мысль обратиться в полицию?
   - А зачем? Отец сам избрал свой удел... Он понимал, что не может  жить  с
нами.
   - Вас не тревожила его судьба?
   - Мы с мужем не раз говорили о нем.
   - Ас вашей матушкой?
   - Конечно, я спрашивала ее об отце... и до замужества, и после.
   - Как же она смотрит на эту историю?
   - В нескольких словах трудно это объяснить. Мама его жалеет... И я  тоже.
Но иногда я спрашиваю себя: не чувствует ли он себя так счастливее...
   И, понизив голос, смущенно добавила:
   - Есть люди, которые не способны приноровиться к нашему  образу  жизни...
Да и потом мама...
   Чувствовалось, что госпожа Руслэ  волнуется.  Поднявшись  с  кресла,  она
подошла к окну, постояла, глядя на улицу, потом вернулась обратно.
   - Я не могу сказать о ней ничего дурного. Но у нее свои взгляд на вещи...
впрочем, как и у каждого человека. Может быть, выражение "властный характер"
слишком сильно по отношению к ней, но мама любит, чтобы  все  делалось  так,
как ей хочется.
   - После ухода отца у вас сохранились с матерью хорошие отношения?
   - Более или менее... И все же я с радостью вышла замуж и...
   - ...и избавились от ее опеки?
   - Не без этого, - улыбнулась она. - Конечно, это не слишком  оригинально:
ведь многие девушки оказываются в таком же положении. Мама  любит  бывать  в
гостях, принимать у себя, встречаться с видными людьми...  В  Мюлузе  у  нее
собиралось самое избранное общество.
   - Даже когда отец жил с вами?
   - Да, в последние два года.
   - А почему в последние два?
   Комиссар вспомнил о  телефонном  разговоре  госпожи  Мегрэ  с  сестрой  и
почувствовал себя как-то неловко:
   ведь сейчас он узнает без ее помощи все эти подробности.
   - Потому что мама получила наследство от тети...  Раньше  мы  жили  очень
скромно, в тесной квартирке и  даже  не  в  лучшем  районе  города.  Отец  в
основном лечил рабочих... Наследство свалилось на нас как снег на  голову...
Вскоре мы переехали на новое место. Мама купила особняк возле  собора...  Ей
нравилось, что над порталом был герб...
   - Вы знали родных вашего отца?
   - Нет. Только видела несколько раз его брата,  которого  потом  убили  на
фронте. Если не ошибаюсь, он погиб где-то в Сирии... во всяком случае, не во
Франции.
   - А родителей вашего отца?
   Снова послышались детские голоса, но на сей раз она не  обратила  на  них
внимания.
   - Его мать умерла от рака, когда папе  исполнилось  пятнадцать  лет...  А
отец был подрядчиком по столярным и плотничьим работам. Мама говорила, что у
него под началом было человек десять. Однажды, когда мой отец еще  учился  в
университете, деда нашли повесившимся в мастерской, и выяснилось, что он был
на краю банкротства.
   - Но вашему отцу все же удалось закончить курс?
   - Да, он одновременно учился и работал у аптекаря.
   - А какой характер был у вашего отца?
   - Очень ласковый. Я понимаю, что мой ответ не может вас удовлетворить, но
именно таким он и запомнился. Очень ласковый и немного грустный.
   - Бывали у него ссоры с вашей матерью?
   - Я никогда не слышала, чтобы отец повысил голос... Правда,  если  он  не
был занят дома, то,  как  правило,  все  свое  свободное  время  проводил  у
больных. Помнится, мама упрекала его за то, что он не следит за собой, ходит
всегда в одном и том же неглаженом костюме, иной раз по три дня не  бреется.
А я говорила ему, что у него колется борода, когда он меня целует.
   - Об отношениях вашего отца с коллегами вам, очевидно, мало что известно?
   - То, что я знаю, исходит от мамы, только тут трудно отделить  правду  от
полуправды. Она, конечно, не лжет, но в ее изложении все выглядит  так,  как
ей хотелось бы видеть... Раз она вышла за отца, то одно это уже  делало  его
человеком необыкновенным.
   "Твой отец - лучший врач в городе, - говорила она мне. -  И,  безусловно,
один из лучших врачей во Франции. К  сожалению..."  -  Госпожа  Руслэ  снова
улыбнулась. - Вы, разумеется, догадываетесь, что за этим  следовало...  Отец
не сумел приспособиться... Он не хотел поступать, как другие... Мама не  раз
давала ему понять, что дедушка повесился отнюдь не из-за угрозы банкротства,
а потому что страдал неврастенией... У  него  была  дочь,  которая  какое-то
время провела в психиатрической больнице...
