агодаря помощи Маскувена... Грибков положить?.. Так
вот, я полагаю, он поместил вас в какой-нибудь пансион?
   - Да, к монахиням в Монморанси.
   - Это, наверно, недешево ему стало?
   - Мне было так стыдно! Я знала, что зарабатывает он немного. Но Жозеф
твердил, что он в неоплатном долгу перед  нашей  семьей...  Уверена,  он
порой голодал, лишь бы у меня было все необходимое.
   - Долго вы пробыли в пансионе?
   - До восемнадцати лет. Я вам уже говорила,  что  хотела  из  экономии
поселиться с ним, но он не соглашался. Вот тогда он и снял мне квартирку
в квартале Терн.
   - Меблированную, разумеется?
   - Нет. Он не любил меблирашек. Считает, что девушке они не  подходят:
там всегда убого и грязно.
   - Это было пять лет назад? - уточняет Мегрэ.
   - Верно. Вы правильно подсчитали. Мне сейчас двадцать три.
   - Скажите, мадмуазель, вас не очень затруднит показать после завтрака
вашу квартиру такому старому сычу, как я?
   - Ни капельки не затруднит. Только... Что я скажу привратнице?
   - Что я друг Маскувена. Она ведь знает, что он в некотором  роде  ваш
брат?.. Ешьте, ешьте, пожалуйста. Я порчу вам  аппетит  своими  нелепыми
вопросами.
   Слава Богу, он не один! В зале есть и другие  мужчины  его  возраста,
которые завтракают тет-а-тет со столь  же  молодыми  и  почти  столь  же
миленькими особами.
   - Нет, нет, я требую, чтобы вы заказали что-нибудь на десерт.
   Комиссару кланяется кто-то, кого Мегрэ не узнает, вернее,  не  узнает
сразу и с кем здоровается в свой черед. Лишь через  несколько  минут  он
вспоминает, что это продувной банкир, которого  он  дважды  отправлял  в
предвариловку.
   Такси. Девушка смотрит на часы.
   - Нам надо поторапливаться. В два я должна быть на службе.
   Оживленная площадь Терн, за нею тихая улица.
   - Это здесь. В  доме  есть  лифт.  Шестой  этаж.  Три  крохотные,  но
веселенькие комнатки, гармонирующие с юностью м-ль Берты.
   - Как видите, у меня все просто. Я не хотела, чтобы он  тратился.  Но
Жозеф сказал, что случай исключительный, - он добился уплаты помесячно.
   Мегрэ ожидал увидеть готовую стандартную мебель. Ничего подобного! Не
роскошь, конечно, но каждая вещь - высокого качества... Двадцать тысяч?
   Двадцать пять?
   - Кухню посмотрите?.. По вечерам я готовлю сама. У меня горячая вода.
   А всякие отходы...
   Она с готовностью открывает заслонку на горловине мусоропровода.
   - Ой, уже без четверти два. Если автобус не подойдет сразу...
   - Я отвезу вас на такси.
   - Только не до самого агентства, иначе мои сослуживцы подумают...
   Маскувен - Ле Клоаген... Маскувен -Ле Клоаген... Сегодня  именно  они
двое - главная забота Мегрэ, даже когда он пытается думать о  рантье  со
щуками. Тень г-на Блеза все время мелькает на заднем плане,  но  тут  же
стирается - вероятно, потому, что комиссар еще не воспринимает его чисто
по-человечески.
   - Благодарю за роскошный завтрак, господин комиссар. Вы уверены,  что
Жозеф...
   Люди  на  террасах  переваривают  слишком  сытный  завтрак.   Другие,
набившись в автобусы, направляются на скачки.
   Пройдясь пешком - времени у него предостаточно - по бульвару Мальзерб
и авеню  Вилье,  Мегрэ  в  половине  третьего  оказывается  на  бульваре
Батиньоль и с минуту ищет глазами Жанвье.
