спустился  по  лестнице,  держа  картонную  коробку  под
мышкой; ему пришлось  продираться  сквозь  собравшуюся  внизу  толпу.  О
машине он не позаботился. А ведь они оказались в противоположном от  его
дома конце города. Но журналист из Бордо сам проявил инициативу.
   - Куда вас доставить?
   - Ко мне.
   - На улицу Клемансо?
   Почти всю дорогу они ехали молча. Лишь в  ста  метрах  от  дома  Шабо
прошептал:
   - Надеюсь, этим дело завершится.
   По всей видимости, он не был в этом уверен, так как украдкой  пытался
уловить реакцию Мегрэ. А тот не сказал ни "да", ни "нет".
   - Не вижу никакой причины, если только он не был виновен...
   Шабо умолк, ибо его мамаша, которая, должно быть, томилась в ожидании
сына, заслышав шум мотора, уже открывала дверь.
   - А я недоумевала, что произошло. Видела, как  люди  куда-то  бежали,
будто что-то случилось.
   Шабо поблагодарил репортера, счел должным предложить:
   - Может, заглянете осушить рюмочку?
   - Благодарю, но мне надо срочно отзвониться в редакцию.
   - Роти, наверное, уже пережарилось. Я ждала вас к  половине  первого.
Жюльен, у тебя утомленный вид.  Вы  не  находите,  Жюль,  что  он  плохо
выглядит?
   - Матушка, оставьте нас на минуточку вдвоем.
   - Разве вы не будете обедать?
   - Не сразу.
   Она попыталась что-то выяснить у Мегрэ:
   - Случилось что-нибудь скверное?
   - Ничего, о чем вам стоило бы беспокоиться. - Он предпочел сказать ей
правду, во всяком случае частично:
   - Ален Верну покончил с собой.
   Она лишь проронила краткое:
   - Ах!
   И затем, покачивая головой, отправилась на кухню.
   - Зайдем в кабинет. Если ты только не умираешь с голоду...
   - Нет.
   - Тогда налей себе что-нибудь выпить.
   Комиссару сейчас так хотелось пива, но он отлично знал, что подобного
напитка в этом доме не держат.
   Он пошарил среди бутылок в баре и наугад вытащил перно.
   - Роза сейчас принесет воду и лед.
   Шабо плюхнулся в свое кресло, в изголовье которого еще до него голова
отца оставила на светлой коже темную  отметину.  Коробку  из-под  обуви,
вновь перевязанную ленточкой, поставил на письменный стол.
   Следователь - это было очевидно - нуждался в том, чтобы  успокоиться.
Он дошел до крайнего нервного истощения.
   - Может, примешь чего-нибудь крепенького?
   По тому, как Шабо при этих словах взглянул на дверь, Мегрэ понял, что
он перестал принимать спиртное по настоянию мамаши.
   - Лучше не надо.
   - Как знаешь.
   Несмотря на довольно теплый день, в  камине  пылал  огонь.  Комиссару
стало слишком жарко, и он был вынужден отодвинуться.
   - Что ты об этом думаешь?
   - О чем?
   - О том, что он сделал. Почему, если он не был виновен...
   - Ты разве не читал его письма? А вчера  комиссар  Ферон  ворвался  в
жилище Луизы, допрашивал ее, потащил в участок, продержал целую  ночь  в
кутузке.
   - Он действовал самовольно: я таких указаний не давал.
   - Знаю, но дело-то все равно сделано.  Сегодня  утром  Ален  поспешил
увидеться с Луизой и обо всем узнал.
   - Не вижу, в чем это меняет общую картину.
   Не правда,  все-то  он  прекрасно  чувствовал,  но  не  желал  в  том
признаваться.
   - Ты думаешь, из-за того, что?..
   - Полагаю, этого было предостаточно.  Завтра  весь  город  был  бы  в
курсе. Ферон, вероятно, продолжал бы терзать девушку, и в конечном счете
ее осудили бы за проституцию.
   - Да, он поступил неосторожно. Но это не  резон,  чтобы  лишать  себя
жизни.
   - Все зависит от конкретной личности.
   - Ты убежден в его невиновности?
   - А ты?
   - Думаю, что все сочтут его убийцей и будут этим удовлетворены.
   Мегрэ с удивлением глянул на Шабо:
   - Неужто ты хочешь сказать, что собираешься закрыть это дело?
   - Не знаю. Ничего больше не знаю.
   - Помнишь, что сказал нам Ален?
   - В связи с чем?
   - А с тем, что у сумасшедшего своя  логика.  Помутившийся  рассудком,
проживший всю жизнь так, что никто не заметил его болезни,  не  начинает
убивать просто так, с бухты-барахты, без всякой на то причины.
