го прощения и постараюсь, где надо,  оправдаться
по мере моих сил и возможностей.
     - Значит, вы признаетесь в нарушении закона! Вы, инспектор полиции...
     - Я даже не могу выразить свое сожаление, месье прокурор. Если  бы  я
не заботился так о спокойствии месье Делижара - я ведь знал, что он только
что велел принести ему  чаи  наверх,  -  я  бы  сам  задал  ему  несколько
вопросов...
     - Довольно! Сегодня же я направлю в министерство полиции жалобу месье
Делижара. Полагаю,  что  мы  можем  считать  инцидент  исчерпанным,  месье
Делижар. Я заверяю вас, что приму все меры, чтобы загладить перед вами...
     - Благодарю вас, мой дорогой прокурор. Поведение этого человека  было
возмутительным. И уверяю вас,  что  только  мое  безграничное  уважение  к
порядку и полиции удерживает меня от дальнейших действий.
     Прокурор с подчеркнутой  теплотой  пожал  руку  Делижару  и  поспешил
вперед, чтобы открыть ему дверь.
     - Еще раз благодарю вас. Надеюсь, мы скоро увидимся.
     - Я  обязательно  приду  завтра  на  похороны,  месье  Делижар.  И  я
надеюсь...
     Внезапно они услышали спокойный голос Мегрэ:
     - Месье прокурор, я желал бы, если вы мне позволите, -  задать  этому
человеку один вопрос. Только один.
     Прокурор опять нахмурился. Делижар, стоявший на пороге, непроизвольно
остановился, и Мегрэ продолжал:
     - Месье Делижар, пойдете ли вы на похороны Каролины?
     Прокурор был поражен  эффектом  этих  слов.  В  одно  мгновение  лицо
Филиппа, казалось, развалилось на куски.
     Мегрэ осторожно прикрыл дверь.
     - Как видите, мы еще не кончили. Простите, что я вас  задерживаю,  но
надеюсь - ненадолго.
     - Инспектор, - начал прокурор.
     - Не бойтесь. Я не собираюсь, как говорят  газеты,  обнажать  секреты
личной жизни светского человека. Каролина не содержанка  и  не  работница,
совращенная месье Делижаром. Все остается в рамках респектабельности.  Она
его старая няня.
     - Я требую, чтобы вы объяснили...
     - С большим удовольствием. Постараюсь отнять у вас минимум времени...
Я начну, с вашего позволения, с тайны желтой комнаты, что,  без  сомнения,
вызовет в вашей памяти  приятные  воспоминания  о  книжках  с  убийствами,
которые вы читали в детстве. С желтой комнаты  и  начались  мои  открытия.
Вернее, она подтвердила мои подозрения... Перестаньте коситься  на  дверь,
месье Делижар!
     - Я жду, - вздохнул прокурор, не выпуская из рук ножа для  разрезания
бумаги.
     - Вы должны знать, что на втором этаже дома на  улице  Реколле  мадам
Круазье  жила  в  комнате   налево,   в   так   называемой   комнате   Луи
Четырнадцатого, обтянутой голубым шелком. Итак, без нескольких минут  пять
мадам Круазье вошла в дом - в  добром  здравии  и  прекрасном  настроении,
обменялась несколькими словами  с  лакеем  и  поднялась  в  свою  комнату.
Повторяю, в голубую комнату. Когда доктор Левин приехал по вызову в десять
минут шестого,  его  провели  в  комнату  направо,  обставленную  в  стиле
Регентства и оклеенную желтыми обоями. В этой  комнате  в  ночной  рубашке
лежала в постели старая женщина. Что бы вы на это сказали?
     - Продолжайте, - сухо сказал прокурор.
     - И это не единственная  тайна.  Вот  вам  другая.  Молодого  доктора
Левина, который недавно  начал  практиковать  в  городе  и  который  лечит
бедняков, получая за визит десять франков, вызывают  в  роскошный  особняк
Делижаров.  Ему  отдают  предпочтение  перед  всеми  другими  врачами.  Он
обнаруживает, что старуха умерла в четыре пятнадцать. Кто же лжет?  Доктор
или лакей, который видел, как мадам Круазье пришла домой около пяти?  Если
лакей, то тогда должен лгать и зубной врач, который уверяет, что в  четыре
пятнадцать мадам Круазье сидела у него в кресле.
     - Я не понимаю...
     - Терпение. Я тоже не сразу понял. Так  же,  как  я  не  мог  понять,
почему месье Делижар, который ушел из дому раньше, чем обычно, добрался до
клуба только в четверть шестого.
