олгих  взаимных  признаний.  Ни  о  "Флории",  ни  о
Пепито, ни о Кажо говорить не было нужды.
   Мегрэ все знал, и Луи знал, что комиссар все знает.
   - Привет, Луи!
   Одна был маленький человечек  весь  в  черном,  с  носом  чуточку  на
сторону и бегающими глазками. Подойдя к  стойке,  он  протянул  кассирше
руку и поздоровался:
   - Добрый вечер, прелестное дитя.
   И добавил, обращаясь к Люсьену:
   - Рюмку перно, молодой человек.
   Говорил он много, постоянно напоминая собой актера на сцене, но Мегрэ
не потребовалось долго его изучать, чтобы  угадать  за  этой  видимостью
внутреннюю тревогу.
   К тому же, у Одна был тик. Как только с губ его стиралась улыбка,  он
делал над собой усилие и восстанавливал ее.
   - Еще никого?
   Кафе было пусто, лишь у бара торчали два клиента.
   - Заезжал Эжен.
   Хозяин повторил уже разыгранную  сцену,  указав  Одиа  на  комиссара.
Коротышка, менее дипломатичный,  чем  Эжен,  живо  обернулся,  посмотрел
Мегрэ в глаза, сплюнул на пол.
   - А кроме этого?.. - поинтересовался он.
   - Больше никого... Выиграл?
   - Черта с два! Мне подсунули ложные сведения. А в третьем заезде, где
у меня были шансы, лошадь дала сбой еще  на  старте...  Пачку  "Голуаз",
прелестное дитя.
   Он ни секунды не оставался в  покое,  переминался  с  ноги  на  ногу,
размахивал руками, мотал головой.
   - Можно позвонить?
   - Нельзя. Вон тот господин испортил аппарат.
   Луи опять глянул на Мегрэ.
   Схватка шла в открытую. Одиа чувствовал себя неуверенно. Боялся  дать
маху: он же не знал, что тут происходило до его появления.
   - Увидимся вечером?
   - Как всегда.
   Бывший официант выпил свой перно и ушел. Луи устроился рядом с  Мегрэ
за столиком, куда ему подали горячую  еду,  приготовленную  Люсьеном  на
газу в кухне.
   - Официант! - позвал комиссар.
   - Вот. Девять франков шестьдесят пять.
   - Принесите два сандвича с ветчиной и кружку пива.
   Луи уплетал две аппетитные сосиски с гарниром  из  подогретой  кислой
капусты.
   - У нас осталась ветчина, месье Луи?
   - Должен быть кусок старого окорока на леднике.
   Ел  Мегрэ  шумно,  намеренно  вульгарно.  Ему   подали   два   сухих,
покоробившихся сандвича, но он сделал вид, что не заметил этого.
   - Официант, горчицы!
   - Горчицы нет.
   Два следующих часа промелькнули быстрее,  потому  что  бар  заполнили
прохожие, заказывавшие аперитив.
   Хозяин снизошел до того, что стал обслуживать сам.
   Дверь  непрерывно  хлопала,  всякий  раз   обдавая   Мегрэ   холодным
сквозняком.
   Подмораживало.  Некоторое  время  проходившие  мимо   автобусы   были
переполнены. Люди висели на подножках.
   Затем улица постепенно опустела. После  шума,  всегда  оглушительного
около семи часов, наступила неожиданная тишина, предвестница  совершенно
иного - вечернего - оживления.
   Самым трудным часом оказался девятый. В баре  не  осталось  ни  души.
Официант, в свой черед,  сел  подкрепиться.  Блондинку-кассиршу  сменила
женщина лет сорока, принявшаяся  сортировать  и  выкладывать  столбиками
содержимое ящичков кассы. Луи поднялся к себе в спальню и  вернулся  уже
при галстуке и в пиджаке.
   Первым в самом начале десятого появился Жозеф Одна,  отыскал  глазами
Мегрэ и направился к Луи.
