е удерживаясь от смеха.
   - Сразу заметно, не очень-то вы рано улеглись, - заключила она.
   Она сняла свое грубошерстное синее пальто. Он не решался спросить,
кто она такая.
   - Разве привратница не сказала вам про меня? Ему казалось, что
прошла целая вечность с тех пор, как он видел привратницу последний
раз.
   - Я ваша новая приходящая. Меня зовут Минна. Она положила на стол
пакет, завернутый в шелковистую бумагу.
   - Если не ошибаюсь, вас надо разбудить в восемь и подать кофе с
рогаликами. Кофе вы пьете много? Где у вас кухня?
   - Она очень тесная. Сюда.
   - А пылесос?
   - В стенном шкафу.
   - Вы снова ляжете?
   - Да, попытаюсь уснуть.
   - Разбудить вас ровно в восемь?
   - Не знаю. Нет. Я вас позову.
   Акцент выдавал в ней уроженку Брюсселя. Алену даже захотелось
спросить, не фламандка ли она, но нет, это чересчур сложно.
   - Делайте, что найдете нужным.
   Он вернулся в спальню, притворил дверь, уставился, хмуря брови, на
рыжую голову, но выяснение этого вопроса тоже отложил на потом.
   Поскорей две таблетки аспирина. Он разжевал их, помня объяснение
врача: через слизистую оболочку рта лекарство всасывается быстрее, чем
через желудок. И запил таблетки водой из-под крана.
   За дверью висела его пижама. Увидев ее, он скинул халат и
переоделся.
   Сколько Ален ни силился, он ничего не мог припомнить. За всю жизнь
такое случалось с ним всего раза два-три, не больше. Ванна была
наполнена мыльной водой. Кто принимал ванну? Он сам или рыжеволосая
незнакомка?
   Он ужинал у этого кретина Бланше. Бр-р-р! Вспомнить жутко!
Вероятно, ушел, хлопнув дверью? Нет... нет... Он вдруг увидел, как
стоит на тротуаре рядом с Фажем. Отличный дядя! Такому всю душу
открыть можно.
   Да, конечно. Люди считают, что ему, Алену, все трын-трава - он ведь
циник, и все же, не будь Фаж его тестем...
   Перед глазами у него снова возникла фигура Фажа в длинном сером
пальто, удалявшаяся, растворяясь, во мраке ночной улицы. Потом Ален
пил. Неподалеку. В каком-то незнакомом первом попавшемся кафе. Обычно
он в такие никогда не заглядывал. Несколько завсегдатаев - с виду
чиновники - играли в карты. Они с удивлением поглядывали на него. Ему
было все равно. Вероятно, его узнали по фотографиям в газетах.
   - Двойное!
   - Двойное? Что именно?
   - Образования не хватает? Хозяин и бровью не повел.
   - Если вы хотите, чтобы я налил вам из первой попавшейся бутылки...
   - Виски.
   - Так бы сразу и сказали. "Перье" ?
   - "Перье" я у вас не просил. Ален набивался на скандал. Ему надо
было сорвать на ком-нибудь сердце.
   - Вода у вас, а не виски.
   - А вы когда-нибудь в жизни пили воду? Нет, здесь он явно ни на
кого не способен произвести впечатление.
   - И все-таки это не виски, а вода из-под крана.
   Одной стопки ему показалось мало. Он выпил три или четыре. И когда
двинулся к выходу, все смотрели ему вслед.
   Он оглянулся - нарочно, назло. Ну и кретины! Серийного выпуска по
образцу Бланше, только на несколько ступенек ниже. Он показал им язык.
Потом долго не мог отыскать свою машину. Красную, а то какую же.
Желтая - это машина Мур-мур. Она в гараже. Жене она теперь не скоро
понадобится.
   Он попробовал представить себе жену и свояченицу девочками, это
показалось ему забавным и даже чуточку непристойным. В каком месте он
пересек Сену? Он вспомнил, как ехал по мосту, луна выглянула между
облаков, расплескав дрожащий блеск по воде.
   Он ехал разыскивать своих друзей-приятелей. Он знал наперечет все
кафе и бары, где их можно найти. Кого именно-не все ли равно. У кого
на свете больше приятелей, чем у него?
   Не надо было жениться. Одно из двух: либо ты женишься, либо ты...
   - Как никого?
   - Я их сегодня не видел, господин Ален. Двойное?
   - Ладно, крольчишка, наливай. Почему бы и не выпить? Больше ему
ничего не остается. Никому он не нужен. Даже в редакции сегодня
прекрасно обходились без него. Борис великолепно справлялся сам.