     - Иногда человек может идти медленнее, вырвалось у прокурора.
     Делижар сидел неподвижно.
     - Тогда ответьте мне пожалуйста на  такой  вопрос.  Месье  Филипп  не
успел сесть за стол в клубе, как позвонил лакей и сообщил, что у его  тети
сердечный приступ. Это было все, что сказал лакей,  больше  он  ничего  не
знал. Месье же Делижар возвращается и говорит  своим  партнерам,  что  его
тетя скончалась.
     Прокурор неприязненно взглянул на Филиппа.
     - Теперь мелочи. Почему месье Делижар именно в этот день дал выходной
своему шоферу? Совпадение? Хорошо. Зачем тогда  он  сам  едет  куда-то  на
машине в два часа и оставляет ее на улице? Где он и его жена были  с  двух
до трех?
     - У постели больной женщины, - словно очнувшись, сказал Филипп.
     - У постели. Точно. У постели Каролины, той самой  Каролины,  которая
живет на окраине города. Поэтому и грязь в машине... И  я  могу  доказать,
что это грязь известкового карьера, что напротив дома Каролины.
     Как будто в рассеянности, Мегрэ вынул из кармана трубку, набил  ее  и
принялся расхаживать по кабинету.
     - Мы столкнулись, месье прокурор, с одним из гнуснейших и  простейших
преступлений,  с  которыми  мне  когда-либо  приходилось  встречаться,   с
преступлением, когда весь расчет на то, что вряд ли стали бы  расследовать
обстоятельства внешне естественной  смерти  в  одной  из  виднейших  семей
города.
     Филипп Делижар в жизни  не  сделал  ровным  счетом  ничего,  если  не
считать, что он женился на богатой, жил широко, спекулировал бездумно и  в
конце концов растранжирил все состояние жены. Уже три года, как он  был  в
отчаянном  положении.  Единственной  его  надеждой  была  тетя,  да  и  та
отказывалась ему помогать.
     Как все ясно! Как  все  просто!  Я  думаю,  месье  Делижар  не  будет
спорить, если я скажу, что бывали дни, когда в его доме не  было  и  сотни
франков. В таком возрасте не пойдешь учиться. Не переменишь образа  жизни.
А тетя старая. И несмотря на влияние неприятной мадемуазель Ледрю, она  не
хочет  лишить  своего  племянника  наследства.  На  всякий  случай  Филипп
намекает старухе, что  ее  компаньонка  не  настолько  чиста,  на  сколько
хотелось бы тете... Вы следите за моими словами, месье прокурор? У Филиппа
нет другого выхода. Жозефине  Круазье  придется  умереть,  чтобы  Делижары
могли жить в свое удовольствие.
     Подтолкнуть человека к линии, разделяющей жизнь и  смерть,  нетрудно.
Значительно труднее скрыть истинную причину  смерти  от  врачей.  Особенно
когда это связано с большим наследством. Яд - рискованно.  Это  первое,  о
чем подумают сплетники. А ведь  всем  известно,  что  Делижары  сидят  без
гроша. Застрелить невозможно... Нож оставляет следы... И в то же -  время,
повторяю, убийство уже решено. Не хватает только удобного случая -  случая
разделаться с тетей без риска.
     И вдруг появляется такая возможность. У  Филиппа  есть  старая  няня,
Каролина, приблизительно того же возраста, что и тетя. Она  живет  одна  в
маленьком домике на окраине города. У нее  уже  было  несколько  сердечных
приступов. И тут Делижары узнают, что у нее только что был еще  один.  Они
едут к ней днем и возвращаются через час, зная, что жить  ей  осталось  не
больше двух часов.
     Расположение комнат помогает им в осуществлении плана. Они  стараются
не упустить ни единой детали.
     Мадам Делижар немедленно уходит из дома через  заднюю  дверь,  пешком
добирается до Каролины, благо это недалеко, и не отходит  от  ее  постели,
пока няня не умирает. Это случилось в четверть пятого.
     Филипп не покидает дома до обычного часа. И только немного раньше, не
в силах справиться с нетерпением, садится в машину, оставленную за  углом,
едет к дому Каролины, кладет тело в машину и вместе с  женой  возвращается
обратно.
     Оба они проникают в дом через заднюю дверь,  вносят  тело  на  второй
этаж в желтую комнату.
     Слуги уверены, что мадам Делижар не выходила из дому, а месье  Филипп
- в клубе.
     А те ждут возвращения мадам  Круазье.  Она  должна  скоро  вернуться.
