о Люкасу:
   - Умора! Угадай, что делал Ле Клоаген в один из дней, когда  господин
Лариньян  привез  ему  двести  тысяч  франков   наличными...   Занимался
грамматикой! В гостиной, наедине с  супругой,  которая  сидела  с  таким
видом, словно дает ему урок, и была весьма не в духе.
   - Не вижу, что...
   - Не торопись. Я буду очень удивлен, если еще до вечера...  А  теперь
мне надо позвонить нашему  замечательному  следователю,  который  пошлет
меня ко всем чертям.
   Ресторанчик для шоферов превратился в нечто вроде командного пункта.
   Похоже, что Мегрэ не решается упустить из поля  зрения  этот  большой
серый дом с воротами, в окне которого время от времени колышется штора.
   - Алло! Простите за беспокойство, господин  следователь...  Нет,  все
еще ничего существенного... Я попросил бы  вас  телеграфом  направить  в
Сен-Рафаэль  следующее  поручение.  Получить  у   господина   Лариньяна,
адвоката, ключи от известной ему виллы. Обязательно  захватить  с  собой
каменщика и одного-двух землекопов... Опасно?.. Да... Знаю...
   Разумеется, владелица виллы по приезде наделает много  шуму,  как  вы
выражаетесь...  Думаю,  что  это  необходимо...  Да...  Подвалы  и   все
остальное... Сад, если таковой имеется... грот, если таковой имеется...
   Колодец... Все, решительно все... Результаты пусть сообщат  мне  сюда
по телефону... Благодарю, господин следователь.
   Пятая  кружка?  Или  шестая?  Мало-помалу  Мегрэ  становится   другим
человеком. Он словно набирает обороты, все его способности  обостряются,
он движется вперед со свойственной уверенностью в своей силе.
   - Что мне делать? - спрашивает Люкас.
   - Купи-ка газету.
   В газетах уже опубликованы приметы Ле Клоагена:
   "Опасный безумец,  несомненный  убийца  гадалки  с  улицы  Коленкура,
бродит по столице".
   Мегрэ пожимает плечами. Коль скоро это нравится следователю - газеты,
публика...
   - Вы думаете, он удрал?
   - Нет.
   - Но тогда...
   - Да, старина. Может быть, да. Может быть, нет.
   - Эти женщины?
   - Не знаю. Пошли... Хозяин, сколько с  меня?  Если  мне  позвонят  из
Сен-Рафаэля или с набережной Орфевр, немедленно пошлите за  мной  в  дом
напротив.
   Его подмывает помедлить еще, выждать, сколько потребуется, но если Ле
Клоаген жив...
   - Добрый день, госпожа привратница... Да,  это  опять  я...  Скажите,
ваши жильцы располагают каждый своим погребом?..  Не  проводите  ли  нас
туда? Лампу?.. Вы очень любезны. Да, захватите лампу.
   Они спускаются гуськом. В огромном сводчатом подвале  каждому  жильцу
выделено место, обнесенное решеткой, за которой виднеются уголь и старые
ящики.
   - Нет, нет, не  беспокойте  этих  дам.  Поверьте,  замок  тут  совсем
несложный.
   И вот подтверждение: Мегрэ справляется с ним за считанные секунды.
   Пустые мешки из-под картошки. Кучка растопочных  кругляков  недавнего
привоза. Остатки угля с прошлой зимы.
   - Лопата найдется?
   - Вы же перепачкаетесь!
   Не важно! На всякий случай Мегрэ переворошил кучу угля, затем все так
же терпеливо обходит погреба остальных жильцов.
   - Вот еще какой вопрос, госпожа привратница. Хоть у  Ле  Клоагенов  и
нет служанки, у них, судя по размерам квартиры, должна быть комната  для
прислуги.
   - Да, на восьмом. Целых две.
   - Не подниметесь ли туда вместе со мной?
