если на корабле женщина, он... - Нет! Это было выше  ее
сил. Она разрыдалась. Так и не успокоилась. - В  особенности  не  нужно,
чтобы об этом писали в  газетах,  чтобы  узнали  мои  родители.  Они  не
поймут. Они... - Она всхлипнула. - Вы должны найти убийцу. Мне  кажется,
я могла бы расспросить людей. Простите, я сама не знаю, что  говорю.  Вы
знаете все лучше меня. Только вы не знаете Пьера. Я на два  года  старше
его. Он как ребенок. А главное, если его обвинят, он способен замкнуться
в себе, из гордости ничего  не  сказать.  Он  очень  уязвим.  Его  часто
унижали.
   Мегрэ медленно положил ей руку на плечо, подавил глубокий вздох.
   Голос Адели еще звучал у  него  в  ушах.  Он  видел  ее,  вызывающую,
соблазнительную, во всей ее великолепной  чувственности.  А  эта  хорошо
воспитанная, малокровная девушка пытается  подавить  рыдания,  доверчиво
улыбнуться.
   - Когда вы его узнаете...
   Но Мари Леоннек никогда не узнает, как в море  целыми  днями,  целыми
неделями вокруг той черной каюты бродили трое мужчин,  в  то  время  как
команда в машинном отделении и на  полубаке  смутно  угадывала  какую-то
драму,  наблюдала  за  морем,  обсуждала  маневры  судна,   все   больше
тревожилась и говорила о дурном глазе и о безумии.
   - Я увижу Ле Кленша завтра.
   - А я?
   - Может быть. Вероятно. Вам нужно отдохнуть.  А  немного  позже  г-жа
Мегрэ шепнула в полусне:
   - Она очень славная. Знаешь, она уже приготовила себе  приданое.  Все
ручная вышивка... У тебя есть что-нибудь новое? От тебя пахнет духами.
   Конечно, он принес с собой резкий запах духов  Адели.  Этот  запах  в
течение месяцев примешивался на  борту  траулера  к  прогорклому  запаху
трески, в то время как трое мужчин кружились вокруг каюты.
   - Спи спокойно! -  сказал  он,  натягивая  одеяло  до  подбородка.  И
запечатлел на лбу уже уснувшей жены глубокий, прочувствованный поцелуй.
 
6. Трое невинных 
 
   Все было очень просто, как обычно во время очной ставки. На этот  раз
она происходила в маленькой комнате при тюрьме. Комиссар Жирар из Гавра,
который вел следствие, сидел в единственном кресле. Мегрэ облокотился на
черный гранитный камин. На стенах висели различные графики,  официальные
объявления, литография президента республики.
   Свет падал на Гастона Бюзье, обутого в желтые ботинки.
   - Введите радиста.
   Дверь отворилась. Вошел Пьер Ле Кленш. Его не предупредили  об  очной
ставке, и по его нахмуренному лицу было видно, что он  страдает  и  ждет
новых испытаний. Он  увидел  Бюзье,  но  не  обратил  на  него  никакого
внимания и огляделся вокруг, словно  не  зная,  к  кому  повернуться.  А
любовник Адели рассматривал его с  головы  до  ног,  презрительно  надув
губы.
   Одежда Ле Кленша была потрепана,  цвет  лица  серый.  Он  не  пытался
держаться вызывающе или скрыть свою подавленность  и  был  печален,  как
большое животное.
   - Вы узнаете этого человека?
   Он пристально посмотрел на Бюзье:
   - Нет. Кто это?
   - Посмотрите на него внимательно, сверху донизу.
   Ле Кленш повиновался и, как только взгляд его остановился  на  обуви,
поднял голову.
   - Ну?
   - Да.
   - Что значит "да"?
   - Понимаю, что вы хотите сказать. Желтые ботинки...
   - Вот именно! - взорвался вдруг Гастон  Бюзье,  который  до  сих  пор
молчал, злобно поглядывая вокруг. - Повтори же,  что  я  ухлопал  твоего
капитана. Ну?