   - Порядок?
   - Порядок. Нет никаких причин считать иначе, верно?
   Однако Луи утратил дневную развязность. Он устал и уже не  взирал  на
Мегрэ с прежней самоуверенностью. Да и самого Мегрэ слегка сморило. Пить
ему  пришлось  что  попало  -  пиво,  кофе,  кальвадос,  виттель   {Сорт
минеральной воды}. На столике уже громоздились не то семь, не то  восемь
блюдечек {Во Франции каждую порцию выпивки подают на  отдельном  блюдце,
что упрощает подсчет при расплате}, а ведь пить предстояло еще и еще.
   - Гляди-ка! Вот и Эжен с приятелем.
   У тротуара вновь остановилась голубая машина,  и  в  бар  вошли  двое
мужчин. Первым был Эжен, в том же костюме, что  днем;  вторым  -  парень
помоложе, чуточку рябой и всем улыбавшийся.
   - А где Оскар?
   - Придет.
   Эжен мигнул, указывая на Мегрэ, сдвинул  два  столика  и  сам  достал
сперва красное сукно, потом жетоны из ящичка.
   - Начнем?
   В общем, комедию ломали все, но главные роли исполняли хозяин и Эжен.
Особенно второй - он и явился-то в полной боевой готовности. Зубы у него
были ослепительные, веселость непритворная,  и  женщины,  без  сомнения,
сходили по нему с ума.
   - По крайней мере, сегодня вечером будет светло! - выпалил он.
   - Почему? - поинтересовался Одна, до которого с этой минуты все стало
доходить гораздо медленнее, чем до остальных.
   - Потому что у нас здоровенная сальная свеча!
   Под сальной свечой подразумевался Мегрэ, дымивший трубкой менее чем в
метре от игроков.
   Луи ритуальным жестом взял грифельную доску и мелок:  ему  доводилось
записывать очки. Он разграфил столбцы, надписал инициалы игроков.
   - Что будете пить? - осведомился официант.
   Эжен прищурился,  посмотрел  на  стопку  кальвадоса,  стоявшую  перед
Мегрэ, и ответил:
   - То же, что этот господин.
   - Виттель с земляничным сиропом, - поправил его  Одна,  чувствовавший
себя не в своей тарелке.
   Четвертый,  судя  по   выговору,   был   марселец,   совсем   недавно
перебравшийся в Париж. Он старался во всем копировать Эжена, к которому,
видимо, питал безграничное почтение.
   - Скажи, Луи, охота еще не закрыта?
   На этот раз не понял Луи.
   - А мне откуда знать? Почему ты об этом спрашиваешь?
   - Потому что думаю об ищейках.
   Словечко снова было адресовано Мегрэ. Тем  временем  карты  сдали,  и
каждый держал свои веером в левой руке; поэтому Эжен не стал  входить  в
объяснения:
   - Сейчас пойду навещу месье.
   Перевести это следовало так: "Пойду предупрежу Кажо".
   Одна вскинул голову.
   - Что он говорит?
   Луи нахмурился: он явно счел, что они зашли слишком далеко.
   - Эжен шутит. Видит, что вокруг все свои, вот и потешается.
   - Бубны козыри... Три картинки... Годится?
   - Четвертая.
   Чувствовалось, что Эжен слишком возбужден и  думает  не  об  игре,  а
готовит какую-то новую выходку.
   - Парижане, - внезапно  возвысил  он  голос,  -  проводят  отпуск  за
городом, например, на Луаре. Забавно, что люди с Луары проводят  свой  в
Париже.
   Наконец-то! Эжен не устоял-таки перед желанием дать Мегрэ понять, что
он полностью в курсе. А комиссар покуривал трубку и,  перед  тем  как  в
очередной раз отхлебнуть кальвадоса, долго грел стопку в руке.
   - Следи лучше за игрой, - обрезал его Луи, с  тревогой  поглядывавший
на Мегрэ.
