имя жены и  прилежно  переписывать
несуществующие заказы.
   "Он соблюдал диету".
   У Мегрэ до сих пор звучал в  ушах  голос  г-жи  Галле.  Комиссар  так
увлекся своими мыслями, что  пульс  у  него  бился  учащенно,  а  трубка
погасла.
   "Восемнадцать лет! И ни разу не попасться!"
   Просто невероятно. Будучи профессионалом, комиссар понимал это лучше,
чем кто-либо другой. Не случись преступления, Галле спокойно умер  бы  в
собственной постели, предварительно приведя в порядок свои бумаги. А г-н
Ньель весьма изумился бы, получив извещение о его смерти.
   Все это  выглядело  настолько  чудовищно,  что  от  картины,  которую
мысленно  нарисовал  себе  комиссар,  вдруг  повеяло  такой  безысходной
тоской,