отец тебя хорошенько выпорет, я бы сейчас его позвал.
   - Он ни разу меня не бил.
   - А жаль!
   - Он плачет. Это хуже.
   - Я сейчас отправлю тебя в  камеру  предварительного  заключения.  Ты
знаешь какого-нибудь адвоката?
   - Нет.
   - Твой отец, конечно, найдет. Пройди сюда...
   - А мы его не встретим?
   - Нет. Погаси сигарету.
   И Мегрэ передал Паулюса инспектору Люка для выполнения формальностей.
   Полчаса, которые комиссар провел с его  отцом,  оказались  еще  более
неприятными. Тот плакал. А Мегрэ тоже не мог видеть, как плачет мужчина.
   - Мы все для него сделали, комиссар...
   Ну конечно, конечно! Мегрэ никого не обвинял.
   Каждый делал то, что мог. К несчастью, люди немногое могут сделать. В
противном случае зачем нужна была бы уголовная полиция?
   Чтобы немного отвлечься, Мегрэ  пошел  вместе  с  Люка  завтракать  в
пивную "У дофины", и  они  уселись  на  террасе  за  столиком,  покрытым
красной клетчатой скатертью. Впервые в этом году Мегрэ  ел  на  открытом
воздухе. Он был рассеян, озабочен. Люка, почувствовав это, говорил мало.
Но все-таки решился спросить:
   - Вы уверены, патрон, что эти двое непричастны к делу Жанвье?
   Конечно. Вот увидишь, ван Дамма найдут в Брюсселе. Он удрал туда, как
только у него в кармане появились  денежки.  Что  касается  Паулюса,  то
после ограбления "Аиста" он забился в дом на улице Ломон и ни  за  какие
коврижки оттуда бы не вышел. У мадемуазель Клеман он чувствовал  себя  в
безопасности. Если бы ему позволили, он прожил бы там несколько месяцев.
Для того чтобы стрелять в Жанвье, у него могла быть только одна причина:
освободить путь,  чтобы  сбежать.  Но  он  даже  не  сбежал.  И  я  верю
мадемуазель Клеман,  которая  утверждает,  что  в  момент  выстрела  она
находилась в своей комнате, а Паулюс был под кроватью.
   - Вы собираетесь вернуться туда?
   Мегрэ не сразу ответил. Он молча  ел,  следя  глазами  за  тенями  на
тротуаре.
   - Кто знал, что Жанвье будет дежурить этой ночью на улице Ломон?
   Этот вопрос он задал самому себе, но ответил на него Люка.
   - Я этого тоже не знал, - сказал он. -  Жанвье  сам  договаривался  с
Вокленом и другими инспекторами.
   - Трудно поверить, что кто-то случайно прошел по улице  Ломон,  узнал
Жанвье и по какой-то причине в него выстрелил. Не мог  же  этот  человек
подойти так тихо, что Жанвье даже не услышал его шагов.
   - Я начинаю понимать, куда вы клоните.
   - Лично на Жанвье никто не затаил зла, вот что  важно.  Убрать  нужно
было инспектора, который в этот  вечер  дежурил  на  тротуаре  на  улице
Ломон.
   Могли стрелять и в Воклена, и в любого другого инспектора.
   - Если только Жанвье не приняли за кого-то другого?
   Мегрэ пожал плечами:
   - Пойду  проведаю  Жанвье.  Быть  может,  врач  теперь  разрешит  ему
говорить.
   Они пошли вместе.
   За это время инспектор уже почти оброс  бородой  и  выглядел  бодрее.
Правда, медсестра предупредила:
   - Его нельзя тревожить. Доктор  разрешает  ему  тихо  сказать  только
несколько слов.
   Мегрэ уселся верхом на стул, с  потухшей  трубкой  в  зубах,  а  Люка
стоял, облокотившись о подоконник.
   - Мы арестовали Паулюса. Ты молчи. Я в двух словах изложу  тебе  суть
дела. Он прятался под кроватью у мадемуазель Клеман.
   Так как лицо Жанвье выразило нечто вроде стыда, комиссар добавил:
   - Не огорчайся. Я тоже не собирался  искать  его  под  кроватью  этой
женщины. Паулюс - настоящий теленок. Ни он,  ни  его  сообщник-бельгиец,
который сбежал, не стреляли в тебя. Да ты не шевелись и не разговаривай.
Подожди, я буду задавать вопросы, а ты отвечай не спеша, подумав.
   Жанвье сделал знак, что понял.
   - Есть одна возможность, в которую, впрочем, я не очень-то верю. Если
предположить, что по этому делу или  по  какому-нибудь  другому  у  тебя
имелись сведения,  которые  кого-нибудь  компрометировали,  то  у  этого
человека могли быть намерения тебя убрать.
