тащил за собой детей.
   Молодой корреспондент газеты переходил с места на место, разговаривал
с людьми, которых Мегрэ не знал.
   Похоронный кортеж, медленно продвигаясь  вперед,  миновал  гостиницу,
где в дверях стояла одна Тереза, ибо Луи Помель  шел  вместе  с  членами
муниципального совета.
   Во второй раз в это утро у Мегрэ возникло желание постучаться в дверь
к Гастенам и поговорить с Жан-Полем. Интересно  знать,  как  чувствовали
себя мать и сын в те минуты, когда все жители отправились  на  кладбище?
Не ощущали ли они трагического одиночества в этой опустевшей деревне?
   Он машинально последовал за другими.
   Прошли дом Леони  Бирар,  потом  ферму,  во  дворе  которой  замычала
корова.
   Когда толпа поравнялась с кладбищенскими воротами, люди  беспорядочно
затоптались на месте. Священник и мальчик-служка были уже  у  могилы,  а
остальные еще не вошли в ограду.
   Именно в этот момент Мегрэ заметил мальчишеское лицо, появившееся над
забором. Он узнал Жан-Поля.
   Солнечный луч отражался, как в зеркале, в одном из стекол его очков.
   Вместо того чтобы двинуться за толпой, комиссар остался за оградой  и
стал  обходить  кладбище,  намереваясь  догнать  мальчика.  А  тот   был
настолько поглощен всем  происходящим  у  могилы,  что  не  заметил  его
маневра.
   Мегрэ шел по пустырю. И  вот  когда  до  мальчика  оставалось  метров
тридцать, под ногой у него треснула сухая ветка.
   Жан-Поль  быстро  обернулся,  спрыгнул  с  камня,   на   котором   он
примостился, и бросился к дороге.
   Мегрэ не окликнул Жан-Поля, побоявшись, что его  могут  услышать.  Он
только ускорил шаг, думая, что нагонит мальчика по дороге.
   Он прекрасно отдавал себе отчет, что ситуация была довольно  смешной.
Бежать он не мог, Жан-Поль - тоже.
   Мальчик не решался даже оглянуться. Он, пожалуй, один во всей деревне
не надел парадного костюма, а был  одет  в  обычную  школьную  куртку  и
брюки.
   Чтобы вернуться домой - а он, видимо, только этого  и  хотел,  -  ему
пришлось бы пройти мимо кладбищенских ворот, где стояла кучка фермеров.
   Он повернул налево в сторону моря, надеясь, что комиссар не пойдет за
ним.
   Но Мегрэ пошел. Вокруг не видно было ни ферм, ни домов - только  поля
и луга, где паслись коровы. Моря тоже не было видно: крутой холм скрывал
его. Дорога поднималась вверх.
   Мальчик шел быстро, как только мог, но не бежал, Мегрэ  тоже  ускорил
шаг. Он не мог  сказать,  почему,  собственно,  он  преследует  ребенка,
однако сознавал, что это жестоко.
   Вполне  понятно,  что  в  представлении  Жан-Поля  он   являл   собой
могущественную силу, которая гналась за ним по пятам. Но мог ли комиссар
крикнуть ему: "Жан-Поль!.. Остановись!.. Я хочу тебе что-то сказать!.."
   Кладбище осталось далеко позади, деревня тоже.  Поднявшись  на  холм,
Жан-Поль стал спускаться вниз по склону, и Мегрэ видел уже  не  всю  его
фигуру, а только торс, потом - голову... В какой-то момент он не  увидел
ничего, кроме песчаного холма, и, лишь добравшись  до  вершины,  заметил
сверкающую поверхность моря, маленький островок вдали, или, точнее,  мыс
Эгийон, и несколько рыбацких барж с темными парусами, будто  повисших  в
воздухе.
   Жан-Поль шел не останавливаясь, не разбирая дороги.  На  берегу  моря
стояло пять или шесть рыбацких домиков с  красными  крышами,  где  ловцы
устриц хранили свой инвентарь.