   - Я только сбегаю убавлю газ, не то у меня рагу пригорит.
   Жанвье мрачно встает, уступая им дорогу.  Привратница  оборачивается:
спектакль произвел на нее сильное впечатление.
   - Здесь нужен бы лифт, да не получается:  лестничная  клетка  слишком
узка.
   Наверху декорация меняется. Длинный коридор, стены выкрашены  маслом,
на дверях номера. Свет проникает только  через  крошечные  окна  скорее,
форточки.
   - Вот и их комнаты: тринадцатая и четырнадцатая. В  прошлом  году  Ле
Клоагены пытались их сдать, но чересчур дорого запросили. Минутку... Мой
ключ должен подходить к замку.
   Люкас, сопровождающий комиссара, начинает проявлять  беспокойство.  В
первой комнате, где в груди  сразу  спирает  от  запаха  плесени,  стоят
только детская кроватка с сеткой, два старых колченогих стула и  ящик  с
разрозненными книгами.
   - Ничего не скажешь - запустение, - как бы извиняется привратница.
   Такое же разочарование и во второй комнате. Что надеялся здесь  найти
комиссар? Тут ничего нет, кроме  хлама,  который  скапливается  в  любой
семье: глобус, манекен, снова книги, преимущественно медицинские, и куча
анатомических таблиц, заляпанных коричневыми мушиными следами.
   - Как видите, пусто.
   - Да, пусто, - словно зло вторит Мегрэ. Однако покинуть  этот  узкий,
никуда не ведущий коридор он не решается.
   - Еще вопрос, сударыня. Зачем у лестницы стоит стремянка?
   - Ее можно бы и унести: ею, в общем, не пользуются. Вон, видите,  над
тремя последними комнатами есть нечто вроде чердака.  Отдельным  жильцам
разрешается хранить там большие сундуки, которые иначе  некуда  деть.  А
чтобы туда забраться, нужна стремянка.
   Взгляд на Люкаса.
   Тот послушно приносит ее.
   - Я слазаю, шеф?
   - Нет.
   Мегрэ явно намерен лезть сам, и Люкас несколько этим напуган.
   - Слушайте, шеф, не стоит ли вам...
   Он протягивает свой  револьвер,  и  комиссар,  пожав  плечами,  берет
оружие. Потом встает на вторую ступеньку,  стремянка  трещит,  и  Мегрэ,
передумав, слезает.
   - Старик не может быть мертв, - бросает он.
   - Почему?
   - Потому что по такой лесенке двум женщинам не втащить туда труп.
   Он задирает голову, словно для того, чтобы  позвать  забравшегося  на
дерево ребенка, и кричит:
   - Ле Клоаген! Ле Клоаген!
   Молчание.  Оробелая  привратница,   схватившись   рукой   за   грудь,
приготовилась к любой неожиданности.
   - Слушайте, Ле Клоаген, я терпеть не могу лазать по лестницам,  и  вы
меня очень обяжете, если сами спуститесь по стремянке  -  для  меня  она
жидковата.
   - Значит, мне все-таки лезть?
   Шорох.  Наверху  что-то  зашевелилось.  Кто-то  зацепил  на  ходу  за
какой-то предмет - видимо,  пустой  чемодан.  Затем  показывается  нога,
нащупывающая ступеньку, и человек в зеленом пальто соскальзывает вниз по
стремянке.
   Едва ли кому-нибудь под силу представить себе ликование Мегрэ  в  эту
минуту. Впрочем, такой человек есть это Люкас, который смотрит на своего
начальника и поклясться готов, что у того слезы на глазах.
   Комиссар распутал весь клубок сам, не  располагая  никакими  данными,
если не считать таких, на которые никто не  обратил  внимания,  распутал
благодаря своей феноменальной интуиции и устрашающему умению вживаться в
ближних своих.
   - Вам повезло, Ле Клоаген.