   Инспектор окликает его из маленького ресторанчика для шоферов, где он
заканчивает завтрак с порцией кальвадоса.
   - Рюмочку кальвадоса, шеф? Здесь он недурен...  За  все  утро  ничего
особенного. Старикан,  как  обычно,  вышел  в  половине  девятого,  и  я
сопровождал его во  время  прогулки,  поручив  постовому  приглядеть  за
домом. Мы, не торопясь, сделали большой круг до самого Булон-ского  леса
и обратно через заставу Майо. Старик ни с кем не общался, домой вернулся
за несколько минут до двенадцати.
   - Постовой?
   - Я говорил с ним перед сменой. Дамы не выходили. Им принесли мясо  и
овощи: ясное дело, они позвонили поставщикам. Около десяти  велосипедист
из Дворца правосудия...
   - Знаю.
   - Значит, вам все известно... Завтракать я пошел довольно поздно: тут
рядом стройка, и рабочие питаются в этом ресторанчике. Все столики  были
заняты... Как вам кальвадос?  Стоящий,  верно?  Мне  кажется,  именно  в
ресторанах для шоферов...
   Перед домом напротив останавливается машина. Мегрэ встает.
   - Расплатись за меня. До скорого!
   - Наблюдение продолжать?
   - Да.
   Через секунду  подкатывает  вторая  машина.  Из  первой  выходят  два
почтенных господина и высоченный  парень,  несомненно  санитар,  несущий
объемистый  докторский  саквояж.  Во  второй   прибыли   следователь   и
судебно-медицинский эксперт доктор Поль.
   "А, Мегрэ! Привет! Я не знал, встречу ли я вас здесь..." "Ну, что?
   Сумасшедший? Вменяем?.. Не может  же  у  вас  не  быть  определенного
мнения..." "Здравствуйте, господин профессор... Добрый день, Делавинь...
   Как там с вашим больным, у которого амнезия? Симулянт, не так ли?"
   Стоя на тротуаре, они обмениваются  любезностями,  представляют  друг
друга. В воздухе разлито благодушие, и со стороны никто  не  догадается,
что эти важные пожилые мужчины прибыли решить вопрос о свободе одного из
себе подобных.
   - Пошли?.. Ведите нас, дорогой комиссар: вы ведь тут уже бывали.
   Лестничные витражи бросают на лица цветные пятна: то кроваво-красные,
то сверкающие, как луидоры. Мегрэ звонит. Мелкие шажки в квартире.
   Наконец дверь отпирают.
   - Входите, господа, - бросает комиссар, отступая в сторону.
   - Входите, - вторит ему г-жа Ле Клоаген.
   В чем дело? Почему она нервничает? Она вводит посетителей в  гостиную
и поворачивается к Мегрэ, единственному, с кем знакома:
   - Где он?
   - Вы о ком? Как вам известно, эти господа приехали, чтобы подвергнуть
вашего мужа психиатрическому освидетельствованию. Вы получили извещение,
посланное вам присутствующим здесь господином судебным следователем.
   - Вот что это было такое!
   - Послушайте, сударыня, сегодня около десяти утра, когда господин  Ле
Клоаген был на прогулке, велосипедист-рассыльный вручил вам  официальное
письмо.
   - Да. Но оно было адресовано моему мужу.
   - Вы не вскрыли конверт? Не знаете, что в нем было?
   - У меня нет привычки читать  чужие  письма.  Насколько  помнится,  я
положила конверт - желтый такой - вон туда... Да вот же он!
   Она распахивает дверь в прихожую и указывает на старинный  столик  на
одной ножке,  под  которым  действительно  валяется  желтый  конверт  со
штампом прокуратуры. Конверт пуст.
   - Что здесь произошло?
   - Не знаю. Мой муж, как всегда, вернулся к завтраку.
   - Он прочел письмо?
   - Думаю, что да, поскольку мы с дочерью конверт не распечатывали.
