онце рабочего дня на окрестных верфях.  Еще
через несколько минут за дверью раздались голоса, она открылась, закрылась и
еще  открывалась  раз  десять,  пока  люди  усаживались  за   столики   либо
останавливались, как Мегрэ, у стойки.
   У многих хозяйка не спрашивала, что им подать, и молча ставила перед ними
их обычный напиток.
   - Омер дома?
   - Нет.
   Она не прибавляла: "Он в отъезде" или "Он уехал в пятницу в Пуатье".  Она
ограничивалась тем, что отвечала на вопрос без всяких подробностей. Из какой
семьи  она  родом?  Мегрэ  чувствовал  себя   неспособным   даже   высказать
предположение. Прожитые годы обесцветили ее и как бы отняли у нее  часть  ее
самой. Благодаря алкоголю она жила  в  своем  особом  мире  и  лишь  отчасти
соприкасалась с миром реальным.
   - Вы уже давно живете здесь?
   - В Париже?
   - Нет. В этом кафе.
   - Двадцать четыре года.
   - Ваш муж владел им еще до знакомства с вами?
   - Нет.
   Он мысленно подсчитал:
   - Вам было семнадцать лет, когда вы с ним встретились?
   - Я его знала еще раньше.
   - Сколько ему сейчас?
   - Сорок семь.
   Это не вполне соответствовало возрасту, установленному доктором Полем, но
разница была не столь уж велика. Мегрэ, впрочем, продолжал задавать  вопросы
скорее из любопытства, чем по долгу службы. Уж слишком бы  не  правдоподобно
было, если  бы  в  первый  же  день  случай  помог  ему  без  всякого  труда
разобраться в загадке безголового тела.
   Дым сигарет образовал нечто вроде пелены,  колышущейся  над  головами,  в
зале стоял гул от разговоров. Одни выходили, другие входили. Игроки в домино
невозмутимо продолжали свое занятие, как если бы вокруг никого не было.
   - У вас есть фотография мужа?
   - Нет.
   - Ни одной?
   - Нет.
   - А ваша?
   - Тоже нет. Только на удостоверении личности. Мегрэ знал  по  опыту,  что
такое встречается один раз из тысячи - чтобы у человека не было  собственной
фотографии.
   - Вы живете на верхнем этаже?
   Она кивнула. С улицы он отметил, что в доме всего два этажа. Над  кафе  и
кухней были, наверно, две-три,  скорее  всего  две,  комнаты  и  туалет  или
кладовая.
   - Как вы туда поднимаетесь?
   - По лестнице, что на кухне.
   Она отправилась на кухню спустя минуту и на этот раз  что-то  мешала  там
ложкой на плите.
   Дверь с шумом распахнулась, и Мегрэ увидел разгоряченного,  запыхавшегося
Лапуэнта, который вел перед собой молодого парня.
   Малыш Лапуэнт, которого так называли на Набережной не из-за его роста,  а
потому, что он был самый молодой и по возрасту, и по стажу, еще  никогда  не
был так горд собой.
   - Ну и погонял же он меня! - провозгласил он со смехом, протягивая руку к
оставленному на стойке  стакану.  -  Несколько  раз  я  уже  думал,  что  он
улепетнет. Хорошо, что в лицее я был чемпионом в беге на пятьсот метров.
   Парень тоже выбился из сил и шумно дышал.
   - Я ничего не сделал! - заявил он, повернувшись к Мегрэ.
   - Значит, тебе нечего бояться.
   Комиссар посмотрел на Лапуэнта:
   - Документы у него взял?
   -  Его  удостоверение  личности   у   меня   в   кармане.   Он   работает
разносчиком-велосипедистом в торговой фирме Пенсемайль. Это он сегодня утром
был на набережной и удирал во весь дух.
   - Почему? - спросил Мегрэ у парня. Тот казался упрямым, как многие  юнцы,
которые хотят прослыть отпетыми ребятами.