   - Что с ней стало?
   - Не знаю... Думаю, что и мама ничего о ней не знает. Во  всяком  случае,
она уехала из Мюлуза.
   - А ваша матушка по-прежнему живет там же?
   - Мама давно переехала в Париж.
   - Вы можете дать ее адрес?
   - Орлеанская набережная, двадцать девять-бис.  Мегрэ  вздрогнул,  но  она
ничего не заметила и продолжала:
   - Это на острове Сен-Луи... С тех пор, как остров  стал  одним  из  самых
модных районов Парижа...
   - Знаете, где было совершено покушение на вашего отца?
   - Конечно, нет...
   - Под мостом Мари... В трехстах метрах от дома вашей матери.
   Она обеспокоенно нахмурилась.
   - Это ведь мост через другой рукав Сены, не так ли? Мамины  окна  выходят
на набережную Турнель.
   - У вашей матери есть собака?
   - Почему вы об этом спрашиваете?
   Несколько месяцев,  пока  ремонтировали  дом  Мегрэ  на  бульваре  Ришара
Ленуара, супруги жили на Вогезской площади и  часто  по  вечерам  гуляли  по
острову Сен-Луи. В этот час владельцы собак  или  слуги  обычно  прогуливали
своих питомцев по набережным Сены.
   - У мамы только птицы. Кошки и собаки  приводят  ее  в  ужас.--  Внезапно
переменив тему разговора, она спросила: - Куда же поместили отца?
   - В ближайшую к мосту Мари больницу.
   - Вы, несомненно, хотели бы...
   - Не теперь... Возможно, позднее  я  попрошу  вас  навестить  его,  чтобы
окончательно установить его личность. Но сейчас голова и  все  лицо  у  него
забинтованы.
   - Он очень страдает?
   - Он без сознания.
   - За что же его так?
   - Вот это я и пытаюсь выяснить.
   - Может быть, произошла драка?
   - Нет. По всем данным, его ударили, когда он спал.
   - Под мостом?.. Комиссар поднялся.
   - Вы, наверно, сейчас пойдете к маме?
   - Это необходимо.
   - Разрешите позвонить ей по телефону, чтобы сообщить о случившемся?
   Мегрэ помедлил с ответом. Он  предпочел  бы  увидеть,  какое  впечатление
произведет это известие на госпожу Келлер. Однако отказать не решился.
   - Благодарю вас, господин комиссар. Об  этом  происшествии  напечатают  в
газетах?
   - О покушении, вероятно, уже  напечатано,  но  лишь  несколько  строк,  и
фамилия вашего отца, конечно, не упоминается - ведь и я узнал ее лишь  около
полудня.
   - Мама будет настаивать, чтобы фамилию не называли.
   - Я сделаю все, что в моих силах.
   Когда госпожа Руслэ  провожала  гостя  до  передней,  крошечная  девчурка
подбежала к ней и уцепилась за юбку.
   - Сейчас пойдем гулять, детка. Беги попроси Нана одеть тебя.
   Торанс расхаживал взад и вперед  перед  домом  госпожи  Руслэ.  Маленький
черный автомобиль Сыскной полиции выглядел  довольно  жалко  среди  длинных,
сверкающих никелем частных машин.
   - Набережная Орфевр?
   - Нет. Остров Сен-Луи, Орлеанская  набережная...  Дом  был  старинный,  с
огромными воротами,  но  содержался  в  отличном  состоянии.  Медные  ручки,
перила, лестница, стены  -  все  было  начищено,  отмыто,  выскоблено.  Даже
консьержка, в черном платье и  белом  переднике,  походила  на  служанку  из
хорошего дома.
   - Вы приглашены?
   - Хм... Нет, но мадам Келлер ждет меня.
   - Минутку, прошу вас...
   Швейцарская походила на маленькую гостиную,  где  пахло  не  кухней,  как
обычно, а воском для паркетов. Консьержка сняла телефонную трубку.
   - Как доложить?
   - Комиссар Мегрэ.
   - Алло!.. Берта?.. Скажи, пожалуйста, мадам,  что  некий  комиссар  Мегрэ
просит его принять... Да, он здесь... Ему  можно  подняться?..  Благодарю...
Можете подняться... Третий этаж, направо.
   Поднимаясь по лестнице, Мегрэ вдруг подумал, стоят ли еще на  причале,  у
набережной Селестэн, фламандцы или же, подписав протокол, уже спускаются  по
руке к Руану. Не успел он позвонить, как дверь распахнулась  и  молоденькая,
хорошенькая  горничная  окинула  комиссара  любопытным  взглядом,  будто  бы
впервые увидела живого полицейского.