   Глаза всех устремились на радиста,  а  он  опустил  голову  и  устало
махнул рукой.
   - Говорите.
   - Может быть, это и не те ботинки.
   - Ха-ха! - торжествующе захохотал Бюзье. - Вот ты и струсил.
   - Вы не знаете убийцу Фаллю?
   - Не знаю. Нет.
   - Вам известно, что это любовник некой Адели, с которой вы знакомы.
   Он сам признался, что находился поблизости от траулера  в  то  время,
когда было совершено преступление. Так вот, на  нем  были  тогда  желтые
ботинки.
   Тем временем Бюзье вызывающе глядел  на  Ле  Кленша,  весь  дрожа  от
бешенства.
   - Да, пусть он скажет. Но пусть постарается сказать  правду,  не  то,
клянусь, я...
   - Помолчите вы! Ну так что же, Ле Кленш? Тот провел рукой по  лбу,  и
лицо его буквально сморщилось от страдания.
   - Не знаю! Пошел он к черту!
   - Вы видели, как человек в желтых ботинках бросился на Фаллю?
   - Я забыл.
   - Вы это сказали на первом допросе. Не так давно. Вы продолжаете  это
утверждать?
   - Да нет же. Я видел человека в желтых ботинках... Вот и  все.  Я  не
знаю, он ли убийца.
   По мере того как  продолжался  допрос,  Гастон  Бюзье,  который  тоже
немного струхнул после ночи, проведенной в участке, становился все более
самоуверенным. Теперь он покачивался с ноги  на  ногу,  засунув  руку  в
карман брюк.
   - Замечаете, как он сдрейфил?  Он  не  смеет  повторить  свои  лживые
утверждения.
   - Отвечайте мне, Ле Кленш. Пока что мы уверены  в  присутствии  возле
траулера двух людей в момент убийства капитана. Во-первых, вас.
   Во-вторых, Бюзье. Сначала  вы  обвиняли  его,  теперь  отказываетесь.
Значит, там был еще третий? В таком случае вы не могли не  видеть  этого
человека.
   Кто же он?
   Молчание. Пьер Ле Кленш упорно глядел в пол.
   Мегрэ стоял все так же, опершись на камин, и не  принимал  участия  в
допросе, а только наблюдал за обоими мужчинами.
   - Повторяю свой вопрос: был ли на набережной кто-то третий?
   - Не знаю, - вздохнул совсем убитый Ле Кленш.
   - Это значит, что вы хотите сказать "да"? Ле Кленш пожал плечами, что
означало: "Если вам так хочется..."
   - Так кто же?
   - Было совершенно темно.
   - Тогда скажите мне, почему вы утверждали, что убийца  был  в  желтых
ботинках. Не  для  того  ли,  чтобы  отвести  подозрение  от  настоящего
виновника, которого вы знаете?
   Молодой человек стиснул руками голову.
   - Больше не могу! - простонал он.
   - Отвечайте.
   - Нет... Делайте что хотите.
   - Введите следующего свидетеля.
   Дверь  отворилась,  вошла  Адель.   Вид   у   нее   был   подчеркнуто
самоуверенный. Она окинула взглядом собравшихся,  стараясь  понять,  что
произошло.   Особенно   внимательно   посмотрела   на    радиста:    его
подавленность, казалось, ее удивила.
   - Полагаю, Ле Кленш, что вы узнаете женщину,  которую  капитан  Фаллю
прятал у себя в каюте в течение всего плавания.
   Ле Кленш холодно посмотрел на нее, несмотря на то что губы Адели  уже
приоткрылись в приветливой улыбке.
   - Это она.
   - В общем, на борту судна вы  трое  вертелись  вокруг  нее:  капитан,
главный механик и вы. Капитан знал, что вы его обманываете? Он ревновал,
не так ли? Потому-то он и не разговаривал с вами все три месяца.
   - Нет.