Жозефина входит в комнату, в синюю комнату, и ее тут же убивают.
     Филипп немедленно отправляется в клуб, опять же через заднюю дверь, и
едет туда на машине. Ему нужно алиби. Из клуба он  тоже  едет  машиной,  а
потом говорит всем, что приехал на такси.
     Доктора выбирают  со  всей  тщательностью.  Он  не  должен  знать  ни
планировки дома, ни Жозефины. Мадам проводит его к телу  Каролины.  Доктор
совершенно  правильно   устанавливает   причину   смерти   и   подписывает
сертификат. Осталось только отвезти ночью  тело  няни  обратно,  и  работа
окончена.
     Несколько секунд в кабинете прокурора стояла тишина. Затем  прокурор,
не отрывая глаз от ножа для разрезания бумаги, спросил:
     - Почему вы подумали о Каролине?
     - Это логично. Доктор  не  мог  осматривать  тело  Жозефины  Круазье.
Значит, он осматривал чье-то другое  тело.  Я  купил  вчерашнюю  газету  и
прочел список умерших. Я был уверен, что найду хотя  бы  одну  старуху.  Я
нашел ее. А когда узнал о связи ее  с  семейством  Делижаров,  дело  было,
считайте, закончено. Ее соседи подтвердят, что видели, как туда  несколько
раз приезжала машина. Они, правда, ничего не заподозрили, ибо знали, что в
последнее время бывшие хозяева Каролины часто ее навещали. Может быть, это
единственный добрый поступок Филиппа Делижара.
     Хлопнув ножом по столу, прокурор резко спросил:
     - Вы признаете себя виновным, Филипп Делижар?
     - Я буду отвечать только в присутствии своего адвоката.
     Традиционная формула... Он  попытался  встать,  но  зашатался.  Мегрэ
пришлось принести ему стакан воды.


     Вскрытие тела  Жозефины  Круазье  показало,  что  сердце  ее  было  в
отличном состоянии и что ее сначала пытались задушить шнурком от  корсета,
а затем - она сопротивлялась - добили двумя ударами ножа в спину.
     - Я  вынужден  поблагодарить  вас,  -  признался  прокурор  с  кривой
усмешкой. - Вы в самом деле звезда того же масштаба,  что  и  ваша  слава.
Однако я хочу сказать, что методы, которыми вы  пользуетесь,  в  небольшом
городе неприемлемы.
     - Это значит, что мне бы здесь долго не продержаться?
     - Я хотел уведомить вас...
     - Спасибо.
     - Но.
     - Мне и самому здесь не  очень  нравится.  Меня  в  Париже  жена  уже
заждалась. Единственное, на что я надеюсь, так это  на  то,  что  каннские
присяжные не настолько ослеплены роскошью особняка этого мерзавца Филиппа,
чтобы забыть потребовать для него смертной казни.



   Жорж Сименон.
   Бедняков не убивают...


 Перевод с французского П. Глазовой


I. Убийство человека в нижнем белье

     "Бедняков не убивают..."
     На  протяжении двух часов эта дурацкая фраза приходила Мегрэ на  память
раз  десять или двадцать,  она преследовала  его, словно  назойливый  припев
случайно услышанной  песенки,  она вертелась и вертелась у него в голове - и
невозможно было от  нее отделаться, он даже несколько раз произнес ее вслух.
Потом у нее появился вариант:
     "Людей в нижнем белье не убивают..."
     Августовский,  по-отпускному пустоватый  Париж  изнывал  от зноя. Жарко
было  уже в девять утра. В обезлюдевшей префектуре  царила тишина. Все окна,
обращенные к набережным, были распахнуты  настежь.  Войдя к  себе в кабинет,
Мегрэ первым долгом  скинул пиджак. В эту  минуту и раздался звонок от судьи
Комельо.
     - Загляните-ка,  пожалуйста, на улицу Де-Дам. Этой ночью  там произошло
убийство.  Комиссар полицейского  участка  рассказал  мне какую-то  длинную,
путаную историю. Он сейчас на месте происшествия. Из прокуратуры туда раньше
одиннадцати никто прибыть не сможет.
     Уж  это всегда так:  только  ты  собрался  провести  спокойный  денек в
тишине, в  прохладе - бац! -  сваливается  на тебя  какая-то дрянь, и все  к
черту!..
     - Идем, Люка?
     Конечно,  легковушку оперативной группы  успели куда-то  услать, и надо
было добираться на  метро, где  пахло хлорной  известью и где Мегрэ вдобавок
пришлось загасить трубку.
