- Что она говорит?
   - Она отказывается отвечать на вопросы.
   - Стреляла действительно она?
   - Безусловно.
   - Что ты сам предполагаешь?
   - Предпочитаю не доискиваться.
   - А что муж Адриены?
   - Он приезжал ко мне вчера вечером.
   - Что родители?
   - Отец уже здесь. Я буду с ним сегодня ужинать.
   - Он порядочный человек...
   Сваты виделись всего три-четыре раза, но успели проникнуться
взаимной симпатией.
   - Держись, сын, будь мужествен. Пока мы с матерью живы, наш дом -
твой дом, ты это знаешь. Ну, мне пора на завод, к станку.
   "Заводом" он окрестил свой зубоврачебный кабинет. На прощанье он
снова похлопал Алена по плечу и пошел к дверям, полы белого халата
путались у него в ногах. Почему отец покупает всегда такие длинные
халаты?
   - Видишь. Не сказал тебе ни слова, но он сам не свой. Пуато все
такие - не любят показывать свои чувства. Ты малышом никогда не плакал
при мне.
   От красного вина Алена замутило, и он жестом остановил мать,
которая уже хотела налить ему вторую рюмку.
   - Спасибо. Мне пора ехать.
   - Есть кому о тебе заботиться?
   - Приходит служанка.
   - Впрочем, ты всегда предпочитал есть в ресторанах. Они тебе не
испортят желудок, эти рестораны?
   - Пока не жалуюсь.
   Он встал-голова его пришлась как раз на высоте люстры, - снова
наклонился и поцеловал мать в одну щеку, потом в другую.
   В дверях вдруг обернулся, словно вспомнил о чем-то.
   - Послушай, мама. Я не могу, конечно, запретить тебе читать газеты.
Но ты все-таки не очень верь тому, что там будут писать. Иной раз
такого накрутят... Я в этом деле кое-что смыслю. Ну, ладно, как-нибудь
на днях загляну.
   - Будешь держать нас в курсе?
   - Разумеется.
   Ален спустился по истоптанной, выщербленной лестнице. Так, одно
дело сделано. Это был его долг. За четверть часа, проведенных им у
родителей, на улице поднялся туман, он стлался над мокрой мостовой,
окружая расплывчатым ореолом огни фонарей и светящихся вывесок.
   Пробежал мальчишка с пачкой газет. Ален не остановил его: желания
узнать, что там пишут, не было.
   Надо куда-то пойти, где-то убить время. Но где?
   Люди вокруг него спешили, обгоняя и толкая друг друга, словно
впереди была цель, до которой следовало домчаться в считанные минуты.
Он стоял на краю тротуара в холодном тумане и курил сигарету.
   Почему? Почему?
   Слуга Альбер, одетый, как бармен, в белую куртку, принял у него
пальто и провел в гостиную. Бланше, в черном костюме, стоял один
посреди комнаты. Должно быть, он ожидал появления тестя, так как при
виде Алена в глазах его промелькнуло разочарование.
   - Я, кажется, первый?
   Ноги Алена были налиты тяжестью, он чувствовал, что идет, как
связанный, - он много выпил после того, как покинул кабинет
следователя. Налитые кровью глаза его блестели, и это не укрылось от
Бланше.
   - Присаживайся.
   Гостиная была огромная, с очень высоким потолком, они стояли как
среди пустыни. Старомодная, по-видимому казенная, мебель лишь
усиливала ощущение бесприютности. Света громадной хрустальной люстры
не хватало, чтобы разогнать темноту, и в углах затаились тени.
   Свояки смотрели друг на друга, но руки не протягивали.
   - Он будет с минуты на минуту.
   К счастью, тесть в самом деле не заставил себя ждать. Раздался
звонок, послышались шаги Альбера, стук открываемой двери. Наконец
слуга ввел в гостиную человека, не уступавшего ростом Бланше, но
сухопарого и слегка сутулого, с тонким, бледным лицом.
   Костлявыми пальцами он крепко, с какой-то настойчивостью пожал руку
Алену. Затем, все так же молча, подошел и протянул руку второму зятю,
после чего вдруг закашлялся, прикрыв рот носовым платком.
   - Не обращайте внимания. Жена лежит больная, с бронхитом. Врач
запретил ей ехать. Так оно, пожалуй, и лучше. А я тоже вот подхватил
простуду и никак не отделаюсь.
   - Может быть, пройдем ко мне в кабинет? Кабинет был обставлен
мебелью стиля ампир, но выглядел так же казенно, как и гостиная.