   Нужно по меньшей мере какое-то событие, которое его спровоцировало бы
на этот шаг. Нужна причина, которая в глазах здравомыслящего человека не
выглядит основанием для убийства, но для того, у кого не все в порядке с
головой, она более чем достаточна. Первая жертва - Робер де Курсон, и на
мой взгляд, именно она имеет первостепенное значение,  поскольку  только
это убийство может послужить для нас путеводной нитью.
   Кстати, и слухи в обществе тоже не возникают на пустом месте.
   - Ты полагаешься на оценки уличного сброда?
   Толпа, бывает, ошибается с проявлением своих  настроений.  И  тем  не
менее почти всегда - а я имел возможность констатировать это  в  течение
ряда  лет  -  существует  серьезное  основание  для  возникновения   там
определенных взглядов. Я бы сказал так: толпе присущ некий инстинкт...
   - Иначе говоря, это Ален...
   - Я не о том. Когда был  убит  Робер  де  Курсон,  население  увидело
какую-то связь между двумя домами на улице Рабле, и в тот момент еще  не
вставал вопрос о каком-либо помешательстве. Убийство де  Курсона  отнюдь
не  обязательно  явилось  результатом  действий  кого-то  с  помраченным
сознанием или маньяка. Вполне могли иметь место убедительные причины для
некоей персоны принять решение устранить де  Курсона  или  же  совершить
этот поступок в приступе буйного гнева.
   - Продолжай.
   Шабо более не сопротивлялся. Сейчас Мегрэ мог  бы  выложить  ему  что
угодно и он одобрил бы его точку зрения. Над  ним  довлело  впечатление,
что в этот момент рушились его жизнь и карьера.
   - Мне известно не более, чем тебе. Затем последовали одно  за  другим
два других преступления, оба ничем не мотивированные, оба исполненные  в
одном и том же ключе, как если бы убийца стремился подчеркнуть, что речь
шла об одном и том же единственном виновном.
   - Я  полагал,  что  преступники  в  общем-то  придерживаются  одного,
свойственного каждому из них метода.
   - Я задаюсь вопросом, почему он так спешил?
   - Спешил в чем?
   - Снова кого-то уничтожить.  Затем  еще  раз.  Будто  очень  старался
укоренить в мнении людей мысль о некоем свихнувшемся типе, рыскающем  по
улицам города.
   На сей раз Шабо вскинул голову:
   - Ты хочешь сказать, что он никоим образом не спятил?
   - Не обязательно.
   - И что тогда?
   - Это вопрос, который я, к  моему  сожалению,  не  успел  всесторонне
обсудить с Аленом Верну. Но в моей памяти застряло то немногое, о чем он
успел нам рассказать. Даже  сумасшедший  не  обязательно  действует  как
таковой.
   - Это очевидно. Иначе их больше гуляло бы на свободе.
   - Вовсе не неизбежен также и тезис о том, что раз он  безумен,  то  и
убивает поэтому.
   - Я потерял канву твоих рассуждений. И все же каков вывод?
   - У меня его нет.
   Оба вздрогнули, услышав трель телефонного звонка.
   Шабо снял с рычага трубку, постарался собраться  с  силами,  изменить
голос.
   - Да, мадам. Он здесь. Сейчас позову его. - И обращаясь к Мегрэ:
   - Твоя супруга.
   Мадам Мегрэ заговорила на том конце провода:
   - Это ты? Я не побеспокоила тебя  во  время  обеда?  Вы  все  еще  за
столом?
   - Нет.
   Было бесполезно сообщать ей, что он еще даже и не садился за него.
   - Полчаса назад звонил твой начальник и спрашивал,  наверняка  ли  ты
приедешь завтра утром. Я не знала, как ему ответить, поскольку, когда мы
разговаривали сегодня утром, ты не был  столь  уж  категоричен  на  этот
счет. Он просил при случае сообщить тебе, что дочка уж и не знаю  какого
там сенатора исчезла пару дней назад. Этого еще нет в прессе,  но  много
шансов, что шума будет предостаточно. Ты знаешь, о ком я говорю?
   - Нет.
   - Он мне назвал фамилию, но я ее позабыла.
   - Другими словами, он хочет, чтобы я обязательно вернулся?
   - Он так прямо не говорил, но я, однако, поняла, что он был  бы  рад,
если бы ты лично занялся этим делом.
   - Дождь идет?
   - Погода стоит расчудесная. Так что ты решил?