   - Жан-Поль! - наконец позвал комиссар.
   Его голос прозвучал так странно, что он  с  трудом  узнал  его.  Даже
обернулся, чтобы убедиться, что никто за ним не  наблюдал.  Он  заметил,
что  мальчик  внезапно  замедлил  шаг.  Услышав  его   голос,   Жан-Поль
заколебался и хотел было остановиться, но, когда  удивление  прошло,  он
опять зашагал быстрым шагом и наконец в панике побежал.
   Комиссар не мог  настаивать,  он  чувствовал  себя  каким-то  большим
зверем, который гонится за беззащитным существом.
   - Остановись, малыш...
   Самое смешное, что он  задыхался  и  голос  его  звучал  очень  тихо.
Расстояние между ними не сокращалось.
   Чтобы сократить его, он побежал.
   На что надеялся Жан-Поль? Что Мегрэ устанет и повернет обратно?
   А вернее всего, он ничего не думал, он просто бежал  напрямик,  будто
это была единственная возможность избежать опасности. А впереди не  было
ничего,  кроме  моря  с  его   сверкающей   бахромой,   которая   лениво
перекатывалась по камням.
   - Жан-Поль!..
   Остановиться  теперь  было   так   же   глупо,   как   и   продолжать
преследование.
   Мальчик подошел к самой воде, но не побежал дальше  по  еле  заметной
тропинке, ведущей к ближайшей деревне, а наконец остановился и обернулся
лишь тогда, когда шаги комиссара послышались совсем рядом.
   Он не раскраснелся от быстрой ходьбы, а наоборот  -  побледнел.  Губы
его были плотно сжаты. Он часто дышал. Казалось, будто сердце его стучит
так же гулко, как у птицы, зажатой в кулаке.
   Мегрэ ничего не сказал. Он не знал, с чего начать.
   Прежде всего ему надо было отдышаться.
   Повернувшись к морю, Жан-Поль не смотрел на него.
   Они оба уставились на море и молчали. Молчали до тех пор, пока сердца
их не стали биться ровно и спокойно.
   Наконец Мегрэ сделал  несколько  шагов,  уселся  на  кучу  деревянных
стоек, отдающих свежим запахом сосны, снял шляпу,  без  стеснения  вытер
пот со лба и медленно стал набивать трубку.
   - А ты быстро ходишь, - пробормотал он.
   Жан-Поль, стоявший в напряженной позе, будто молодой драчливый петух,
ничего не ответил.
   - Не хочешь посидеть рядом со мной?
   - Не хочу.
   - Наверно, рассердился?
   Бросив на комиссара быстрый взгляд, Жан-Поль спросил:
   - На что?
   - Я хотел поговорить с тобой в  отсутствие  твоей  мамы.  У  вас  это
невозможно. Когда я увидел  тебя  за  кладбищенским  забором,  сразу  же
подумал, что это подходящий случай. -  Чтобы  не  испугать  ребенка,  он
подолгу молчал после каждой сказанной фразы. - На что ты смотрел?
   - На людей.
   - Не мог же ты смотреть  на  всех  сразу.  Наверняка  ты  смотрел  на
кого-то одного. Верно?
   Жан-Поль не сказал ни да ни нет.
   - А обычно ты ходишь в церковь?
   - Нет.
   - Почему?
   - Ведь мои родители не ходят туда.
   Со взрослыми все бывает гораздо проще. А как поступить  сейчас?..  То
блаженное время, когда он был ребенком, кануло в вечность, своими детьми
он не обзавелся... И все-таки ему непременно надо влезть в шкуру  своего
маленького собеседника, постараться мыслить так же, как и он.
   - Ты сказал маме, что уйдешь сегодня утром?
   - Нет.
   - Ты не хотел, чтоб она знала об этом?
   - Она бы мне просто запретила.