   Старик не выказывает больше  страха.  Он  бесстрастен,  как  человек,
боровшийся до конца, а  теперь  покорившийся  судьбе.  Вся  его  реакция
сводится к  вздоху,  который  в  конечном  счете  можно  счесть  вздохом
облегчения.
   - Если бы мы не подоспели, вы бы, того гляди, с голоду померли.
   Ле Клоаген, видимо, не  правильно  толкует  эти  слова,  потому  что,
поколебавшись, спрашивает:
   - Вы их арестовали?
   Он весь в пыли. Наверху тесно - мужчине там не разогнуться.
   - Вы их арестовали?
   После того, что сказал Мегрэ, этот вопрос может означать  одно:  "Раз
вы говорите, что я помер бы с голоду, выходит, что моей  жены  и  дочери
нет дома. Они должны были принести мне поесть".
   Так, по крайней мере, думает за старика Люкас, с  восхищением  взирая
на своего начальника.
   - Нет, еще не арестовал.
   Старик окончательно сбит с толку.
   - Сейчас все увидите. Пошли. Они спускаются по лестнице. На четвертом
этаже, у двери, навстречу им вскакивает со ступеньки Жанвье.
   - Теперь понятно, Ле Клоаген? Они не посмели бы принести вам поесть.
   Вот почему пришлось действовать уже сегодня. А жаль: я  предпочел  бы
еще подождать.
   За дверью тихие шажки, словно мышь пробежала. Мегрэ звонит.
   - Можете возвращаться в привратницкую, сударыня. Благодарю  вас.  Как
видите, все прошло нормально.
   Дверь приоткрывается. Острый носик. Острое личико и  глазки-буравчики
г-жи Ле Клоаген.
   - Вы его нашли? Где он был?
   - Входи, Люкас. Входи, Жанвье. Вы тоже, старина.
   Ле  Клоаген  вздрагивает  при  этом  фамильярном  обращении,  которое
комиссар позволяет себе впервые. Чувствуется, что оно  приятно  старику,
доставляет ему облегчение.
   -  Заметьте,  я  не  требую  от  вас  даже  повторить   мне   правило
согласования причастий.
   На этот раз вздрагивает женщина, которая поворачивается к комиссару с
таким видом, словно ее укусил зверь.
   - Что вы хотите сказать?
   - Только то, что сказал, сударыня. Люкас, следи за ней. Жанвье, сходи
за барышней и тоже не спускай с нее глаз. Со стариком это не нужно...
   Теперь вы будете умницей, дружище, верно?
   Удивительнее  всего,  что  Ле  Клоаген  отвечает  ему   признательным
взглядом.
   - Можно мне снять пальто? - осведомляется он.
   - Конечно, конечно. Это больше не имеет значения.
   Тем не менее Мегрэ проявляет живой  интерес  к  происходящему.  Вчуже
может показаться, что он ждет какого-то  открытия,  но  оно  оказывается
менее важным, чем он рассчитывал. Как только  Ле  Клоаген  стаскивает  с
себя тяжелое пальто, в левой пройме обнаруживается  толстый  подплечник,
потому что одно плечо у старика выше другого.
   Люкасу и Жанвье невдомек, почему так ликует шеф, вытряхивая пепел  из
трубки прямо на ковер и тут же набивая запасную, которую всегда носит  в
кармане.
   Они сидят вшестером в гостиной с темной мебелью и зелеными бархатными
шторами, куда сквозь окна проникает  шум  Парижа.  фни  неподвижны,  как
восковые фигуры в музее Гревен . Только у г-жи Ле  Клоаген  конвульсивно
подрагивают унизанные перстнями руки.
   Тяжелые, но  быстрые  шаги  на  лестнице.  Кто-то  в  нерешительности
останавливается у двери. Мегрэ невозмутимо распахивает ее.
   - Телефон, господин комиссар. Сен-Рафаэль.