   - Не хочешь отвечать?
   - Мне нечего говорить.
   - Ты ничего не вытянул из него по дороге? - спросил Мегрэ у Лапуэнта.
   - Мы чересчур запыхались, чтобы много говорить. Его зовут Антуан Кристен.
Ему восемнадцать, и он живет с матерью на улице Фобур-Сен-Мартен.
   Некоторые из посетителей наблюдали эту сцену, но чрезмерного  любопытства
не обнаруживали: в этом квартале полиция появлялась достаточно часто.
   - Что ты делал на тротуаре?
   - Ничего.
   - Он прилип лицом к стеклу, -  объяснил  Лапуэнт.  -  Как  только  я  его
заметил, я вспомнил, что нам рассказал Жюдель, и бросился на улицу.
   - Почему ты убегал, раз ты не сделал ничего плохого?
   Он поколебался, удостоверился, что по крайней  мере  двое  из  окружающих
людей слушают, и произнес дрожащими губами:
   - Потому что не люблю шпиков.
   - Но следишь за ними через дверь?
   - Это не запрещается.
   - Откуда ты знал, что мы здесь?
   - Я не знал этого.
   - Тогда почему же ты пришел?
   Он покраснел и прикусил толстую губу.
   - Отвечай.
   - Шел мимо.
   - Омера знаешь?
   - Никого я не знаю.
   - И хозяйку тоже?
   Та снова была за стойкой и смотрела на них, причем на лице ее нельзя было
прочесть ни малейшего страха или опасения.
   Она была более сильной натурой, чем любой из обвиняемых  или  свидетелей,
которых приходилось встречать Мегрэ.
   - Ты не знаешь ее?
   - Только в лицо.
   - Ты никогда не приходил сюда выпить стаканчик?
   - Может, и приходил.
   - Где твой велосипед?
   - У хозяина. Я кончил работу в пять часов. Мегрэ  сделал  Лапуэнту  знак,
который тот понял: это был один из условных  знаков,  принятых  в  уголовной
полиции. Инспектор вошел в телефонную кабину,  вызвал  полицейский  участок,
находившийся напротив, по ту  сторону  канала,  и  услышал  в  трубке  голос
Жюделя.
   - Мальчишка здесь, у Каласа. Через несколько минут шеф его  отпустит,  но
нужно, чтобы кто-нибудь пошел за ним. Ничего нового?
   - Все следы сложные или такие, которые никуда не ведут: драки  в  четырех
или пяти кафе в воскресный вечер; кому-то показалось,  что  он  слышал  звук
тела, падающего в воду; одна проститутка утверждает, что какой-то араб украл
у нее сумочку.
   Мегрэ невозмутимо стоял рядом с парнем.
   - Чего выпьешь, Антуан? Вина? Пива?
   - Ничего.
   - Ты никогда не пьешь?
   - Не со шпиками. И вам придется меня отпустить.
   - А ты выглядишь уверенным в себе.
   - Я знаю закон.
   У него была широкая кость и свежее  крепкое  тело  молодого  крестьянина,
которого  Париж  еще  не  лишил  здоровья.  Сколько  раз  Мегрэ  приходилось
встречать вот таких ребят, которые  однажды  вечером  приканчивали  торговку
табаком или старуху бакалейщицу из-за каких-то нескольких сот франков.
   - У тебя есть братья и сестры?
   - Нет, я один.
   - Отец живет с вами?
   - Он умер.
   - Мать работает?
   - Она прислуга.
   Мегрэ повернулся к Лапуэнту:
   - Отдай ему удостоверение. Адрес на нем подлинный?
   - Да.
   Мальчишка все еще не мог поверить, что это не ловушка.
   - Я могу идти?
   - На все четыре стороны.
   Он не сказал ни "спасибо", ни "до свидания", но комиссар  перехватил  его
беглый взгляд, адресованный хозяйке.