     ...Нижний конец улицы Де-Дам у выхода на улицу Батиньоль. Солнце печет.
Сутолока. Пестрота. На  тележках  вдоль тротуаров -  горы  овощей,  фруктов,
рыбы. Перед  тележкой плотной стеной  -  хозяйки, осаждающие всю эту  снедь.
Разумеется,  у  дома,  где произошло убийство,  толпится  народ,  мальчишки,
пользуясь случаем, носятся взад-вперед, визжат, орут.
     Обыкновенный  семиэтажный  дом.  Для  съемщиков  с более  чем  скромным
достатком.  В нижнем  этаже  - прачечная и лавка угольщика. У подъезда стоит
полицейский.
     -  Комиссар  ожидает  вас  наверху,  мосье Мегрэ...  Это на  четвертом.
Проходите, господа, проходите!.. Ну что тут смотреть... На дороге-то хоть не
стоите, посторонитесь!
     Какое  преступление  могло совершиться  здесь, в этом  доме, где  живут
маленькие, незаметные люди - народ, как правило, честный? Какая-нибудь драма
любви и ревности? Но фон даже для этого неподходящий.
     Четвертый  этаж.  Широко  распахнутая дверь, за  ней кухня. Там  шумная
ребячья   возня.    Их   трое    или    четверо   -   подростки    лет    по
двенадцати-шестнадцати. И женский голос из другой комнаты:
     - Жерар, оставь сестру в покое, слышишь!..
     Голос визгливый и в то же время усталый, такой иногда бывает у  женщин,
потративших всю жизнь на мелочную борьбу с повседневными невзгодами.
     Входная дверь  отворилась, и Мегрэ увидел жену убитого. Это она кричала
сейчас  на Жерара. Рядом с ней стоял участковый полицейский комиссар.  Мегрэ
пожал ему руку.
     Женщина взглянула на Мегрэ и вздохнула, точно говоря: "Еще один!"
     -  Это  комиссар  Мегрэ,  -  объяснил  участковый,  -  он  будет  вести
следствие.
     - Значит, рассказывать все сначала?
     Комната, которая одновременно служит  и  гостиной и  столовой,  в одном
углу - радиоприемник, в  другом -  швейная машина. В открытое окно врывается
уличный  шум, дверь на кухню  тоже открыта, и оттуда  несутся  крики и  визг
детей.  Но вот  женщина прикрыла дверь,  и  голоса  смолкли,  точно внезапно
выключенное радио.
     - Такое могло случиться только со мной, - проговорила она со вздохом. -
Садитесь, мосье. Может быть, выпьете чего-нибудь? Я подам. Прямо не знаю...
     - Расскажите мне, но только ясно и просто, как это произошло.
     - Так  ведь я ничего не видела, что же я буду рассказывать?..  Мне  все
кажется, будто и  не  было ничего. Вернулся он домой, как всегда, в половине
седьмого.  Он никогда не опаздывал.  Мне  даже приходится  всякий раз давать
ребятам  шлепка,  потому что он любил  садиться за  стол  сразу, лишь только
придет...
     Она  говорила о своем муже, чей портрет - увеличенная  фотография,  где
они  сняты  вместе, -  висел на стене. И не потому,  что трагически погиб ее
муж, эта женщина выглядела  такой подавленной  и  несчастной. С портрета она
тоже смотрела  пришибленно и покорно, будто  на  ее плечи были взвалены  все
тяготы мира.
     Что касается мужа,  то фотография запечатлела усы, крахмальный  стоячий
воротничок  и  лицо,  выражавшее самую безоблачную  невозмутимость,  в  этом
человеке  все было так заурядно,  так ординарно, что,  встретив  его  даже в
сотый раз, вы бы не обратили на него внимания.
     - Он вернулся в половине седьмого, снял пиджак и повесил его в шкаф  со
своими вещами  он всегда обращался аккуратно, это  надо  правду сказать... В
восемь пришла Франсина - она работает, я еще оставила ей обед на столе...
     Вероятно, она  уже  рассказывала все  это  полицейскому  комиссару,  но
чувствовалось, что, если бы от  нее потребовали, она могла бы повторять свой
рассказ снова  и снова, все тем же плаксивым голосом, и  взгляд у нее был бы
при этом все такой же тревожный, как будто она боялась что-нибудь забыть.
     Ей было  лет сорок пять, и в молодости она, вероятно, была хорошенькой,
но с тех пор прошли долгие годы, а ее каждый день с утра до вечера одолевали
домашние заботы...