   - Как! Значит, есть и другая причина? Тут радист покраснел, не  зная,
куда девать глаза, и чересчур быстро пролепетал:
   - То есть, может быть, и не из-за этого. Не знаю.
   - Была какая-нибудь другая  причина  ненависти  или  недоверия  между
вами?
   - Я... Нет, не было... Вы правы. Он ревновал.
   - Какое чувство заставило вас стать любовником Адели? Вы любили ее?
   - Нет, - сухо ответил он. Женщина затараторила:
   - Вот спасибо! Ты очень любезен!..  А  вертелся  ты  вокруг  меня  до
самого последнего дня. Это правда? Правда, как и то, что на  суше  тебя,
конечно, ждала другая.
   Гастон Бюзье демонстративно посвистывал,  заложив  пальцы  за  проймы
жилета.
   - Скажите-ка мне вот еще что, Ле Кленш: когда вы снова  поднялись  на
борт, после того как при вас убили капитана, Адель была заперта в каюте?
   - Да, заперта.
   - Значит, она не могла убить?
   - Нет. Не могла, клянусь вам. Ле Кленш нервничал, но  комиссар  Жирар
веско продолжал:
   - Бюзье утверждает, что вы не убивали. Вы  сначала  обвиняли  его,  а
теперь отказываетесь. Напрашивается еще одна гипотеза:  может  быть,  вы
сообщники.
   - Нет уж, увольте! - взорвался Бюзье с яростным презрением. - Если  я
решу совершить преступление, то не в компании с таким...
   - Достаточно. Вы оба могли убить из ревности, потому что оба состояли
любовниками Адели. Бюзье язвительно засмеялся.
   - Чтобы я ревновал? Да еще к кому!
   - Хотите сделать еще какие-нибудь заявления? Сначала вы, Ле Кленш.
   - Нет.
   - Бюзье?
   - Я  настаиваю  на  том,  что  я  невиновен,  и  требую,  чтобы  меня
освободили.
   - А вы?
   -  Мне...  -  Она  провела  по  губам  жирной  помадой.  -  Мне...  -
Посмотрелась в зеркало. - Мне совсем нечего сказать. Все мужчины  ничего
не стоят. Вы слышали, что говорил  этот  мальчишка,  из-за  которого  я,
вероятно, могла бы наделать глупостей?  Нечего  на  меня  так  смотреть,
Гастон!.. Впрочем, если хотите знать мое мнение, во всей этой истории  с
судном есть вещи, которых мы не знаем. Как  только  выяснилось,  что  на
борту женщина, вы решили, что это все объясняет. А если дело не в этом?
   - А в чем?
   - Почем мне знать! Я не работаю в полиции.
   Она заправила волосы под красную соломенную  шляпку.  Мегрэ  заметил,
что  Пьер  Ле  Кленш  отвернулся.  Оба  комиссара  переглянулись.  Жирар
объявил:
   - Ле Кленш вернется к себе в камеру. А вы оба подождите в приемной.
   Через пятнадцать минут я скажу, свободны вы или нет.
   Полицейские остались одни. Оба были озабочены.
   - Вы хотите предложить следователю отпустить их на свободу? - спросил
Мегрэ.
   - Да. Я думаю, так будет лучше всего. Может быть, они  и  замешаны  в
этой истории.  А  все-таки  есть  и  другие  элементы,  которые  от  нас
ускользают.
   - Черт побери!
   - Алло!.. Дайте Дворец правосудия в Гавре, мадемуазель... Алло!.. Да,
прокуратуру...
   Пока комиссар Жирар разговаривал со следователем, из коридора донесся
шум. Мегрэ бросился туда  и  увидел,  что  Ле  Кленш  лежит  на  полу  и
отбивается от трех полицейских.
   Он дошел до крайней степени возбуждения. Налитые кровью глаза  готовы
были выскочить из орбит. Изо рта текла слюна. Но  его  держали  со  всех
сторон, и он не мог шевельнуться.