   - Теперь звони на вокзал.
   Мегрэ заказал еще два стакана белого. Кафе снова  почти  опустело.  Кроме
комиссара и Лапуэнта оставалось всего пять посетителей,  включая  игроков  в
домино.
   - Я полагаю, вы его не знаете?
   - Кого?
   - Молодого человека, который только что ушел. Она ответила не колеблясь:
   - Знаю.
   Это было сказано так просто, что Мегрэ стал в тупик.
   - Он часто здесь бывает?
   - Довольно часто.
   - Чтобы выпить?
   - Он почти не пьет.
   - Пиво?
   - И вино иногда.
   - Он приходит после работы?
   - Нет.
   - Днем?
   Она кивнула; ее неизменное спокойствие стало в  конце  концов  раздражать
комиссара.
   - Когда едет мимо, - добавила женщина.
   - Вы хотите сказать, когда  ему  случается  проезжать  на  велосипеде  по
набережной? Иначе говоря, когда у него есть работа в вашем квартале?
   - Да.
   - В котором часу это обычно бывает?
   - В половине четвертого или в четыре.
   - У него есть регулярный маршрут?
   - Наверно.
   - Где он обычно сидит?
   - Вот здесь. Возле меня.
   - Вы очень дружны?
   - Да.
   - Почему он не признался в этом?
   - Наверно, для форсу.
   - У него есть привычка форсить?
   - Он старается.
   - Вы знаете его мать?
   - Нет.
   - Просто он пришел однажды, и вы завязали знакомство?
   - Да.
   - В половине четвертого  ваш  муж  обычно  ходит  в  ресторан  играть  на
бильярде?
   - Чаще всего.
   - Вы считаете, что Антуан случайно выбирает это время для визитов к вам?
   - Я не думала об этом.
   Мегрэ сознавал явную нелепость вопроса, который собирался задать.
   - Он ухаживает за вами?
   - Смотря по тому, что вы под этим понимаете.
   - Влюблен?
   - Думаю, что он меня любит.
   - - Вы делаете ему подарки?
   - Иной раз сую ему бумажку, которую беру в кассе.
   - Ваш муж это знает?
   - Нет.
   - Он не догадывался об этом?
   - Бывало.
   - Сердился?
   - Да.
   - Он подозревал Антуана?
   - Не думаю.
   Лапуэнт все еще был в кабине и разговаривал с вокзалом Монпарнас.
   - Скажите, госпожа Калас, могу я задать вам более личный вопрос?
   - Вы же все равно сделаете как захотите.
   - Антуан ваш любовник? Она не дрогнула.
   - Бывало, - проронила она.
   - Вы хотите сказать, что находитесь с ним в связи?
   - Вы все равно это узнали бы. Уверена, что скоро об этом заговорят.
   - Часто это случалось?
   - Нередко.
   - Где?
   Мегрэ было важно это знать. Когда Омер  Калас  отсутствовал,  посетителей
должна была обслуживать его жена. Комиссар  взглянул  вверх.  Могла  ли  она
слышать из комнаты на втором этаже, как отворяется и затворяется дверь?
   Все с тем же безразличием она показала глазами на  полуоткрытую  дверь  в
глубине зала.
   - Там?
   - Да.
   - Вас никогда не заставали врасплох?
   - Не Омер.
   - А кто?
   - Один посетитель, у которого были  ботинки  на  каучуке.  Он  не  увидел
никого в зале и пошел на кухню.
   - Он сказал что-либо?
   - Он засмеялся.
   - Он не говорил об этом Омеру?
   - Нет.
   - Он приходил снова?
   Этот вопрос возник интуитивно.
   - Он часто приходил еще? - настаивал он.
   - Раза два-три.
   - Когда здесь был Антуан?
   - Нет.
   Было легко узнать, в кафе ли Антуан:  ранее  пяти  часов  он  должен  был
оставлять перед дверью свой велосипед.