   - Что будете пить, господин Фаж?
   - Все равно. Немножко портвейна, если у вас найдется.
   - А ты?
   - Шотландское виски.
   Бланше секунду поколебался, потом пожал плечами.
   Андре Фаж был моложав: на тонко очерченном лице ни единой морщинки,
только зачесанные назад волосы густо присыпаны сединой. В нем
чувствовался человек уравновешенный и мягкий - словом, типичный
интеллигент в общепринятом представлении.
   Альбер наполнил бокалы. Фаж посмотрел поочередно на Алена и на
Бланше и, как бы подытоживая свои мысли, заметил:
   - Вы попали в скверную переделку, а я потерял обеих дочерей. Я даже
не знаю, какую мне больше жаль.
   Голос его, глухой от сдерживаемого волнения, казалось, проходил
сквозь войлок. Он остановил взгляд на Алене.
   - Вы говорили с ней?
   Ален так редко виделся с тестем, что держался с ним почти как
чужой.
   - Да, сегодня днем в кабинете у следователя.
   - И как она?
   - Я был поражен ее спокойствием, самообладанием, тем, как она
одета. Вид у нее был такой, словно она пришла с визитом.
   - Узнаю Жаклину! Она была такая с самого детства. Еще совсем
маленькой, когда у нее случалось какое-нибудь ребячье горе, забьется,
бывало, в темный уголок - иной раз даже в стенной шкаф залезала - и
сидит там, пока не успокоится и не возьмет себя в руки, а потом выйдет
- и как ни в чем не бывало.
   Он пригубил портвейн и поставил бокал.
   - Вчера и сегодня я старался не заглядывать в газеты. Теперь я не
скоро смогу их читать.
   - А как вы узнали?
   - От нашего полицейского комиссара. Он счел своим долгом самолично
прийти ко мне и сделал это очень тактично. Жена у меня больна, как я
вам говорил. Я просидел возле нее почти всю ночь, мы разговаривали
вполголоса, словно это случилось у нас в доме.
   Он осмотрелся по сторонам.
   - Где же это произошло? - обратился он к Бланше.
   - В спальне, вернее, в маленьком будуаре рядом со спальней.
   - А где дети?
   - Ужинают с Нана в комнате для игр.
   - Они знают?
   - Пока что нет. Я им сказал, что с мамой произошел несчастный
случай.
   Дети! Шестилетний Бобо и трехлетняя крошка Нелли.
   - Да, это от них не уйдет.
   - Тело привезут завтра утром. Похороны - в субботу в десять часов.
   - Церковные?
   Фаж был неверующим, и дочери его воспитывались в духе атеизма.
   - Да, я заказал мессу с публичным отпущением грехов.
   Ален почувствовал себя лишним. Зачем он тут торчит? И тем не менее
не сделал попытки уйти: слишком сильно было обаяние личности Фажа. Он
всегда испытывал симпатию к тестю, они могли бы стать друзьями.
Кстати, Фаж, кажется, защищал диссертацию об отношении Бодлера к своей
матери!
   Ален слушал, не чувствуя желания вступить в разговор. Собеседники
были внутренне так несхожи между собой, что вряд ли понимали друг
друга. Особенно это относилось к Бланше. Люди с разных планет.
   А может, это он сам не такой, как все? Но ведь он, как и они,
женат, у него ребенок, загородная вилла. И работает он с раннего утра
до позднего вечера, а случается, и до ночи.
   Лампы светили тускло. Или это ему так кажется? Со вчерашнего дня
ему всюду темно. Такое чувство, точно ты заперт в сумрачном помещении,
а чужие слова доносятся откуда-то издалека.
   - Ужин подан, сударь.
   У Альбера появились на руках белые перчатки.
   Длинный стол, должно быть на двенадцать персон, был сервирован
серебром и хрусталем. Посередине возвышалась ваза с цветами. Неужели
Бланше еще в состоянии думать о цветах? Или сработал автоматический
механизм заведенного в доме порядка, а хозяин тут ни при чем?
   Они разместились довольно далеко друг от друга. Фаж, сидевший во
главе стола, склонился над тарелкой супа.
   - Вы не знаете, она очень мучилась?
   - Врач сказал, нет.
   - Когда она была подростком, я звал ее Спящей Красавицей. Ей не
хватало живости, кокетливости, того женственного очарования, которым
так щедро наделена Жаклина. Она словно спала наяву и от этого была
какая-то вялая.
