Ответы Анри Галле 
 
   Переночевав  у  себя  на  бульваре  Ришар-Ленуар,  Мегрэ  приехал   в
Сен-Фаржо в среду около восьми утра. Он уже выходил из  здания  вокзала,
как вдруг, о чем-то вспомнив, вернулся и спросил у служащего:
   - Господин Галле часто ездил этим поездом?
   - Отец или сын?
   - Отец.
   - Каждый месяц он уезжал на три недели. Ехал до Руана вторым классом.
   - А сын?
   - Он приезжает из Парижа почти каждую субботу вечером. У  него  билет
туда и  обратно  в  вагон  третьего  класса.  А  уезжает  в  воскресенье
последним поездом. Кто бы мог подумать!.. Я  вижу  его,  как  сейчас.  В
первое воскресенье июня он открывал рыболовный сезон.
   - Отец или сын?
   - Отец, черт возьми. Видите, вон  там,  между  деревьями,  его  синий
ялик? На этот ялик  найдется  много  покупателей:  покойный  сделал  его
своими руками из дуба и сам  же  придумал  массу  усовершенствований.  И
рыболовные снасти у него тоже особые.
   Мегрэ сознательно добавил этот штрих к еще далеко не  полному  образу
покойного.  Он  посмотрел  на  ялик,  на  Сену  и  с  некоторым  усилием
представил себе человека с  бородкой,  часами  неподвижно  сидящего  над
водой с бамбуковой удочкой.
   Затем комиссар направился в сторону "Маргариток", заметив,  что  туда
же движется пустой второразрядный катафалк.
   Возле дома не было ни души, только какой-то человек катил  тачку.  Он
остановился, с удивлением глядя на похоронный экипаж.
   Колокольчик на воротах был обмотан тряпкой.  Входная  дверь  завешена
черной материей, на которой серебром были вышиты инициалы покойного.
   Мегрэ не ожидал встретить подобную  пышность.  Слева  в  коридоре  на
подносе лежала одна-единственная визитная карточка, украшенная  короной,
- от мэрии  Сен-Фаржо.  Из  гостиной,  где  г-жа  Галле  в  прошлый  раз
принимала комиссара, была вынесена вся мебель,  а  в  центре  установлен
гроб, окруженный восковыми свечами. Стены были обтянуты черным.
   От  этого   траурного   убранства   веяло   чем-то   таинственным   и
двусмысленным. Может быть, из-за того, что в доме  не  было  ни  единого
посетителя, да, собственно, никто уже и не мог прийти - катафалк стоял у
дверей.   И   эта   единственная    визитная    карточка,    имитирующая
литографическую печать, серебряное шитье и две  фигуры  по  обе  стороны
гроба: справа г-жа Галле в полном трауре, лицо закрыто вуалью,  в  руках
матовые четки; слева - Анри Галле тоже весь в черном.
   Мегрэ бесшумно прошел вперед, поклонился, обмакнул самшитовую веточку
в святую воду и окропил гроб. Он чувствовал, что мать и  сын  следят  за
каждым его движением, но никто не произнес ни слова.
   Тогда он отошел в угол, одновременно прислушиваясь к доносившемуся  с
улицы шуму и наблюдая за выражением лица молодого человека.
   Было слышно, как  на  аллее  лошади  роют  копытами  землю.  Стоя  на
солнцепеке под окном, вполголоса переговаривались  служащие  похоронного
бюро. В комнате, где стоял гроб и которую освещали только свечи, длинное
лицо сына казалось еще более асимметричным,  а  черный  фон  подчеркивал
болезненную бледность его кожи.
   Волосы его, разделенные пробором, казались приклеенными к  черепу.  У
него был высокий выпуклый  лоб.  Настороженный  взгляд  близоруких  глаз
прятался за толстыми стеклами в черепаховой оправе.
   Изредка г-жа Галле приподнимала вуаль и прикладывала к глазам носовой
платок с траурной черной каймой.
   Взгляд Анри, ни на чем не задерживаясь, скользил по  комнате,  упорно
избегая взгляда комиссара. Наконец  Мегрэ  с  облегчением  услышал  шаги
служащих похоронного бюро.
   Чуть позже раздался шум -  по  коридору,  задевая  за  стены,  тащили
носилки. Из груди г-жи Галле вырвалось рыдание, а сын, глядя  куда-то  в
сторону, погладил ее по плечу - и только.
   Контраст  между  второразрядной  пышностью  катафалка  и  процессией,
состоящей из двух человек, которую замыкал распорядитель  этой  странной
церемонии, был разителен.
   Солнце  по-прежнему  припекало.  Человек  с  тачкой  перекрестился  и
свернул в боковую аллею, а жалкий  кортеж  двинулся  вперед  по  широкой
аллее, где свободно могли бы маршировать целые полки.