   Хозяин ресторанчика, что напротив, сбит с толку видом присутствующих:
они взирают на него, оцепенев от изумления. Мегрэ провожает  ресторатора
до двери.
   - Вот что, ребята... - Он делает паузу, смотря прямо в глаза г-же  Ле
Клоаген. - Первую,  кто  попробует  удрать...  -  И,  похлопав  себя  по
револьверному карману, весело прощается:
   - До скорого!

8. Месть госпожи Ле Клоаген

   С  точки  зрения  публики  это  было  далеко  не   самое   нашумевшее
расследование Мегрэ, потому что газеты, ухватившиеся сперва за гадалку с
улицы Коленкура, внезапно  замолчали  о  ней.  Напротив,  на  набережной
Орфевр детали дела и даже связанные с ним  -  подчас  подлинные,  подчас
выдуманные  -  словечки  запечатлелись  у  всех  в  памяти  и  вошли   в
ведомственный фольклор.
   Это относится и  к  грозе,  которая  в  тот  день  около  пяти  часов
разразилась над Парижем после месяца с лишним суши и зноя.
   Парижский  паноптикум,  где  выставлены  восковые  фигуры  знаменитых
людей.
   - В жизни такой грозы  не  видел!  -  до  сих  пор  уверяет  бригадир
Люкас.Представляете, мы сидим в гостиной за зелеными шторами.  С  одного
боку - я и Жанвье, с другого две бабы и старикан...
   Прошло,  пожалуй,  минут  двадцать,   как   Мегрэ   ушел   вместе   с
ресторатором, и  г-жа  Ле  Клоаген  проявляет  нетерпение:  поднимается,
подходит к окну и отгибает штору, приняв ту же  позу,  в  какой  стояла,
следя за инспекторами, державшими дом под наблюдением.
   По бульвару Батиньоль, вздымая пыльные смерчи  до  четвертого  этажа,
проносится шквальный ветер, затем на землю обрушивается пулеметная дробь
ливня,  превращающего  тротуары  в  одну  гигантскую  лужу,  -  прохожие
разбегаются  во  все  стороны,  и  такси  со  встопорщенными,  как  усы,
фонтанами воды из-под колес становятся похожими на моторные лодки.
   В сумерках, затопивших комнату, отчетливо видно  лишь  прижавшееся  к
оконному стеклу лицо г-жи Ле Клоаген, и Люкас размышляет  о  том,  какое
несчастье для мужчины жениться на такой вот особе.  Внезапно  женщина  в
бешенстве поворачивается к нему и указывает на бульвар.
   - Куда это он?
   В самом деле, выскочив из ресторанчика для шоферов и подняв воротник,
Мегрэ устремляется к площади Клиши с явным намерением поймать такси.
   И тут г-жа Ле Клоаген произносит одну из  тех  фраз,  что  становятся
классическими в уголовной полиции:
   - Надеюсь, он о нас не забыл!
   Это первый, скорее комический, инцидент того памятного вечера. Люкас,
упорно  старающиеся  во  всем  подражать.  Мегрэ,  невозмутимо  набивает
трубку, замечает, что старик смотрит на него,  вспоминает,  что  бедняга
жует табак, и протягивает ему кисет.
   - Мне бы в уборную, - шепчет светлоглазый старик. - Может,  проводите
меня?
   Еще бы! Люкас не только провожает его - даже дверь не дает закрыть.
   - Не заглянем на минутку ко мне в комнату?
   Там из лежащего на дне шкафа старого, изношенного ботинка Ле  Клоаген
извлекает трубку с надтреснутым черенком.
   - Понимаете, теперь они больше ничего не посмеют  сказать.  Передайте
мне, пожалуйста, свой кисет.
   Дальнейшее старик проделывает в гостиной перед  дамами:  с  нарочитой
неторопливостью набивает трубку, чиркает спичкой, которую  ему  протянул
бригадир.
   А г-жа Ле Клоаген на пределе.
