т "правильно"?
   - Правильно - и все.
   - А все же?
   - Не понимаете?
   - Ты хочешь сказать, что он не устраивал тебе ловушек и допрашивал
по-хорошему?
   - Я думаю, он допрашивал меня так, как должен был допрашивать.
   В словах юноши, в его поведении проскальзывала какая-то
двусмысленность, которую комиссар силился разгадать.
   - Так было нужно, верно ведь?
   - Потому что ты был невиновен?
   Судя по всему, Моран чувствовал себя не в своей тарелке, он тоже
был в замешательстве, и слова Мегрэ сбивали его с панталыку, так же
как и его слова - Мегрэ.
   - Знаете... - глубоко затянувшись сигаретой, начал он опять, но уже
не без колебания.
   - Что?
   - Да так, ничего.
   - Что ты хотел сказать?
   - Уже и сам не помню... Зачем я вам потребовался?
   - Что ты хотел сказать?
   - По-моему, здесь что-то не клеится.
   - Не понимаю.
   :- Вы уверены в этом? Но в данном случае мне лучше заткнуться.
   - Немного поздно. Что ты хотел сказать?
   Мегрэ не угрожал, но был тверд. Он стоял спиной к окну и выглядел
так внушительно, что Гастон Моран почувствовал, как его начинает
охватывать паника.
   - Я хотел бы выйти, - пробормотал он вдруг, вставая.
   - Не прежде чем скажешь...
   - Значит, ловушка?.. Кто струсил?.. Кому игра оказалась не по
нраву?
   - Какая игра?
   - Скажите мне сначала, что вы знаете.
   - Здесь я допрашиваю. Какая игра?
   - Если потребуется, вы будете повторять мне это до завтра, верно
ведь? Мне говорили, но я не верил.
   - Что тебе еще говорили?
   - Что со мной будут любезны.
   - Кто тебе это сказал?
   Парень отвернул голову, решив молчать и в то же время понимая, что
в конце концов уступит.
   - Так не играют, - процедил он сквозь зубы.
   - Что?
   Тогда Моран вдруг распетушился и подскочил к комиссару.
   - Ах, вы не знаете, нет? Ну а про сто тысяч франков?
   Лицо Мегрэ так поразило парня, что он застыл в оцепенении. Он видел
огромную фигуру, надвигающуюся на него, две протянутые к нему могучие
руки, которые схватили его за плечи и начали трясти.
   Никогда в жизни Мегрэ не был так бледен. Лицо его, лишенное какого-
либо выражения, походило на каменную глыбу.
   Он произнес бесстрастным, но все равно внушительным голосом:
   - Повтори!
   - С... С... Вы делаете мне больно.
   - Повтори!
   - Сто тысяч франков.
   - Какие сто тысяч франков?
   - Отпустите меня. Я все скажу.
   Мегрэ выпустил парня, но был по-прежнему бледен и в какой-то момент
даже приложил руку к груди - так бешено колотилось его сердце.
   - Я подозревал, что дал маху.
   - Гайар? Моран кивнул.
   - Это он обещал, что с тобой будут любезны?
   - Да. Он не сказал - любезны, он сказал - к тебе отнесутся с
пониманием.
   - И что ты будешь оправдан?
   - Что в самом худшем случае я получу условное наказание.
   - И потребовал у тебя сто тысяч франков за защиту?
   - Нет, не за защиту. Это само собой.
   - Чтобы кому-то передать их? Юный механик был настолько взволнован,
что на глазах его даже выступили слезы.
   - Вам.
   Минуты две Мегрэ стоял неподвижно со сжатыми кулаками, потом
постепенно его лицо немного ожило.
   Неожиданно он резко повернулся спиной к парню и на некоторое время
застыл так, глядя в окно, хотя штора была опущена.
   Когда он снова повернулся к Морану, выражение лица у него было
почти такое же, как обычно, но он вдруг почувствовал себя бесконечно
усталым и мог бы поклясться, что постарел.
   Он сел за стол, указав парню на стул, машинально принялся набивать
трубку.
   - Кури.
   Он произнес это как приказ, словно для того, чтобы отогнать бог
знает каких демонов.
   Мягко, тихим, приглушенным голосом он продолжал:
   - Я полагаю, ты сказал мне правду.
   - Клянусь здоровьем матери!..
   - Кто направил тебя к Гайару?
   - Один старик, что живет на бульваре Шапель.
   - Не бойся. К твоему делу возвращаться не будут. Стало быть, речь
идет о некоем Потье, старьевщике.
   - Да.
   - Ты крал и сбагривал ему краденые вещи.
   - Бывало иногда.
   - Что он сказал тебе?
   - Чтобы я повидался вот с этим адвокатом.