   Покинув церковную церемонию, за которой наблюдало несколько  стоявших
неподалеку крестьян, Мегрэ отправился в  мэрию,  но  никого  не  застал.
Тогда он решил зайти в школу, разыскать  учителя,  который  одновременно
являлся заместителем мэра. Тот вышел к Мегрэ, оставив учеников.
   - Я могу вам сообщить  только  то,  что  записано  у  нас  в  книгах.
Смотрите:
   "Галле, Эмиль Ив Пьер, родился в Нанте в 1873 году,  в  октябре  1902
года в Париже вступил в брак с Авророй  Прежан.  Сын,  Анри,  родился  в
Париже в 1906 году и зарегистрирован в мэрии IX округа".
   - Как к ним относятся местные жители?
   - Недолюбливают.  Галле  начали  строить  виллу  в  тысяча  девятьсот
десятом году, когда лес разбили на земельные участки для продажи. Они  у
себя никого не принимают: очень гордые люди. Однажды мне довелось  целое
воскресенье ловить рыбу в своем ялике в десяти метрах от Галле.
   Если я что-нибудь просил у него, он давал, но мне не удалось вытянуть
из него и десятка слов.
   - Сколько, на ваш взгляд, он тратил ежемесячно?
   - Откуда мне знать? Он ведь, наверное, много тратил во время поездок.
Но на жизнь им требовалось, как минимум, две  тысячи  франков  в  месяц.
Если вы были у них на вилле, то, наверное, заметили, что там  ни  в  чем
нет недостатка.
   Почти все продукты им доставляют из Корбейля или Мелена. Да, вот  еще
что...
   Тут из окна Мегрэ увидел, что похоронный кортеж уже огибает церковь и
въезжает на кладбище.  Он  поблагодарил  собеседника  и  еще  по  дороге
услышал, как на гроб падают первые комья земли.
   Он не стал дожидаться конца погребения и вернулся на виллу, сделав по
пути крюк, чтобы прийти туда после возвращения матери и сына.  Служанка,
открывшая ему дверь, остановилась в нерешительности:
   - Мадам не может... - начала она.
   - Скажите месье Анри, что мне нужно поговорить с ним.
   Служанка велела ему подождать у  дверей.  Несколько  минут  спустя  в
коридоре показался молодой человек. Подойдя к Мегрэ, он  спросил,  глядя
куда-то в сторону:
   - Вы не могли бы перенести свой визит на другой день?
   Моя мать очень удручена.
   - Мне нужно поговорить с вами сегодня. Простите за настойчивость.
   Анри повернулся,  давая  тем  самым  понять,  что  полицейский  может
следовать за ним. На минуту он заколебался, не зная, в какую  из  комнат
провести  Мегрэ,  и  наконец  распахнул  дверь  в  столовую,  куда  была
составлена вся мебель из гостиной.
   Мегрэ увидел на столе портрет мальчика, принявшего первое  причастие,
но не нашел фотографии Эмиля Галле.
   Анри остался стоять, не произнося ни слова, со скучающим  видом  снял
очки, чтобы протереть стекла, и зажмурился от яркого света.
   - Вы, наверное, знаете, что мне поручено найти убийцу вашего отца?
   - Поэтому я и удивлен, что вижу вас здесь. Было бы гораздо  тактичнее
оставить нас с матерью наедине.
   Анри надел очки, поддернул  накрахмаленную  манжетку,  вылезавшую  из
рукава пиджака.
   Маловыразительное, худое, чем-то напоминающее лошадиную  морду,  лицо
Анри  оставалось  бесстрастным.  Он  облокотился  на  пианино,  стоявшее
поперек комнаты и повернутое так,  что  была  видна  только  его  задняя
сторона, обтянутая зеленым холстом.
   - Я хотел бы задать несколько вопросов, касающихся вашего отца и всей
вашей семьи.
   Анри ничего не сказал, не пошевелился, лицо его по-прежнему  выражало
ледяное безразличие.
   - Не скажете ли, прежде всего, где вы были  двадцать  пятого  июня  в
четыре часа дня?
   - Сперва я сам хочу задать вам вопрос. Обязан ли я  принимать  вас  у
себя и отвечать на ваши вопросы в такой день, как сегодня?
   Все такой же тусклый, усталый голос, словно  каждый  слог  стоил  ему
усилий.
   - Вы вправе молчать. Однако, я должен заметить...
   - Где же я находился, по вашим данным?
   Мегрэ не ответил. По  правде  сказать,  его  несколько  удивил  такой
поворот беседы, тем более что на лице  молодого  человека  он  не  видел
никакой реакции на происходящее.
   Анри несколько минут  молчал.  Было  слышно,  как  служанка  крикнула
хозяйке, находящейся на втором этаже:
   - Иду, мадам...