   - Что случилось?
   - Ему не надели наручники, потому что он всегда был спокойный. И вот,
проходя по коридору, он  попытался  выхватить  револьвер  из  кобуры  на
поясе. Ему это удалось. Он хотел покончить самоубийством. Но  я  помешал
ему выстрелить.
   Лежа на полу, Ле Кленш пристально глядел вверх, закусив губу так, что
из нее текла кровь пополам со слюной.  По  его  бледным  щекам  катились
слезы.
   - Может быть, врача?..
   - Нет. Отпустите его, - приказал Мегрэ. И когда Ле Кленш остался один
на плитках пола, комиссар продолжал:
   - Встать! Пошли! Быстрее!.. И спокойно, иначе получите по физиономии,
негодный мальчишка.
   Радист испуганно и покорно выполнил приказание комиссара. Его трясло,
он тяжело дышал.
   - А вы подумали о своей невесте, когда впутались в эту историю?
   Подошел комиссар Жирар.
   - Договорились! - сказал он. - Все трое свободны, но с  невыездом  из
Фекана. Что случилось?
   - Этот идиот хотел застрелиться. Если позволите, я им займусь.
   Они шли вдвоем вдоль набережной. Ле Кленш умыл лицо, но оно еще  было
покрыто красными  пятнами.  Глаза  у  него  лихорадочно  блестели,  губы
горели. На нем был серый костюм  из  магазина  готового  платья,  пиджак
застегнут на все три пуговицы, галстук завязан криво.
   Мегрэ шел с упрямым видом, засунув руки в карманы и ворча словно  про
себя:
   - Поймите, у меня нет времени читать мораль. Скажу  лишь  одно:  ваша
невеста здесь. Это славная девочка, она приехала из Кемпера  и  все  тут
перевернула. Может быть, не стоит приводить ее в отчаяние?
   - Она знает?
   - Незачем говорить ей об этой женщине.
   Мегрэ, не переставая, наблюдал за радистом. Они дошли до набережной.
   Разноцветные рыбачьи суда  ярко  пестрели  на  солнце.  На  тротуарах
толпился народ.
   Временами казалось, что Ле Кленш вновь  обретает  желание  жить  и  с
надеждой смотрит вокруг, но потом глаза его  снова  тускнели,  и  он  со
злобой глядел на людей и предметы.
   Им пришлось пройти совсем близко от  "Океана",  который  в  тот  день
кончал разгрузку. Перед судном оставались еще три вагона.
   Комиссар  без  нажима  заметил,  указывая  рукой  на   разные   точки
пространства:
   - Вы были здесь. Гастон Бюзье тут. А на этом вот месте  некто  третий
задушил капитана.
   Спутник его глубоко вздохнул и отвернулся.
   - Но было совсем темно, и вы не могли узнать друг  друга.  Во  всяком
случае, третьим был не главный механик и не старший  помощник:  оба  они
сидели вместе с матросами в "Кабачке ньюфаундлендцев".
   Бретонец, который стоял на палубе, заметил радиста и  наклонился  над
люком; оттуда вылезли три матроса и уставились на Ле Кленша.
   - Пошли, - скомандовал Мегрэ. - Мари Леоннек ждет нас.
   - Не могу.
   - Чего не можете?
   - Идти туда. Умоляю вас, оставьте меня. Что вам до того, покончу я  с
собой или нет? Так будет лучше для всех.
   - Вам так трудно открыть свою тайну, Ле Кленш? Тот молчал.
   - И вы в самом деле не можете ничего сказать, да?  Скажите  одно:  вы
еще чувствуете влечение к Адели?
   - Я ее ненавижу.
   - Я спросил не об этом. Я сказал - влечение, какое у вас было  к  ней
во  время  рейса.  Ответьте  как  мужчина  мужчине:  много  у  вас  было
приключений до того, как вы познакомились с Мари Леоннек?
   - Нет. Ничего значительного.