   - Почему именно с ним, а не с другим?
   - Потому что он заодно с полицией. Теперь-то я понимаю, что это не
так. Он одурачил меня на сто тысяч франков.
   Мегрэ размышлял.
   - Слушай. Сейчас сюда кое-кого приведут. Ты не скажешь ему ни
единого слова. Просто посмотришь на него, а потом пройдешь с
инспектором в соседнюю комнату.
   - Да вы простите меня. Меня убедили, что всегда так делают.
   Мегрэ даже улыбнулся ему.
   - Алло!.. Торранс?.. Не хочешь ли привести его ко мне?.. У меня
здесь тоже есть кое-кто, кого ты подержишь внизу на случай, если он
мне еще понадобится... Да, сейчас.
   Комиссар курил, внешне спокойный, но в горле у него словно комок
застрял. Он неотрывно смотрел на дверь, которая вот-вот должна была
открыться, которая уже открывалась: он увидел адвоката, в элегантном
светло-сером костюме, увидел, как тот с недовольной миной сделал
несколько быстрых шагов, уже открыл было рот, чтобы заговорить,
запротестовать, и вдруг неожиданно встретился взглядом с Гастоном
Мораном.
   Торранс ничего не понял в этой немой сцене. Жан Шарль Гайар
внезапно застыл на месте. Выражение его лица изменилось. Юноша неловко
поднялся со стула и, не глядя на вошедшего, направился к двери.
   Двое мужчин остались наедине. Мегрэ, опершись обеими руками на
крышку стола, боролся с желанием встать, тяжелым шагом подойти к
адвокату и, хотя тот был еще выше и толще, чем он сам, влепить ему
пару пощечин.
   Вместо этого он произнес до странности слабым голосом:
   - Садитесь.
   Вероятно, вид у него был еще более впечатляющий, чем тогда, когда
схватил за плечи юного механика, так как адвокат машинально
повиновался, забыв опротестовать и то, что угнали его машину, и то,
что два инспектора без постановления на арест привезли его на
набережную Орфевр, где заставили ждать, словно он первый попавшийся
подозрительный субъект.
   - Надо полагать, - начал Мегрэ устало, как бы подводя итог делу, -
вы поняли ситуацию. Адвокат пытался возразить.
   - Дайте мне сказать, - продолжал Мегрэ. - Я буду краток, насколько
возможно, потому что мне тягостно находиться с вами наедине.
   - Не знаю, что этот парень...
   - Я приказал вам молчать. Я велел привезти вас сюда не для того,
чтобы допрашивать. Я не потребую у вас никаких объяснений. Если бы я
последовал своему первому порыву, я послал бы вас в камеру
предварительного заключения, не встречаясь с вами, и вы ждали бы там
результатов экспертизы.
   Мегрэ положил перед собой список номер три, где Люкас записал
клиентов Гайара, которые прошли через уголовный суд и были либо
оправданы, либо получили незначительное наказание.
   Он читал фамилии монотонным голосом, словно молитву. Потом, подняв
голову, добавил:
   - Вы сами понимаете, что все эти лица будут допрошены... Некоторые
будут молчать. Скорее начнут с молчания. Когда же они узнают, что
деньги, предназначенные для определенной цели, не дошли по
назначению...
   Адвокат переменился в лице. Однако он еще пытался сопротивляться.
   - Не знаю, что этот юный проходимец... - снова начал он.
   Тогда Мегрэ так стукнул кулаком по столу, что там все подпрыгнуло.
   - Замолчите! - рявкнул он. - Не смейте открывать рот, пока я не
разрешу!
   В инспекторской услышали стук и переглянулись.
   - Я понимаю, почему вы с такой тщательностью выбирали себе
клиентов. Зная, что они должны быть или оправданы, или подвергнуты
небольшому наказанию, нетрудно было заставить их поверить, что с
помощью некоторой суммы...
   Нет! Он не мог больше говорить об этом.
   - У меня есть все основания полагать, что мое имя было использовано
не единожды. Вы занимались налоговыми декларациями о налогах... Только
сейчас я связался с господином Жюбленом и имел с ним длительную
беседу.
   Когда он раскуривал трубку, рука его еще немного дрожала.
   - Следствие будет долгим и трудным. Смею заверить в одном - оно
будет вестись с предельной скрупулезностью.
   Гайар, избегая его взгляда, все ниже опускал голову, руки его
лежали на коленях, на одной из них, на левой, на месте четырех пальцев