Занятная личность этот Борис. Кругом, куда ни плюнь, сплошь занятные
личности.
   - Прощай, Поль.
   - Спокойной ночи, господин Ален.
   Это, кажется, было в кафе "У Жермены", на улице Понтье. Оттуда...
   Он принял третью таблетку аспирина, почистил зубы, прополоскал рот,
чтобы избавиться от противного вкуса. Умылся холодной водой, причесал
волосы. До чего же мерзкая рожа! Просто противно.
   Потом он еще куда-то заезжал. Куда? Все как сквозь землю
провалились. За целую ночь он не встретил никого из своей компании.
Куда они подевались? Может, нарочно, чтобы случайно не встретиться с
ним? Боятся, как бы их не увидели вместе?
   Он вернулся в спальню, подобрал с ковра узенькие дамские трусики и
бюстгальтер, положил их на стул, приподнял одеяло.
   Лицо было незнакомое, совсем юное, во сне оно хранило выражение
чистоты и невинности. Губы вытянуты вперед, как у надувшейся маленькой
девочки.
   Кто она такая? Как очутилась здесь?
   Ален покачнулся и подумал, не лучше ли снова лечь и уснуть.
Набрякшие веки отяжелели - мерзкое ощущение.
   Он вернулся в гостиную. Минна уже начала уборку. Она сняла с себя
платье и переоделась в нейлоновый халатик, довольно прозрачный, во
всяком случае, сквозь ткань густо чернели подмышки.
   - Как вас зовут?
   - Минна. Я уже вам говорила. Почему ее все время разбирает смех?
Может, она ненормальная?
   - Хорошо, Минна. Сварите мне кофе, только покрепче.
   - Да, сегодня оно вам не помешает.
   Он не обиделся. Она пошла на кухню, а он, глядя на ее колышущиеся
бедра, подумал, что как-нибудь непременно займется ею. У него еще ни
разу в жизни не было любовного приключения со служанкой. Почему-то
служанками у них всегда бывали женщины немолодые, ему припоминались
поблекшие, неулыбчивые, горестные лица. Вероятно, у этих созданий в
прошлом были одни несчастья, и за это они злились на весь мир.
   Желтая полоска на небе стала шире, а желтизна засветилась. Дождь
давно перестал. За последние дни такой видимости по утрам не было -
Ален даже различал вдали башни собора Парижской Богоматери.
   Кажется, ему кто-то должен позвонить, - всплыла обрывочная одинокая
мысль. Да, ему должны звонить. И по важному делу. Он дал слово, что
никуда не уйдет, пока не дождется звонка.
   Из кухни знакомо и уютно запахло кофе. Минна, конечно, не
догадается, что он пьет кофе из большой синей чашки - сколько
магазинов он обошел, прежде чем нашел чашку, куда влезало в три раза
больше, чем в обычную кофейную.
   Он направился в кухню. По взгляду Минны он понял, что она сочла его
появление лишь предлогом. На ее лице не отразилось ни смущения, ни
испуга. Она ждала, стоя к нему спиной.
   Он открыл дверцу стенного шкафа.
   - Моя чашка - вот. По утрам я пью только из нее.
   - Хорошо, месье.
   Она снова чуть не прыснула. В чем дело? Что ей наплели про него? Ей
наверняка что-то про него наговорили. Про него теперь говорят все -
тысячи, десятки тысяч людей.
   - Сейчас подам.
   Когда она вошла, он гасил в пепельнице сигарету. Вкус у табака был
отвратительный.
   - Нынче ночью вам небось и поспать-то не пришлось по-настоящему?
   Он кивнул, подтверждая ее предложение.
   - Она-то, наверно, еще не проснулась?
   - А откуда вы знаете, что у меня в спальне кто-то есть?
   Она прошла в угол и подняла с пола оранжевую атласную туфлю на
высоченном каблуке-гвоздике.
   - Их же должно быть две? Разве не так?
   - Гипотеза весьма правдоподобная. Она фыркнула.
   - Вот умора!
   - Умора? Что умора?
   - Так, ничего. Все. Вы смешной. Он обжегся своим кофе.
   - Сколько вам лет?
   - Двадцать два.
   - Давно в Париже?
   - Пока только полгода.
   Он не осмелился спросить, чем она эти полгода занималась. Он
недоумевал, зачем ей понадобилось идти в прислуги.
   - Мне правильно сказали, что вам нужна приходящая и только на
утренние часы, да? Он пожал плечами.
   - Мне все равно. А вам?
   - Я ищу места, чтобы на весь день.
   - Пожалуйста.
   - А платить тоже будете вдвойне?
