тавил ее с учетом ее вкусов...
   - Ей было тогда двадцать пять?
   - Да. А мне тридцать два. Тогда еще  был  жив  мой  отец,  и  я  мало
занимался делами, а представлял фирму в Париже мой брат Гастон.
   - Где и как вы познакомились?
   - Я ждал этого вопроса и знаю, что у вас на уме. Познакомились мы  на
Монмартре, в ночном кабаре "Новый Адам", сейчас его уже нет.
   - Она там выступала?
   - Нет, в ее обязанности входило приглашать посетителей на танец.  Это
вовсе не означает, что она послушно шла на  все,  что  от  нее  просили.
Когда я увидел ее, она в одиночестве сидела за столиком, грустная, почти
без косметики, одетая в скромное черное платье. Держалась так робко, что
я боялся заговорить с ней.
   - Вы провели вечер вместе?
   - Разумеется. Она рассказала мне о своем детстве.
   - Где она родилась?
   - В Ла-Рошели.  Ее  отец,  рыбак,  погиб  в  кораблекрушении,  у  нее
осталось четверо братьев и сестер младше ее.
   - А ее мать? Бьюсь об заклад, что та умерла.
   Курсель зловеще взглянул на Мегрэ:
   - Если вы желаете, чтобы я продолжал...
   - Прошу  прощения.  Видите  ли,  дело  в  том,  что  всего  этого  не
существует.
   - У нее нет четырех братьев и сестер?
   - Нет. И ей не нужно было ради них работать в  кабаре  на  Монмартре.
Ведь она так представила вам дело?
   Утратив решительность и опустив голову, Курсель  вновь  сел  на  свой
стул.
   - Мне трудно вам поверить. Я страстно любил ее.
   - И тем не менее женились на другой?
   - Да, на одной из моих кузин. Годы шли. Я хотел иметь детей.
   - Вы живете в Руане?
   - Большую часть недели.
   - Кроме четверга?
   - Откуда вам это известно?
   - По четвергам вы где-нибудь ужинали с Жозе, затем  шли  в  кино  или
театр и оставались у нее на ночь.
   - Да, именно так и было. Я хотел порвать с ней, но не смог.
   - Ваша жена в курсе?
   - Разумеется, нет.
   - А ваш брат?
   - Я был вынужден рассказать ему, пришлось ведь  придумать,  будто  по
четвергам я должен бывать в нашем представительстве  в  Марселе.  Гастон
считает меня идиотом, - не без простодушия добавил он.
   Мегрэ удержался от улыбки.
   - Как подумаю, что я только что был  готов  расплакаться  перед  этим
человеком, который...
   - Флорантен не единственный.
   - Что вы имеете в виду, господин комиссар?
   - Скончайся она иначе, я не стал бы вас ни во что посвящать, господин
Курсель. Но ее убили. На меня возложена обязанность отыскать  убийцу,  а
это возможно лишь в атмосфере доверия.
   - Вам известно, кто стрелял?
   - Пока нет. Не считая Флорантена, вас, регулярно навещавших ее,  было
четверо.
   Курсель тряхнул головой, словно все никак не мог поверить.
   - Я чуть было не женился на ней. Не удержи меня Гастон, как знать...
   - Среда была  днем  высокопоставленного  чиновника,  на  ночь  он  не
оставался.
   - Вы с ним виделись?
   - Сегодня утром.
   - Он признался?
   - Он не скрывал от меня ни самих посещений, ни их характера.
   - Сколько ему лет?
   - Пятьдесят пять. А не встречали ли вы Случайно хромого - может быть,
в лифте или в квартире?
   - Нет.
   - Один из вас, мужчина в летах, был хромым, я скоро отыщу  его,  если
это уже не сделано моими инспекторами.
   - Кто еще? - вздохнул Курсель, торопясь закончить разговор.
   - Еще некий рыжеволосый молодой человек, моложе  вас  всех.  Ему  лет
тридцать, работает в страховой компании.
   - Полагаю, вы не знали Жозе при жизни?
   - Да, это так.
   - Если бы вы ее знали, вам было бы понятно мое замешательство.  Можно
было поклясться, что она  -  сама  честность.  Честность,  доходящая  до
наивности.
   - Вы давали ей на жизнь?
   - Приходилось упрашивать, чтобы она взяла. Она хотела  устроиться  на
работу в какой-нибудь магазин, бельевой например.  Но  была  не  слишком
крепкого здоровья.
   С ней случались приступы головокружения. Она всегда  считала,  что  я
слишком щедр... - В этот момент его осенило. - А другие? Они что, тоже?