зияла пустота.
   - Когда дело перейдет в уголовный суд, там вспомнят о вашем
поведении на войне, о женитьбе на женщине, привыкшей к роскошной
жизни, и о болезни, которая, по существу, отрезала ее от мира.
   Мегрэ откинулся в кресле, закрыл глаза.
   - Для вас найдут смягчающие обстоятельства. Почему у вас была такая
нужда в деньгах, раз ваша жена больше не выезжала и вы вроде бы вели
уединенный образ жизни, посвятив себя работе?.. Я ничего об этом не
знаю и не спрашиваю вас. Эти вопросы вам зададут другие, и вы,
вероятно, понимаете - почему. Впервые, господин Гайар...
   Голос его снова сорвался, и он бесцеремонно встал, подошел к
стенному шкафу, достал оттуда бутылку коньяка и рюмку. Эту бутылку он
хранил там не для себя, а для тех, кто иногда нуждался в капельке
коньяка в ходе долгого и драматического допроса.
   Одним глотком он опрокинул рюмку, вернулся на свое место, раскурил
погасшую трубку.
   Теперь он был немного спокойнее и говорил непринужденным тоном, как
если бы дело уже не касалось его лично.
   - Как раз сейчас эксперты тщательнейшим образом осматривают вашу
машину. Я не открою вам секрета, сказав, что, если труп перевезли в
ней, есть надежда найти там его следы. Вы это поняли настолько хорошо,
что после моего утреннего визита к вам сегодня ощутили необходимость
отправить ее в мойку... Тихо! В последний раз я приказываю вам
молчать, иначе вас немедленно отведут в камеру предварительного
заключения. Я также довожу до вашего сведения, что группа специалистов
уже выехала на улицу Лабрюйера.
   Гайар вздрогнул, пролепетал:
   - Моя жена...
   - Они едут туда не для того, чтобы заниматься вашей женой. Сегодня
утром из окна я заметил во дворе нечто вроде навеса. Его обследуют
сантиметр за сантиметром. Подвал тоже. И все остальное в доме, вплоть
до чердака, если это потребуется. Вечером я допрошу обеих ваших
служанок... Я сказал: молчать!.. Адвокату, которого вы себе выберете,
нетрудно будет доказать отсутствие преднамеренности. То, что ваша
машина по случайности оказалась неисправна и что у вас не было другого
транспорта, чтобы избавиться от трупа, подтверждает это. Вам пришлось
ждать, пока починят вашу машину, а ведь не так уж приятно провести два
или три дня с трупом в доме.
   Теперь уже Мегрэ говорил самому себе, не глядя на собеседника. Все
мелочи, отмеченные им в последние дни, всплыли в его памяти и
становились на свои места. На все вопросы, которые он задавал себе,
нашелся ответ.
   - Мазотти был убит семнадцатого мая, и мы допрашивали тех, кто в
последнее время страдал от его рэкета. И по крайней мере один из ваших
клиентов, Эмиль Буле, получил вызов в числе первых. Связался ли он
немедленно с вами, поскольку вы занимались его налоговыми декларациями
и еще двумя незначительными делами? Но он пришел сюда восемнадцатого
мая, и ему задали несколько шаблонных вопросов. После этого он был
вызван во второй раз на двадцать второе или двадцать третье мая, не
знаю для чего, возможно, инспектор Люкас захотел кое-что уточнить.
Итак, двадцать второго мая после полудня Буле снял со счета в банке
пятьсот тысяч франков. Ему срочно понадобились наличные деньги. Он не
мог ждать до вечера, чтобы взять их в кассе своего кабаре. И эта сумма
бесследно исчезла. Я не спрашиваю, не вы ли ее получили... Я это знаю.
   Мегрэ произнес последние слова с презрением, какого никогда еще не
выражал ни одному человеку.
   - Восьмого или девятого июня Буле получил третий вызов в полицию на
среду, на двенадцатое июня. Он испугался, он страшился скандала.
Несмотря на свое ремесло, а может быть, именно благодаря ему, он
превыше всего ставил свою респектабельность. Вечером одиннадцатого
июня, накануне того дня, когда он должен был явиться по повестке, он
был встревожен и в то же время негодовал: ведь он выложил пятьсот
тысяч франков за свое спокойствие. С десяти вечера он звонил вам по
телефону, но ему никто не отвечал. Он много раз набирал номер, и
наконец вы взяли трубку и согласились принять его минут через