   - Пожалуйста, сюда... Позвольте вашу шляпу... Комнаты  с  очень  высокими
потолками были отделаны в стиле барокко:  повсюду  позолота,  мебель,  щедро
украшенная  резьбой...  С  порога  слышалось   щебетанье   попугайчиков.   В
приоткрытую дверь гостиной видна была громадная клетка, а в ней -  не  менее
десятка птичьих пар.
   Прождав минут десять, Мегрэ в знак протеста закурил трубку.  Впрочем,  он
тотчас же вынул ее изо рта, как только  в  гостиную  вошла  госпожа  Келлер.
Мегрэ был поражен, увидев перед  собой  маленькую,  хрупкую  и  еще  молодую
женщину. Она казалась лет на десять старше дочери, не  больше.  У  нее  были
голубые глаза и великолепный цвет лица. Черное с белым платье очень ей шло.
   - Жаклин звонила мне, - сразу же сказала она, указывая Мегрэ на неудобное
кресло с высокой жесткой спинкой.
   Сама она села на пуф, обитый старинной  ковровой  тканью.  Держалась  она
прямо - так, должно быть, ее приучили в монастырском пансионе.
   - Итак, вы разыскали моего мужа?
   - Мы его не разыскивали, - возразил комиссар.
   - Ну, разумеется...  Но  вообще  я  не  понимаю,  ради  чего  он  мог  бы
понадобиться вам... Каждый волен жить так, как ему нравится... Что же, он  в
самом деле вне опасности или вы сказали это, чтобы не волновать дочь?
   - Профессор Маньен считает, что  восемьдесят  процентов  за  то,  что  он
поправится.
   - Маньен?.. Я с ним хорошо знакома... Он не раз бывал здесь...
   - Вы знали, что ваш муж в Париже?
   - И знала, и не знала. После его отъезда в Габон  прошло  около  двадцати
лет. За это время я получила всего две открытки, да и  те  были  написаны  в
первые месяцы его пребывания в Африке...

   Госпожа Келлер не разыгрывала перед Мегрэ комедию  скорби,  она  смотрела
ему прямо в лицо, как женщина, не теряющаяся ни в каких ситуациях.
   - Вы хоть уверены, что речь идет действительно о нем?
   - Ваша дочь опознала его.
   Мегрэ протянул госпоже Келлер удостоверение ее мужа с фотографией.
   Она подошла к комоду, взяла очки и долго рассматривала карточку. На  лице
ее не отразилось ни малейшего волнения.
   - Жаклин права. Конечно, он изменился, но  и  я  бы  поклялась,  что  это
Франсуа. - Она подняла голову. - В самом деле он жил поблизости?
   - Под мостом Мари.
   - А ведь я проходила не раз по этому мосту... Одна моя  хорошая  знакомая
живет как раз напротив, на том берегу Сены. Мадам Ламбуа... Должно быть,  вы
слышали о ней, ее муж...
   Мегрэ абсолютно не интересовало, какое высокое положение занимает  супруг
госпожи Ламбуа.
   - Вы не встречались с мужем после того, как он покинул Мюлуз?
   - Ни разу.
   - Он не писал вам? Не звонил?
   - Кроме двух открыток, я не имела от него никаких известий...  Во  всяком
случае, прямым путем...
   - А косвенным?
   - Как-то у друзей я столкнулась с бывшим губернатором Габона,  господином
Периньоном. Он спросил, не родственница ли я некоего доктора Келлера.
   - Что же вы ответили?
   - Правду. Он был очень смущен. Я с  трудом  вытянула  из  него  кое-какие
сведения. Господин Периньон признался, что Франсуа не нашел  там  того,  что
искал...
   - А что же он искал?
   - Понимаете ли, Франсуа был идеалист...  Он  не  создан  для  современной
жизни. После разочарования, постигшего его в Мюлузе...
   На лице Мегрэ промелькнуло удивление.
   - Разве дочь вам об этом не рассказывала? Впрочем,  она  тогда  была  еще
слишком мала и  редко  видела  отца...  Вместо  того  чтобы  подобрать  себе
подходящую клиентуру... Вы не откажетесь от  чашечки  чаю?..  Нет?  В  таком
случае, извините меня - я привыкла пить чай в это время. - Она позвонила.  -
Подайте чай, Берта!
   - На одну персону?