   - И вы никогда не испытали страсти, такого  влечения  к  женщине,  от
которого хочется разреветься?
   - Никогда, - вздохнул тот, отвернувшись.
   - Значит, это появилось на борту. Там была  только  одна  женщина,  а
обстановка суровая, однообразная. Что вы сказали?
   - Ничего.
   - Вы забыли о своей невесте?
   - Это совсем другое дело.
   Мегрэ посмотрел на него в упор и был поражен той  переменой,  которая
произошла на его глазах с радистом.  Лицо  его  спутника  приняло  вдруг
упрямое выражение, взгляд застыл, у рта появилась горькая складка. И все
же, несмотря ни на что, лицо это оставалось тоскливо-мечтательным .
   - А Мари Леоннек хорошенькая, - продолжал Мегрэ.
   - Да.
   - Кроме того, она вас любит. Готова пожертвовать всем, чтобы...
   - Да замолчите же! - гневно повысил  голос  радист.  -  Вы  прекрасно
знаете, что... что...
   - Что это совсем другое дело. Что Мари Леоннек  -  скромная  девушка,
что из нее выйдет примерная жена, что  она  будет  хорошо  ухаживать  за
своими детьми, но чего-то  всегда  будет  не  хватать,  правда?  Чего-то
такого, что вы испытывали на борту, в каюте капитана, в объятиях Адели.
   Чего-то вульгарного, грубого. Приключения. Желания укусить, обладать,
убить или умереть.
   Ле Кленш удивленно посмотрел на него:
   - Откуда вы зна...
   - Откуда я знаю? Оттуда, что такое приключение,  хоть  раз  в  жизни,
бывает у каждого. Вы плачете, стонете, задыхаетесь! А потом,  через  две
недели,  глядя  на  Мари  Леоннек,  удивляетесь,  как  могла   вас   так
взволновать какая-то Адель.
   На ходу молодой человек смотрел на поблескивавшую воду гавани. В  ней
колыхались отражения красной, белой, желтой обшивки судов.
   - Рейс окончен. Адель уехала. А Мари Леоннек здесь.
   Ле Кленш на минуту успокоился. Мегрэ продолжал:
   - Это был драматический кризис, стоивший жизни человеку,  потому  что
на борту поселилась страсть и... Ле Кленша снова охватила лихорадка.
   - Замолчите! Замолчите же! - сухо повторил он. - Нет. Вы  же  видите:
это невозможно.
   Глаза его блуждали. Он обернулся, чтобы посмотреть на судно,  которое
теперь уже было почти пусто и непривычно высоко поднялось над водой.  Ле
Кленша снова обуял страх.
   - Клянусь вам... Отпустите меня...
   - А капитан тоже, находясь на борту, во  время  всего  рейса  был  во
власти смертельного страха, не так ли?.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - И главный механик?
   - Нет.
   - Значит, только вы двое! Ведь это был страх, Ле Кленш?
   - Не знаю. Ради бога, оставьте меня!
   - Адель была в каюте. Вокруг нее бродило трое мужчин. И тем не  менее
капитан не желал поддаться вожделению, по целым суткам не разговаривал с
любовницей.  А  вы  следили  за  ней   через   иллюминатор,   но   после
одной-единственной встречи больше не прикасались к ней.
   - Замолчите.
   - Матросы в трюме и на мостике  говорили  о  дурном  глазе,  рейс  не
ладился, корабль маневрировал неудачно,  произошла  авария.  Юнгу  смыло
волной, двоих ранило, треска  испорчена,  в  порт  вошли  не  с  первого
захода...
   Они повернули за угол набережной, и перед  ними  раскинулся  пляж  со
своей  чистенькой  дамбой,  гостиницами,   кабинками   и   разноцветными
шезлонгами, разбросанными на прибрежной гальке.
   В  солнечном  пятне  можно  было  узнать  г-жу  Мегрэ,   сидевшую   в
брезентовом кресле, рядом с Мари Леоннек в белой шляпе.