   - Козырь... Двадцать. И все: белот.
   Вошел субъект, похожий на мелкого лавочника с  Монмартра,  молча  сел
между Эженом и его приятелем-марсельцем, правда, чуть поодаль от них  и,
по-прежнему не говоря ни слова, пожал всем руки.
   - Порядок? - осведомился Луи.
   Новоприбывший раскрыл рот, откуда вырвался тоненький звук. Незнакомец
оказался безголосым.
   - Порядок.
   - Усек? - прокричал Эжен ему в ухо. Это  доказывало,  что  человек  к
тому же и глух.
   Пришлось чуть ли не отдавить ему под столом ногу.
   Наконец взгляд его упал на Мегрэ  и  на  минуту  задержался  на  нем.
Бедняга изобразил подобие улыбки.
   - Понятно.
   - Козыри трефы. Я пас.
   - Я тоже.
   Улица Фонтен вновь ожила. Загорелись цветные вывески, швейцары заняли
свои места на тротуарах. Швейцар из "Флории" зашел купить сигарет, но на
него не обратили внимания.
   - Черви козыри...
   Мегрэ вспотел, тело у него ныло, но он не подавал виду,  и  выражение
его лица оставалось таким же, как в половине  второго,  когда  он  занял
свой пост.
   - Скажи-ка, - неожиданно бросил Эжен  своему  глуховатому  соседу,  в
котором  Мегрэ  в  конце  концов  узнал  владельца  публичного  дома  на
Прованской  улице,  -  как  ты  назовешь  слесаря,  который  больше   не
изготовляет замков.
   Комизм ситуации заключался в том, что Эжену приходилось орать,  тогда
как собеседник отвечал ему детским голоском.
   - Какой слесарь? Ничего не понимаю.
   - Я, например, считаю такого пустым местом.
   Эжен сделал ход, прибрал взятку, снова сыграл.
   - А легавого, который перестал быть легавым?
   Сосед понял. Лицо его расцвело от радости, голосок, ставший еще более
писклявым, пропел:
   - Пустым местом.
   Тут уж все покатились с хохоту, даже Одна, но этот мгновенно  осекся:
что-то мешало ему разделить общее веселье. Чувствовалось, что,  несмотря
на присутствие приятелей, он чего-то побаивается. И не только Мегрэ.
   - Леон! - подозвал Одна ночного официанта. - Принеси  мне  коньяку  с
водой.
   - Никак ты на коньяк переключился?
   Эжен, заметив, что Одна скисает, сурово уставился на него.
   - Тебе лучше бы не перебирать.
   - Чего не перебирать?
   - Сколько перно ты принял до обеда?
   - Пошел ты!.. - огрызнулся Одна.
   - Полегче, ребята! - вмешался Луи. - Пики козыри.
   К полуночи веселье окончательно выдохлось. Мегрэ по-прежнему сидел  в
пальто и с трубкой в зубах. Казалось, он стал частью меблировки.  Больше
того, врос в стену. Живым оставался только его  взгляд,  переходивший  с
одного игрока на другого.
   Первым забастовал Одна, но глухой тоже проявлял признаки нетерпения и
в конце концов встал.
   - Пора спать. Завтра мне на похороны.
   - Катись и поскорей подохни! - вполголоса  буркнул  Эжен,  уверенный,
что коротышка не услышит его.
   Он бравировал и сам сознавал это.
   - Снова бел от... И козырь... И еще козырь... Карты на стол.
   Невзирая на осуждающие взгляды приятелей, Одна выпил  три  коньяка  с
водой, черты его заострились, он побледнел, на лбу выступил пот.
   - Куда ты?
   - Я тоже удираю, - объявил он, поднимаясь.
   Его  мутило  -  это  было  видно.  Третью  порцию  он  принял,  чтобы
взвинтиться, а она его и добила. Луи переглянулся с Эженом.
   - Ты сейчас как выжатый лимон, - уронил наконец последний.
