в. Кончил тем, что улегся на скамейку и заснул. В пять часов
утра полицейский согнал его, и он тотчас же явился сюда. С  тех  пор  он
все крутится у этого дома - уходит, возвращается, трется около витрины с
явным намерением привлечь мое внимание.
   Виктор, заметивший Мегрэ, прошелся немного, сунув руки в карманы и  с
насмешливым видом насвистывая что-то. Потом, приметив порог,  уселся  на
него, как человек, которому ничего больше не остается.
   На витрине можно было  прочесть:  "ГАНС  ГОДБЕРГ,  ПОКУПКА,  ПРОДАЖА,
ЛЮБЫЕ ВЕЩИ".
   Внутри в полутьме виднелся маленький человечек с  бородкой,  которого
явно беспокоило это необычное хождение снаружи.
   - Подожди меня, - сказал Мегрэ.
   Он пересек улицу и вошел в лавку, заваленную старой одеждой и  самыми
разными предметами, от которых исходил тошнотворный запах.
   - Вы хотите что-нибудь купить? - неуверенно спросил торговец.
   В глубине лавки была застекленная дверь, а за ней комната, в  которой
толстая женщина мыла лицо мальчишке лет двух  или  трех.  Таз  стоял  на
кухонном столе рядом с чашками и масленкой.
   - Полиция! - произнес Мегрэ.
   - Я так и думал.
   - Вы знаете типа, который с самого утра бродит вокруг вашей лавки?
   - Высокого, тощего, который кашляет? Никогда его не видел.
   Забеспокоившись, я как раз только что показал на него  жене,  но  она
тоже его не знает.
   Посматривая все время  через  дверь,  его  жена  вытащила  из  люльки
второго ребенка, который принялся реветь, потому что его начали мыть.
   Старьевщик, кажется, чувствовал себя довольно уверенно.  Он  медленно
потирал руки, ожидая  следующих  вопросов  комиссара,  и  удовлетворенно
оглядывался вокруг с видом человека, которому не в чем себя упрекнуть.
   - Вы давно здесь обосновались?
   - Немногим больше пяти лет. Магазин уже хорошо знают, потому  что  он
только честно торгует.
   - А до вас? - спросил Мегрэ.
   - Разве вы не знаете? Тот самый папаша Ульрих, что исчез...  Комиссар
одобрительно кивнул. Наконец он на что-то наткнулся.
   - Папаша Ульрих был старьевщиком?
   - У вас в полиции должны быть большие сведения, чем у меня.  Вы  ведь
понимаете, что я ничего не могу сказать наверняка. В квартале  говорили,
будто он не только продавал и покупал, но и ссужал деньги.
   - Ростовщик?
   - Я не знаю, на каких условиях он их давал. Он жил совсем  один.  Сам
открывал и закрывал ставни. Помощника не было у него. Однажды он  исчез,
и дом шесть месяцев оставался заколоченным. Я возобновил здесь торговлю.
   У магазина теперь совсем другая репутация, вы должны это знать.
   - И даже никогда не видали папашу Ульриха?
   - Меня не было в Париже в то время. Я приехал из Эльзаса после  того,
как лавка досталась мне.
   Ребенок, не переставая, ревел в кухне, а  брат  его  открыл  дверь  и
смотрел на Мегрэ, с серьезной физиономией обсасывая палец.
   - Я сказал все, что знаю. Поверьте, если бы я знал больше...
   - Хорошо! Ладно...
   Еще раз оглянувшись, Мегрэ вышел и застал бродягу сидящим все на  том
же пороге.
   - Так это сюда ты хотел привести меня?
   С наигранно невинным видом Виктор спросил:
   - Куда это?
   - Что это за история с папашей Ульрихом?
   - Папашей Ульрихом?
   - Не строй из себя дурачка!
   - Не знаю, ей-богу.
   - Это его скинули в канал Сен-Мартен?