   - Итак?
   - Раз вы все уже знаете, я был там...
   - В Сансере?
   Анри не ответил.
   - И там на дороге к старому замку у вас произошла ссора с отцом?
   Из них двоих больше нервничал Мегрэ: ему казалось, что его стрелы  не
достигают  цели,  слова  не  находят  отклика,   подозрения   ничем   не
подтверждаются. Но  больше  всего  его  удивляло  молчание  Анри  Галле,
который даже не пытался оправдаться. Он словно выжидал.
   - Вы не могли бы мне ответить, что вы делали в Сансере?
   - Я ездил навестить свою любовницу Элеонору Бурсан: она в  отпуске  и
живет в пансионе "Жермен" неподалеку от Сансера, в Сен-Тибо.
   Он едва заметно поднял густые, как у отца, брови.
   - Вы не знали, что ваш отец находится в Сансере?
   - Если бы знал, то постарался бы с ним не столкнуться.
   Объяснения по-прежнему оставались столь  лаконичными,  что  комиссару
приходилось повторять свои вопросы.
   - Ваши родители знали об этой связи?
   - Отец догадывался. Он был против.
   - О чем вы с ним тогда говорили?
   - Вас интересует убийца или  жертва?  -  медленно  выговорил  молодой
человек.
   - Мне будет легче найти убийцу, когда я ближе познакомлюсь с жертвой.
Там в Сансере отец в чем-то вас упрекал?
   - Простите, это я упрекал его в том, что он за мной шпионит.
   - А потом?
   - Это все. Он заявил, что я не уважаю родителей. Спасибо, что вы  мне
напомнили об этом именно сегодня.
   Мегрэ с облегчением услышал шаги на лестнице. В  комнату  вошла  г-жа
Галле. Держалась  она,  как  обычно,  с  большим  достоинством,  шею  ее
оттягивали три ряда бус из крупных матовых камней.
   - Что тут происходит? - спросила она, поочередно глядя то  на  Мегрэ,
то на сына. - Почему вы не позвали меня, Анри?
   Постучав, вошла служанка.
   - Там обойщики хотят снимать драпировки.
   - Последите за ними...
   - Я пришел получить у вас кое-какие сведения, которые необходимы мне,
чтобы найти виновного, - довольно  сухо  ответил  Мегрэ.  -  Я  понимаю,
сейчас для этого не самый подходящий момент, ваш сын  уже  объяснил  мне
это. Но с каждым часом отыскать убийцу становится все труднее.
   Он перевел взгляд на Анри, сохранявшего упрямо-безразличный вид.
   - Когда вы, сударыня, выходили замуж  за  Эмиля  Галле,  у  вас  было
личное состояние?
   Она слегка напряглась и гордо произнесла:
   - Я дочь Огюста Прежана.
   - Простите, но я...
   - Экс-секретаря последнего принца из дома Бурбонов.
   Редактора легитимистской газеты "Солнце". Мой отец потратил все  свои
сбережения на издание этого органа, боровшегося...
   - У вас есть другие родственники?
   - Есть. Но я их не видела со дня моей свадьбы.
   - Они возражали против вашего замужества?
   - То, что я вам сказала, поможет вам понять ситуацию.
   Вся моя семья - роялисты. Мои дядья занимали, а некоторые занимают  и
по сей день, крупные посты. Они были недовольны, что я решила  выйти  за
коммивояжера.
   - После смерти отца вы остались без средств?
   - Отец умер через год после моего замужества. Когда мы поженились,  у
Эмиля было тридцать тысяч франков.
   - А его семья?
   - Я никого из них не знала. Он избегал говорить о семье. Мне известно
только, что у него было тяжелое детство и что  много  лет  он  служил  в
Индокитае...
   На губах сына промелькнула презрительная усмешка.
   - Я не случайно задаю вам эти вопросы, сударыня: недавно  я  выяснил,
что вот уже восемнадцать лет ваш муж не служит в фирме "Ньель".
   Она неотрывно смотрела на комиссара; Анри живо запротестовал:
   - Но, сударь...
   - Эти сведения исходят от самого господина Ньеля.
   - Может быть, лучше... - начал молодой человек, приближаясь к Мегрэ.
   - Нет, Анри! Я хочу доказать, что это ложь, чудовищный обман. Идемте,
комиссар. Да, да, следуйте за мной.
   И впервые выказав нервозность, она двинулась по коридору, налетев  по
дороге на рулон  черной  ткани,  которую  скатывали  обойщики.  Комиссар
поднялся вслед за нею на второй этаж; она провела его  через  спальню  с
мебелью  полированного  дерева,  где  на  вешалке  до  сих  пор   висела
соломенная шляпа Эмиля Галле и его костюм из тика - наверное, в  них  он
ходил на рыбалку.