   - Сделаю невозможное, чтобы завтра утром оказаться в  Париже.  Должен
же быть какой-нибудь ночной поезд. Я еще не смотрел расписание.
   Шабо сделал знак, что таковой существует.
   - В Фонтэне все в порядке?
   - Все преотлично.
   - Передавай привет следователю.
   - Непременно.
   Когда  Мегрэ  повесил  трубку,  он  не  смог  бы  сказать  с.  полной
уверенностью, был ли его друг раздосадован или, наоборот, рад тому,  что
он уезжает.
   - Надо возвращаться?
   - Да, дела.
   - Пожалуй, самое время сесть за стол.
   Мегрэ с сожалением оставил одиноко стоять  на  столе  белую  коробку,
чем-то напоминавшую ему сейчас гроб.
   - Не будем об этом говорить в присутствии мамы.
   Они еще не дошли до десерта, как позвонили в дверь.
   Роза пошла открывать, а вернувшись, сообщила:
   - Это комиссар полиции, он спрашивает...
   - Пусть пройдет в кабинет.
   - Я его туда и проводила. Он говорит, что подождет, дело не срочное.
   Мадам Шабо изо всех сил старалась говорить о том о сем, как  если  бы
ничего экстраординарного не произошло. Она  опять  извлекала  из  памяти
имена людей, уже преставившихся или давно покинувших город,  и  подробно
пересказывала их истории.
   Наконец они встали из-за стола:
   - Кофе принести в кабинет?
   Его подали на троих, и Роза поставила на поднос и бутылку  коньяка  с
соответствующими рюмками, чуть ли не священнодействуя при этом. Пришлось
выждать, пока за ней не закроется дверь.
   - Ну что?
   - Я был там.
   - Сигару?
   - Спасибо. Я еще не обедал.
   - Хотите что-нибудь перекусить?
   - Не стоит. Я уже позвонил жене, что не  задержусь  и  скоро  вернусь
домой.
   - Как все произошло?
   - Открыл дверь дворецкий, и я попросил  о  встрече  с  Юбером  Верну.
Слуга мариновал меня в коридоре, пока ходил звать хозяина.  Продолжалось
это довольно долго.
   Какой-то парнишка семи-восьми лет появился наверху  лестницы  и  стал
меня разглядывать, но его быстро отозвал голос матери. Кто-то  еще  меня
изучал через приоткрытую дверь, явно  старуха,  не  знаю  только,  мадам
Верну или ее сестра.
   - Как прореагировал Верну?
   - Он появился в  конце  коридора,  не  доходя  до  меня  трех-четырех
метров, и, продолжая продвигаться вперед, спросил:
   - Вы нашли его?
   Я ответил, что принес ему плохую новость. Он не  предложил  пройти  в
салон, так и оставил меня стоять у  входа,  на  половике,  поглядывая  с
высоты своего роста, но я отчетливо видел, как дрожали его губы и руки.
   "Ваш сын умер", - все же выдал я наконец.
   Он мне в ответ:
   - Это вы его убили?
   - Он покончил жизнь  самоубийством  сегодня  утром  в  комнате  своей
любовницы.
   - Произвело ли это на него впечатление? - поинтересовался собеседник.
   - Мне показалось, что для него это было шоком. Он открыл  рот,  чтобы
задать вопрос, но ограничился тем, что тихо пролепетал:
   - Значит, у него была любовница!
   Он не пытался выяснить ни кто она, ни что с ней стало. Прямо прошел к
двери, открыл ее и, выпуская меня, произнес последние слова:
   - Может, теперь-то эти люди оставят нас в покое.
   И указал движением подбородка на собравшихся  на  тротуаре  с  другой
стороны  улицы  зевак  и  журналистов,  воспользовавшихся  тем,  что  он
появился на пороге, чтобы сфотографировать его.
   - Он не пытался их избежать?
   - Наоборот. Заметив щелкоперов,  он  чуть  задержался  лицом  к  ним,
взглянул прямо в глаза, а потом медленно закрыл дверь, и я услышал,  как
он задвигал засовы.
   - А что с девушкой?
   - Я заехал в больницу. Шабирон дежурит у ее изголовья. Уверенности  в
том, что все  обойдется  благополучно,  пока  нет  из-за  какого-то  там
врожденного недостатка сердца.
   Не притрагиваясь к кофе, он опрокинул одним  махом  рюмку  коньяку  и
поднялся.
   - Могу теперь пойти пообедать?
   Шабо жестом выразил согласие и встал, чтобы проводить Ферона.
   - Чем теперь мне заняться?
   - Еще не знаю. Зайдите ко мне на службу.  Прокурор  будет  там  ждать
меня в три часа.