   - Не знаю!
   Мегрэ пожал плечами, отошел и, проходя, бросил Люка:
   - Продолжай следить на всякий случай.
   Получасом позже  он  уже  сидел,  погрузившись  в  старые  досье,  и,
наконец, нашел то, что искал.
   На листке бумаги была сделана следующая запись:
   "Якоб Лави, по прозвищу Ульрих, шестьдесят два года, родом из Верхней
Силезии, старьевщик с улицы Блан-Манто, предполагается, что давал деньги
под проценты.
   Исчез 20 марта, но соседи сообщили об его отсутствии только 22.
   В доме не найдено никаких следов. Ничто не  пропало.  Сумма  в  сорок
тысяч франков обнаружена в матрасе старьевщика.
   Насколько можно судить, он вышел из дома девятнадцатого, вечером, как
это часто бывало.
   О личной жизни никаких сведений. Поиски в Париже и провинции не  дали
результатов. Написали в Верхнюю Силезию, и через месяц в Париж приезжает
сестра исчезнувшего и просит разрешение на получение наследства.
   Только через шесть месяцев ей выдают подтверждение об исчезновении".

***

   В полдень Мегрэ с разболевшейся  головой  заканчивал  в  комиссариате
Ла-Вилетт - третьем за этот день - просмотр тяжеленных папок.
   И вот что он обнаружил:
   "1 июля водники вытащили из канала Сен-Мартен, в районе шлюза, сильно
разложившийся труп мужчины.
   Доставленный в институт судебной экспертизы, он не был опознан.
   Рост 1,55 м. Примерный возраст: от шестидесяти  до  шестидесяти  пяти
лет.  Большая  часть  одежды  изодрана  при  трении  о  дно  и   винтами
пароходов?
   В карманах не найдено ничего".
   Мегрэ вздохнул. Наконец он  выбрался  из  смутной  не  правдоподобной
атмосферы, по всей видимости, нарочно созданной  Джеймсом  вокруг  этого
дела.
   Теперь он располагал вескими уликами.
   Это папаша Ульрих был убит шесть лет тому  назад  и  брошен  в  канал
Сен-Мартен.
   - За что? Кем?
   Все  это  предстояло  попытаться   узнать.   Он   набил   трубку,   с
наслаждением, медленно разжег ее, попрощался с коллегами из комиссариата
Ла-Вилетт и вышел на улицу  -  улыбающийся,  уверенный  в  себе,  твердо
ступая своими большими ногами.

VIII. Любовница Джеймса

   Бухгалтер-эксперт, потирая руки и слегка подмигнув, вошел  в  кабинет
Мегрэ.
   - Нашел!
   - Что нашел?
   - Я просмотрел бухгалтерские книги магазина рубашек за семь лет.  Это
оказалось нетрудно. Файтен ничего в этом не понимал и приглашал раза два
в неделю служащего из банка вести отчетность. Кое-какие  мелкие  уловки,
позволяющие уменьшить налоги. Достаточно беглого взгляда, чтобы получить
полное представление о деле: дело как дело, не хуже других,  если  бы  у
него была  финансовая  база.  Продавцам  платили  четвертого  числа  или
десятого. Векселя несколько раз возобновлялись. Распродажа со скидкой  -
чтобы любой ценой пополнить кассу. Наконец, Ульрих!
   Мегрэ никак не прореагировал. Он знал,  что  лучше  дать  высказаться
словоохотливому  меленькому  человечку,  расхаживающему  взад-вперед  по
комнате.
   - Обычная история! Имя Ульриха впервые появляется в книгах семилетней
давности. Ссуда в две тысячи франков в день истечения срока платежа.
   Возвращена через неделю. По  истечении  следующего  срока  платежа  -
ссуда в пять тысяч франков. Понимаете? Торговец  нашел  способ  добывать
деньги  в  случае  крайней  необходимости.  Это  вошло  в  привычку.  От
первоначальных  двух  тысяч  через  шесть   месяцев   он   переходит   к
восемнадцати. А вместо этих восемнадцати возвращать надо двадцать  пять.
