и.
     - Вы думаете, Питерсы не виновны? - спросил инспектор Машер.
     - Я еще ничего не знаю. Есть у вас табак?
     - Только местный... Знаете, о вас много говорят в Нанси... И меня беспокоит, что... Потому, что эти Питерсы...
     Мегрэ остановился перед баржами и окинул их взглядом. Благодаря половодью, прервавшему навигацию, Живе стал похож на большой порт.
     - Нужно будет купить фуражку! - буркнул комиссар, которому все время приходилось придерживать свою шляпу.
     - Что они вам, собственно, рассказывали? Конечно, уверяли в своей невиновности.
     Из-за шума ветра приходилось говорить громко.
     Живе в пятистах метрах отсюда казался скопищем огней. Дом фламандцев вырисовывался на облачном небе, на его окна ложились желтоватые отсветы от неярких фонарей.
     - Откуда они родом?
     - С севера Бельгии... Папаша Питере родился где-то близ Лимбурга, на голландской границе... Он на двадцать лет старше жены, и, значит, ему теперь где-то около восьмидесяти... Он всю жизнь занимался плетением корзин... Еще несколько лет назад он держал мастерскую с четырьмя рабочими позади дома... Но теперь он совсем впал в детство...
     - Они богаты?
     - Говорят... Дом принадлежит им... Они даже давали деньги взаймы бедным речникам, которые хотели завести свою баржу... Видите ли, комиссар, у этих людей совсем иная психология, не похожая на нашу...
     У мадам Питере сотни тысяч франков, но это не мешает ей, как говорят, наливать рюмочки клиентам...
     Зато сын скоро будет адвокатом... Старшую дочь выучили играть на рояле... Другая служит учительницей в большом монастыре в Намюре... А это лучше, чем быть учительницей в обычной школе... Это вроде лицея...
     Машер указал на баржи:
     - Половина людей на этих баржах - фламандцы...
     Люди, которые не любят менять свои привычки... Другие ходят во французские бистро возле моста, пьют там вино и аперитивы... фламандцы же любят свою можжевеловую водку, говорят на своем языке и так далее...
     Каждое судно закупает провизию на неделю, а то и больше. Я уже не говорю о контрабанде!.. Для этого их лавка стоит на хорошем месте.
     Они мыслят совсем не так, как мы... Для фламандских речников это не бистро... Для них это лавка, хотя там им и наливают вино у стойки... Даже женщины, когда приходят за провизией, тоже выпивают рюмку...
     Кажется, это и есть главный доход Питерсов.
     - А Пьедбёфы?
     - Это бедные люди... Отец - сторож на заводе. Дочь служила машинисткой в той же фирме... И сын там служит...
     - Серьезный парень?
     - Этого сказать нельзя... Он не слишком себя утруждает... Предпочитает играть на бильярде в кафе возле мэрии... Красивый парень, и он это знает...
     - А дочь?
     - Жермена?.. У нее были любовники... Знаете, комиссар, это одна из тех девушек, которых встречаешь по вечерам в темных уголках с мужчиной... Однако же ребенок точно от Жозефа Питерса... Я его видел... Он на него похож... Во всяком случае, нельзя отрицать тот факт, что третьего января, вскоре после восьми часов вечера, Жермена вошла в дом Питерсов и с тех пор ее никто больше не видел.
     То, что говорил инспектор Машер, казалось вполне убедительным.
     - Я все осмотрел... Даже сделал с помощью топографа детальную съемку местности... Я упустил только одно: не осмотрел крышу... Обычно не подозревают, что можно спрятать труп на крыше... Вот я и решил сегодня туда залезть... Но нашел только платок, ничего другого...
     - А Мёза?
     - Вот, вот! Сейчас я вам и об этом скажу... Вы ведь знаете, что почти всех утопленников находят у плотин...
     Отсюда до Намюра их целых восемь. Но два дня спустя после преступления вода в реке так поднялась, что прорвало плотины. Так бывает каждую зиму... Выходит, труп Жермены Пьедбёф мог доплыть до Голландии, а то и попасть в море.
     - Мне сказали, что Жозефа Питерса не было в Живе в тот вечер, когда...
     - Я знаю! Они так утверждают... Однако же один свидетель видел мотоцикл, похожий на его... Жозеф Питере клянется, что это был не он...
     - У него нет алиби?
     - И да, и нет... Я специально вернулся в Нанси... Он снимает меблированную комнату, куда может пройти так, что квартирная хозяйка не увидит... А кроме того, он посещает кафе и бары, где каждую ночь собираются студенты... Никто не может точно вспомнить, что третьего или четвертого января он провел ночь в одном из этих баров.
     - А Жермена Пьедбёф не могла покончить с собой?
     - Она не из таких... Кроме того, говорят, что она обожала своего сына...
     - Возможно, она оказалась жертвой другого преступления?
     На этот раз Машер промолчал и устремил взгляд на суда, скопившиеся в нескольких метрах от берега.
     - Я об этом думал... И узнал все о каждом из речников... Большинство из них люди серьезные, живут на борту вместе с женами и детьми. Не по душе мне только "Полярная звезда"... Последнее судно, если смотреть вверх по течению... Самое грязное... Кажется, оно вот-вот пойдет ко дну.
     - Что это за судно?
     - Баржа одного бельгийца из Тийера, что возле Льежа... Эта старая скотина дважды привлекался к суду за преступления против нравственности... Баржа совсем заброшена, за ней не следят... Компании отказываются ее страховать... Но почему она вас интересует?
     Теперь они шли по направлению к мосту. По мере их приближения к городу свет фонарей становился ярче и они лучше освещали дорогу. Стали попадаться бистро, где назойливо звучали музыкальные автоматы.
     - Я велел следить за этим речником... Хотя свидетельские показания насчет мотоцикла...
     - В какой гостинице вы остановились?
     - В вокзальной.
     Мегрэ протянул инспектору руку:
     - Мы увидимся, старина... Конечно, продолжать расследование будете вы... Ведь я здесь только в качестве любителя...
     - А что мне делать? Если не найдут тело, не будет никаких доказательств... А если труп бросили в реку, то его уже никогда не найти...
     Мегрэ рассеянно пожал ему руку, так как они уже были возле моста, и повернул к гостинице "Мёза".