   - Вы были одна?
   - Да.
   - Вам приходилось ходить с ним на кухню? У Мегрэ было впечатление, что  в
ее глазах пробежала искра еле уловимой иронии. Не ошибся ли он?
   - К чему меня спрашивать, раз вы поняли? Она тоже поняла  комиссара.  Оба
они, казалось, мыслили одинаково, точнее говоря, имели одинаковый  жизненный
опыт.
   Это произошло так мгновенно, что секунду спустя комиссар поклялся бы, что
это игра его воображения.
   - Много было других? - спросил он тихо, словно по секрету.
   - Несколько.
   Тогда, не меняя позы, не наклоняясь к ней, он задал последний вопрос:
   - Почему?
   На  этот  вопрос  она  ответила  только  неопределенным  жестом.  Она  не
принимала романтических поз, не создавала загадок вокруг своей особы.  Мегрэ
спросил у нее - почему, и если сам этого не  понимал,  ей  нечего  было  ему
объяснять. Будет ли она так  же  откровенно  отвечать  на  вопросы  о  своем
прошлом?
   Он не мог это проверить теперь же:  вернулся  Лапуэнт.  Отхлебнув  глоток
вина, инспектор начал:
   - Есть один поезд на Пуатье  по  будним  дням,  в  четыре  сорок  восемь.
Комиссар вокзальной полиции уже опросил двух  служащих,  но  они  не  видели
никого, кто соответствовал бы названным приметам. Он будет продолжать поиски
и сообщит вам результат. Однако считает, что надежнее было  бы  позвонить  в
Пуатье. Так как поезд делает по дороге несколько остановок и  далее  следует
на юг, в Пуатье выходит меньше пассажиров, чем садится на вокзале Монпарнас.
   - Передай это Люкасу. Пусть позвонит в Сент-Обен и ближайшие деревни. Там
где-то должен быть полицейский пост. Есть также постоялые дворы.
   Лапуэнт попросил еще несколько жетонов, и г-жа Калас равнодушно протянула
их. Она ни о чем не спрашивала и, кажется,  находила  естественным,  что  ее
расспрашивают о поездке мужа. Ей, однако, было известно о находке  в  канале
Сен-Мартен и о поисках, которые целый день продолжались почти под ее окнами.
   - Вы видели Антуана в последнюю пятницу?
   - Он никогда не приходит по пятницам.
   - Почему?
   - Потому что у него другой маршрут.
   - Но после пяти часов?
   - Мой муж почти всегда уже дома.
   - Он не приходил ни после обеда, ни вечером?
   - Нет.
   - Вы двадцать четыре года замужем за Омером Каласом?
   - Я живу с ним двадцать четыре года.
   - Вы не состоите с ним в браке?
   - Состою. Мы  зарегистрировались  в  мэрии  Десятого  округа,  но  только
шестнадцать или семнадцать лет назад. Мне нужно сосчитать.
   - У вас есть дети?
   - Дочь.
   - Она живет здесь?
   - Нет.
   - В Париже?
   - Да.
   - Сколько ей лет?
   - Только что исполнилось двадцать четыре. Она родилась,  когда  мне  было
семнадцать.
   - Это дочь Омера?
   - Да.
   - Без всякого сомнения?
   - Без всякого.
   - Она замужем?
   - Нет.
   - Живет одна?
   - У нее квартира на острове Сен-Луи.
   - Работает?
   - Она ассистентка профессора Лаво, одного из хирургов больницы Отель-Дье.
   В первый раз она ответила больше, чем это было строго необходимо.  Уж  не
сохраняла ли она, несмотря ни на что, некоторые общие  всем  людям  чувства,
например гордость за дочь?
   - Вы видели ее в прошлую пятницу?
   - Нет.
   - Она навещает вас?
   - Иногда.
   - Когда она была в последний раз?
   - Недели три назад, быть может, месяц.