пятнадцать или через полчаса. Легко себе представить, что он сказал
вам в тиши вашего кабинета. Он заплатил, чтобы его не вмешивали в дело
Мазотти, чтобы его имя не попало на страницы газет. А вместо того
чтобы оставить его в покое, на что он мог бы рассчитывать, его
собираются допрашивать снова, да еще в стенах уголовной полиции, где
он рискует нарваться на журналистов и фоторепортеров. Он почувствовал
себя обманутым. Он негодовал так же, как сейчас Гастон Моран. Заявил
вам, что будет говорить начистоту и напомнит полиции о сделке, которую
заключил с ней. Вот и все. Если бы он вышел от вас живым, если бы на
следующее утро пришел сюда и здесь излил свою злость... Дальнейшее
меня уже не касается, господин Гайар. Я не стремлюсь получить от вас
признание. Он снял трубку.
   - Торранс?.. Можешь отпустить парня... Не забудь записать его
адрес: он потребуется следователю. А потом приходи за тем, который
находится у меня.
   Он ждал стоя, жаждая поскорее избавиться от присутствия адвоката.
   И тогда адвокат, не подымая головы, едва слышно произнес:
   - У вас когда-нибудь была страсть, господин Мегрэ?
   Мегрэ сделал вид, что не услышал вопроса.
   - У меня их было две.
   Комиссар счел за лучшее повернуться к нему спиной, твердо решив не
дать себя разжалобить.
   - Сначала - моя жена, которую я всеми силами пытался сделать
счастливой...
   В голосе Гайара звучала горечь. Он помолчал.
   - Потом, когда она заточилась в своей комнате и я почувствовал
необходимость развлечься, у меня появилась новая страсть-игра.
   В коридоре послышались шаги. В дверь тихо постучали.
   - Войдите!
   В проеме застыл Торранс.
   - До моего возвращения из Дворца правосудия отведи его в задний
кабинет.
   Мегрэ не взглянул на уходящего Гайара. Потом снял трубку, чтобы
спросить у следователя, могут ли они немедленно увидеться.
   Несколько минут спустя он миновал маленькую застекленную дверь,
которая отделяла здание полиции от Дворца правосудия.
   Отсутствовал он час. А когда вернулся, в руке у него была
официальная бумага. Открыв дверь в инспекторскую, он нашел Люкаса,
сгоравшего от нетерпения все узнать.
   Без лишних слов комиссар протянул ему постановление на арест Жана
Шарля Гайара.
   - Он сейчас в заднем кабинете с Торрансом. Вдвоем отведите его в
камеру предварительного заключения.
   - Надеть наручники?
   Это было правило, в котором иногда допускались исключения. Мегрэ не
хотелось выглядеть мстительным. Последние слова адвоката внесли в его
душу смятение.
   - Нет.
   - Что сказать охране? Снять с него галстук, ремень, шнурки?..
   Опять правило и опять не без исключений.
   Мегрэ поколебался, помотал головой - нет. И остался один у себя в
кабинете.
   Когда в этот вечер комиссар с некоторым опозданием пришел обедать,
г-жа Мегрэ заметила, что глаза у него немного осоловелые, но
поблескивают и от него попахивает вином.
   Во время обеда он почти все время молчал и встал, чтобы выключить
телевизор, который раздражал его.
   - Уходишь?
   - Нет.
   - Твое дело закончено? Он не ответил.
   Спал он беспокойно, поднялся в мрачном настроении и решил, как
иногда делал, отправиться на набережную Орфевр пешком.
   Едва он ступил на порог своего кабинета, как дверь инспекторской
открылась. Люкас притворил ее за собой, серьезный и таинственный.
   - У меня для вас новость, шеф.
   Догадался ли он, что хочет сообщить инспектор? Люкас не раз задавал
себе этот вопрос, но так никогда и не узнал ответа на него.
   - Жан Шарль Гайар повесился в своей камере.
   Мегрэ не встрепенулся, не стиснул зубы; он продолжал стоять и
смотреть в открытое окно на шумящие листвой деревья, на лодки, что
скользили по Сене, на прохожих, которые, словно муравьи, кишели на
мосту Сен-Мишель.
   - Подробностей еще не знаю. Вы думаете, что...
   - Думаю что? - спросил Мегрэ неожиданно агрессивным тоном.
   Люкас пошел на попятный:
   - Я спрашивал себя...
   Он быстро закрыл дверь, а всего час спустя Мегрэ выглядел спокойным
и, судя по всему, занимался текущими делами.