   Было начало второго. Мегрэ заранее положил  деньги  на  столик.  Эжен
отвел Одиа в угол и  что-то  втолковывал  ему  тихо,  но  яростно.  Одиа
возражал, но тем не менее дал себя убедить.
   - До завтра! - простился он, поворачивая дверную ручку.
   - Официант, сколько с меня?
   Одно об другое звенели блюдца. Мегрэ застегнул  пальто,  снова  набил
трубку и раскурил ее от газовой зажигалки,  подведенной  почти  к  самой
стойке.
   - Доброй ночи, господа.
   Мегрэ вышел и сориентировался по звуку шагов Одиа.
   А Эжен обогнул стойку, словно  для  того,  чтобы  сказать  два  слова
хозяину. Луи, поняв его маневр, осторожно открыл один  из  ящиков.  Эжен
запустил туда руку, затем сунул ее в карман и в сопровождении  марсельца
направился к дверям.

Глава 6

   На улице Фонтен сверкали огни ночных кабаков, расхаживали швейцары, в
машинах дожидались шоферы. Ситуация прояснилась лишь за площадью  Бланш,
когда оба взяли вправо на бульвар Рошешуар.
   Жозеф  Одиа  шел  неровной  лихорадочной   походкой,   ни   разу   не
оглянувшись.
   Мегрэ, огромный, с руками, засунутыми в карманы, невозмутимо двигался
размашистым шагом метрах в Двадцати сзади.
   В ночном безмолвии шаги обоих как бы перекликались:  более  частые  -
Одиа, более тяжелые и уверенные - Мегрэ.
   За их спиной шумела машина Эжена. Они с марсельцем сели в  автомобиль
и медленно, со скоростью пешехода, вели его впритык к тротуару,  в  свой
черед  стараясь  соблюдать  дистанцию.  Иногда  для  сохранения  ее   им
приходилось переключать скорость,  иногда  делать  неожиданный  рывок  в
несколько метров, а потом выжидать, давая обоим мужчинам снова  обогнать
их.
   Мегрэ не было нужды оборачиваться. Он давно уже все понял.  Он  знал,
что за спиной у него большой голубой автомобиль. Представлял  себе  лица
за ветровым стеклом.
   Случай был классический. Комиссар последовал  за  Одна,  поскольку  у
него сложилось впечатление, что того легче запугать, чем остальных. А те
двое, зная это, в свой черед преследовали его самого.
   Сперва Мегрэ чуть заметно улыбался.
   Потом он уже не улыбался. Напротив, даже нахмурился. Официант из кафе
не направился ни на улицу Лепик, где жил, ни, вообще, к центру.  Он  все
время следовал по бульвару, не  остановился  на  перекрестке  Барбес,  а
повернул   к   Ла-Шапель   {Бульвар,   улица    и    огромная    церковь
Сен-Бернар-де-ла-Шапель}.
   Было маловероятно, чтобы у Одна  нашлось  какое-нибудь  дело  в  этом
квартале в такое время суток. Объяснение напрашивалось  само  собой.  По
сговору с двумя молодыми людьми в машине он завлекал  комиссара  во  все
более пустынный район.
   Уже  все  дальше,  все  реже  выступали  из  тени  фигуры  девиц  или
расплывчатый контур араба, шныряющего от  одной  к  другой,  прежде  чем
сделать выбор.
   Заволновался, однако, Мегрэ не сразу. Он пока  сохранял  уверенность.
Спокойно  затягивался  трубкой,  прислушивался  к   собственным   шагам,
равномерным, как щелчки метронома.
   Они  проследовали  над  железнодорожными  путями  Северного  вокзала,
безлюдные перроны и светящиеся  часы  которого  были  заметны  издалека.
Пробило половину третьего. Позади все так же шелестела машина, как вдруг
в гул ее мотора вплелся короткий гудок, давать который не  было  никаких
оснований. И тут Одна прибавил шагу, да так энергично, что казалось,  он
с трудом сдерживается, чтобы не побежать.