   Кофе немного поостыл, и он начал пить маленькими глотками. Сначала
его чуть не вырвало, потом тошнота прошла.
   - А ваша дама не рассердится?
   - Вот уж чего не знаю, так не знаю.
   - Вы ее сейчас пойдете будить?
   - Наверно. Так, наверно, будет лучше.
   - Тогда я заварю еще кофе. Через минуту будет готов. Вы меня
позовете.
   Он снова проводил взглядом ее вертлявый зад и вошел в спальню.
Притворив за собой дверь, приблизился к постели и потянул за край
простыни.
   Рыжеволосая открыла один глаз, зеленовато-голубой, медленно
оглядевший его с ног до головы. На лице Алена глаз задержался.
   - Хэлло, Ален, - проговорила неизвестная глуховатым голосом,
продолжая лежать все так же неподвижно.
   Она хоть что-то помнила. Значит, если и была пьяна, все же не так,
как он.
   - Который час?
   - Не знаю. Это не важно.
   Теперь на него смотрели оба глаза. Она сбросила простыню, открыв
небольшие упругие груди с розовыми, едва выступающими сосками.
   - Как ты себя чувствуешь?
   - Скверно!
   - Сам виноват.
   Она говорила с чуть заметным английским акцентом, и он
поинтересовался:
   - Ты англичанка?
   - По матери.
   - Как тебя звать?
   - Забыл? Бесси...
   - А где мы встретились?
   Он опустился на край кровати.
   - Кофе у тебя, случайно, в доме не водится? Он с трудом поднялся, с
трудом дошел до гостиной, потом до кухни.
   - Минна, вы оказались правы. Она просит кофе.
   - Сейчас принесу. И рогалики подать? Привратница сказала, чтобы я
обязательно купила вам рогаликов.
   - Раз принесли, давайте.
   Он вернулся в спальню. Измятая постель была пуста. Бесси,
совершенно нагая, вышла из ванной и снова улеглась, прикрыв простыней
ноги до колен.
   - Чья это зубная щетка, слева от зеркала?
   - Если зеленая, то жены.
   - Твоей жены? Той самой, что...
   -- Да. Моей жены, той самой, что. В дверь постучали. Бесси не
шелохнулась. Вошла Минна с подносом в руках.
   - Куда поставить?
   - Дайте сюда.
   Они посмотрели друг на друга с любопытством, но безо всякого
чувства неловкости.
   - Она давно у тебя? - спросила Бесси, когда служанка вышла.
   - С сегодняшнего дня. Я увидел ее в первый раз полчаса назад, выйдя
открыть дверь на ее звонок. Она жадно пила кофе.
   - Ты, кажется, о чем-то меня спрашивал?
   - Да. Где мы встретились?
   - В кафе "Погремушка".
   - На улице Нотр-Дам-де-Лоретт? Чудно. Я там никогда не бываю.
   - Ты кого-то искал.
   - Кого?
   - Ты не сказал. Только все твердил, что тебе очень важно разыскать
его.
   - А кем ты у них там? Такси-гёрл?
   - Нет, я танцовщица. Вчера я была не одна.
   - Кто с тобой был?
   - Два твоих приятеля. Одного зовут Боб...
   - Демари?
   - По-моему, да. Он писатель. Ага, значит, Демари. Два года назад он
получил премию Ренодо и теперь сотрудничал в журнале "Ты". - А второй
кто?
   - Погоди. Фотограф какой-то. Несчастный такой, больной, что ли.
Голова еще у него чуть набок.
   - Жюльен Бур?
   - Может, и так, не помню.
   - В измятом костюме?
   - Ага.
   Бур всегда ходил в измятом костюме, и лицо у него казалось
перекошенным, возможно оттого, что он держал голову набок.
   Занятный тип этот Бур. Лучшие фото в журнале принадлежат ему. В
своих снимках он умеет подать наготу так, что никому и в голову не
придет говорить о непристойности. Пусть этим занимаются другие журналы
- "Ты" стремится войти в доверие к людям. В его фотографиях должны
узнавать себя самые обыкновенные девушки и женщины. Скажем, изображена
на снимке спящая девушка, она лежит чуть небрежно, рубашка
соскользнула с плеча, видна грудь. Но, заметьте, только одна, как
своего рода ценность, одна из величайших ценностей, подаренных
природой человечеству. Идеи поставлял своим сотрудникам Ален.
   - Тексты должны производить такое впечатление, будто это письма
наших читательниц.
   Никаких изысков. На фото-если комната, то такая, в каких живет
большинство читателей. Если женское лицо, то без излишней косметики:
ни накладных ресниц, ни ярко накрашенных полуоткрытых губ, за которыми
поблескивают ослепительные зубы.