***

     За обедом Мегрэ пометил в своей записной книжке:
     "Мнения о Питерсах.
     Машер: Они считают себя выше владельцев бистро.
     Содержатель гостиницы: Эти люди считают себя крупными буржуа. Разве я могу думать о том, чтобы мой сын стал адвокатом?
     Один речник: Фламандцы - они все такие.
     Другой речник: Они держатся друг за друга, как масоны".
     Было любопытно смотреть в сторону фламандцев из города, со стороны моста, образующего центральную точку Живе. Это был французский город. Маленькие улочки. Кафе, набитые любителями бильярда или домино. Запах анисовых аперитивов и всеобщая непринужденность в обращении.
     Затем шла река. Здание таможни. И наконец, совсем на краю, на границе с полями, дом фламандцев: бакалейная лавка, набитая товарами; маленькая стойка для любителей можжевеловой водки; кухня и старик, впавший в детство, сидящий в своем плетеном кресле, придвинутом к печке; столовая, она же гостиная, а в ней рояль, скрипка, удобные стулья; домашний пудинг; Анна и Маргарита; клетчатая скатерть; Жозеф - длинный, тощий и болезненный, приезжающий на мотоцикле и окруженный всеобщим обожанием.
     В гостинице "Мёза" обычно останавливались коммерсанты. Хозяин всех их знал. У них были постоянные места в ресторане.
     Около девяти часов Жозеф Питере нашел Мегрэ в ресторане и сообщил:
     - Есть новости!
     Так как любопытные стали смотреть в их сторону, Мегрэ предпочел увести молодого человека в свой номер.
     - Что случилось?
     - Вы в курсе дела насчет объявления? Так вот, объявился один мотоциклист... Хозяин гаража из Динана, который проезжал в тот вечер, около половины девятого, мимо нашего дома...
     Мегрэ сел на край кровати, предоставив единственное кресло своему посетителю.
     - Вы в самом деле любите Маргариту?
     - Да... То есть...
     - То есть?
     - Это моя кузина! Я собирался взять ее в жены... Это было решено уже давно...
     - Но, несмотря на это, у вас ребенок от Жермены Пьедбёф.
     Молчание. Потом едва слышное:
     - Да...
     - Вы ее любили?
     - Не знаю.
     - Вы могли бы на ней жениться?
     - Не знаю...
     При ярком свете Мегрэ отчетливо видел его усталые глаза, утомленное лицо. А Жозеф Питере не осмеливался посмотреть на комиссара.
     - Как же это случилось?
     - Мы встречались, Жермена и я...
     - А Маргарита?
     - Нет! Это совсем другое...
     - И что же дальше?
     - Она мне объявила, что у нее будет ребенок... Я не знал, что делать...
     - Это ваша мать вам...
     - Мать и сестры... Они мне доказали, что я у нее не первый, что у Жермены уже были...
     - Приключения?
     Окно выходило на реку как раз в том месте, где волны били об опоры моста. И здесь не прекращался шум, беспрерывный, могучий...
     - Вы любите Маргариту?
     Молодой человек поднялся встревоженно, беспокойно.
     Что вы этим хотите сказать?
     - Вы любите Маргариту или Жермену?
     - Я... То есть...
     На лбу у него выступили капли пота.
     Что я могу знать?.. Моя мать уже договорилась для меня об адвокатском кабинете в Реймсе...
     - Для вас и Маргариты?
     - Не знаю... С другой я познакомился в танцевальном зале...
     - С Жерменой?
     - Да, в танцевальном зале, куда мне запрещали ходить... Я проводил ее домой... По дороге...
     - А Маргарита?
     - Это совсем не то... Я...
     - Вы не уезжали из Нанси в ночь с третьего на четвертое?
     Мегрэ знал уже достаточно. Он уже составил себе представление о пришедшем: слабохарактерный молодой человек, честолюбие которого подогревалось восхищением сестер и кузины.
     - Что вы делаете с того времени?
     - Готовлюсь к экзамену... Это последний... Анна телеграфировала мне, что я должен приехать и встретиться с вами... Разве...
     - Нет! Вы мне больше не нужны! Можете возвращаться в Нанси!
     Лицо, которое навсегда сохранится в памяти Мегрэ: большие светлые глаза, от волнения и усталости окаймленные красным ободком. Слишком прямо скроенный пиджак. Брюки с карманами на коленях...
     В этом же костюме, надев только плащ, Жозеф Питере вернется в Нанси на своем мотоцикле, не превышая указанной скорости...
     Маленькая комната, снятая у какой-нибудь старой нуждающейся дамы... Занятия, которые он, должно быть, никогда не пропускает... Кафе в полдень... Бильярд вечером...
     - Если вы мне понадобитесь, я дам вам знать.
     И Мегрэ, оставшись один, остановился у окна, подставив лицо ветру, дующему с долины. Он глядел, как Мёза несется к равнине, и различал вдали тусклый огонек: дом фламандцев.
     Во мраке неясно виднелось скопление судов, мачт, труб, надстроек. Среди которых была и "Полярная звезда".
     Мегрэ набил трубку и вышел, подняв воротник пальто. А ветер был такой сильный, что комиссар с трудом ему противостоял.