   - Ты воспользовался тем, что мама была наверху, и потихоньку ушел?  И
побежал по улицам в обход?
   - Мне хотелось видеть.
   - Что?
   Мегрэ мог поклясться, что Жан-Поля не интересовала ни толпа,  ни  то,
как опускали в могилу гроб. Он вспомнил о стихаре, раздуваемом ветром, о
кресте, который нес Марсель, вспомнил то далекое время, когда ему самому
было семь лет, и как он  мечтал  тогда  стать  мальчиком  из  хора.  Ему
пришлось ждать целых два года, чтобы он мог  наконец  носить  серебряный
крест и идти на кладбище впереди похоронных дрог...
   - Тебе хотелось увидеть Марселя?
   Он  заметил,  как  тот  вздрогнул.  Стало  ясно:  ребенок  несказанно
удивился и внезапно понял, что взрослый человек способен его разгадать.
   - Почему ты не дружишь с Марселем?
   - Я ни с кем не дружу.
   - Ты никого не любишь?
   - Я сын учителя, я же сказал вам об этом.
   - Ты предпочел бы  быть  сыном  жестянщика,  мэра  или  какого-нибудь
другого крестьянина?
   - Этого я не сказал.
   Самое главное - не спугнуть его, не дать ему повода снова  убежать...
Однако мальчика удерживал  не  только  страх,  что  Мегрэ  его  поймает.
Бегал-то он быстрее комиссара. Может быть, теперь, когда они были  одни,
он чувствовал себя немного спокойнее? Может быть, в тайниках своей  души
он испытывал жгучее желание говорить?
   - Тебе не хочется посидеть?
   - Я предпочитаю стоять.
   - Тебя очень огорчает, что отец в тюрьме?
   Он не ответил ни да ни нет.
   - Значит, ты не огорчен этим?
   Мегрэ был все время настороже,  как  человек,  продвигавшийся  вперед
ощупью.  Причем  продвигаться  надо  было  не   слишком   быстро.   Ведь
каким-нибудь неловким вопросом можно спугнуть ребенка,  и  уж  тогда  от
него ничего не добьешься.
   - Скажи, тебя мучает мысль о том, что ты не такой, как все?
   - А кто вам сказал, что я не такой, как все?
   - Представь себе, что у меня  есть  сын,  который  ходит  в  школу  и
который играет с соседними детьми на улице. А товарищи его говорят: "Это
сын комиссара полиции". И поэтому они относятся к нему  не  так,  как  к
другим. Понимаешь? А ты сын школьного учителя.
   Мальчик внимательно  посмотрел  на  него  -  куда  внимательнее,  чем
раньше.
   - Тебе хочется стать мальчиком из хора?
   Мегрэ почувствовал, что идет по ложному пути. Трудно сказать,  почему
он это почувствовал. Некоторые слова  вызывали  едва  заметную  реакцию.
Другие настораживали Жан-Поля, как бы заставляя его замкнуться.
   - У Марселя есть товарищи?
   - Да.
   - Когда они собираются вместе,  они  шепчутся?  Поверяют  друг  другу
тайны, смеются, поглядывая на других?
   Он вспоминал позабытые  случаи  из  своего  далекого  детства  и  сам
удивлялся.
   Казалось, он впервые так живо вспоминал собственное детство; ему даже
чудилось, будто он улавливает запах сирени, некогда растущей на школьном
дворе.
   - Ты не пытался с ними подружиться?
   - Нет.
   - Почему?
   - Нипочему.
   - Наверно, думал, что они не примут тебя в свою компанию?
   - Зачем вы задаете мне все эти вопросы?
   - Потому что твой отец в тюрьме. Ведь не он же стрелял в Леони Бирар,
верно?
   Он смотрел прямо в глаза мальчику, и тот не дрогнул.
   - Ты знаешь, что стрелял не он. Значит,  это  сделал  кто-то  другой.
Разве тебе хочется, чтоб твоего отца осудили?
   - Нет.