   - Боюсь, что да, господин Курсель. Каждый  из  вас  содержал  ее,  за
исключением, может быть, рыжеволосого молодого человека:  скоро  я  буду
знать. Во всяком случае, это верно в отношении высокопоставленного лица,
с которым я беседовал утром.
   -  На  что  же  у  нее  уходили   деньги?   Вкусы   ее   были   столь
непритязательны.
   - Для начала она приобрела дом на улице Мон-Сени.
   А по ее смерти в квартире осталось  сорок  восемь  тысяч  франков.  А
теперь попробуйте справиться с вашим  смятением  и  поразмыслить.  Я  не
спрашиваю, где вы были вчера между тремя и четырьмя часами пополудни...
   - Я ехал на  своем  автомобиле  из  Руана  и  в  четверть  четвертого
проезжал туннель Сен-Клу. - Тут он запнулся  и  оторопело  уставился  на
Мегрэ. - Означает ли это, что я у вас на подозрении?
   -  Я  никого  не  подозреваю,  воспринимайте   вопрос   как   простую
формальность. В котором часу добрались вы до своей конторы?
   - Я не сразу туда поехал. Какое-то время я провел  в  баре  на  улице
Понтье, где обыкновенно ставлю на лошадь в забеге. Так  что  на  бульвар
Вольтера я добрался только к четверти шестого. По документам мы с братом
- равноправные компаньоны. Два раза в неделю я появляюсь на  заводе.  На
бульваре Вольтера держу контору, секретаршу, но дела и без меня  шли  бы
как надо.
   - Ваш брат на вас за это не в обиде?
   - Напротив. Чем меньше я  делаю,  тем  больше  он  доволен,  так  как
чувствует себя полновластным хозяином.
   - Какой марки ваш автомобиль, господин Курсель?
   - "Ягуар". Голубой, с откидным верхом.  Я  всегда  покупаю  машины  с
откидным верхом. Назвать номер?
   - В этом нет необходимости.
   - Стоит мне подумать, что не только Жозе,  но  и  ее  так  называемый
братец... Как вы его назвали?
   - Флорантен. Его отец был лучшим кондитером в Мулене.
   Курсель в ярости сжал свои маленькие кулачки.
   -  Возьмите   себя   в   руки.   Если   не   произойдет   чего-нибудь
непредвиденного, ваше имя не попадет в  газеты  и  все  сказанное  здесь
останется в тайне. Ваша жена ревнива?
   - Не сомневаюсь, но не очень сильно. Она догадывается, что  время  от
времени у меня завязывается интрижка в Марселе или Париже.
   - У вас есть кто-то, помимо Жозе?
   - Случается. Как все мужчины, я любопытен.
   Он оглядывался в поисках своей шляпы, оставленной в  приемной.  Мегрэ
самолично отвел его туда, боясь стычки между ним и Флорантеном.
   Тот мрачно  взглянул  на  них  обоих  с  таким  видом,  словно  желал
убедиться, отхватил ли Курсель положенный ему, Флорантену, кусок.
   Когда промышленник  удалился,  инспектор  Дьедонне,  поднявшийся  при
появлении Мегрэ в приемной, спросил:
   - Мне отчитаться?
   - Что-нибудь произошло?
   - Нет. Позавтракав в бистро по соседству, он вернулся к себе и только
в половине десятого на метро отправился сюда. Попросился к вам на прием.
Потом подошел тот, другой,  они  пожали  друг  другу  руки.  О  чем  они
говорили, я не слышал.
   - На сегодня все.
   Мегрэ сделал знак Флорантену:
   - Входи.
   Уже в кабинете, закрыв за ним дверь, Мегрэ долго изучающе разглядывал
его. Флорантен не поднимал головы, его большое костистое  тело  казалось
каким-то обмякшим, словно тесто, готовое разлезться в разные стороны.
   - Ты еще больший негодяй, чем я думал.
   - Знаю.
   - Зачем ты это сделал?
   - Я не знал, что встречу его здесь.
   - А зачем явился?
   Он вскинул голову и с жалким видом уставился на Мегрэ.
   - Как ты думаешь, сколько денег у меня в кармане?
   - Какое это имеет значение?
   - Как раз большое. У меня всего-навсего монета в пятьдесят  сантимов.
И во всей округе нет ни одного магазина, бистро или ресторана,  где  мне
отпустили бы в кредит.
   Настала очередь комиссара изумиться, почти в той же  степени,  что  и
его упитанному собеседнику, только что покинувшему кабинет.
   - Ты пришел просить денег?
   - У кого же мне их просить в подобных  обстоятельствах?  Полагаю,  ты
уже поставил в известность высокопарного кретина Паре,  что  я  не  брат
Жозе...