Глава 3
АКУШЕРКА

     Как обычно, Мегрэ уже был на ногах в восемь утра.
     Засунув руки в карманы пальто, с трубкой в зубах, он долго стоял перед мостом, то любуясь бешено несущейся рекой, то поглядывая на прохожих.
     Ветер дул с той же силой, что и накануне. Было гораздо холоднее, чем в Париже.
     Здесь чувствовалась близость границы. Мегрэ почувствовал это особенно остро, когда вошел в бистро на набережной, чтобы выпить грогу. Французское бистро.
     Разноцветные аперитивы: целая гамма цветов. Светлые стены, украшенные зеркалами. И люди, стоя глотающие свою утреннюю рюмку белого вина.
     Вокруг хозяев двух буксиров собралось с десяток речников. Говорили о том, возможно ли сейчас спуститься вниз по реке.
     - Под мостом у Динана не пройти. А даже если удастся, то придется брать по пятнадцать франков за тонну... Это слишком дорого... Никто не будет платить, лучше подождут.
     И все поглядели на вошедшего Мегрэ. Какой-то речник толкнул другого локтем. Комиссара заметили.
     - Тут один фламандец собирается отойти завтра без мотора, надеется на течение...
     Фламандцев в кафе не было. Они предпочитали лавку Питерсов, облицованную темным деревом. Там пахло кофе, цикорием, корицей и можжевеловой водкой.
     Они могли стоять там часами, облокотившись на стойку, неспешно и лениво беседуя, разглядывая светлыми глазами рекламу на дверях.
     Мегрэ прислушивался к тому, что говорилось вокруг. Он узнал, что фламандских речников здесь не любят, и не столько из-за их характера, сколько за то, что они со своими судами, оснащенными мощными моторами, представляют конкуренцию французам, потому что за перевозку грузов взимают низкую плату.
     - И они еще смеют убивать наших девушек!
     Это было явно сказано для Мегрэ. За ним наблюдали краем глаз.
     - Интересно бы узнать, почему полиция не торопится арестовать Питерсов? Видно, у них слишком много денег...
     Мегрэ вышел, еще несколько минут побродил по набережной, глядя, как коричневая вода уносит ветки деревьев. На маленькой улице, слева, он увидел дом, на который указала ему Анна.
     Утро было хмурое, небо серое. Из-за холода люди не задерживались на улицах.
     Комиссар подошел к двери и дернул за шнурок звонка. Было около четверти девятого. Женщина, отворившая ему, вероятно, занималась уборкой. Она вытерла руки о мокрый фартук.
     - Вам кого?
     В глубине коридора виднелась кухня. Там на полу стояло ведро и лежала щетка.
     - Месье Пьедбёф дома?
     Она недоверчиво оглядела его с ног до головы.
     - Отец или сын?
     - Отец.
     - Вы, наверное, из полиции? Тогда вы должны были бы сами знать, что в это время он всегда спит. Ведь он ночной сторож и раньше семи утра никогда домой не возвращается... Может, вы хотите подняться наверх?
     - Не беспокойтесь. А сын?
     - Десять минут назад ушел в свою контору.
     В кухне послышался стук упавшей ложки. Мегрэ заметил голову маленького ребенка.