   Жанвье долго молчал.
   - Мне ничего не приходит на ум, - наконец сказал он.
   - Ты  много  раз  дежурил  возле  дома.  Не  замечал  ли  чего-нибудь
подозрительного?
   - Ничего такого, чего бы я не указал в рапорте.
   Пришла жена  Жанвье.  Увидев  Мегрэ,  она  сконфузилась  оттого,  что
держала в руках букетик фиалок.
   - Не волнуйся, малыш! В конце концов мы найдем виновника.
   Но, очутившись на улице наедине с инспектором Люка, Мегрэ уже не  был
столь оптимистичен. У него вдруг испортилось  настроение,  и  весна  его
больше не радовала.
   - Возвращайся на Набережную! Если  будет  что-нибудь  новое,  позвони
мне!
   - К мадемуазель Клеман?
   Комиссар сердито взглянул на Люка:
   - Да, позвони мадемуазель Клеман!
   И, набивая трубку, Мегрэ тяжелыми шагами направился к улице Ломон.

***

   - А я все думаю: придете вы или нет?
   - Ну вот я и пришел.
   - Вы посадили его в тюрьму?
   - А куда же еще?
   - Вы сердитесь?
   - На кого?
   - На меня.
   Она тоже ничего не понимала. Она больше, чем когда-либо, походила  на
куклу, робко улыбалась ему, но, по-видимому, не очень испугалась.
   - Вы отдаете себе отчет в том, что вы сделали?
   - Я не считаю его плохим парнем. В душе он хороший.
   Тем не менее я должен  был  бы  привлечь  вас  к  ответственности  за
укрывательство злоумышленника.
   - Вы собираетесь привлечь меня?..
   Подумать только, это  ее  тоже  забавляло!  Она  с  такой  же  охотой
соглашалась отправиться в тюрьму, как  другие  собираются  проехаться  в
Ниццу.
   - Пока еще не знаю.
   - Почему вы не садитесь?
   И в самом деле, почему он стоял в гостиной, а не  садился.  Это  было
даже смешно. Но он злился на толстуху, сам точно не зная почему.
   - Вы еще что-нибудь от меня скрываете?
   - Уверяю вас, у меня под кроватью больше  никого  нет,  если  это  вы
имеете в виду. И в шкафах тоже. Можете обыскать весь дом.
   - Вы смеетесь надо мной, мадемуазель Клеман?
   - Что вы, месье Мегрэ. Я никогда бы себе этого не позволила.
   - Почему же вы улыбаетесь?
   - Потому что нахожу, что жизнь забавная штука.
   - А если бы моего инспектора убили, это тоже было бы забавно? Ведь  у
него жена, двое детей, и они ожидают третьего.
   - Об этом я не думала.
   - О чем же вы думали?
   - О вас.
   Он не нашелся что ответить. Она по-своему была так же  чиста,  как  и
этот дурачок Паулюс.
   - Вы подниметесь к себе?
   - Да.
   - Не хотите ли чашечку кофе?
   - Нет, спасибо.
   Но он не стал подниматься, а, вспомнив о мучившей  его  ночью  жажде,
направился в бистро напротив, где залпом выпил три кружки  пива,  словно
взял реванш за вчерашнее.
   - Вы его нашли? - спросил комиссара овернец.
   - Кого? - глядя на него в упор, спросил Мегрэ.
   И тот решил больше не расспрашивать.
   Мегрэ задумчиво  рассматривал  улицу.  Здесь,  на  этой  улице,  жила
толстуха с детским выражением лица, для которой содержание меблированных
комнат было своего рода игрой, старый актеришка, дававший  урокам  пения
девчонкам, студент, умиравший с голоду и боровшийся  со  сном,  чтобы  в
один прекрасный день повесить на своей двери вывеску врача или дантиста;
жила ленивая потаскушка, целые дни читавшая романы в кровати,  куда  три
раза в неделю допускала  старого  господина,  юная  машинистка,  которую
ночью привозили домой в такси; здесь жили и Лотары со  своим  младенцем;
Сафты, ожидавшие прибавления  семейства;  месье  Криделька,  похожий  на
предателя из кинофильма,  но  на  самом  деле,  вероятно,  самый  добрый
человек на свете. Жили еще...
   В общем, славные люди, как говорила мадемуазель Клеман.  Люди,  какие
живут повсюду, каждый день добывавшие деньги, чтобы не умереть с  голоду
и уплатить за квартиру.