   Опять-таки без видимой причины официант из кафе пересек улицу.  Мегрэ
- тоже. На секунду он повернулся к машине в профиль и тотчас  интуитивно
почуял, что за ловушка ему готовится.
   Из-за надземной линии метро бульвар был самым плохо освещенным местом
Парижа. Мимо проехал полицейский велопатруль, один из агентов  оглянулся
на автомобиль, не заметил ничего  подозрительного  и  скрылся  вместе  с
коллегами.
   Темп событий ускорился. Метров через сто  Жозеф  Одна  снова  пересек
улицу, но на этот раз утратил хладнокровие и несколько шагов пробежал.
   Мегрэ остановился, увидел, что машина вот-вот рванется вперед, и  все
понял. На висках у него проступил пот: он лишь  чудом  не  стал  жертвой
дорожного происшествия.
   Это же очевидно! Одна поручено завлечь его на безлюдные улицы.  А  уж
там стоит Мегрэ очутиться на проезжей части, автомобиль ринется вперед и
размажет его по мостовой.
   Все разом стало похоже  на  кошмар  -  и  эта  роскошная,  обтекаемая
машина, которая, негромко рыча, гонится  за  ним,  и  мысль  о  двух  ее
седоках, особенно об Эжене, человеке с ослепительными зубами  и  улыбкой
избалованного ребенка, вцепившемся в баранку и выжидающем только...
   Можно ли будет в данном случае говорить о преступлении? С секунды  на
секунду Мегрэ рисковал умереть самой нелепой и отталкивающей  смертью  -
рухнуть в пыль израненным телом и -  почем  знать?  -  может  быть,  еще
долгие часы хрипеть в предсмертной агонии, но так и не дождаться помощи.
   Бить отбой было поздно. Да Мегрэ этого и не хотел.
   Он не рассчитывал больше на Одна, не надеялся нагнать его и заставить
говорить, но тем не менее упрямо продолжал преследование. Это был вопрос
престижа, вопрос самоуважения.
   Единственная мера предосторожности, которую принял комиссар,  свелась
к тому, что он вытащил из кармана револьвер и зарядил его.
   Потом прибавил шагу. Раньше он следовал  за  официантом  из  кафе  на
интервале метров в двадцать, но теперь приблизился к нему настолько, что
Одна решил - сейчас его арестуют, и, в свою  очередь,  зашагал  быстрее.
Оба седока в машине наверняка заметили это, потому что  также  сократили
дистанцию. Несколько секунд сцена выглядела слегка комичной.
   Навстречу им двигались  деревья  бульвара  и  опоры  надземной  линии
метро. Одна боялся - боялся не только  самого  Мегрэ,  но,  вероятно,  и
своих сообщников.
   Когда новый гудок предписал ему  пересечь  улицу,  он,  задохнувшись,
замер на краю тротуара.
   Мегрэ, решивший держаться как можно ближе к нему, увидел фары машины,
мягкую шляпу, слетевшую с официанта из кафе, его обезумевшие глаза.
   Он уже собирался сойти с тротуара и  двинуться  вслед  за  Одиа,  как
вдруг инстинктивно отпрянул. Возможно, то же сделал и официант из  кафе,
но того осенило слишком поздно: он уже  спустился  на  мостовую.  Прошел
метр, другой...
   Мегрэ разинул  рот,  пытаясь  крикнуть.  Он  понимал,  что  пассажиры
автомобиля, устав от  бесплодных  попыток,  решили  рвануться  вперед  и
пожертвовать не только комиссаром полиции, но и своим товарищем.
   Не раздалось даже  крика  -  только  движение  воздуха,  взвихренного
работающим на полную мощность мотором. И еще глухой  удар  да,  пожалуй,
слабый стон.