     - Морис уселся на свое любимое место, у окна... как раз там, где теперь
сидите  вы.  Это  его кресло...  Он  читал книгу, но  иногда вставал,  чтобы
отрегулировать радио...
     В  этот вечерний час  в домах на  улице Де-Дам нашлось бы, наверное, не
меньше сотни  мужчин,  занятых тем же  самым,  -  мужчин, которые, отработав
целый день в  конторе или в магазине, отдыхали  теперь у  раскрытого окна за
чтением книги или вечерней газеты.
     -  Надо вам сказать,  что он по вечерам никогда не гулял. То есть один,
без нас. Раз в неделю мы ходили в кино, все вместе. ...А в воскресенье...
     По  временам  она  теряла  нить  рассказа,  прислушиваясь  к тому,  что
делается на кухне, тревожась, не дерутся ли дети, не подгорело ли что-нибудь
на плите...
     -  Так о чем это я?.. Ах, да... Франсина -  ей  уже семнадцать Франсина
вышла  погулять и вернулась в половине  одиннадцатого. Остальные  спали... Я
готовила обед на  сегодня, заранее, потому что  утром мне  надо было ехать к
портнихе... Господи! Я и забыла предупредить се, что не приеду... А она меня
ждет...
     Это для нее тоже было трагедией.
     -  Мы  легли...  Вернее  сказать,  мы  вошли  в  спальню,  и я  легла в
кровать... Морис  раздевался всегда медленнее,  чем я. Окно было  открыто...
Жалюзи мы тоже не опускали, из-за  духоты... В доме напротив никто на нас не
смотрел...  Там  отель... Люди приходят  и  сразу ложатся  спать... Их редко
увидишь у окна...
     Мегрэ сидел так неподвижно, вид  у него  был такой осоловелый, что Люка
показалось, будто  начальник  сейчас  уснет.  Однако  из  губ Мегрэ,  плотно
зажавших мундштук трубки, вырывался время от времени легкий дымок.
     - Мне и рассказывать-то нечего... Нет, такое могло случиться  только со
мной... Мы  с ним  разговаривали...  О  чем именно, я не  помню,  но пока он
снимал брюки и складывал  их, он все  время  говорил... Он остался в  нижнем
белье...  Потом  снял носки  и стал  чесать себе  подошвы, они всегда у него
болели... Я  услышала  с улицы  такой  звук... знаете,  такой... ну, когда у
машины мотор стреляет... нет, не такой даже, а вот какой:
     ф-р-р-ф-р-р...  Вот-вот,  именно:  ф-р-р-ф-р-р... Вроде  водопроводного
крана, когда в нем воздух соберется... Тут  я  подумала, что это вдруг Морис
на полуслове замолк?.. Видите  ли, я  уже начала дремать, потому что за лень
сильно  устала...  Ну  так  вот,  замолчал он,  а  потом говорит тихонько  и
странным таким голосом: "Сволочь!".  Я очень  удивилась, потому что он почти
никогда не ругался... Он был не такой... Я его спрашиваю:
     "Что это ты?" Тут я открыла глаза - я ведь все время лежала с закрытыми
глазами - и вижу, он валится на пол. Я закричала: "Морис!"
     Понимаете, человек  ни разу в жизни не падал в обморок...  Он хоть и не
был здоровяком, но болеть никогда не болел...
     Я встала...  зову  его, говорю...  А он лежит  на  коврике ничком и  не
шевелится... Я хотела его поднять, смотрю: у него на рубашке - кровь...
     Я позвала Франсину, это наша  старшая.  И как вы  думаете, что она  мне
сказала,  когда  увидела отца?  "Мама,  -  говорит, - что ты  наделала!" - и
кинулась вниз, звонить... Ей пришлось разбудить угольщика...
     - А где Франсина? - спросил Мегрэ.
     - У себя в комнате...  Она одевается... Ночью нам было не  до того, нот
мы  и остались неодетые... Уж вы извините, что у меня  такой  вид... Сначала
приходил доктор, потом полицейские, потом господин комиссар...
     - Не могли бы вы нас оставить одних?
     Она поняла не сразу, переспросила:
     - Оставить одних?
     Она ушла  на  кухню, и слышно было, как она  бранит  детей - все тем же
нудным, монотонным голосом.
     - Еще четверть часа, и я сошел бы с ума, - со вздохом проговорил Мегрэ,
подходя к окошку глотнуть свежего воздуха.
     Трудно  объяснить почему,  но  только во  всем существе  этой  женщины,
возможно  совсем не  плохой,  было что-то  удручающе  унылое,  что-то такое,
отчего меркнул,  становил