     - Это случайно не... - начал он.
     - Да, это сын бедной мадемуазель Жермены! Заходите сюда или уходите, а то выстудите весь дом.
     Комиссар вошел. Стены в коридоре были выкрашены под мрамор. В кухне царил беспорядок, и женщина смущенно ворчала, подбирая ведро и щетку. На столе стояли тарелки и чашки. За столом мальчуган лет трех сидел один и неловко ел яйцо всмятку.
     Женщине было лет сорок. Худая, с аскетическим лицом.
     - Это вы его воспитываете?
     - Да, с тех пор, как они убили его мать, я почти все время смотрю за ним. Дедушке днем приходится спать.
     Больше никого в доме нет. А когда меня вызывают пациентки, приходится поручать его соседке.
     - Пациентки?
     - Да, я ведь акушерка, с дипломом.
     И она сняла клетчатый фартук, словно в нем она теряла свое достоинство.
     - Не бойся, мой маленький Жожо! - сказала она ребенку, который перестал есть и глядел на посетителя.
     Был ли он похож на Жозефа Питерса? Трудно сказать.
     Во всяком случае, ребенок был с явно выраженными признаками дебильности. Не правильные черты лица, слишком большая голова, тощая шея, а главное, тонкий и длинный рот, как у ребенка по меньшей мере десяти лет.
     Он не спускал глаз с Мегрэ, но взгляд его не выражал ничего. Он не выразил никаких чувств даже тогда, когда акушерка захотела обнять его немного театральным жестом. Она воскликнула:
     - Бедненький малыш! Ешь яйцо, дорогой!
     Она не пригласила Мегрэ сесть. На полу стояла лужа.
     - Это, видно, за вами ездили в Париж?
     Голос звучал не агрессивно, но, однако, и не любезно.
     - Что вы хотите сказать?
     - Здесь не может быть никаких тайн. И так все известно.
     - Объясните!
     - Сами знаете, не хуже меня! Нечего сказать, за хорошее дело вы взялись! Ну да разве полиция не всегда на стороне богатых!
     Мегрэ нахмурился, и не из-за слов, а из-за того, что стояло за ними.
     - Ведь фламандцы повсюду раззвонили, что если сейчас их притесняют, то это продлится недолго, и что все изменится, когда из Парижа приедет какой-то комиссар.
     Она говорила с неприязненной улыбкой.
     - Черт возьми! Им дали время придумать подходящую ложь! Они прекрасно знают, что тело Жермены никогда не найдут! Ешь, мой миленький... Не беспокойся...
     И она со слезами на глазах поглядела на малыша, который, подняв вверх ложку, не спускал глаз с комиссара.
     - Вы ничего не хотите мне сообщить? - спросил Мегрэ.
     - Ровно ничего. Питерсы, конечно, уже снабдили вас всеми нужными вам сведениями и даже, наверное, сказали, что ребенок не от Жозефа.
     Стоило ли настаивать? Здесь Мегрэ был врагом. В этом бедном доме царила атмосфера ненависти.
     - А теперь, если вы захотите повидать месье Пьедбёфа, можете прийти в полдень... В это время он встает, а месье Жерар приходит из конторы.
     Она проводила его по коридору и закрыла за ним дверь.
     Шторы окон второго этажа были спущены.