   В памяти Алена невольно возник образ Адриены в разные минуты их
знакомства и затем связи. Он сравнил свои воспоминания с портретом,
нарисованным ее отцом.
   - Она редко играла в детские игры, могла часами сидеть у окна,
глядя на облака.
   - Тебе не скучно, дочурка?

   - Мне? Нет, не скучно.
   - Нас с женой иногда тревожило, что она такая тихая. Мы боялись, не
носит ли ее апатия болезненный характер. Но наш врач, доктор Марнье,
успокоил нас на этот счет.
   - Погодите жаловаться, - сказал он. - Когда она проснется, ей
удержу не будет. Ваша девочка живет напряженной, очень интенсивной
внутренней жизнью.
   Воцарилось молчание, Бланше воспользовался им, чтобы в свою очередь
прочистить горло; правда, кашлял он не так долго, как тесть. Альбер
подал рыбное филе.
   - Потом между сестрами вспыхнуло соперничество, они начали
враждовать, хотя мы делали все, чтобы избежать этого. Я думаю, так
бывает между детьми во всех семьях. Началось это с того дня, когда
Жаклине было разрешено ложиться спать на час позже, чем сестре.
Адриена заупрямилась: она тоже не будет спать. Бунт продолжался
несколько месяцев. У нее слипались глаза, но она боролась со сном и не
засыпала. Кончилось тем, что мы пошли на компромисс: стали укладывать
их в одно время, на полчаса раньше, чем полагалось Жаклине, на полчаса
позже, чем полагалось Адриене.
   - Вы несправедливо обошлись с Жаклиной, - заметил Ален.
   Он сам удивился, что назвал жену Жаклиной, а не Мур-мур, как
обычно.
   - Знаю. Когда имеешь дело с детьми, несправедливость неизбежна.
Тринадцати лет Адриена потребовала, чтобы ее одевали точно так же, как
сестру, хотя той было уже шестнадцать. Прошло еще два года, и Адриена
стала курить. Мы с женой старались проявить максимум терпимости, не
делали различия между старшей и младшей. Считали, что, если они
открыто взбунтуются против нашей родительской власти, будет хуже.
   Взгляд его застыл, устремленный в одну точку. Перед ним вдруг
предстало настоящее.
   - Хотя что могло быть хуже того, что случилось теперь? - добавил он
упавшим голосом.
   Он посмотрел на одного зятя, потом на другого.
   - Я не знаю, кого из вас двоих жалеть больше.
   Лицо его омрачилось, и он принялся за еду. Теперь за столом слышно
было только постукивание вилок по фарфору.
   Альбер убрал опустевшие тарелки, поставил на стол жаркое из
куропаток, налил в бокалы бургундское.
   - Я ездил посмотреть на нее. Туда, - проговорил Бланше.
   Туда, то есть в Институт судебно-медицинской экспертизы. Алену
случалось там бывать. Металлические шкафы с ящиками, похожие на
стеллажи для картотеки, только в ящиках трупы.
   - Нет, я не мог бы, - пробормотал отец.
   Может, все это не на самом деле? Может, это во сне? Уж не сцена ли
это из какого-то спектакля: три актера в убийственно медленном темпе
играют свои роли, то и дело перемежая реплики невыносимо долгими
паузами. Ален едва удерживался, чтобы не вскочить, не закричать, не
замахать руками. Надо немедленно что-то сделать, - хватить, скажем,
тарелку об пол, только бы очнуться от этого бреда, вернуться к жизни.
   Собственно, они говорили о разных существах. Фаж - о двух своих
малышках, девочках, подростках. О своих двух дочерях.
   - Когда-то я мечтал, что у моих детей не будет от меня тайн, я
хотел быть их наперсником, другом, который может быть им полезен.
   Он задумался, повернулся к Бланше.
   - Адриена была с вами откровенна?
   - Н-нет. Не слишком. Она не испытывала потребности в душевных
излияниях.
   - Ас вашими друзьями?
   - Она была хорошей хозяйкой, хотя всегда держалась в тени. Мы почти
не замечали ее присутствия.
   - Вот видите! Она осталась прежней. Она жила в своем внутреннем
мире, бессильная открыть его кому бы то ни было. А Жаклина, Ален?
   Ален молчал, не зная, что ответить. Он боялся причинить боль этому
человеку, принявшему с такой целомудренной кротостью удар, нанесенный
ему судьбой.
   - Мур-мур... Так я ее звал...
   - Да, знаю.