   Чувствовалось, что мальчик начинает колебаться, и  поэтому  Мегрэ  не
стал настаивать. Накануне, в своем углу, он уже думал об этом, спрашивал
себя: не хотел ли Жан-Поль, тайком от самого  себя,  от  своего  отца  и
матери, быть самым обыкновенным мальчишкой? Не только потому,  что  отец
его был учителем. Они не ходили в церковь. Они одевали его не  так,  как
других мальчишек. Их дом ничем не походил на другие дома  в  деревне,  у
них была другая жизнь.
   Его мать никогда не смеялась, она скользила словно тень,  приниженная
и кающаяся. Она сделала что-то очень плохое, и чтобы наказать ее, другая
женщина стреляла в нее.
   И женщина  эта  не  была  осуждена!  Разве  это  не  подтверждало  ее
правоту?
   Может быть, Жан-Поль любил их? Волей-неволей он был частицей клана, в
его жилах текла та же кровь.
   Все это было очень трудно объяснить. Были какие-то неуловимые нюансы,
которые сразу же исчезали, едва начнешь пользоваться словами.
   - Предположим, ты знаешь какой-то факт, которого  вполне  достаточно,
чтобы вызволить из тюрьмы твоего отца...
   Ощупью  пробираясь  вперед,  он  несказанно  удивился,  увидев,   как
Жан-Поль  быстро  поднял  голову  и  посмотрел  на  него  со  страхом  и
восхищением. Мальчик уже открыл было рот, хотел, видимо, что-то сказать,
но промолчал и, чтобы успокоиться, сжал кулаки.
   - Видишь ли, я стараюсь только понять. Я ведь не знаю твоего отца, но
убежден, что солгать он не мог. Он утверждает, что  не  входил  в  сарай
утром во вторник, и я ему верю.
   Мальчик по-прежнему настороженно наблюдал за ним.
   - С другой стороны, и Марсель Селье мне  кажется  хорошим  мальчиком.
Когда ему случается соврать, он тотчас же идет  исповедоваться.  У  него
вроде бы нет никакого повода обвинять твоего отца. Ведь он всегда ставит
ему лучшие отметки, чем тебе. И тем не  менее  Марсель  утверждает,  что
видел, как твой отец выходил из сарая...
   И подобно  тому,  как  вырывается  пузырь  на  поверхность  пруда,  у
Жан-Поля, старавшегося не смотреть на Мегрэ, вырвалось признание:
   - Он врет.
   - Ты уверен, что он врет? Тебе не кажется? Ты не из зависти  говоришь
это?
   - Я не завидую ему.
   - Почему ты не сказал об этом раньше?
   - О чем?
   - Что Марсель врет?
   - По тому самому!
   - Ты уверен, что он не видел твоего отца?
   - Да.
   - Почему?
   Мегрэ думал, что мальчик заплачет, а может, даже зарыдает,  но  глаза
Жан-Поля за стеклами очков оставались сухими.  Только  он  сразу  как-то
сник, обмяк.  Теперь  в  позе  его  не  было  ничего  враждебного:  ведь
защищаться-то уже не надо.
   Видимо чувствуя, что ноги у него подкашиваются, он  уселся  прямо  на
бревна неподалеку от комиссара. И это было единственным признаком  того,
что он сдался.
   - Я его видел.
   - Кого ты видел?
   - Марселя.
   - Где? Когда?
   - В классе у окна.
   - Расскажи мне по порядку, как все произошло.
   - А ничего не происходило. Просто Пьедебёф пришел в класс за отцом, и
оба они пошли в канцелярию мэрии.
   - Ты их видел?
   - Да. С моего места их было видно. Они вошли под своды, а все  ребята
стали шуметь, как обычно.
   - Ты не встал со скамьи?
   - Нет.
   - Ты никогда не балуешься?
   - Нет.
   - А где был Марсель?
   - У первого окна слева, у того самого, что выходит во двор и в сады.
   - Что он делал?