***

     Недалеко от дома фламандцев Мегрэ увидел инспектора Машера. Он разговаривал с двумя речниками и сразу же отошел от них, когда заметил комиссара.
     - Что они рассказывают?
     - Я говорил с ними о "Полярной звезде"... Они сказали, что третьего января хозяин судна ушел из кафе где-то около восьми часов и, как обычно, был здорово пьян... Сейчас он еще спит... Я только что поднимался к нему на судно, но он даже не услышал...
     Через витрину лавки фламандцев видна была седая голова мадам Питере; она наблюдала за полицейскими.
     Разговор не клеился. Оба они смотрели вокруг, ни на чем не останавливая взгляда.
     По одну сторону река с прорванными плотинами уносила обломки судов. На другой стороне возвышался дом фламандцев.
     - У них два выхода, - заметил Машер. - Один - тот, который мы знаем, другой - позади дома... Во дворе есть колодец...
     И он поспешно добавил:
     - Я его исследовал, я все там проверил. И все-таки, не знаю, почему, мне все время кажется, что труп в Мёзу не бросали. Откуда взялся этот дамский носовой платок на крыше?
     - Вы знаете, что мотоциклиста обнаружили?
     - Да, мне сообщили. Но это совсем не доказывает, что Жозефа Питерса в тот вечер здесь не было.
     Ну, конечно. Никаких доказательств ни "за", ни "против"! Не было даже серьезного свидетельского показания.
     Жермена Пьедбёф вошла в лавку около восьми вечера. Фламандцы утверждают, что через несколько минут она от них ушла. Однако же никто другой больше ее не видел.
     Вот и все!
     Пьедбёфы обвиняли фламандцев и требовали триста тысяч франков компенсации.
     Задребезжал звонок. В лавку вошли две женщины с барок.
     - Вы все еще думаете, комиссар...
     - Я совсем ничего не думаю, старина! До скорого!..
     И он тоже вошел в лавку. Обе покупательницы подвинулись, чтобы дать ему место.
     Мадам Питере крикнула:
     - Анна!
     Она засуетилась, открыла застекленную дверь, ведущую в кухню.
     - Входите, господин комиссар... Анна сейчас спустится... Она убирает спальни...
     Мадам Питере снова занялась покупательницами, а комиссар, пройдя через кухню, вышел в коридор и стал медленно подниматься по лестнице.
     Анна, по-видимому, не слышала его шагов. Повязав голову платком, она чистила мужские брюки. Дверь была открыта.
     Увидев посетителя в зеркале, Анна живо обернулась и выпустила из рук щетку.
     - Вы были там?
     Утром, не одетая, она была все такой же. Тот же облик благовоспитанной, сдержанной девушки.
     - Прошу прощения... Мне сказали, что вы наверху...
     Это комната вашего брата?
     - Да... Он уехал сегодня рано утром... Экзамен предстоит очень трудный... Он хочет сдать его с блеском, как и предыдущие...
     На комоде большой портрет Маргариты Ван де Веерт в светлом платье и шляпе из итальянской соломки. И надпись, сделанная рукой Маргариты узкими, остроконечными буквами. Это было начало "Песни Сольвейг":

     Зима пройдет,
     И весна промелькнет...

     Мегрэ взял в руки портрет. Анна с каким-то недоверием пристально смотрела на комиссара, словно боялась, что он улыбнется.
     - Это стихи Ибсена, - сказала она.
     - Знаю...
     И Мегрэ продекламировал окончание поэмы:

     И ты ко мне вернешься,
     Прекрасный мой ж