   - Мур-мур очень дорожила своей независимостью, оттого и
журналистику не захотела бросить. Работа была той сферой ее бытия,
куда доступ для меня был закрыт. Она никогда не обращалась ко мне за
помощью или советом. Какую-то часть суток всецело отдавала своим
делам. Этими часами она распоряжалась полновластно, но в остальное
время не отходила от меня ни на шаг.
   - То, что вы рассказываете, очень любопытно. Я словно сейчас вижу,
как она пристроилась на кресле у меня в кабинете и учит уроки. Входила
она всегда так бесшумно, что я каждый раз вздрагивал от неожиданности,
когда, подняв голову, обнаруживал ее сидящей напротив меня.
   - Пришла поговорить?
   - Нет.
   - Ты уверена, что ничего не собиралась мне сказать?
   Она отрицательно качала головой. Ей достаточно было сидеть у меня в
кабинете - вот и все. И я опять принимался за работу. Когда она
сообщила нам, что решила продолжать образование в Париже, я понял: она
не хочет учиться в Эксе, потому что тут она всегда будет профессорской
дочкой.
   Неправда! Просто Мур-мур решила по-своему устроить свою жизнь.
   - Разумеется, Адриена и здесь не захотела отстать. Так мы с женой
оказались одни, как раз тогда, когда надеялись, что дочери станут
утешением нашей старости.
   Он опять перевел взгляд с одного зятя на другого.
   - Но они предпочли вас.
   Что было на десерт, Ален не заметил. Они поднялись из-за стола и
вместе с хозяином проследовали в кабинет, где им предложили гаванские
сигары.
   - Кофе будете пить?
   Ален не решался покоситься на свои часы. Маятник стоячих часов в
стиле ампир был остановлен.
   - Я никогда не вмешивался в их дела. Не требовал, чтобы они писали
мне чаще, подробней. Скажите, они встречались после замужества?
   Ален и Бланше вопросительно переглянулись.
   - Жаклина иногда приезжала к нам вместе с Аленом, - сказал Бланше.
- Но нечасто.
   - В среднем, раза два в год, - уточнил Ален. Свояку почудился в его
словах упрек.
   - Мы всегда были вам рады, ты это знаешь.
   - И у вас, и у нас хватало своих дел.
   - Они перезванивались. Думаю, что даже время от времени встречались
где-нибудь в городе, чтобы выпить вместе чашку чая.
   Ален мог бы поклясться, что за все семь лет они вряд ли встретились
в городе больше двух раз.
   - Мы виделись в театрах, в ресторанах. Фаж опять перевел взгляд с
одного на другого, но по его глазам нельзя было догадаться, о чем он
думает.
   - Уик-энды вы проводили у себя на вилле, Ален?
   - Иной раз и часть недели тоже.
   - Как поживает Патрик?
   - Стал совсем взрослым.
   - Он знаком со своим двоюродным братом и сестрой?
   - Да, они видались.
   Фаж не спросил, сколько раз, и хорошо сделал. Должно быть, и он
чувствовал себя здесь не в своей тарелке: слишком уж все в этом доме
походило на театральную декорацию и слишком уж трудно было судить по
его обстановке, чем наполнена повседневная жизнь его обитателей.
   Внезапно, безо всякого перехода он вернулся к главному:
   - Значит, она так и не сказала - почему? Ален отрицательно покачал
головой.
   - И никто из вас не догадывается? Ответом было молчание, еще более
глубокое, чем после первого вопроса.
   - Возможно, Жаклина все-таки заговорит?
   - Сомневаюсь, - вздохнул Ален.
   - Как вы полагаете, свидание мне разрешат?
   - Безусловно. Обратитесь к следователю Бените. Он очень приличный
человек.
   - Как знать, быть может, мне она откроется?
   Но он сам сомневался в этом и только грустно улыбнулся. Он был
очень бледен, губы казались бескровными, и потому несмотря на свой
рост он выглядел немощным.
   - По правде говоря, мне думается, что я ее понял.
   Он снова посмотрел на них-сначала на одного, потом на другого.
Алену почудилось, что во взгляде, адресованном ему, было больше
симпатии, - на Бланше тесть посмотрел более холодно. Но кроме симпатии
было еще любопытство, а быть может, и подозрение.
   - Что ж, так оно, возможно, лучше, - закончил он, вздохнув.
   Сигару взял только сам Бланше-от ее приторного, тяжелого аромата в
комнате стало душно. Ален приканчивал не то четвертую, не то пятую
сигарету. Фаж не курил. Достав из кармана коробочку, он положил в рот
таблетку.