   - Не понимаю, почему нас заставляют ждать.
   Но это только начало ее терзаний. Минуты идут, и гостиная  постепенно
пропитывается запахом старой трубки. Ставня стучит  о  фасад,  барабанит
дождь, люди бегут по улицам или прячутся под воротами, и лишь почти  час
спустя у подъезда останавливается такси, из которого кто-то вылезает. На
лестнице  раздаются  шаги  двух  человек,  звонит  звонок.  Жанвье  идет
открывать.
   - Вы, господин следователь?.. Входите... Нет, его нет... Он  пошел  к
телефону в ресторан напротив, потом побежал к площади Клиши.
   Следователь,   сопровождаемый    длинным    тощим    письмоводителем,
здоровается и садится с растерянным видом: он ничего не знает. Мегрэ без
всяких объяснений по телефону попросил его взять с собой  письмоводителя
и ехать на бульвар Батиньоль.
   В гостиной, темноватой даже днем,  царит  полумрак,  и  при  особенно
ярких  вспышках  молнии  все   вздрагивают.   Представители   власти   и
задержанные сидят неподвижно, как в вагонном купе, молча, как в приемной
врача. Они наблюдают друг за другом. Люкас  протягивает  табак  старику,
который уже выкурил трубку и  теперь  с  детской  радостью  набивает  ее
вторично.
   Жанвье смотрит на часы, следователь и письмоводитель время от времени
поочередно делают то же, остальные хранят неподвижность.
   Семь часов, половина восьмого, и вдруг, все еще  несколько  боязливо,
Октав Ле  Клоаген  возвышает  голос.  Обращается  он  к  Люкасу,  словно
следователь - слишком важная для него персона.
   - В шкафу есть портвейн. Но ключ у нее.
   Ненавидящий взгляд. Г-жа Ле Клоаген, ни слова не говоря,  достает  из
сумочки ключ и кладет на столик.
   - Рюмочку портвейна, сударыня?
   - Благодарю.
   Дочь, еще сильнее выбитая из колеи, чем мамаша, просит:
   - Я тоже бы капельку выпила. Так  тянется  до  восьми  вечера,  когда
Люкас решается наконец включить свет, потому что в комнате ничего уже не
видно. Он голоден. Жанвье тоже. Но  звонит  звонок,  бригадир  открывает
дверь и первым слышит голос Мегрэ на площадке:
   - Входите, сударыня.
   В гостиную входит маленькая, очень чистенькая старушка: одета хоть  и
во все черное, но не без некоторого кокетства, лицо  удивительно  свежее
для ее лет. Растерявшись при виде стольких неподвижных фигур, она сперва
замечает одну г-жу Ле Клоаген. Держа обеими руками  в  темных  перчатках
сумочку с серебряным замочком, новоприбывшая делает несколько  шажков  и
тоном,  в  котором   сквозит   застарелая   непримиримая   враждебность,
произносит:
   - Добрый день, Антуанетта.
   Одежда на Мегрэ блестит, как мокрый зонтик,  путь  его  по  натертому
паркету  прочерчен  потоками  воды.  Комиссар   ничего   не   объясняет,
ограничившись неприметным знаком следователю и письмоводителю.
   - Если бы этот любезный господин не настоял,  чтобы  я  приехала,  то
после всего, что было...
   Тут она поворачивает голову и  замечает  наконец  старика.  Открывает
рот, чтобы заговорить, поздороваться, но с губ ее не срывается ни звука,
веки опускаются, она лихорадочно роется в сумочке и вытаскивает очки.
   Чувствуется,  что  она  ничего  не  понимает,  считает  себя  жертвой
мистификации. Ищет глазами Мегрэ, потом Антуанетту Ле Клоаген и  наконец
останавливает взгляд на старике, который совсем  уж  не  понимает,  что,
собственно, происходит.
   - Но это же не Октав! Вы прекрасно знаете, что это не мой брат.