Папаша Ульрих гурман!
   Надо признать, что Файтен человек честный. Он отдает  всегда.  Но  не
совсем обычным образом. Например, пятнадцатого он возвращает  пятнадцать
тысяч, а двадцатого снова берет восемнадцать. В следующем месяце  он  их
возвращает, чтобы снова взять двадцать пять. В марте Файтен  должен  был
Ульриху тридцать две тысячи франков.
   - Он вернул их?
   - Простите! С этого момента след Ульриха исчезает из книг.
   Тому есть бесспорное объяснение: старик с улицы Блан-Манто мертв!
   Следовательно, смерть принесла Файтену сумму в  тридцать  две  тысячи
франков!
   - Кто потом заменил Ульриха?
   - Некоторое время - никто.
   Через год, вновь попав в затруднительное положение,  Файтен  попросил
кредит в небольшом банке и получил его. Потом банку надоело это.
   - Бассо?
   Имя его мелькает в последних книгах, но в связи не  с  займами,  а  с
векселями.
   - А каково положение в день смерти Файтена?
   - Не лучше и не хуже, чем обычно.  С  двумя  десятками  тысяч  он  бы
выкрутился до  следующего  срока  платежей.  В  Париже  несколько  тысяч
торговцев в таком же положении;  весь  год  они  гоняются  за  деньгами,
которых  им  всегда  не  хватает,   пытаясь   предотвратить   неизбежное
банкротство.
   Мегрэ поднялся, взял шляпу.
   - Спасибо, господин Флбре.
   - Надо заняться более тщательной проверкой?
   - Пока не надо.
   Все шло отлично. Следствие продвигалось с обычной планомерностью.  Но
как раз теперь Мегрэ выглядел  недовольным,  словно  опасался  кажущейся
легкости.
   - От Люка ничего? - спросил он у конторского мальчика.
   - Он только что звонил. Человек, которого вы знаете, явился  в  Армию
Спасения и попросил пристанища. Сейчас он спит.
   Речь шла о Викторе, у которого не было ни гроша в кармане. Неужели он
все еще надеется получить тридцать тысяч франков в обмен на  имя  убийцы
папаши Ульриха?
   Мегрэ прошел пешком по набережным. Миновав почту,  он  задержался  на
мгновение, вошел и заполнил телеграфный бланк: "Вероятно приеду  четверг
точка Целую всех".
   Был понедельник. За все время, что жена отдыхает, он так  и  не  смог
приехать к ней в Эльзас.  Он  вытащил  и  набил  трубку,  -  решая,  что
предпринять дальше,  потом  окликнул  такси  и  дал  водителю  адрес  на
бульваре Батиньоль.
   За свою жизнь ему пришлось проводить не одну сотню расследований.  Он
знал, что почти каждое из них распадается  на  два  периода,  имеет  две
различные стадии.
   Вначале полицейский знакомится  с  новой  обстановкой,  с  людьми,  о
которых он еще ничего  не  слыхал  накануне,  с  узким  мирком,  который
всколыхнула драма.
   В  мир  этот  входишь  чужим,  врагом.  Сталкиваешься  с  существами,
настроенными неприязненно, хитрыми, замкнутыми.
   С точки зрения  Мегрэ  -  самый  захватывающий  период.  Вынюхиваешь,
действуешь чисто интуитивно. И ни малейшей точки опоры, часто даже не от
чего оттолкнуться.
   Смотришь  на  людей,  и  каждый  может  оказаться  преступником   или
сообщником.
   Но вдруг удается ухватить какой-то конец,  и  вот  начинается  второй
период. Теперь следствие  в  самом  разгаре.  В  движение  приходит  вся
система. Каждый шаг,  каждое  мероприятие  приносят  что-то  новое.  Как
правило,  события  начинают  нарастать   ускоренным   темпом,   кончаясь
неожиданным раскрытием преступления.