   Были еще соседи: мужчина, уехавший утром из дому  с  тяжелым,  как  у
коммивояжера, чемоданом, женщина, вытряхивавшая в окно пыльную тряпку, и
кто-то совсем наверху, под крышей, где до поздней ночи горел свет.
   Что тут можно было обнаружить, даже если тщательно  прочесать  улицу?
Большинство, конечно, оказались бы такими,  каких  называют  порядочными
людьми.  Богатых  не   нашлось   бы.   Несколько   бедняков.   Вероятно,
обнаружились бы и подонки.
   Ну а убийца?
   Овернец нахмурил густые брови, услышав, как Мегрэ, у которого в руках
была еще кружка с пивом, рассеянно произнес:
   - Рюмку белого вина!
   Может быть, он забыл о только что выпитых трех кружках пива?
   А когда, немного погодя,  комиссар  пересекал  улицу,  хозяин  бистро
проводил его глазами и, покачав головой, пробормотал:
   - Странный тип!
   Ведь в чьих-нибудь глазах мы всегда кажемся странными.

Глава 5,
в которой Мегрэ делает множество заметок, чтобы убедить себя в том, что он работает, и в которой мадемуазель Клеман не всегда оказывается милосердной.

   Наверное, она делала это нарочно. Это был ее  способ  вести  забавную
маленькую войну. Хоть она и была удивительно легкой для своих габаритов,
ей незачем было взбираться по лестнице на третий этаж, когда  она  могла
просто позвать его снизу.
   Может быть, она хотела подчеркнуть, что он очень крепко спит. Правда,
с ним это бывало, особенно по утрам. Мадам Мегрэ тоже  дразнила  его  по
этому поводу. Другое дело, когда он засыпал днем. Так  вот,  постучав  к
нему в дверь, мадемуазель Клеман почти сразу же открывала ее.
   - Простите. Я думала, вы работаете. Вас к телефону.
   При этом глаза ее блестели весело и выражали дружеское расположение.
   Это касалось только их двоих и другим было бы непонятно. Мегрэ на нее
дулся. Это факт. Уже целых два дня. Он по крайней мере десять раз в день
выходил из дома и снова возвращался. Каждый раз она  нарочно  попадалась
ему на дороге, и на лице ее, казалось, было  написано:  "Ну  как,  будем
друзьями?"
   Он делал вид, что не  замечает  ее,  или  отвечал  ворчанием  на  эти
авансы.
   Вот уже два дня, как шел дождь, и только время от времени луч  солнца
пронизывал облака.
   - Алло! Да, это я...
   - Вы помните некоего Мейера, шеф?
   Он был уверен, что она подслушивает из  гостиной  или  из  кухни,  и,
может быть, поэтому ворчливо ответил:
   - В телефонной книге Мейеров, наверное, наберется страниц на десять.
   - Это кассир с бульвара Итальянцев; он сбежал.
   Только что получил о нем сведения. Голландская полиция обнаружила его
в Амстердаме, в обществе молодой рыжеволосой женщины. Что будем делать?
   Можно было подумать, что Мегрэ намеренно  не  заходит  на  набережную
Орфевр. Дом на улице Ломон стал словно бы филиалом уголовной полиции,  и
случалось даже, что главный начальник звонил ему сюда по телефону.
   - Это вы, Мегрэ? Тут  следователь  спрашивает  меня  по  поводу  дела
Пьерко...
   Повесив трубку, Мегрэ снова с наслаждением погружался в покой  своего
закоулка.
   Уборщица в мужских башмаках его боялась и быстро пряталась,  заслышав
его шаги. Другие тоже смотрели на него немного смущенно и даже тревожно,
как будто побаивались, что из-за какого-нибудь пустяка подозрение  может
пасть на них.
   В общем,  только  мадемуазель  Клеман  не  принимала  его  всерьез  и
улыбалась ему, уверенная в том,  что  когда-нибудь  он  сбросит  с  себя
маску. По мелочам она окружала  его  вниманием.  Утром  по  собственному
почину ставила у его двери чашку кофе.  Вечером  на  столе  в  маленькой
гостиной всегда оказывалась бутылка пива,  и  Мегрэ  под  тем  или  иным
предлогом обязательно туда заходил.
   Если бы Мегрэ спросили, что он здесь делает,  он,  наверное,  ответил
бы, что и сам не знает.
   Мегрэ сделал здесь множество заметок, чем, в общем, занимался  редко.
Расспрашивая кого-нибудь, он вытаскивал из кармана свою  большую  черную
записную книжку, стянутую резинкой, и записывал то,  что  ему  говорили.
Потом у себя в комнате, когда ему до тошноты надоело  смотреть  в  окно,
садился у стола и переписывал свои заметки.