   - Ваш муж был здесь?
   - Как будто.
   - Ваша дочь с ним ладит?
   - Она старается как можно меньше общаться с нами.
   - Она что, стыдится?
   - Наверное.
   - В каком возрасте она оставила дом? Теперь ее щеки чуть порозовели:
   - В пятнадцать лет. Голос ее звучал суше.
   - Не предупредив вас? Она утвердительно кивнула.
   - С мужчиной? Она пожала плечами:
   - Не знаю. Это ничего не меняет. В зале остались теперь только  игроки  в
домино, которые укладывали фишки в коробку и стучали монетой по столу.  Г-жа
Калас поняла и пошла налить их стаканы.
   - Это не Мегрэ? - спросил вполголоса один из них.
   - Да.
   - Что ему от вас нужно?
   - Он не сказал.
   Точно так же, как и она его об  этом  не  спросила.  Она  направилась  на
кухню, вернулась в бар и объявила:
   - Когда вы кончите, я пойду поем.
   - Где вы обычно едите?
   Она указала на один из столиков в глубине зала.
   - Я сейчас кончаю. У вашего мужа не было приступа  аппендицита  несколько
лет назад?
   - Тому лет пять-шесть? Ему делали операцию.
   - Кто?
   - Сейчас вспомню. Доктор Гран... Гранвале. Ну  да!  Он  жил  на  бульваре
Вольтер.
   - Он там больше не живет?
   - Умер. Во всяком случае, так нам сказал  один  посетитель,  которому  он
тоже делал операцию.
   Если бы Гранвале был жив, он мог бы сообщить, был или не был на животе  у
Омера  Каласа  дугообразный  след  дроби.  Надо  будет  завтра  разузнать  у
ассистентов и сиделок. Если только, разумеется, в одной  из  деревень  возле
Пуатье не обнаружится живой Калас.
   - Не попадал ли в вашего мужа когда-то, много лет назад, заряд охотничьей
дроби?
   - С тех пор как я его знаю, нет.
   - Он не был охотником?
   - Может, ему и случалось охотиться, когда он жил в деревне.
   - Вы никогда не  видели  у  него  на  животе  не  очень  заметные  шрамы,
расположенные в виде дуги?
   Она старалась вспомнить, нахмурила брови и наконец отрицательно  покачала
головой.
   - Вы уверены?
   - Я уже давно не видела его так близко.
   - Вы любили его?
   - Не знаю.
   - Сколько времени он был вашим единственным мужчиной?
   - Годы.
   Она вложила в это слово особый оттенок.
   - Вы познакомились очень молодыми?
   - Мы из одной деревни.
   - Откуда?
   -  Деревушка  на  полпути  между  Монтаржн  и  Жьеном,   она   называлась
Буассанкур.
   - Вы никогда больше не приезжали туда?
   - Нет.
   - С того времени, как сошлись с Омером?
   - Мне было семнадцать, когда я уехала.
   - Вы были беременны?
   - На шестом месяце.
   - Люди об этом знали?
   - Да.
   - Ваши родители тоже?
   Все с той же простотой, в которой было нечто от  галлюцинации,  она  сухо
проронила:
   - Да.
   - Вы их больше не видели?
   - Нет.
   Лапуэнт, закончивший инструктировать  Люкаса,  вышел  из  кабины,  утирая
платком пот.
   - Сколько я должен? - спросил Мегрэ. Она задала свой первый вопрос:
   - Вы уходите?
   И теперь он, в свою очередь, односложно ответил:
   - Да.

4. Человек на крыше

   Сидя перед следователем Комельо, Мегрэ не  сразу  решился  -  что  с  ним
случалось не часто - вынуть из кармана трубку; наконец, как бы машинально  и
сохраняя самое невинное выражение лица, все-таки достал ее.