   Завтракали мы втроем. Не уверена даже, что со стола убрано...  Так  и
есть... Наша прислуга  в  отпуске.  -  Она  открывает  другую  дверь,  в
столовую, где стоят три прибора, фрукты, остатки сыра. - Вот видите...
   Потом я решила,  что  Октав  ушел  к  себе  вздремнуть.  Он  ведь  по
характеру очень скрытен, очень...
   Г-жа  Ле  Клоаген  не  боится,  что  над  ней  станут  иронизировать,
вспомнив, что именно она запирала старика на ключ, как шалуна-школьника.
   - Разве он не у себя?
   - Я только что проверяла - нет. К тому же его пальто на вешалке  тоже
не оказалось. Он, вероятно, вышел.
   - В котором часу вы видели его в последний раз?
   - Мы встали из-за стола  без  четверти  час:  у  нас  едят  рано.  Не
объясните ли вы мне, чего эти господа...
   Мегрэ с горькой улыбкой смотрит на растерянного следователя. Г-жа  Ле
Клоаген гнет свое:
   - Вам лучше знать, где мой муж, - вы же круглые сутки держите нас под
наблюдением.
   Комиссар подходит  к  окну  и  на  тротуаре  напротив  видит  Жанвье,
который, ковыряя зубочисткой во рту, поглядывает на дом.
   Оба психиатра выказывают  признаки  нетерпения  и,  поскольку  объект
освидетельствования отсутствует, просят  разрешения  вернуться  к  своим
занятиям.
   - Вы уверены, сударыня, что вашего мужа  нет  дома?  -  осведомляется
озадаченный следователь.
   - По-моему, раз дело зашло так далеко, вам никто не  мешает  обыскать
квартиру, - со всей надменностью, на  которую  только  способна  женщина
столь маленького роста, чеканит она.
   Час спустя  приходится  примириться  с  очевидным  фактом:  Октав  Ле
Клоаген исчез вместе со своей шляпой и зеленоватым пальто.

7. Молчание комиссара

   Нет,  господин  судебный  следователь,  Мегрэ  никому  не  собирается
мстить. Он не хмурится, он не взбешен - он встревожен, на плечах у  него
груз, и тем не менее ему кажется, что он начинает кое-что понимать.  Вот
почему он молчит.
   Вы-то  говорите,  безостановочно  говорите,   чтобы   рассеять   свое
смущение, чтобы вам хоть кто-то сказал, что вы были правы  или  хоть  не
совсем не правы.
   Мегрэ не сердится на вас за ваше утреннее  зазнайство,  за  несколько
ироничное самодовольство, с каким вы объявили о принятых вами мерах.
   "Служба в полиции - занятие не для мальчиков из церковного хора".
   И уж подавно, расследование уголовного дела не поручают девочкам. А в
духовном смысле вы рядом с Мегрэ форменная девчонка. Из книг  вы  узнали
много всякой всячины-о природе  человека.  Вы  способны  цитировать  эти
книги наизусть, но от этого мало проку, и доказательство тому  -  краска
смущения и дрожь, которую вы до сих пор не сумели унять.
   -  Нет,  Мегрэ,  человек,  живший  в  такой  комнате,  не  мог   быть
нормальным. Согласитесь...
   А почему, собственно, не мог? За тридцать лет службы Мегрэ и не такое
видывал. Он-то знаком с запахом страстей, пороков, преступлений,  маний,
запахом непрерывного брожения людских масс.
   - Чтобы человек в здравом  уме,  владелец  такой  комфортабельной,  я
сказал бы даже - роскошной квартиры, занимавшийся в  прошлом  интересным
делом, вдруг опустился до...
   Мегрэ молчит.
   Психиатры давно распрощались и уехали, г-жа Ле Клоаген с дочерью ждут
в гостиной, а следователь все никак не успокоится.
   Он велел позвать инспектора, дежурящего на бульваре Батиньоль.
   Самолично осведомился:
   - Скажите, друг мой, вы уверены, что  не  спускали  глаз  с  подъезда
этого дома?