   Как  только  в  каком-нибудь  доме   напротив   начинала   шевелиться
занавеска, Мегрэ вставал и подходил к окну, потом снова садился за  свои
заметки.
   Эжен Лотар - 32 года, родился в  Сент-Этьенне.  Сын  железнодорожного
служащего. Страховой агент в Национальном страховом обществе.  Три  года
назад женился на Розали  Мешен,  родившейся  в  Бенувилле,  близ  Этрета
(низовье Сены).
   Бланш Дюбю - 22 года, родилась в  Шатеньере  (Вандея).  Драматическая
актриса. Не замужем.
   Все было до безнадежности банально. Эти  люди  приехали  в  Париж  из
разных уголков Франции и даже Европы и в  конце  концов  приблизились  к
дому мадемуазель Клеман.
   Криделька,  хотя  и  говорил  на  ломаном  французском  языке,   ждал
получения французского гражданства. Сафт уже получил его.
   Мегрэ допросил их всех, иных даже по несколько раз. Он побывал  в  их
комнатах, видел их кровати, зубные щетки на умывальниках, спиртовки  или
бензиновые горелки, на которых они готовили себе еду.
   Он расспрашивал всех о самых интимных подробностях их жизни, глядя на
них своими крупными глазами, которые в эти минуты принимали  безучастное
выражение.
   Ну и что с того? Нигде:  ни  в  стенных  шкафах,  ни  под  столами  и
диванами, ни под матрацами - он не нашел кольта с барабаном, из которого
стреляли в Жанвье.
   Бедный Жанвье! Комиссар даже не ходил больше к  нему  в  больницу,  а
только звонил два раза в день сиделке, и она иногда переносила аппарат к
постели  раненого,  который  здоровался  с  Мегрэ  незнакомым  свистящим
голосом.
   Некоторые люди, которых Мегрэ прежде никогда не видел, за эти три дня
так примелькались ему, что впоследствии он, наверное, будет  здороваться
с ними, принимая их за знакомых.
   Вот, например, женщина с пыльной  тряпкой  в  руках  смотрела  в  его
сторону почти каждый раз, как он выглядывал в окно, и в глазах у нее  он
читал упрек, что такой крупный и  сильный  человек  мог  бы  заняться  и
другой, более серьезной  работой.  Это  была  вдова,  мадам  Булар,  муж
которой служил когда-то в дорожном ведомстве.
   В квартале из шести домов Мегрэ насчитал  пять  вдов.  По  утрам  они
ходили на рынок на улицу Муфтар. Когда  возвращались,  из  сумок  у  них
торчал салат или зеленый лук.
   Мегрэ почти мог бы теперь сказать, что все эти  люди  едят,  в  какое
время, когда и как ложатся спать, в котором часу на их  ночных  столиках
начинают звонить будильники.
   На  втором  этаже,  например,  немного  пододвинули  кровать,   чтобы
приблизить ее к окну. Из этой комнаты  однажды  утром  вышел  мужчина  с
чемоданом и поехал на вокзал Монпарнас.
   По ночам, в разное время, в этой комнате часто зажигалась  лампа,  но
на шторах не появлялось никакой тени.
   Женщина, которая жила там, была больна. Целые  дни  она  проводила  в
постели. Около десяти утра к ней приходила консьержка, открывала окно  и
начинала уборку.
   В окне мансарды иногда появлялась служанка старушки  рантьерши,  тоже
вдовы. Служанка ночевала там и каждую ночь принимала мужчин.
   Мегрэ повторил работу Воклена, допросил всех  без  исключения,  всех,
кто мог что-либо видеть или слышать. Для этого ему приходилось стучать к
ним в дверь, когда они завтракали, или вечером после обеда. Были  такие,
с которыми он беседовал по два раза.
   - Я уже сказал инспектору все, что знал, - отвечали ему.
   Он все-таки садился, независимо от того, приглашали его или нет.  Это
была старая уловка. Когда люди видят, что вы сели,  они  теряют  надежду
отделаться от вас за несколько минут и начинают говорить подробнее.
   - Что вы делали в прошлый понедельник в десять  часов  вечера?  -  Он
добавлял:
   - В тот вечер, когда на улице раздался выстрел.
   Его  большая  записная  книжка  внушала  им   уважение.   Большинство
старались вспомнить.
   - Собирался лечь спать.
   - Окна у вас были закрыты?
   - Кажется... Постойте...
   - Ведь было очень тепло.
   - Если не ошибаюсь, одно окно было полуоткрыто.
   Эта работа требовала много терпения. Он брал с собой заметки Воклена.