   Полицейский действует не один. События работают на  него.  Он  должен
следить за ними, ни в коем случае не опережая их.
   Так и теперь, когда обнаружилось существование Ульриха. Еще  утром  у
Мегрэ не было ни малейшего представления о том, кто мог быть  жертвой  с
канала Сен-Мартен.
   Сейчас он знал, что это старьевщик  и  ростовщик,  которому  торговец
рубашками должен был деньги.
   Надо было заняться поисками в этом направлении. Через  четверть  часа
комиссар уже звонил у двери квартиры Файтена  на  пятом  этаже  дома  на
бульваре Батиньоль.  Открыла  глуповатого  вида  растрепанная  служанка,
которая не могла решить, пускать его или нет.
   Но тут Мегрэ заметил на вешалке шляпу Джеймса.
   Что это -  шаг  вперед  или  в  сложной  системе  сломалось  какое-то
колесико?

***

   - Госпожа дома?
   Он воспользовался растерянностью прислуги, видимо, недавно приехавшей
из деревни, и вошел в квартиру, потом направился  к  двери,  за  которой
слышались голоса, постучал и сразу же открыл ее.
   Он хорошо представлял себе  квартиру,  подобную  большинству  квартир
мелких буржуа в этом районе. В салоне  с  узким  диванчиком  и  хрупкими
креслами на золоченых ножках он прежде всего увидел Джеймса, стоявшего у
окна и погруженного в созерцание улицы.
   Госпожа Файтен, по-видимому, собиралась уходить и была одета  во  все
черное с маленькой, очень кокетливой шапочкой из крепа  на  голове.  Она
казалась очень возбужденной.
   Несмотря на это, она не-проявила ни малейшего недовольства  при  виде
Мегрэ. Джеймс же повернулся раздосадованный и немного смущенный.
   - Входите, господин комиссар. Вы не помешаете.  Я  как  раз  говорила
Джеймсу, что глупо...
   - А!
   Все это весьма похоже было на семейную  сцену.  Джеймс  безнадежно  и
неуверенно пробормотал:
   - Послушай, Мадо!
   - Нет! Помолчи! Я говорю сейчас с  комиссаром.  Сдавшись,  англичанин
снова стал смотреть на улицу, где ему, должно быть,  видны  были  только
головы прохожих.
   - Если бы вы были обычным полицейским, господин  комиссар,  я  бы  не
стала с вами так разговаривать. Но вы были нашим гостем в Морсанге.
   Кроме того, сразу видно, что вы человек, способный понять...
   А она - женщина, способная говорить часами! Способная  призвать  весь
мир  в  свидетели!  Способная  заставить  замолчать  самого   отчаянного
болтуна!
   Ее не назовешь ни красивой, ни хорошенькой. Можно  сказать,  что  она
привлекательна, в особенности в этом трауре, который не только не делает
ее печальной, а, наоборот, придает пикантность.
   Женщина  аппетитная,  очень  живая,   должно   быть,   темпераментная
любовница.
   Полная  противоположность  Джеймсу  с  его  недовольной  физиономией,
всегда немного блуждающим взглядом, со всем его флегматичным видом.
   - Все знают, что я любовница Бассо, ведь так? Я не стыжусь  этого.  Я
никогда это не скрывала. И в  Морсанге  не  найдется  человека,  который
упрекнул бы меня. Если бы мой муж был другим человеком...
   Она с трудом перевела дыхание.
   - Когда не умеют справляться  с  делами...  Взгляните  на  конуру,  в
которой он заставлял меня жить! Сам-то он никогда в ней не бывал. А если
появлялся вечерами, после обеда, то только для того, чтобы говорить, что
у него нет денег, говорить о рубашках, служащих и черт знает еще о чем.