   - Я отлучался всего минут на пятнадцать  между  половиной  первого  и
часом. Мне надо было позвонить по телефону - доложить на Набережную.
   - Вы совершили ошибку, мой друг. Надо было устроиться по-другому. Как
- не знаю, это дело ваше, но пост есть пост, и...
   Мегрэ даже не  улыбается.  Все  это  пустословие  не  имеет  никакого
значения.
   - Полагаю, вы уже полюбопытствовали у  привратницы,  нет  ли  в  доме
черного хода?
   - Его нет, господин следователь.
   - Вот что, Мегрэ, мне тут пришла одна мысль... Нет.  Я,  конечно,  не
сомневаюсь, что Ле Клоаген, почуяв опасность, удрал, пока ваш  инспектор
звонил по телефону. Но в таком важном деле мы не  вправе  упустить  даже
малейший шанс. Пусть инспектор обойдет  всех  жильцов  дома  и  попросит
разрешения - нет, не обыскать квартиры, а лишь заглянуть в  них.  Только
очень деликатно, мой друг...
   Мегрэ молчит. Руки его засунуты в карманы, трубка - что бывает  редко
- потухла, и уставился он в плохо натертый  пол,  не  мешая  следователю
суетиться.
   Возвращается Жанвье, обошедший - разумеется, безуспешно - весь дом, и
следователь окончательно теряет самообладание.
   - Этого  человека  непременно  надо  изолировать!  Подумайте,  Мегрэ,
сумасшедший, маньяк, уже совершивший  убийство,  разгуливает  по  улицам
Парижа!
   Он зовет г-жу Ле Клоаген:
   - Скажите, сударыня, у вашего мужа были при себе деньги?
   - Нет, господин следователь.
   - Это точно?
   - Совершенно точно.
   - Слышите, Мегрэ? У него нет денег! А ведь  ему  нужно  есть.  Уже  к
вечеру он проголодается. Ночевать ему тоже где-то нужно. А деньги откуда
взять? Понимаете, что я имею в  виду?..  Не  угодно  ли  вам,  сударыня,
вручить мне портрет вашего мужа?
   Мегрэ молчит, и в  этом  есть  нечто  многозначительное.  Следователь
собирается прибегнуть к массовым методам розыска: поместить фотографию в
газетах,  размножить  в  тысячах   экземпляров,   раздать   полицейским,
жандармам, пограничникам...
   - У меня нет мужниной фотографии.
   - Полно! Я не прошу у вас ни большого портрета, ни хотя бы  недавнего
снимка. У вас же есть... ну, скажем, его паспорт.
   - Последние тридцать лет мой муж не выезжал из Франции и  паспорт  не
возобновлял. Паспорт наверняка потерян. Если вы не отыщете  его  в  этой
комнате, значит, его больше не существует.
   Следователь переводит взгляд на Мегрэ.  В  глазах  комиссара  блеснул
огонек, но чиновник этого не уловил,  иначе  он  сразу  же  перестал  бы
суетиться.
   -  Мегрэ,  передайте  по  телефону  приметы  Октава  Ле  Клоагена   и
немедленно объявите розыск.
   Хорошо,  хорошо.  Мегрэ  сделает  все,  чего  от  него  хотят.  Он-то
догадывается, что подлинная драма развертывается не на улицах  Парижа  и
не на границе.
   Направляясь к телефону, висящему в прихожей,  он  чувствует  на  себе
пристальный взгляд г-жи Ле Клоаген, замечает за одной из  дверей  фигуру
Жизели и вспоминает... Вспоминает,  как  в  такси  блестел  пот  на  лбу
старика и капля его упала Ле Клоагену на руку.
   Когда же это произошло? Тогда и только тогда, когда машина подъезжала
к дому на бульваре Батиньоль.
   Рядом с трупом  на  улице  Коленкура,  в  комнате,  еще  забрызганной
кровью, он не боялся. Был словно раздавлен, да, но не боялся.