   Идея журнала осенила его как-то днем, в квартирке на улице Лоншан,
когда он глядел на одевавшуюся свояченицу. В то время он еще занимался
журналистикой - поставлял заметки о театральной жизни, об артистах
кабаре, высидел несколько песенок.
   Тогда же родилось и название.
   - А ты вот... ты... - произнес он вполголоса.
   - Что я? Не такая, как все?
   В том-то и дело, что она была совершенно такая, как все.
   - Мне пришла в голову одна мысль. Основать журнал. В следующий раз
расскажу.
   Он сам возился с макетом будущего издания, сам написал все тексты.
С Буром он еще не был знаком, и пришлось немало поучиться, прежде чем
он добился от журнальных фотографов того, что ему было нужно.
   - Да нет, старик. Какая же это невинная девушка!
   - А ты попробуй уговори невинную девушку показать тебе голый зад!
   Знакомый владелец типографии предоставил ему кредит. Люзен,
впоследствии ставший у него агентом по рекламе, разыскал свободную
квартиру на пятом этаже дома на улице Мариньяно.
   - О чем ты задумался? - спросила Бесси, жуя рогалик.
   - А у меня вид, будто я о чем-то думаю? Скажи, что я там вытворял?
   - Все распространялся про какого-то парня - вот, мол, у кого
голова.
   - А как его зовут, я не говорил?
   - Ты упомянул, что ужинал с ним.
   - С тестем, что ли?
   - Может быть, не знаю. Ты все хотел ему рассказать что-то очень
важное. Твердил, что важно все, абсолютно все. А потом усадил меня
рядом с собой и стал лапать.
   - А кавалеры твои не возражали?
   - Фотограф, видно, разозлился. Ты опрокинул свое виски, и он
упрекнул тебя, что ты слишком много пьешь. А ты ему: "Заткнись, не то
я тебя так по морде съезжу, своих не узнаешь". И обругал его чудно
как-то, я такого ругательства никогда не слыхала. Постой. Да,
вспомнила. Ты ему крикнул: "Присосок вонючий!" Я уж думала -
подеретесь. Но прибежал официант, и фотограф сразу ушел.
   - А Демари?
   - Посидел еще минут пять и тоже распрощался.
   - Ну и что потом?
   - Ты велел подать большую бутылку шампанского. Заявил, что вообще-
то шампанское - дерьмо, но в честь такого дня полагается пить
шампанское. И почти всю бутылку выдул сам. А я бокала три-четыре.
   - Тоже надралась?
   - Немножко. В самый раз.
   - А машину кто вел? Я?
   - Нет, хозяин кабаре помешал тебе. Вы стояли на тротуаре и спорили-
долго. Потом тебе надоело, и мы поехали на такси. - Она выпила кофе, и
он взял у нее поднос.
   - А у нас с тобой что-нибудь было?
   - Не помнишь?
   - Нет.
   - Я почти спала. А ты был как бешеный. Орал на меня: "Шевелись,
черт тебя подери! Шевелись, дрянь ты этакая!" До того рассвирепел, что
влепил мне пару затрещин. И все орешь: "Шевелись, стерва!" И надо же,
подействовало!
   Она рассмеялась, глядя на него блестящими глазами.
   - А ванну кто принимал?
   - Оба.
   - Что, вместе?
   - Ну да. Уперся: вдвоем и вдвоем. А после ванной пошел еще себе
виски налил. Неужели ты уже выспался?
   - Голова кружится. Какой-то я весь разбитый.
   - Прими таблетку аспирина.
   - Уже принял три.
   - Звонили тебе по телефону?
   - Нет. Не знаю даже, кто мне должен звонить.
   - Ты раз десять вспоминал про этот звонок и каждый раз хмурился.
   Он машинально поглаживал ее по бедру.
   На этой кровати никогда не спала ни одна женщина, кроме Мур-мур. А
Мур-мур спала на ней всего две ночи назад. Какой сегодня день?
   Наверно, он все-таки нехорошо поступил, что привел ее сюда. Ладно,
это он обдумает после. Глаза у него слипались.
   Он снова лег в постель. Ему сразу стало легче. За стеной слышалось
слабое гудение пылесоса. Его рука протянулась, нащупала бедро Бесси.
Кожа у нее была такая же белая и нежная, как у Адриены.
   Но думать о жене и, свояченице теперь не хотелось. Раза два-три ему
показалось, что он уже засыпает, но потом он сознавал, что не спит,
что лишь задремал на минуту. В мире много странного, много всякой
мути, ну и пусть, но мир существует. Вот слышно даже далекое рычание
автобусов и время от времени - визг тормозов.