   Если не  в  состоянии  сделать  женщину  счастливой,  так  нечего  ее
упрекать потом. Кроме того, Марсель и я не  сегодня-завтра  должны  были
пожениться.
   Вы не знали?  Ну,  разумеется,  мы  не  кричали  об  этом  на  каждом
перекрестке. Единственное, что его  останавливало  еще  -  это  сын.  Он
должен был развестись. Я бы сделала  то  же  самое.  Вы  видели  госпожу
Бассо? Это не та женщина, которая нужна Марселю.
   Джеймс вздыхал в своем углу и, не  отрываясь,  смотрел  на  цветастый
ковер.
   - Так скажите, в чем состоит мой долг? - продолжала Мадо. - У Марселя
несчастье!.. Его преследуют! Ему придется перебраться  за  границу.  Мое
место разве не рядом с ним? Скажите! Говорите честно.
   - Хм! Хм! - Мегрэ ограничился восклицаниями, не желая выдавать  того,
что думает.
   - Вот видите! Видишь, Джеймс! Комиссар согласен со мной. Плевать  мне
на все пересуды. Послушайте, комиссар, Джеймс не хочет мне говорить, где
Марсель. Он знает, голову даю на отсечение. Он даже не пытается отрицать
это.
   Если бы Мегрэ не приходилось раньше встречать подобного сорта женщин,
он бы наверняка возмутился. Теперь бесчувственность ее не удивила Мегрэ.
   Двух недель не прошло с того дня, как Файтен был убит Бассо.
   И здесь, в этой мрачной квартире, где на стене висит портрет хозяина,
а в пепельнице еще лежит его мундштук,  жена  разглагольствует  о  своем
долге.
   Выражение лица Джеймса не требовало  комментариев.  Да  и  не  только
лицо. Плечи его. Вся его поза. Сгорбленная спина. Все как бы говорило:
   "Ну и баба!".
   Она повернулась к нему.
   - Видишь, что комиссар...
   - Комиссар вообще ничего не сказал.
   - Господи! Мне противно на тебя смотреть! Ты не мужчина!  Если  бы  я
рассказала, зачем ты явился сегодня...
   Заявление было  столь  неожиданным,  что  Джеймс  весь  вспыхнул.  Он
покраснел   как   ребенок.   Лицо   залилось    краской,    уши    стали
багрово-красными.
   Он хотел что-то сказать, но не смог. Он попытался взять себя в  руки,
и, наконец, ему удалось выдавить некое подобие смеха.
   - Теперь уж лучше сразу сказать...
   Мегрэ посмотрел на женщину. Она немного смутилась, оттого что  у  нее
вырвалась эта фраза.
   - Я не хотела...
   - Нет!  Ты  никогда  ничего  не  хочешь.  Что  не  мешает...  Комната
показалась вдруг меньше, более интимной. Мадо пожала плечами:
   - Ну так что! Тем хуже для тебя.
   - Простите! - вмешался комиссар, глаза которого улыбались,  глядя  на
Джеймса. - Давно вы на "ты"? По-моему, в Морсанге...
   Ему с трудом удавалось сохранить серьезность, настолько  резкой  была
разница между Джеймсом, которого он знал, и тем, что стоял сейчас  перед
ним. Этот походил на застенчивого школьника, которого поймали  на  месте
преступления.
   У себя дома,  в  комнате  рядом  с  вяжущей  женой,  Джеймс  сохранял
некоторое достоинство, замкнувшись в своем одиночестве.
   Здесь он бормотал нечто бессвязное.
   - Ха! Вы ведь уже поняли? Я тоже был любовником Мадо.
   - К счастью, это было недолго! - съязвила она. Джеймсу  стало  не  по
себе от такого ответа. Взгляд его искал поддержки у Мегрэ.
   - Все это было изрядно давно. Жена моя ни о чем не догадывается.
   - Так она тебе и скажет все, что думает!