   И  накануне,  в  кабинете  Мегрэ  на  набережной  Орфевр,   с   явным
облегчением отнесся к перспективе ареста!
   -  Алло!  Отдел  розыска?..   Вы,   Манью?..   Запишите   приметы   и
распространите по обычным каналам... Человека задержать, где  бы  он  ни
появился, соблюдать при этом осторожность... Да, следователь настаивает,
чтобы вы указали: "Особо опасен".
   Манью на другом конце провода в полной мере оценил иронию этой фразы:
он знает точку зрения  Мегрэ  на  вмешательство  судейских  в  уголовное
расследование.
   - Вы его упустили?
   - Выходит, упустил.
   Хозяйка квартиры стоит у него  за  спиной.  Он  оборачивается  и  так
пристально смотрит женщине в глаза, что той  не  удается  скрыть  легкую
нервную дрожь.
   Даже на улице следователь не унимается:
   - Я буквально холодею при  мысли,  что  этот  человек  бродит  где-то
рядом, вооруженный и готовый на все, чтобы спасти свою шкуру.
   Согласитесь, Мегрэ, большое несчастье, что вашего инспектора  понесло
звонить. Убийца ведь был у нас  в  руках!  Его  бегство  -  признание  в
преступлении. А теперь... Вы к себе на Набережную?
   - Не знаю.
   - Что намерены предпринять?
   - Тоже пока не знаю.
   - Сильно вас это все расстроило, а?
   Зачем возражать? Мегрэ  молчит.  Молчит  даже  тогда,  когда  к  нему
подходит удрученный Жанвье. И только позднее, за кружкой пива на террасе
ресторанчика, напротив, буркает:
   - Не переживай так, старина!
   - Но ведь если будет скандал...
   - Если ему суждено быть, он уже начался.
   - Вы что-то придумали?
   Мегрэ молчит. Набивает трубку, раскуривает, рассматривает  догорающую
спичку.
   - Я все думаю, хватит ли у меня времени...  -  вздыхает  он  наконец,
устало вытягивая ноги.
   - На что, шеф?
   - На то, чтобы съездить в Сен-Рафаэль.
   - А послать туда никого нельзя?
   Совершенно исключено. Инспектору можно доверить конкретное задание.
   Но как ему втолкуешь... Как прикажешь ему отправиться  туда  и  любой
ценой  вынюхать  там  все,  и,  подобно  собаке,  роющейся  в   помойке,
отыскать-не кость, конечно, а ключ к тайне?
   Вдруг Мегрэ оживляется. На одном из окон  в  доме  напротив  дрогнула
штора. За комиссаром, через весь бульвар, следят женские  глаза,  и  эти
глаза, в свой черед, полны страха.
   Что за мысль внезапно приходит ему в голову? Лицо в окне, за  которым
он наблюдал, исчезло, и Мегрэ заволновался.
   - Беги в дом, малыш. Встань на лестнице, прямо у двери, и ни  в  коем
случае не уходи. Плевать, что тебя увидят. Понял?
   - А если одна из женщин выйдет?
   - Пропусти. Но сам - ни с места.  Убедившись,  что  приказ  выполнен,
Мегрэ проходит в ресторан.
   - Телефон у вас есть?
   Аппарат  висит  прямо  в  зале,  поэтому  в  момент  наплыва  публики
инспектор предпочел позвонить из закрытой кабины  в  одном  из  кафе  на
площади Клиши.
   - Это ты, Люкас?.. Что?.. Нет, нет. Не важно, старина...  Коль  скоро
так угодно господам из прокуратуры... Живо в машину... Да... На  бульвар
Батиньоль... Ресторан напротив... Жду.
   Хозяин с любопытством смотрит на комиссара: он догадывается, кто это,
и спрашивает себя, что привело полицию в их квартал.
   - Алло, дайте мне Сен-Рафаэль... Номер не знаю... Господин  Лариньян,
адвокат... Это все, что мне известно... Вызов срочный, полиция.