   - Я на всякий случай оставил двух сотрудников перед  домом  на  улице
Рабле.   Там   постоянно   толпится   народ,   люди   ходят   туда-сюда,
останавливаются, о чем-то переговариваются вполголоса.
   - Они не возбуждены?
   - Теперь,  когда  Ален  Верну  покончил  с  собой,  думаю,  опасность
беспорядков миновала. Вы знаете, как это бывает.
   Шабо  посмотрел  на  Мегрэ  с  таким  видом,  словно  хотел  сказать:
"Видишь!"
   Как бы он был рад услышать  сейчас  от  своего  друга  в  ответ:  "Ну
конечно же. Все кончено".
   Вот только Мегрэ не проронил ни слова.

Глава 8
ИНВАЛИД ИЗ ГРО-НУАЙЕ

   Немного не доходя до моста, если идти от дома  Шабо,  Мегрэ  повернул
направо и в течение десяти минут шел вдоль длинной  улицы  -  совсем  не
городской по виду, хотя вовсе и не сельской.
   Сначала шли и шли дома -  белые,  красные,  серые,  включая  огромное
здание виноторговца и принадлежавшие  ему  же  винные  склады;  все  они
лепились друг к другу, хотя и не так, как, к примеру, на улице Репюблик,
а  некоторые,  беленные  известью  и  одноэтажные,  вообще  чуть  ли  не
напоминали хижины, крытые соломой.
   Затем  появились  прогалины,   какие-то   переулочки,   за   которыми
проглядывались полого  спускавшиеся  к  реке  огороды,  порой  на  глаза
попадалась какая-нибудь белая козочка, привязанная к колышку.
   Тротуары были практически безлюдны,  но  в  полумраке,  за  открытыми
дверями, можно было увидеть в  сборе  целые  семейства,  либо  слушавшие
радио, либо вкушавшие сладкие пироги, в другом месте - мужчину  в  одной
рубашке, читавшего газету, в третьем  -  сухонькую  старушку,  дремавшую
рядом с большими напольными часами с медным маятником.
   Постепенно  все   чаще   стали   попадаться   сады,   пустыри   между
опоясывающими их стенами увеличивались, Вандея все ближе надвигалась  на
улицу, усеянную ветками,  сорванными  с  деревьев  недавними  шквальными
ветрами.
   Мегрэ, отказавшись от машины, начал уже сожалеть о своем решении, ибо
не предполагал, что его путь окажется столь долгим, тем более что солнце
стало припекать макушку. Ему понадобилось почти полчаса, чтобы добраться
до перекрестка Гро-Нуайе, после которого, как  представлялось,  шли  уже
сплошные луга.
   Трое  парней,  одетых  в  темно-синие  спецовки,  с  покрытыми  лаком
волосами, стояли, прислонившись спинами к  двери  постоялого  двора,  и,
видимо не представляя, с кем имеют  дело,  поглядывали  на  комиссара  с
агрессивной  иронией,  свойственной  сельским  жителям  по  отношению  к
заплутавшему в их краях горожанину.
   - Где тут дом мадам Паж? - осведомился он у них.
   - Вы хотите сказать Леонтины?
   - Я не знаю ее имени.
   Этого было достаточно, чтобы они расхохотались. Им казалось странным,
что кто-то мог этого не ведать.
   - Если вы говорите о ней, то вон та дверь.
   Дом, на который они указали, был одноэтажным и настолько низким,  что
Мегрэ мог рукой дотянуться до его  крыши.  Выкрашенная  в  зеленый  цвет
дверь состояла из двух половинок, как это бывает в конюшнях, -  открытой
верхней и прикрытой нижней.
   Поначалу он не увидел ни души в очень бедно  выглядевшей  кухне,  где
наряду с печкой в белых изразцах наличествовал  круглый  стол,  покрытый
клеенкой в клеточку,  на  котором  стояла  пестрая  ваза,  скорее  всего
выигранная на какой-нибудь  деревенской  ярмарке;  каминная  полка  была
заставлена безделушками и фотографиями.
   Мегрэ качнул колокольчик, подвешенный на тонкой веревке.
   - В чем дело?
   Он увидел, как хозяйка через дверь, распахивавшуюся влево, выходит из
комнаты, которая вместе с кухней и составляла  собственно  дом.  Женщине
можно было с равным успехом дать как пятьдесят, так  и  шестьдесят  пять
лет. Сухая и жилистая, напоминавшая горничную из отеля, она вглядывалась
в него с присущим крестьянам недоверием и не подходила ко входу.
   - Что вам надо? - Затем сразу же:
   - Это не ваше фото они тиснули в газете?