   Господи, а я-то столько лет ломала голову...
   - Присядьте, сударыня. Господин следователь, имею  честь  представить
вам госпожу Бирон, вернее, вдову Бирон, урожденную Катрин Ле Клоаген,  о
существовании которой мне сообщила сен-рафаэльская полиция... Прошу вас,
сударыня, присядьте и не беспокойтесь о господине канонике. Мы вас долго
не задержим... Должен доложить вам, господин  следователь,  что  госпожа
Бирон, оставшись  практически  без  средств  после  смерти  мужа,  очень
достойного человека, служившего в мэрии Сен-Дени, стала экономкой одного
старого,  почти  беспомощного  каноника.  Она   ухаживает   за   ним   с
удивительной самоотверженностью... Не расскажете ли нам  о  своем  брате
Октаве, госпожа Бирон?
   Обе женщины, словно бросая обоюдный вызов, ищут глазами друг друга, и
экономка  каноника  начинает  рассказывать  короткими  фразами,  которые
произносит приглушенным голосом, выработавшимся у нее в ризницах:
   - Родители у нас были люди небогатые, но хорошие. Как говорится, себя
не  щадили:  старались  выучить  моего  брата  на  доктора.   Он   много
путешествовал. И однажды ему повезло: он оказал услугу одному богачу.
   Тот выказал себя признательным  человеком.  Тогда  брат  женился.  Не
скрою, он повел себя очень великодушно по отношению к нам с мужем.
   - Минутку! Вы хотите сказать, что он регулярно посылал вам деньги?
   - Нет. Мой покойный муж на это не согласился бы. Но брат  пользовался
каждым удобным случаем, чтобы сделать нам подарок. Когда лет  пятнадцать
назад я заболела острым бронхитом, он перевез меня к  себе  на  виллу  в
Сен-Рафаэль. Но мне быстро стало ясно, что я там лишняя.
   Об этом легко догадаться по взгляду, брошенному старушкой на г-жу  Ле
Клоаген.
   - С братом не очень-то считались  дома.  По-моему,  он  жалел  о  тех
временах, когда плавал. Он купил себе лодку и каждый день уходил в  море
удить рыбу это была его единственная отрада. Там он,  по  крайней  мере,
чувствовал себя спокойным.
   - На вилле жили с комфортом?
   - Еще бы! Насколько мне помнится... минутку... у них было двое слуг.
   - Словом, безмятежная, в общем,  жизнь  при  доходе  в  двести  тысяч
франков?
   - Наверно. Мне ведь никогда не приходилось проживать по двести  тысяч
в год.
   - Ваш брат был крепкого здоровья?
   - Чуточку слишком полнокровен. Но, на мой взгляд, здоров. Что  с  ним
стало?
   Все поворачиваются к г-же Ле Клоаген, поджавшей  губы  и  ожесточенно
замкнувшейся в молчании.
   - Могла быть ваша невестка  заинтересована  в  убийстве  собственного
мужа?
   - Кто ее знает! Я, правда, так не думаю:  рента  была  ему  назначена
только пожизненно.
   - Вам нечего нам сказать, госпожа Ле Клоаген?
   Мегрэ  встречает  взгляд,  проникнутый  такой  ненавистью,  какой  он
никогда еще не видел, невольно улыбается и объявляет:
   -  Ладно!  Господин  следователь,  сейчас   я   дам   вам   некоторые
пояснения... Налей-ка рюмочку, Люкас! А покрепче в доме ничего нет?
   - У нее в комнате полбутылки коньяку, - вмешивается старик.
   В спальне Антуанетты Ле Клоаген, разумеется.
   - Вот в нескольких словах вся история. Ле Клоаген ведет в Сен-Рафаэле
легкую жизнь человека, который волен тратить двести  тысяч  в  год...  Я
звонил в банк. Десять лет назад сэкономлено у него было всего  несколько
десятков тысяч франков... Но вот он скор