   Стоп-сигналы машины уже  потухли,  исчезая  в  поперечной  улице.  На
мостовой корчился человечек в черном, пытаясь приподняться на руках и не
сводя с Мегрэ ошалелых глаз.
   Одиа походил не то на сумасшедшего, не то на  ребенка.  Лицо  у  него
было перепачкано пылью и кровью. Нос утратил прежнюю форму,  отчего  вся
внешность совершенно изменилась.
   Наконец он все-таки сел,  еле-еле,  словно  сонный,  приподнял  руку,
поднес ее ко лбу и изобразил улыбку, смахивавшую на гримасу.
   Мегрэ пересадил пострадавшего на край тротуара, машинально сходил  за
его шляпой, оставшейся на середине мостовой, а  потом  и  сам  несколько
секунд приводил себя в равновесие, хотя машина не задела его.
   Прохожих было не видно.  Где-то  очень  далеко,  в  стороне  бульвара
Барбеа, проехало такси.
   - Повезло тебе, однако! - громыхнул комиссар, склоняясь над раненым.
   Большими  пальцами  он  медленно  ощупал  Одиа  голову,  выясняя,  не
проломлен ли череп.  Поочередно  согнул  ему  ноги,  потому  что  правая
штанина на уровне колена была изодрана, а вернее, вырвана с мясом, являя
глазам серьезную рану.
   Одиа лишился, видимо, не только речи, но и способности соображать. Он
впустую двигал челюстями, словно пытаясь рассеять дурной вкус во рту.
   Мегрэ поднял голову. Он слышал звук  мотора  и  был  уверен,  что  по
параллельной улице идет машина Эжена.
   Затем  шум  приблизился,  и  голубой  автомобиль  пересек  бульвар  в
какой-нибудь сотне метров от обоих мужчин.
   Оставаться на месте им было нельзя. Эжен  и  марселец  все  равно  не
посмеют уехать, покуда не  узнают,  к  чему  привели  их  старания.  Они
сделали еще один большой круг по своему кварталу, хотя в  ночной  тишине
работающий мотор легко было обнаружить. На этот раз они промчались вдоль
бульвара в нескольких метрах от Одна. Мегрэ затаил  дыхание  -  он  ждал
выстрелов.
   "Они вернутся, - подумал он. - И уж тогда..."
   Он поднял товарища по несчастью, перенес через  бульвар  и  уложил  в
тени газона, за деревом. Машина действительно проехала снова.  Не  найдя
беглецов, Эжен остановился в ста метрах от них. Они с марсельцем коротко
посовещались,  и  результатом  этого   явился   отказ   от   дальнейшего
преследования.
   Одна стонал, метался, и газовый рожок освещал большое кровавое  пятно
на том месте, где он рухнул.
   Оставалось только ждать. Мегрэ не осмеливался оставить  пострадавшего
и отправиться на поиски такси.
   Не хотел он и звонить в дома по соседству - это вызвало бы  скопление
зевак. Но прождал  он  всего  минут  десять.  Мимо  проходил  полупьяный
алжирец, которому комиссар не без труда втолковал, что тот просто обязан
пригнать машину.
   Стояли холода. У неба был тот же ледяной цвет, что и в  день  отъезда
из Мена. Порой со стороны Северного вокзала доносился свисток  товарного
состава.
   - Больно, - жалобно простонал Одна и впился в Мегрэ взглядом,  словно
ожидая от комиссара лекарства от своих страданий.
   К счастью, алжирец выполнил поручение, и вскоре появилось  такси,  но
водитель проявил осторожность:
   - Вы уверены, что это всего лишь несчастный случай?
   Он долго не решался заглушить мотор и помочь Мегрэ.
   - Если у вас есть сомнения, везите нас в полицию, - отрезал комиссар.
   Водитель внял доводу, и через четверть часа машина затормозила  перед
гостиницей "Набережная", где остановился Мегрэ.
   Одна, ни  на  минуту  не  закрывавший  глаз,  наблюдал  за