   Мегрэ услышал, как кто-то зашевелился в комнате.
   Мужской голос поинтересовался:
   - Кто это там, Леонтина?
   - Да комиссар из Парижа.
   - Комиссар Мегрэ?
   - Думаю, так его и зовут.
   - Пусть входит.
   Не двигаясь с места, она повторила:
   - Входите.
   Комиссар сам приподнял щеколду, дабы открыть нижнюю половинку  двери.
Леонтина не приглашала его присесть, вообще ничего не говорила.
   - Вы были служанкой, убиравшейся в доме Робера де Курсона, верно?
   - В течение пятнадцати лет. Полиция и  журналисты  уже  задавали  мне
кучу вопросов. Я ничегошеньки не знаю.
   С  того  места,  где  он  находился,  комиссару  теперь  была   видна
побеленная комната, стены  которой  украшали  олеографические  картинки,
ножка высокой орехового дерева кровати, застланной красной периной;  его
ноздри уловили знакомый запах трубочного дыма. Было слышно, как  мужчина
внутри дома беспрестанно производит какие-то движения.
   - Хочу взглянуть, как он выглядит... - вполголоса произнес он.
   Хозяйка дома беззлобно бросила Мегрэ:
   - Слышите, что  говорит  мой  муж?  Входите.  Он  не  может  покинуть
кровать.
   У сидевшего в комнате мужчины лицо  обросло  густой  щетиной;  вокруг
него были разбросаны газеты и  дешевенькие  издания  романов.  Он  курил
пенковую трубку с длинным черенком, а на ночном столике под рукой  стоял
литр белого вина и рюмка.
   - Это все ноги, - объяснила Леонтина. - С тех пор,  как  их  защемило
буферами двух вагонов. Он ведь железнодорожник. Размозжило до костей.
   Кружевные занавески смягчали дневной свет, а два цветочных  горшка  с
геранью оживляли подоконник.
   - Я прочитал все, что о вас написано, месье Мегрэ.
   Весь день только книжками да прессой и занимаюсь.
   Раньше-то я этим вообще не интересовался.  Леонтина,  принеси-ка  еще
рюмку для гостя.
   Мегрэ не мог отказаться. Он чокнулся с инвалидом.
   Затем, воспользовавшись тем, что  жена  последнего  держалась  рядом,
вытащил из кармана отрезок свинцовой трубы, который выпросил у Шабо.
   - Вам знаком этот предмет?
   Она ничуть не разволновалась. Просто сказала:
   - Конечно.
   - Где вы его видели в последний раз?
   - На большом столе, что в салоне.
   - У Робера де Курсона?
   - Да, у месье. Его принесли из сарая, где в последнюю  зиму  пришлось
заменить часть водопроводных труб, так как из-за заморозков некоторые из
них полопались.
   - И он хранил этот обломок на столе?
   - Да чего там только не валялось. Салон, называется.
   Да это просто комната, в которой он жил и одновременно работал.
   - Вы убирались там?
   - Делала только то, что  хозяин  позволял,  то  есть  подметала  пол,
стирала пыль - при этом, не дай Бог, что-нибудь сдвинуть с  места!  -  и
мыла посуду.
   - Он был маньяком?
   - Я этого не говорила.
   - Комиссару можешь довериться, - шепнул ей муж.
   - Мне не пристало жаловаться на него.
   - За исключением того, что он месяцами тебе не платил за работу.
   - Это не его вина. Если бы те, кто живет напротив, давали ему деньги,
что должны были...
   - А вас не подмывало выбросить этот кусок трубы?
   - Естественно, пыталась. Но он приказал его оставить.
   Использовал как пресс-папье. Помню еще, как однажды  заявил,  что  он
может пригодиться на тот  случай,  если  к  нему  вдруг  пожалуют  воры.
Странная  мысль  -  ведь  на  стенах  висело  столько   ружей.   Он   их
коллекционировал.
   - Это правда, месье комиссар, что его племянник покончил с собой?
   - Да.
   - Вы считаете, что это он  совершал  убийства?  Еще  рюмочку  белого?
Видите ли, я всегда говорил жене, что даже  не  пытаюсь  понять  причуды
богатеньких. Они и думают, и чувствуют иначе, чем мы.
   - А вы знакомы с семейством Верну?
   - Как и все, встречал их на улице.  Слушок  прошел,  что  они  совсем
обезденежили и даже брали взаймы у слуг; наверное, так и было, поскольку
хозяин Леонтины не получал более содержания и не мог ей платить.
   Жена тайно подавала мужу знаки, чтобы тот не очень-то распускал язык.
Ему о