   - Конечно.
   - Должно быть, он мигом лишился своих иллюзий.
   - В любом случае у него серьезное алиби. Вчера от трех до четырех  он
находился у себя в кабинете.
   - Увидев, как в приемную входит молочный поросенок, я подумал: не все
потеряно...
   - Ты просил на похороны! Тебе не стыдно?
   Флорантен пожал плечами:
   - Знаешь, когда бывает стыдно... Заметь, я подозревал, что он тебе об
этом расскажет. Но поскольку  я  пришел  первым,  то  надеялся,  что  ты
начнешь с меня.
   Он умолк; Мегрэ подошел к окну. Воздух с улицы  редко  казался  таким
чистым.
   - Что будет с сорока восемью тысячами франков?
   Мегрэ вздрогнул. В уме не укладывалось, чтобы в такой момент  человек
мог думать о деньгах.
   - Отдаешь ли ты себе отчет, что  я  оказался  без  всяких  средств  к
существованию? На реставрации мебели много не заработаешь.  К  чему  мне
лукавить с тобой? Это было прикрытием.
   - Это я понял.
   - И пока я не подыщу себе какую-нибудь работенку...
   - Что ты собираешься делать?
   - Если потребуется, пойду разгружать овощи на рынке.
   - Предупреждаю: тебе запрещено покидать Париж.
   - Я все еще на подозрении?
   - До тех пор, пока преступник не угодит за решетку.
   Так ты и вправду ничего не знаешь о хромом?
   - Жозе  было  известно  только  его  имя  -  Виктор.  Он  никогда  не
рассказывал ей ни о жене, ни о детях. И чем он занимается, она  тоже  не
знала, но  по  всему  было  видно,  человек  он  состоятельный.  Дорогие
костюмы, подогнанные по фигуре рубашки.  Запомнилась  мне  одна  деталь.
Однажды он вынул бумажник, а вместе с ним из  кармана  выпал  проездной,
действительный на железнодорожной линии Париж-Бордо.
   Для инспекторов это должно было стать отправной  точкой.  Не  так  уж
много постоянных пассажиров на этой железнодорожной ветке.
   - Видишь, я как могу помогаю вам...
   Мегрэ понял намек, вынул из кармана бумажник и отсчитал сто франков.
   - Постарайся потратить не все сразу.
   - Слежка за мной будет продолжаться?
   - Да.
   Мегрэ приоткрыл дверь в кабинет инспекторов, позвал Леруа  и  снабдил
его  инструкциями.  На  этот  раз  уклониться  от  рукопожатия   старого
лицейского приятеля ему не удалось.

Глава 4

   Было три часа дня, Мегрэ стоял перед распахнутым окном в обычной  для
него позе - трубка во рту, руки в карманах.
   Ярко светило солнце, на голубом небе не было ни облачка, как вдруг ни
с того ни с сего хлынул дождь: тяжелые редкие капли по диагонали  падали
на землю и, разбиваясь, оставляли на ней большие черные пятна.
   Дверь приоткрылась, Мегрэ, не оглядываясь, проговорил:
   - Входи, Люка.
   Он посылал его наверх, под самую крышу Дворца  правосудия,  проверить
по картотеке, не числится ли за Флорантеном судимостей.
   - Три судимости, шеф, но ничего серьезного.
   - Мошенничество?
   - В первый раз, двадцать два года  назад,  -  чек  без  покрытия.  Он
проживал в те годы в меблированной  квартире  на  авеню  Ваграм  и  снял
контору на Елисейских полях. Занимался  импортом  экзотических  фруктов.
Полгода тюрьмы условно. Восемь лет спустя осужден на год за жульничество
и подлог. Тогда он уже снимал номер в небольшой гостинице на Монпарнасе.
На сей раз ему пришлось отбыть срок наказания. Пять лет назад опять  чек
без покрытия. Без определенного места жительства.
   - Спасибо, Люка.
   - Что-нибудь еще, шеф?
   - Сходи на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт, расспроси торговцев. Жанвье  это
уже сделал, но теперь задача другая. Я хотел бы знать, не видел  ли  кто
вчера между тремя и четырьмя перед домом или на соседних улицах  "ягуар"
голубого цвета с откидным верхом. Поговори также с хозяевами гаражей.
   Люка вышел; Мегрэ нахмурил брови. Эксперты Мерса не многого добились.
Как и следовало  ожидать,  повсюду  были  обнаружены  отпечатки  пальцев
Жозефины Папе.
   Однако на ручке входной двери их не было и  вообще  не  было  никаких
отпечатков - их тщательно стерли.