   Ле Кленш проследил за  взглядом  спутника  и  резко  остановился;  на
висках у него выступил пот.
   А комиссар продолжал:
   - Как будто недостаточно было одной этой  женщины...  Пойдемте,  ваша
невеста вас видела.
   Это была правда.  Мари  встала.  Секунду  стояла  неподвижно,  словно
охваченная слишком сильным волнением. Потом побежала вдоль дамбы,  в  то
время как г-жа Мегрэ ждала, отложив шитье.
 
7. По-семейному 
 
   Это была ситуация, которые создаются сами собой, но из которых трудно
выпутаться. Мари Леоннек была в Фекане одна,  ее  рекомендовал  супругам
Мегрэ их общий знакомый, поэтому она завтракала и обедала вместе с ними.
   И вот явился ее жених. Они все четверо сидели на пляже, когда колокол
гостиницы  оповестил  о  том,  что  пора  завтракать.  Пьер   Ле   Кленш
заколебался и нерешительно посмотрел на остальных.
   - Пойдемте. Нам поставят еще один прибор, - сказал Мегрэ.
   И взял жену  под  руку,  чтобы  перейти  дамбу.  Молодая  пара  молча
последовала за ними. Вернее, молчал радист; Мари говорила вполголоса, но
решительным тоном.
   - Ты знаешь, о чем она?.. - спросил у жены комиссар.
   - Да. Она мне десять раз повторяла это сегодня  утром,  советовалась,
правильно ли так будет. Она уверяет, что не сердится на него, что бы  ни
произошло. Понимаешь? Не упоминает о женщине. Делает вид, что не  знает,
но сказала мне, что все же подчеркнет слова "что бы ни произошло".
   Бедная девочка! Она поехала бы за ним на край света.
   - Увы! - вздохнул Мегрэ.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Ничего. Это наш стол?
   Завтрак прошел спокойно, слишком спокойно. Столы стояли близко друг к
другу, так близко, что нельзя было громко разговаривать.
   Мегрэ нарочно  не  смотрел  на  Ле  Кленша,  чтобы  не  смущать  его:
состояние радиста внушало ему тревогу; беспокоило оно и Мари Леоннек,  и
это было видно по ее расстроенному лицу.
   Молодой человек был  по-прежнему  мрачен  и  подавлен.  Он  ел,  пил,
отвечал на вопросы, но мыслями был далеко. И несколько раз, услышав шаги
у себя за спиной, подскакивал, словно к нему приближалась опасность.
   Окна столовой были широко раскрыты, и в них  виднелось  море,  все  в
солнечных бликах. Было жарко. Ле Кленш  сидел  спиной  к  пейзажу  и  по
временам резко и нервно оборачивался, вглядываясь в горизонт.
   Говорила одна г-жа Мегрэ,  обращаясь  главным  образом  к  девушке  и
касаясь разных мелочей, чтобы прервать тягостное молчание.
   Казалось, здесь и речи  не  было  о  какой-нибудь  драме.  Обстановка
семейной гостиницы. Мирный звон посуды. На столе -  полбутылки  бордо  и
бутылка минеральной воды.
   Управляющий гостиницей даже ошибся, подойдя во время десерта к  столу
и спросив:
   - Приготовить комнату для этого господина?
   Он смотрел на Ле Кленша: почуял жениха и,  конечно,  принял  супругов
Мегрэ за родителей девушки.
   Два-три раза радист, как и во время очной ставки, быстрым,  но  очень
слабым, очень усталым движением провел рукой по лбу.
   - Что будем делать?
   Все четверо стояли на террасе. Столовая опустела.
   - Может быть, посидим немного? - предложила г-жа Мегрэ.
   Их шезлонги были тут же, на гальке пляжа. Супруги Мегрэ уселись.
   Молодые люди с минуту смущенно стояли перед ними.
   - Мы немного пройдемся? - осмелилась  наконец  Мари  Леоннек,  слегка
улыбнувшись г-же