                                                        1962 г.

======================================================================

ББК 47
   С37
   СОДЕРЖАНИЕ
   Гнев Мегрэ. Роман. Перевод К. Северовой . 3 Поезд. Роман Перевод Э.
Шрайбер . . . . 131
   Составители:
   доктор филологических наук, профессор
   В. Е. Балахонов,
   кандидат филологических наук, доцент
   Э.Л. Шрайбер
   ЖОРЖ СИМЕНОН
   Сочинения
   в двадцати томах
   ТОМ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ
   Редактор Т. КОСТИНА. Художник Д. АНИКЕЕВ. Технический редактор М.
ПЛЕ-ШАКОВА. Корректор Н. ЯКОВЛЕВА
   Сдано в набор 13.03.91. Подписано в печать 10.05.91. Формат 70 х
100'/зг- Бумага офсетная № 1 Гарнитура "Тайме". Печать офсетная. Усл.
печ.л. 10,37. Усл. кр. - отг. 10,69. Уч. - изд. л. 12,09. Заказ N°
2629. Тираж 250 000 экз. Цена 10 р. 125319, Москва, ул. Черняховского,
д. 3. ТПО "Истоки".
   Набрано на Можайском полиграфкомбинате В/О "Союзполиграфпрома" при
Государственном комитете СССР по печати. 143200, Можайск, ул. Мира,
93.
   Ордена Трудового Красного Знамени Тверской полиграфкомбинат.
Государственная ассоциация предприятий, объединений и организаций
полиграфической промышленности "АСПОЛ". 170024, г. Тверь, проспект
Ленина, 5.

   (c) ТПО "Истоки", 1991.
   (c) Оформление. Д. Аникеев, 1991.
   (c) Составление. В. Е. Балахонов, Э.Л. Шрайбер, 1991.




   Жорж Сименон
   Тюрьма

                            Роман

                                       Перевод Н. Брандис и Э. Шрайбер
                                       под редакцией Ю. Корнеева


Файл с книжной полки Несененко Алексея
OCR: Несененко Алексей июль 2003


1

   Сколько нужно месяцев, сколько лет, чтобы ребенок стал юношей, а
юноша - мужчиной? И как можно узнать, что это превращение совершилось?
   Момент этот не бывает отмечен, как в школах, торжественным актом
вручения наград или диплома.
   Алену Пуато, достигшему тридцати двух лет, понадобилось лишь
несколько часов, может быть, даже всего несколько минут, чтобы
повзрослеть или, во всяком случае, перестать быть тем, чем он был до
сих пор.
   17 октября в Париже шел проливной дождь. Порывы ветра обрушивали на
ветровое стекло машины такие потоки воды, что "дворники" были
бессильны с ней справиться и только еще больше затуманивали свет
фонарей.
   Пригнувшись к рулю, Ален медленно вел машину по бульвару Курсель.
По правую руку тянулась черная решетка парка Монсо. Он свернул на
улицу Прони, а затем на улицу Форгюни, где находился его дом. Короткая
улица, по обеим сторонам роскошные здания. Алену удалось найти место
для стоянки почти напротив дома. Захлопнув дверцу, он машинально
поднял голову и посмотрел, горит ли свет в верхнем этаже.
   Глядеть наверх, перед тем как войти в дом, стало чем-то вроде
условного рефлекса, которого он уже не замечал. Впрочем, сейчас он все
равно ничего не мог бы заметить. Он ринулся в дождь, холодная вода
хлестала его по лицу, заливала одежду. Он толкнул тяжелую дверь с
матовым стеклом за узорами чугунной решетки.
   Мужчина, который стоял под навесом парадного, словно укрывался там
от дождя, вошел вслед за ним.
   - Господин Пуато?
   Неяркие лампы тускло отсвечивали на деревянных панелях.
   - Да, это я, - с удивлением ответил Ален.
   Человек, каких тысячи. Неприметная внешность. Темный плащ.
   Незнакомец вынул из кармана удостоверение с трехцветной полосой.
   - Инспектор Нобль из уголовной полиции.
   Ален оглядел мужчину внимательнее, с любопытством, но почти без
удивления. Он привык иметь дело с разными людьми.
   - Могу я на минутку подняться к вам?
   - Вы давно меня ждете?

   - Около часа.
   - Почему же вы не пришли ко мне в редакцию?
   Инспектор был молод и, видимо, стесн