   Кружка, еще кружка. Когда дают  Сен-Рафаэль,  на  столике  стоят  уже
четыре блюдца.
   - Алло!.. Говорит его прислуга... Нет, сударь... Да, сударь...
   Хозяина нет... Что?.. Да, сударь, он  должен  быть  на  молу  он  там
всегда занимается живописью... Откуда звонят?..  Из  полиции?..  Хорошо,
сударь, сейчас же иду.
   Мегрэ   представляет   себе,   как   она   выскакивает   из   светлой
комфортабельной виллы и под солнцем  Лазурного  берега,  вдоль  которого
сверкают белые пятна парусов, устремляется на поиски адвоката - любителя
живописи, чей расставленный на молу мольберт окружен кучкой зевак.
   - Что будешь пить, Люкас? Хозяин, две кружки.
   Люкас уже сообразил, что сейчас не время задавать  вопросы.  Проходит
около  часа,  и  весь  этот  час  бедный  Жанвье  мается  на  лестничной
ступеньке, вскакивая на ноги всякий раз, как проходит кто-то из жильцов.
   Наконец звонит телефон.
   - Господин Лариньян?.. Что? Нет,  нет,  господин  Лариньян,  с  вашей
женой ничего не случилось... Я даже не  знаю,  где  ваша  жена...  Лечит
печень в Виши?.. Очень хорошо... Скажите, когда господин Ле Клоаген...
   Да, ваш клиент господин Ле Клоаген. Я спрашиваю,  когда  он  перестал
подписывать расписки в получении сумм, которые вы ему выплачиваете?  Да,
как видите, я в курсе...  Не  беспокойтесь...  Почему  я  звоню  вам  из
ресторана, хотя служу  в  полиции?..  Потому  что  у  меня  нет  времени
вернуться на набережную  Орфевр...  однако  вы  осмотрительны,  господин
Лариньян... Да, слушаю... почти десять  лет?..  С  тех  пор  как  с  ним
произошел  несчастный  случай?..   Именно   тогда   семья   и   покинула
Сен-Рафаэль?
   Мегрэ утирает пот. Его собеседник-южанин  -  твердый  орешек.  Каждое
слово приходится вытягивать, а это по телефону не так-то просто.
   - Как же выдавалась ему пенсия в двести тысяч франков? Понятно...  Вы
каждый год лично отправлялись в Париж?.. Наличными?..  Не  разъединяйте,
барышня...   Подслушивайте,   если   хотите,   только   Бога   ради   не
разъединяйте... Вы слушаете, господин Лариньян? Вы лично вручали  деньги
господину Ле Клоагену?.. Что?  Понимаю...  Это  было  оговорено  в  акте
дарения. Разумеется... Да... Да.
   Нет, этот сен-рафаэльский адвокат еще  осмотрительней,  чем  казалось
вначале! Как Лариньян говорит, вернее, кричит в трубку, потому что он из
тех, кто полагает, что их лучше слышат, когда они орут  в  аппарат,  его
обязанность - убедиться, что клиент жив в момент выплаты.
   - Значит, вы каждый раз виделись с ним?.. Да, понимаю... Он  лежал  в
постели? Нет?.. Болен, но не в постели... Ясно... Очень исхудалый...
   Говорите, не бойтесь... Да... любопытно, однако... Еще одно... Вилла,
которую они занимали... Продана? Сейчас там никто не живет?..
   Американка, наезжающая в Европу раз в несколько лет?.. Ключи у вас?
   Попрощу вас передать их лицу, которое придет  от  меня...  Ничего  не
опасайтесь... Вам вручат телеграмму с постановлением прокуратуры...
   Благодарю, господин Лариньян... Лучше бы не надо... Оставайтесь дома:
мне, возможно, придется позвонить снова.
   - Хозяин, кружку!
   Лицо Мегрэ сразу просветлело. С какой-то особенной улыбкой он садится
и бросает терпеливо ждавшему ег