   - Велеть принести вам стакан воды?
   - Не беспокойтесь. Я привык. Это антиспазматическое. Ничего
страшного.

   Разговор иссяк. Бланше открыл шкаф, служивший баром.
   - Что бы такого вам предложить? У меня есть бутылка старого
арманьяка...
   - Нет, благодарю.
   - Спасибо, не хочется.
   Отказ, видимо, сильно задел Бланше: на секунду он даже замер в
каком-то остолбенении, большой, рыхлый, похожий на разобиженного
толстого мальчика.
   - Простите, - придя в себя, обратился он к Фажу, - что я не
предложил вам с самого начала. Быть может, у меня вам будет лучше, чем
в отеле? У нас есть комната для гостей.
   - Благодарю, но я привык к "Лютеции" - я останавливаюсь там уже не
первый год. Я познакомился с этой гостиницей еще студентом, в дни моих
первых приездов в Париж. Ее постояльцами были чуть ли не все мои
товарищи и профессора. Только вот внешне - она с тех пор подалась так
же, как я.
   Он встал, и его худое тело распрямилось, словно аккордеон.
   - Мне пора. Я признателен вам обоим.
   Все то же непроницаемое выражение лица. О чем он думает? Он их
почти не расспрашивал. И возможно, не только потому, что боится быть
нескромным.
   - Я тоже еду, - заявил Ален.
   - Может, побудешь еще немного?
   Уж не хочет ли Бланше ему что-то сообщить? Нет, наверно, боится,
как бы Ален наедине с тестем не сболтнул лишнего.
   - Мне завтра рано вставать. Альбер подал им пальто.
   - Гроб будет установлен в гостиной.
   Двери были уже распахнуты, и комната казалась огромной. Тесть,
наверно, заранее представляет себе черные драпировки, одинокий гроб на
траурном постаменте и горящие вокруг него высокие свечи.
   - Благодарю, Ролан.
   - Спокойной ночи, господин Фаж.
   Спускаясь по лестнице, Ален учтиво держался позади тестя.
   Потом под ногами у них заскрипел гравий - они шли по тупичку,
обрамленному черными, как антрацит, деревьями. С ветвей капала вода.
   - До свиданья, Ален.
   - Я на машине. Может быть, подвезти вас?
   - Благодарю. Я лучше пройдусь пешком.
   Фаж посмотрел на пустынный, все еще поблескивающий от дождя асфальт
и, как бы обращаясь к самому себе, выдохнул:
   - Мне нужно побыть одному.
   Алену вдруг стало зябко. Он поспешно пожал протянутую ему костлявую
руку и бросился в машину.
   Еще один камень на сердце. Хороший урок ему преподали, и он
чувствовал себя провинившимся школьником.
   Ему бы тоже не мешало побыть одному, но не хватало мужества. Он вел
машину вперед с одной мыслью - заехать в бар, чтобы вокруг были люди,
не важно кто, но люди. Те, кому он небрежно бросал:
   - Привет, кролики!
   Ему тут же освободят местечко, официант склонится к нему:
   - Двойное, господин Ален?
   Ему было стыдно. Он ничего не мог с собой поделать.

5

   Зазвенел звонок - далеко-далеко и совсем близко; потом стало тихо,
и опять-трезвон. Кто-то ему сигналит. Кто бы это мог ему сигналить? Он
не в состоянии пошевелиться, его засунули в темную, тесную трубу. Дико
болит голова: наверно, ударили чем-то тупым.
   Это продолжалось долго. Наконец Ален сообразил, что лежит у себя на
кровати. Он встал, и его шатнуло.
   Ha подушке рядом лохматилась рыжеволосая голова. Он стоял совсем
голый. Теперь до него дошло, что звонит звонок в передней. Он поискал
глазами халат, обнаружил его на полу и стал надевать, не попадая в
рукава.
   Выйдя в гостиную, он взглянул в окно. Над Парижем брезжил рассвет,
окаймляя узенькой желтой полоской темное море крыш. Звонок загремел
опять, но Ален уже открывал дверь. Перед ним стояла незнакомая молодая
женщина.
   - Привратница, конечно, меня предупреждала...
   - О чем?
   - Что придется долго звонить. Лучше будет, если вы мне дадите ключ.
   Он не мог взять в толк, о чем идет речь. Голова раскалывалась. Он
одурело смотрел на маленькую толстушку. Она встретила его взгляд не
робея, мало того- ел