   - Ничего. Смотрел в окно.
   - Он тоже никогда не балуется?
   - Изредка.
   - И когда же?
   - Когда в классе Жозеф.
   - Сын мясника?
   - Да.
   - Ты сидел за своей партой.  Марсель  стоял  у  окна  слева.  Отец  и
Пьедебёф были в канцелярии. Так?
   - Да.
   - Окна были открыты?
   - Нет, они были закрыты.
   - Но ты все же слышал шум из кузницы?
   - Кажется, слышал. Да, я почти в этом уверен.
   - Что произошло дальше?
   - Марсель отошел от окна и пересек класс.
   - Для чего?
   - Чтобы подойти к одному из двух окон справа.
   - К тому самому, из которого видна задняя часть дома Леони Бирар?
   - Да.
   - В этот момент отец все еще был в мэрии?
   - Да.
   - Марсель ничего не сказал?
   - Нет. Он смотрел в окно.
   - Ты не знаешь, на что он смотрел?
   - С моего места мне было не видно.
   - Ты частенько наблюдаешь за Марселем?
   Он смущенно пробормотал:
   - Да.
   На этот раз Мегрэ не спросил его почему. Оба они -  хорошие  ученики,
но поскольку Жан-Поль был сыном учителя, претендовать на  место  первого
ученика в классе он не мог. Так что первым всегда оказывался Марсель.
   Кроме того, Марсель был мальчиком из хора  и  в  воскресенье  надевал
стихарь. У него были друзья. Ну, например, Жозеф, сын мясника, с которым
он шептался на переменках, а после уроков играл.
   - Ты видел, куда пошел твой отец, выйдя из мэрии?
   - Он пошел к нашему дому, чтобы выпить там чашку кофе.
   - Окно в кухне было открыто?
   - Нет. Но я знаю, что он выпил чашку кофе. Он всегда так делает.
   - Значит, отец не входил в сарай для огородных инструментов?
   - Нет. Выйдя из дому во двор, он сразу же направился к школе.
   - Марсель по-прежнему стоял у окна справа?
   - Да.
   - Почему ты не сказал об этом сразу?
   - А когда говорить-то?
   Мегрэ постарался припомнить все по порядку:
   -  Постой...  Тело  Леони  Бирар  обнаружили   после   полудня.   Вас
допрашивали сразу?
   - В этот день нас не допрашивали. Мы  толком  и  не  знали,  что  там
произошло. Видели только, как входили и выходили  люди.  Потом  приехала
полиция.
   Значит, во вторник никто не обвинял учителя  открыто.  Марсель  Селье
ничего и никому не сказал, даже родителям.
   Следовательно, в то  время  у  Жан-Поля  не  было  никаких  оснований
уличать Марселя во лжи.
   - Ты был на следующий день в классе, когда допрашивали Марселя?
   - Был, но нас вызывали в канцелярию поодиночке.
   - Когда ты узнал, что он сказал, будто бы видел твоего отца в  сарае?
В четверг утром?
   - Я не знаю.
   - Твои родители говорили о Леони Бирар во вторник вечером?
   - Только когда я уже лег  спать.  Краем  уха  я  слышал,  о  чем  они
говорили. Мама твердила, что она во всем виновата, а отец успокаивал ее:
это, мол, пустые сплетни, все знают, что он тут ни при чем.
   - Почему ты не протестовал, узнав, что Марсель его обвиняет?
   - Мне бы никто не поверил.
   Мегрэ  снова  показалось,  будто  он  почувствовал   какой-то   почти
неуловимый оттенок, пустяк,  который  нельзя  было  объяснить.  Ребенка,
конечно, не радовали обвинения,  выдвинутые  против  отца.  Он,  видимо,
немного стеснялся того, что отец сидит в тюрьме. Но в то же время в  нем
что-то  настораживало.  Может,  он  хотел  -  безотчетно,   невольно   -
отделиться от своих родителей, упрекая их за то, что они не  такие,  как
все.