   Имелись также отпечатки пальцев Флорантена, в  том  числе  в  стенном
шкафу и ванной комнате, но  на  ящике  ночного  столика,  откуда  убийца
достал револьвер, не было ничего.
   Впервые оказавшись в квартире, Мегрэ поразился царившей там чистоте и
порядку.  Жозефина  Папе  не  держала  прислуги  -  ни  постоянной,   ни
приходящей. Он представил себе, как она сама, повязав  волосы  косынкой,
убирает по утрам квартиру под льющуюся из радиолы негромкую музыку.
   Лицо Мегрэ приобрело ворчливое выражение, появлявшееся у него  тогда,
когда он бывал недоволен собой: его терзали сомнения.
   Не будь Флорантен в незапамятные годы его однокашником,  не  испросил
ли бы он уже постановления на арест?
   Между ним и сыном кондитера никогда  не  было  того,  что  называется
дружбой. Уже  в  лицее  юный  Мегрэ  испытывал  к  Флорантену  смешанные
чувства. Шутник мог заставить смеяться весь класс и ради этого готов был
пойти на все, даже наказание.
   Но не было ли в его поведении своеобразного вызова, даже агрессии?
   Он потешался  над  всеми,  смешно  передразнивал  учителей,  имитируя
выражения лиц, привычки.
   Насмешки, которые он отпускал, были хлесткими. Он же  ревниво  следил
за тем, какое действие производят они на окружающих, и,  если  класс  не
разражался хохотом, его брала досада.
   Не был ли он уже тогда не таким, как все? Не ощущал ли себя  отличным
от других? И не потому ли его юмор частенько отдавал желчью?
   Став взрослым, уже в Париже, он изведал более или менее благополучные
и трудные времена, познакомился даже с тюрьмой, но не изменился.
   Не признавая себя побежденным, он продолжал держаться на плаву даже в
поношенном костюме, сохраняя присущую ему от природы элегантность.
   Он лгал, не отдавая  себе  в  том  отчета.  Лгал  всегда,  ничуть  не
смущаясь, когда собеседник замечал  это.  Всем  своим  видом  он  словно
говорил: "Каково придумано!
   Жаль, что не прошло".
   В лучшие времена он наверняка посещал "Фуке" {Очень дорогой  ресторан
на Елисейских полях},  другие  рестораны  на  Елисейских  полях,  кабаре
близлежащих кварталов, словом, все  те  известные  места,  где  обретают
ложную уверенность в себе.
   Мегрэ подозревал, что в душе Флорантена нет мира.
   Роль шута была лишь фасадом, прикрывающим жалкую сущность.
   Это был неудачник, типичный неудачник, и, что хуже всего, стареющий.
   Жалость ли была  причиной  того,  что  Мегрэ  не  отдал  распоряжения
арестовать его? Или то, что против Флорантена накопилось такое множество
улик, хотя он был далеко не глуп?
   Ну, например, тот факт, что он  обернул  коробку  из-под  печенья  со
сбережениями Жозе в свежую газету. Разве не мог он найти другой  тайник,
помимо  своей  убогой  конуры  на  бульваре  Рошешуар,  куда   неминуемо
нагрянула бы полиция.
   Или те четверть  часа,  которые  он  провел  в  стенном  шкафу  после
выстрела.
   Не боялся ли он лицом к лицу столкнуться с убийцей?
   Было так просто поднять по тревоге  ближайший  к  месту  преступления
комиссариат. Так, например, поступил бы Мегрэ...
   У него были все основания задержать Флорантена.
   К тому же несколько недель назад появился некий  молодой  рыжеволосый
герой, может быть претендовавший на место Флорантена возле Жозе, то есть
лишавший его средств к существованию.
   Постучав и не дожидаясь ответа, в кабинет вошел Жанвье  и  рухнул  на
стул.
   - Наконец-то, шеф.
   - Хромой?
   - Да. Уж не знаю, сколько я просидел на телефоне, названивая повсюду,
в том числе в Бордо. В управлении железных  дорог  чуть  не  на  коленях
умолял тут же начать поиск среди  постоянных  клиентов.  -  Он  закурил,
вытянул ноги. - Надеюсь, мой хромой - тот самый. Не знаю, правильно ли я
поступил, но я попросил его зайти к вам.
   Через четверть часа он будет здесь.
   - Я предпочел бы сам навестить его.
   - Он проживает в Бордо. В Париже у него снят номер в отеле "Скриб", в
двух шагах от его конторы на улице Обера.
   - Кто он?