   Он изогнулся, вывернулся, стягивая с себя пижаму, скомкал ее и
бросил поверх простыней, в изножие кровати.
   Он почувствовал, как Бесси прижалась к нему всем своим жарким
телом. Он не шевелился. Он боялся очнуться от внезапного ощущения
блаженства, но пальцы ее с острыми ноготками повели его за собой, и он
нырнул в нее.
   На этот раз он тотчас сообразил, что звонит телефон, и проснулся
мгновенно. Протягивая руку к трубке, кинул взгляд на часы. Они
показывали одиннадцать.
   - Алло! Ален Пуато слушает.
   - Говорит Рабю. Я звонил к вам в редакцию. Я еще в тюрьме Птит-
Рокетт. Сейчас еду к себе. Неплохо, если бы вы через полчасика могли
быть у меня.
   - Что-нибудь новое?
   - Смотря что считать новым. Вы мне нужны.
   - Хорошо, буду. Возможно, немного опоздаю.
   - Особенно не задерживайтесь. У меня после вас еще одна встреча. А
в два часа я выступаю в суде.
   Ален спрыгнул с кровати, встал под душ. Он еще мылся, когда в
ванную вошла Бесси.
   Накинув на плечи мохнатый купальный халат, он взялся за бритву.
   - Ты надолго?
   - Не могу сказать. Скорей всего на целый день.
   - А мне что делать?
   - Что хочешь.
   - Можно, я еще посплю.
   - Пожалуйста.
   - Мне вечером быть здесь?
   - Нет. Сегодня не надо.
   - А когда надо?
   - Там видно будет. Оставь свой телефон. Денег дать?
   - Я пошла с тобой не из-за денег.
   - Я не спрашиваю, из-за чего ты пошла. Мне все равно. Нужны тебе
деньги?
   - Нет.
   - Хорошо. Налей мне виски. В гостиной стоит шкафчик, который служит
баром.
   - Когда мы вернулись ночью, я обратила на него внимание. Можно
выйти туда в таком виде?
   Он пожал плечами. Минут через пять он уже натягивал брюки. Разбавив
виски водой, выпил стакан с маху, как пьют неприятное лекарство.
Внезапно вспомнил, что сегодня у него нет машины. Придется потом
заехать за ней на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт.
   - Ты уж меня извини, крольчонок. Тут дело серьезное.
   - Догадываюсь. А кто это?
   - Адвокат.
   - Твоей жены?
   Он вышел в гостиную.
   - Значит, вы нанимаете меня на полный день?
   - Да, мы же договорились. Ваш ключ в кухне на столе. К восьми утра
готовить кофе с рогаликами, будить-в восемь.
   Он мчался по лестнице, перепрыгивая через три-четыре ступеньки, на
углу поймал такси.
   - Бульвар Сен-Жермен, сто шестнадцать. Кажется, так.
   Верно, дом 116, он ничего не перепутал. Вспомнив, что Рабю живет на
четвертом этаже, Ален вошел в лифт. Звонок. Открыла очкастая
секретарша. Должно быть, узнала его.
   - Сюда. Подождите, пожалуйста, минутку. Мэтр Рабю говорит по
телефону.
   Справа - двухстворчатая дверь; налево - коридор, куда выходят
рабочие комнаты. Стрекот пишущих машинок. В коридоре то и дело
появляются стажеры - их у Рабю всегда много, - делают вид, что
прогуливаются, а сами краешком глаза косят на него, Алена.
   Дверь открылась.
   - Заходите, старина. Я целый час беседовал с вашей женой.
   - Она наконец решилась заговорить?
   - Не совсем в том смысле, как мы этого ожидали. О непосредственных
мотивах преступления она так ничего и не сказала. Как, впрочем, и о
многом другом. Но она меня не прогнала, а это уже некоторый прогресс.
Знаете ли вы, что ваша жена очень умная женщина?
   - Да, мне об этом уже не раз говорили.
   Он не добавил, что, на его вкус, ум отнюдь не принадлежит к числу
наиболее ценных женских достоинств.
   - Такую твердость характера и воли нечасто встретишь. Сегодня она в
тюрьме второй день. Ей дали крохотную одиночку. Сначала ее хотели
поместить вместе с другой заключенной, но она отказалась. Возможно,
теперь передумает.
   - Ее переодели в арестантское платье?
   - Подследственные носят свое. Работать ее пока что не заставляют.
От свиданья с вами она отказалась наотрез. В этом пункте она
непоколебима. И все это очень спокойно, без рисовки. Она тотчас дает
вам почувствовать: раз она что-то решила, бесполезно ее переубеждать.
"