   Несколько минут  назад,  после  короткого  доклада  начальнику,  комиссар
прошел через небольшую дверь,  отделявшую  во  Дворце  правосудия  помещения
уголовной полиции от прокуратуры. Все скамьи в коридоре следователей были  в
этот час заняты, так как во двор недавно въехали две "салатницы", как  здесь
называют тюремные машины. Большинство тех, кто дожидался, сидя в  наручниках
между двух конвойных, были знакомы Мегрэ, и некоторые  приветливо  кланялись
ему, пока он шел по коридору.
   Следователь Комельо накануне несколько  раз  звонил  комиссару.  Это  был
худой, нервный  человек,  с  черными,  должно  быть,  крашеными,  усиками  и
выправкой кавалерийского офицера. Первое, что он сказал Мегрэ, было:
   - Изложите мне точно ход дела.
   Комиссар послушно принялся перечислять находки, сделанные Виктором на дне
канала Сен-Мартен; когда он упомянул, что голова так и не  найдена,  Комельо
прервал его:
   - Водолаз продолжает поиски?
   - Я счел это бесполезным.
   - Однако если туловище и конечности найдены в канале, то и голова  должна
быть где-то неподалеку.
   Такие вот замечания и превращали служебные  встречи  с  Комельо  в  сущее
мучение для Мегрэ. Этот следователь не был единственным в своем роде, просто
он наиболее полно воплощал в себе тип службиста, к которому  комиссар  питал
глубокую антипатию. Его нельзя было считать дураком в  общепринятом  смысле;
кто-то из адвокатов, кончавший курс вместе с Комельо,  утверждал  даже,  что
тот был одним из самых блестящих студентов своего выпуска.
   Скорее всего, ум его просто  был  не  способен  примениться  к  некоторым
сторонам  реальной  жизни.  Он  принадлежал  к  замкнутому   кругу   крупной
буржуазии, с ее окостенелыми принципами и предрассудками, и не мог не судить
обо всем с точки зрения этих принципов и предрассудков.
   Комиссар терпеливо разъяснял:
   - Прежде всего, господин следователь, Виктор знает этот канал, как вы или
я знаем свои кабинеты. Он прошел по дну не менее двухсот раз,  осмотрел  его
метр за метром. Он добросовестный малый, и если он говорит, что  головы  там
нет...
   - Мой водопроводчик тоже неплохо знает свое дело и слывет  добросовестным
малым. Это не мешает ему каждый раз, когда я его вызываю, доказывать, что  в
трубах не может быть никакой неисправности.
   - Кроме того, в случаях, аналогичных нашему,  редко  бывает,  что  голову
находят там же, где тело.
   Комельо пытался понять; его острые глазки не отрывались  от  Мегрэ,  пока
тот продолжал:
   - Объясняется это так. Насколько  трудно  установить,  кому  принадлежали
разрозненные части тела - особенно, если они пробыли некоторое время в воде,
- настолько легко опознать голову. Поэтому логично  предположить,  что  тот,
кто хотел от нее отделаться, мог потрудиться и отнести ее подальше.
   - Предположим.
   Мегрэ незаметно вынул левой рукой кисет с табаком и ждал, когда  внимание
его собеседника отвлечется, чтобы набить трубку.
   Теперь комиссар стал рассказывать о  г-же  Калас  и  баре  на  набережной
Вальми.
   - Как вы туда попали?
   - Случайно, честно говоря. Мне нужно было позвонить, а в  ближайшем  баре
телефон был возле стойки и без кабины.
   - Продолжайте.
   Мегрэ упомянул об отъезде Каласа,  о  поезде  на  Пуатье,  об  отношениях
хозяйки с рассыльным Антуаном Кристеном и о шрамах в форме полумесяца.
   - Итак, эта женщина утверждает, что ей неизвестно, были или не были у  ее
мужа эти шрамы? И вы ей поверили?
   Одна мысль об этом возмущала Комельо.
   - Если говорить откровенно, Мегрэ, я не понимаю, почему вы не выз