   - Если мои сведения верны, это важная шишка с набережной Шартрон, где
находятся частные  особняки  самых  родовитых  семейств  Бордо.  Торгует
вином, в основном ведет дела с Германией и Скандинавскими странами.
   - Ты его видел?
   - Говорил с ним по телефону.
   - Он был удивлен?
   - Сперва он взял очень наглый тон и спросил, не шучу ли  я.  Когда  я
подтвердил, что действительно являюсь сотрудником уголовной полиции и вы
хотели бы его видеть, он заявил, что ему нечего делать в полиции  и  что
ищейкам лучше оставить его в покое, если они не хотят неприятностей себе
на голову. Я заговорил о квартире на улице Нотр-Дам-де-Лоретт.
   - Какова была его реакция?
   - Сперва молчание, затем он проворчал: "Когда комиссар  Мегрэ  примет
меня?" Я ответил: "Как можно скорее". - "Я только разделаюсь с почтой  и
прибуду на набережную Орфевр", - ответил он. Зовут  его  Ламотт,  Виктор
Ламотт, - добавил Жанвье. - Если хотите, во время вашей беседы я свяжусь
с  уголовной  полицией  Бордо,  чтобы  получить  о  нем   дополнительные
сведения.
   - Неплохая мысль.
   - Вы как будто не слишком довольны, шеф?
   Мегрэ пожал плечами. Не был ли он таким всегда на определенном  этапе
расследования,  когда  ничто  еще  не  вырисовывается?  За   исключением
Флорантена, ему еще накануне ничего  не  было  известно  обо  всех  этих
господах.
   Утром  он  принял  у  себя  маленького,  кругленького,  довольно-таки
нелепого на вид человечка. Если бы Курселю не посчастливилось родиться в
семье крупного заводчика, что бы с ним стало? Пошел бы в коммивояжеры?
   Или     превратился     в     такого     же      вот      Флорантена,
полупаразита-полумошенника?
   Жозеф доложил о посетителе, Мегрэ поднялся ему  навстречу.  Входивший
хромал. Мегрэ поразили его седина, дряблое лицо; на  вид  ему  было  лет
шестьдесят.
   - Входите, господин Ламотт. Прошу прощения за беспокойство.  Надеюсь,
регулировщики позволили вам припарковать машину во дворе?
   - Это дело моего шофера.
   Ну разумеется! У такого наверняка  имеется  и  шофер,  и  целая  стая
прислуги в Бордо.
   - Полагаю, вы догадываетесь, зачем мне понадобилось вас видеть?
   -  Один  из  ваших  инспекторов   говорил   мне   что-то   об   улице
Нотр-Дам-де-Лоретт. Правда, я не очень-то понял, куда он клонит.
   Мегрэ уселся за свой стол и принялся набивать трубку; посетителю  был
отведен стул перед столом напротив окна.
   - Вы знали Жозефину Папе...
   - Интересно, как вы об этом узнали, - после долгой паузы и  колебаний
ответил наконец хромой.
   - Вы,  должно  быть,  догадываетесь,  что  мы  владеем  определенными
навыками, без чего тюрьмы пустовали бы.
   - Мне не по нраву ваши последние слова. Если это намек...
   - Вовсе нет. Вы читали утренние газеты?
   - Как все.
   - Значит, вам известно, что Жозефина Папе, в  узком  кругу  известная
под именем Жозе, была  убита  вчера  во  второй  половине  дня  в  своей
квартире. Где были в это время вы?
   - Уж во всяком случае не на Нотр-Дам-де-Лоретт.
   - Вы были на службе?
   - В котором часу?
   - Ну, скажем, от трех до четырех дня.
   - Гулял по Большим бульварам.
   - Один?
   - Вас это удивляет?
   - И часто вы так гуляете?
   - Когда я в Париже - час утром, около десяти, и час после обеда.  Мой
врач подтвердит вам, что прописал мне движение. Я был слишком  тучен,  и
сердце могло не выдержать нагрузки...
   - Отдаете ли вы себе отчет в том, что у вас нет алиби?
   - А разве оно мне необходимо?
   - Да, как и другим любовникам Жозе.
   Он остался невозмутим, даже не вздрогнул. Только спросил:
   - И много нас было?
   В его голосе сквозила ирония.
   - Насколько мне известно, четверо, не считая того, кто постоянно  жил
с ней.
   - А что, кто-то постоянно жил с ней?
   - Если я правильно осведомлен, вашим днем была суббота; у каждого был
более или менее определенный день.
   - У меня есть свои привычки. Жизнь моя упорядочена. В  субботу  после
визита на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт я сажусь в скорый Париж-Бордо,  чт