   - Да. Что я могу вам  предложить,  комиссар?..  Виски?  Ничего?  Как  вам
угодно. Так о чем я говорила?.. Ах, да... Если  я  не  ошибаюсь,  существует
такой роман, который называется не  то  "Врач  бедняков",  не  то  "Сельский
врач"... Так вот, муж был своего рода врачом для бедных, и,  если  бы  я  не
получила наследства от тети, мы вскоре тоже превратились  бы  в  бедняков...
Учтите, я ничего не имею против него... Такова уж была у него натура...  Его
отец... впрочем, неважно... В каждой семье свои проблемы.
   Зазвонил телефон.
   - Вы разрешите?.. Алло! Да, это я... Алиса?.. Да,  дорогая,  может  быть,
немного запоздаю... Нет, нет, напротив, очень хорошо...  Ты  видела  Лору?..
Она там будет?.. Я больше не могу  с  тобой  говорить  -  у  меня  тут  один
посетитель... Потом расскажу.  До  свидания!  -  Улыбаясь,  она  уселась  на
прежнее место. - Это жена министра внутренних дел. Вы ее знаете?
   Мегрэ лишь отрицательно мотнул головой  и  машинально  опустил  трубку  в
карман. Попугайчики госпожи Келлер раздражали его не меньше,  чем  помехи  в
разговоре. Вот и теперь вошла горничная и стала накрывать стол к чаю.
   - Франсуа хотел стать ординатором, больничным врачом, и два  года  упорно
готовился к конкурсу... Если вы будете в Мюлузе, всякий  скажет,  что  тогда
допустили  вопиющую  несправедливость:  Франсуа,  несомненно,  был   лучшим,
наиболее подготовленным из кандидатов.  Мне  думается,  что  в  больнице  он
оказался  бы  на  своем  месте...  Взяли,  по  обыкновению,  протеже  одного
влиятельного лица. Но это же не причина, чтобы все бросить...
   - Значит, это-то разочарование и привело...
   - Не знаю, может быть, и так... Я слишком редко видела мужа... Если  даже
он сидел дома, то обычно запирался у  себя  в  кабинете.  Он  и  раньше  был
каким-то диковатым, а с того дня вообще... будто утратил власть над собой...
Я не хочу говорить о нем дурно... Мне  и  в  голову  не  приходила  мысль  о
разводе, хотя в своем письме он предложил мне развестись.
   - Он пил?
   - Дочь говорила вам об этом?
   - Нет.
   - Да, он стал пить... Заметьте, я ни разу не видела его  пьяным,  хотя  в
кабинете всегда стояла бутылка вина... Правда, другим случалось видеть,  как
он выходил из паршивеньких бистро, где люди его положения обычно не бывают.
   - Вы начали рассказывать мне про Габон.
   - Я думаю, что муж хотел стать вторым доктором  Швейцером*.  Надеюсь,  вы
понимаете  меня?..  Лечить  негров  в  джунглях,  построить  там   больницу,
постараться не видеть белых, а особенно людей своего круга...
   * Швейцер, Альбер (1875 - 1965)  -  крупный  французски  ученый,  врач  и
прогрессивный  деятель.  Организовал  в  Габоне  хирургическую   клинику   и
лепрозорий.
   - И это ему удалось?
   - Судя по тому, что мне - кстати, весьма неохотно -  сообщил  губернатор,
ему удалось лишь восстановить против себя администрацию  и  местные  крупные
компании... Может быть, из-за климата он стал пить еще больше. Не подумайте,
что я говорю это из ревности, я никогда его не ревновала... Там,  в  Габоне,
он жил в хижине... с негритянкой, и кажется, у них были дети...
   Мегрэ смотрел на клетку с попугайчиками, пронизанную лучами солнца.
   - Ему дали понять, что его дальнейшее пребывание там нежелательно.
   - Вы хотите сказать, что его выслали из Габона?
   - По всей вероятности,  да.  Я  не  знаю  толком,  как  это  делается,  а
губернатор говорил весьма уклончиво... Но так или  иначе,  Франсуа  пришлось
уехать.
   - Как-то раз один из ваших знакомых встретил его на бульваре  Сен-Мишель.
Когда же это случилось?
   - Дочь и об этом вам говорила? Имейте в виду, я вовсе не уверена, что это
был именно он. Просто человек с рекламой местного  ресторана  был  похож  на
Франсуа... Когда мой знакомый назвал его по имени, он вздрогнул...
   - Ваш знакомый заговорил с ним?
   - Франсуа посмотрел на него так, будто никогда в глаза его не видел.  Вот
и все, что мне известно.
   - Я только что говорил вашей дочери, что  сейчас  не  время  просить  вас
посетить больницу, чтобы опознать его, - ведь все лицо у  него  забинтовано.
Но когда ему станет лучше...