   - Насколько я ее знаю, упреков тут хватило бы на целую жизнь. Вот я и
пришел к Мадо попросить ее не говорить, если будут спрашивать.
   - И она обещала?
   - При условии, что я скажу ей, где Бассо. Понимаете?  Он  с  женой  и
ребенком... Наверняка уже перебрался через границу.
   Последняя фраза прозвучала  менее  уверенно,  что  подтверждало,  что
Джеймс сознательно лжет.
   Мегрэ сел в маленькое креслице, затрещавшее под ним.
   - Долго вы были любовниками? - добродушно спросил он.
   - Слишком! - бросила госпожа Файтен.
   - Не долго. Несколько месяцев, - вздохнул Джеймс.
   - Вы встречались в таких же меблированных комнатах, какие сдаются  на
авеню Нил?
   - Нет! Джеймс снял холостяцкую квартиру в районе Пасси.
   - Вы тогда уже ездили каждое воскресенье в Морсанг?
   - Да.
   - И Бассо тоже?
   - Да. За некоторым исключением, компания не меняется вот уже семь или
восемь лет.
   - Бассо знал, что вы были любовниками?
   - Да. Тогда он еще не был влюблен. Это нашло на него всего  год  тому
назад.
   Мегрэ не мог скрыть ликования. Он рассматривал маленькую квартирку со
множеством безделушек, бесполезных  и  достаточно  безвкусных.  Вспомнил
гостиную Джеймса, более претенциозную, белее современную,  со  всеми  ее
перегородочками, казалось, предназначенными для кукол.
   Наконец, Морсанг, "Вье-Гарсон", байдарки,  парусные  лодки,  вино  на
затененной террасе. И все это в обстановке какого-то нереального покоя.
   Семь или восемь лет подряд, воскресенье за воскресеньем, одни и те же
люди в установленный час пили аперитив, днем играли в  бридж,  танцевали
под радиолу.
   Значит, первым Джеймс удалялся в парк вместе  с  Мадо.  Это  на  него
саркастически поглядывал Файтен, он встречался с ней на неделе в Париже.
   Все знали это, закрывали глаза, помогали при случае любовникам.
   В том числе и Бассо, который в один прекрасный день  сам  влюбился  и
сменил предшественника.
   Ситуация становилась весьма пикантной - достаточно было взглянуть  на
жалкий вид Джеймса и на самоуверенную Мадо.
   К ней и обратился Мегрэ:
   - Сколько времени прошло с тех пор, как вы перестали быть  любовницей
Джеймса?
   - Погодите... Пять... Нет, почти шесть лет.
   - Как это прекратилось? Он или вы...
   Ответить хотел Джеймс, но она перебила его:
   - Оба. Мы поняли, что не созданы друг для  друга.  Несмотря  на  свою
внешность, Джеймс самый  настоящий  закоренелый  мещанин,  пожалуй,  еше
больший мещанин, чем мой муж.
   - Вы остались добрыми друзьями' -  Почему  бы  нет?  Если  не  любишь
больше, не значит, что...
   - Один вопрос, Джеймс! Вам  не  приходилось  в  то  время  одалживать
деньги Файтену?
   - Мне? Ответила Мало:
   - Что вы имеете в виду? Одалживать деньги моему мужу? Зачем?
   - Да нет, ничего. Просто мне в голову пришла одна мысль. А ведь Бассо
одалживал...
   - Это совсем другое  дело!  Бассо  богат!  У  мужа  бывали  временные
затруднения. Он поговаривал о том, чтобы уехать со мной в Америку.
   Тогда, чтобы избежать осложнений, Бассо...
   - Понимаю! Понимаю! Но ваш муж мог, например, говорить об  отъезде  в
Америку еще шесть лет тому назад, когда...
   - На что вы намекаете?
   Она  уже  готова  была  возмутиться.  При   одной   мысли   о   сцене