   Вернее, они были не совсем такие, как все, и жители  деревни,  вместо
того чтобы сторониться их, восставали против них.
   Жан-Поль завидовал Марселю.
   Будет ли он обвинять его в свою очередь?
   В глубине души он не поддался этому дурному чувству. Дело здесь  было
не в трусости - во  всяком  случае,  не  только  в  трусости.  Напротив,
подобную позицию можно считать честной по отношению к другим.
   Ему  представился  случай  обличить  Марселя,  обозвать  его  лгуном.
Сделать это было просто. Слишком просто.
   А он, видимо, не хотел, чтоб победа ему досталась так дешево.
   И еще одно: ему не поверили бы. В самом деле, кто бы  ему  в  деревне
поверил, если бы он пришел и сказал:
   "Селье солгал. Мой отец не выходил из сарая. Я видел, как он вошел  в
дом, вышел  оттуда,  пересек  двор.  А  в  этот  момент  Марсель  был  у
противоположного окна, откуда видеть он ничего не мог".
   - Ты ничего не сказал маме?
   - Нет.
   - Она очень плачет?
   - Она не плачет.
   Это было еще хуже. Мегрэ хорошо представлял себе атмосферу в  доме  в
эти последние дни.
   - Зачем ты вышел из дому сегодня утром?
   - Чтобы увидеть.
   - Увидеть Марселя?
   - Наверно.
   Наверно, также  и  из-за  непреодолимого  желания  хотя  бы  издалека
принять участие в жизни деревни. Разве он не задыхался в этом  маленьком
доме в глубине двора, где даже не осмеливались открывать окна?
   - Вы скажете об этом лейтенанту?
   - Мне надо раньше повидать Марселя.
   - Вы ему скажете, что это я рассказал вам обо всем?
   - А ты хотел бы, чтобы он не знал?
   - Да.
   В глубине души он не терял надежды, что в один  прекрасный  день  его
примут в общество привилегированных - Марселя, Жозефа и прочих.
   - Я думаю, он скажет правду и мне  не  придется  ссылаться  на  тебя.
Другие ученики должны были видеть, у какого окна он стоял.
   - Они баловались.
   - Все?
   - Кроме одной девочки, Луизы Бонкёр.
   - Сколько ей лет?
   - Пятнадцать.
   - Она не шалит, как другие?
   - Нет.
   - Ты думаешь, она смотрела на Марселя?
   Впервые Жан-Поль покраснел. Уши у него так и заполыхали.
   - Она всегда на него смотрит, - пробормотал он.
   Почему девочка ничего не сказала? Потому, что была  влюблена  в  сына
жестянщика или просто не обратила внимания,  у  какого  именно  окна  он
стоял? Марсель  подтвердил,  что  он  стоял  у  окна.  Его  товарищи  не
задавались вопросом, о каком окне шла речь.
   - Пора возвращаться в деревню.
   - Я не хотел бы идти с вами вместе.
   - Хочешь идти первым?
   - Да. Вы правда ничего не скажете Марселю?
   Мегрэ утвердительно кивнул. Мальчик постоял с минуту,  притронулся  к
фуражке, двинулся к полю и потом побежал.
   Комиссар, очутившись наконец у моря, даже забыл и посмотреть на него:
он следил за удалявшимся силуэтом мальчика.
   Затем и он пошел обратно. На пути он остановился, набил трубку, вытер
лицо платком и проворчал что-то  неразборчивое.  И  если  бы  кто-нибудь
встретил его в этот момент на дороге, он бы несказанно  удивился,  видя,
как время от времени комиссар почему-то качал головой.
   Когда Мегрэ проходил мимо кладбища, могильщики  уже  засыпали  могилу
Леони Бирар желтой землей. Заваленная свежими  цветами  и  венками,  она
видна была издалека.

Глава 7
СНИСХОДИТЕЛЬНОСТЬ ДОКТОРА

   П