   - А вы не думаете, что это будет слишком тягостно?
   - Для кого?
   - Для него, конечно!
   - И тем не  менее  необходимо  устранить  малейшие  сомнения  насчет  его
личности.
   - Я почти убеждена, что это он... Хотя бы из-за шрама... Помню, это  было
в воскресенье, в августе...
   - Я знаю.
   - В таком случае, я не вижу, чем еще могу быть вам полезной...
   Мегрэ поднялся - ему не терпелось выскочить на улицу и больше не  слышать
этой ужасной трескотни попугайчиков.
   - Надеюсь, что в газетах...
   - Обещаю вам, что в газетах будет лишь краткое сообщение.
   - Это важно не  столько  для  меня,  сколько  для  моего  зятя.  Человеку
деловому всегда неприятно, когда... Заметьте, зять был в курсе дел,  он  все
понял и примирился... Так вы и в самом деле ничего не хотите выпить?
   - Благодарю вас.
   Очутившись на тротуаре, Мегрэ спросил Торанса:
   - Где здесь можно найти скромненькое, тихое бистро? Страшно хочу пить!
   Эх, поскорее бы кружку холодного пива с густой шапкой пены!
   И они действительно нашли тихое полутемное  бистро,  но  пиво  там,  увы,
оказалось тепловатым и безвкусным.
   ГЛАВА IV
   - Список у меня на столе, -  сказал  Люка.  Как  всегда,  он  старательно
выполнил поручение.
   Мегрэ увидел перед собой не один, а несколько  списков,  напечатанных  на
машинке. Прежде всего  -  опись  самых  разнообразных  предметов.  Сотрудник
судебно-медицинской экспертизы подвел их под рубрику  "рухлядь",  хотя  вещи
эти,  некогда  хранившиеся  под  мостом  Мари,  составляли  все  движимое  и
недвижимое имущество Тубиба! Фанерные ящики, детская коляска, рваные одеяла,
старые газеты, жаровня, котелок, "Надгробные речи" Боссюэ  и  все  остальное
было свалено теперь наверху, в углу лаборатории Дворца Правосудия.
   В следующем списке перечислялась одежда  Келлера,  доставленная  Люка  из
больницы. И, наконец, на отдельном листе было выписано  все  содержимое  его
карманов.
   Вместо того чтобы просмотреть этот последний список, Мегрэ отодвинул  его
в сторону и с любопытством вскрыл коричневый бумажный пакет,  куда  бригадир
Люка сложил все мелочи. В эту минуту  Мегрэ,  освещенный  лучами  заходящего
солнца, представлял собой занятное зрелище -  ни  дать  ни  взять,  ребенок,
который нетерпеливо развязывает мешочек  под  рождественской  елкой,  ожидая
найти в нем бог весть какое сокровище!
   Сначала  комиссар  извлек  и  положил  на  стол  очень  старый,   помятый
стетоскоп.
   - Он находился в  правом  кармане  пиджака,  -  пояснил  инспектор.  -  Я
попросил в больнице проверить его, и мне сказали, что он неисправен.
   Почему же, в таком случае, Франсуа Келлер носил его  при  себе?  Надеялся
починить? Или же хранил его как реликвию, как последний своеобразный  символ
своей профессии?
   Затем  Мегрэ  вынул  перочинный  нож  с  тремя  лезвиями  и  пробочник  с
треснувшей роговой ручкой. Как и все остальное, он,  скорее  всего,  откопал
его в каком-нибудь мусорном ящике.
   Еще вересковая трубка, мундштук которой был скреплен проволокой.
   - В левом кармане... - пояснял Люка. - Она еще влажная.
   Мегрэ невольно принюхался.
   - Табака, наверно, нет? - спросил он.
   - На дне мешка валялось несколько  окурков.  Но  они  так  размокли,  что
превратились в сплошную кашу.
   Перед  мысленным  взором  комиссара  мелькнул  образ  человека,   который
останавливается на тротуаре, нагибается за окурком, разворачивает  гильзу  и
ссыпает табак в трубку... Мегрэ, разумеется, не подал  вида,  но  в  глубине
души ему было приятно, что Тубиб курил трубку.  Ни  его  дочь,  ни  жена  не
упоминали об этой детали.
   Гвозди, винтики. Для чего? Бродяга, видимо, подбирал их во время раскопок
мусорных ящиков и набивал ими карманы, не задумываясь, пригодятся ли они ему
когда-нибудь. Очевидно, он считал их своеобразными  талисманами.  Недаром  в
его карманах нашли еще три предмета, совсем  уж  бесполезные  для  человека,
который