Иногда показания совпадали, иногда нет.
   Уже три раза он начинал составлять нечто вроде расписания, в  которое
все время приходилось вносить поправки.
   Потом он шел выпить рюмку белого вина или съесть что-нибудь в  бистро
у овернца. Его там  уже  считали  постоянным  посетителем.  С  утра  ему
сообщали, какие сегодня готовятся блюда, и жена хозяина с туго стянутыми
на макушке волосами добавляла:
   - Если только вы не пожелаете заказать  какое-нибудь  особое  лакомое
блюдо...
   Большей частью он даже не надевал пальто. Поднимал воротник  пиджака,
опускал поля шляпы и, слегка  сгорбившись,  переходил  улицу.  Некоторые
женщины, к которым он приходил  в  таком  виде,  чтобы  расспросить  их,
пристально смотрели на его ноги, чтобы напомнить о половике у дверей.
   - Вы уверены, что не слышали шагов?
   Его последнее резюме, в пятницу в четыре  часа  пополудни,  когда  он
вернулся от овернца, было приблизительно следующее:
   "Дом Клеман. Десять часов двадцать  минут  (за  несколько  секунд  до
выстрела).
   Мадемуазель Клеман у себя в комнате готовится ко сну, а Паулюс у  нее
под кроватью.
   На первом этаже, налево, месье Валентен готовит себе на  кухне  грог,
как он это делает почти каждый вечер.
   На втором этаже Л отары уже легли спать. Мадам Лотар еще не  заснула,
потому что ее ребенок только что хныкал и она ждет, чтобы он успокоился.
   Бланш Дюбю читает в постели.
   Фашен отсутствует (занимается у товарища, вернется только утром).
   Месье Меж, счетовод, окно которого, как и  окно  Фашена,  выходит  во
двор, сидит на кровати и обрезает себе ногти на ногах.
   Третий этаж. В комнате Паулюса  нет  никого.  Криделька  отсутствует.
Вернется через четверть часа. Пошел на собрание. (Проверено  инспектором
Ваше.)
   Мадемуазель Изабелла отсутствует. (Она в кино, проверить  невозможно.
Расскажет без запинки фильм, который она якобы видела.)
   Месье и мадам Сафт. Она  уже  легла.  Он  сидит  в  кресле  и  читает
газету".
   На   других   страницах   подобным   же   образом    было    записано
времяпрепровождение обитателей соседних домов.
   И наконец, на отдельном листке Мегрэ отметил,  где  кто  находился  в
момент выстрела и сразу же после него.
   Это особенно отличалось от доклада  Воклена,  вероятно,  потому,  что
люди, которых допрашивал Мегрэ, успели с тех пор многое припомнить.
   Один факт, казалось, был установлен наверняка: перед выстрелом  никто
не слышал шагов на улице.
   - А вы не слышали шагов инспектора?
   - Нет. Я видела его немного раньше, когда закрывала окно. Я не знала,
что это инспектор, а так как он показался мне молодым, я  подумала,  что
он ждет свою подружку.
   Это говорила дама с пыльной тряпкой.
   Месье Валентен тоже заметил Жанвье, когда закрывал окно,  прежде  чем
пройти на кухню, но это было около десяти часов вечера. Он не  задумался
над тем, что мог здесь делать Жанвье.
   Следовательно, выстрел раздался в тишине пустынной улицы.
   Кажется, первой бросилась к окну Бланш Дюбю; окно ее было притворено,
но занавески задернуты.
   Она отодвинула их.
   - Вы видели свет в других окнах?
   - Я не уверена, был ли свет в окне напротив. В этот  час  там  всегда
горит лампа, но я посмотрела сначала на улицу.
   Окно  напротив  было  окном  той  комнаты,  откуда  вышел  человек  с
чемоданом и где жила больная или не способная ходить женщина.
   - А другие окна открылись?
   - Да. Почти повсюду.
   - Когда вы открыли свое, у других уже были открыты окна?
   - По-моему, нет. Мне кажется,  я  первая  увидела  тело,  лежащее  на
тротуаре, и закричала.
   Это была правда. Ее крик услышали по  меньшей  мере  четверо,  в  том
числе месье Сафт, который бросился на лестницу, подумав,  что  зовут  на
помощь.
   - Кто первый вышел на улицу?
   - По всей вероятности, месье Валентен: на нем была домашняя куртка из
черного  бархата.  Почти  одновременно  на  улицу  вышел  и  швейцар  из
соседнего дома.
   Мегрэ сто раз задавал все тот же вопрос:
   - Какие окна были освещены в этот момент?
   На это никто не давал  точного  ответа.  В  общем,