   За этой комнатой находилась еще  одна,  поменьше,  служившая  рабочим
кабинетом.
   - Взгляните, вот образцы. Вот, например, ужасно  безвкусные  столовые
приборы. Как видите,  они  совсем  не  восемнадцатилетней  давности.  Вы
согласны? Вот тетрадь заказов, где муж  ежемесячно  производил  расчеты.
Вот письма на бланках фирмы "Ньель", которые он регулярно получал...
   Мегрэ почти не смотрел.  Он  не  сомневался,  что  ему  еще  придется
вернуться в эту комнату, и хотел проникнуться ее атмосферой.
   Он постарался представить себе Эмиля Галле, сидящего перед письменным
столом во вращающемся кресле. На  столе  стояла  чернильница  из  белого
металла, хрустальный шар вместо пресс-папье.
   Из окна открывался вид на главную  аллею  и  красную  крышу  соседней
пустующей виллы.
   Письма, отпечатанные на бланках фирмы "Ньель", были  примерно  одного
содержания:
   "Уважаемый Господин Галле! Мы получили  ваше  письмо  от  15-го  сего
месяца, а также список заказов на январь.
   Ждем вас, как обычно, в конце месяца для окончательных расчетов и для
передачи необходимых инструкций по поводу расширения вашей деятельности.
С сердечным приветом.
   Подпись: Жан Ньель".
   Мегрэ взял несколько писем и положил к себе в портфель.
   - Ну, что вы теперь скажете? - с вызовом спросила г-жа Галле.
   - А это что такое?
   - Ничего особенного. Мой муж любил мастерить. Это старые часы, он  их
разбирал. В сарае свалена куча приспособлений, которые он  сам  изобрел,
много рыболовных снастей.  Каждый  месяц  он  неделю  проводил  дома,  а
работал, что-то писал всего час или два, по утрам.
   Мегрэ один за другим выдвигал ящики стола. В одном он  увидел  пухлую
розовую папку с надписью "Солнце".
   - Это бумаги моего отца, - пояснила г-жа Галле. - Не знаю,  зачем  мы
их сохранили. В этом  шкафу  -  полная  подшивка  газеты  до  последнего
номера. Ради этого отец продал даже свои облигации.
   - Вы позволите взять мне с собой эту папку?
   Она повернулась к двери, как будто хотела посоветоваться с сыном,  но
Анри остался внизу.
   - Что вы из нее узнаете? Это своего рода реликвия.
   Впрочем, если вы считаете... Но скажите, комиссар, может ли быть, что
господин Ньель не подтвердил?.. То же самое с открытками.  Вчера  пришла
еще одна. Это почерк мужа, я уверена в этом. Отправлена, как  и  первая,
из Руана.
   "Все в порядке. Возвращаюсь в четверг вечером".
   В голосе ее снова прозвучали  какие-то  человеческие  нотки.  Правда,
едва уловимые.
   "С нетерпением жду этого дня. Четверг уже завтра".
   Внезапно она  зарыдала,  но  рыдания  тут  же  прекратились.  Два-три
всхлипа. Она поднесла ко рту платок, отделанный черной каймой,  и  глухо
попросила:
   - Уйдемте отсюда...
   Снова пришлось проходить через спальню, обставленную хоть и  дорогой,
но  безвкусной  мебелью:  зеркальный  шкаф,  две  тумбочки,  ковер  "под
персидский".
   Внизу  в  коридоре  Анри  невидящим  взором  смотрел,  как   обойщики
вкатывают рулон на грузовичок. Он даже не обернулся, когда г-жа Галле  и
Мегрэ  стали  спускаться  по  скрипящим  ступеням  натертой  до   блеска
лестницы.
   В доме царил беспорядок. В столовую,  откуда  двое  рабочих  в  робах
вытаскивали пианино, вошла горничная с литровой бутылью красного вина  и
двумя стаканами.
   - Это не помешает, - одобрил один из них.
   У Мегрэ вдруг создалось  странное  ощущение  -  он  ни  разу  еще  не
испытывал ничего подобного, и это сбивало его с толку.  Ему  показалось,
что истина скрыта где-то  здесь,  рядом.  Все,  что  происходило,  имело
определенное значение.
   Но нужно было взглянуть на все это в ином ракурсе.  Он  понимал,  что
взор ему застилает пелена тумана, мешающая увидеть события  в  подлинном
свете. Эту атмосферу  создавали  одновременно  мать  и  сын  -  женщина,
боровшаяся со  своими  чувствами,  и  молодой  человек  с  продолговатым
непроницаемым лицом. Пелена тумана исходила от этих  снятых  драпировок,
от всей окружающей  обстановки,  а  главное,  ее  порождала  неловкость,
которую испытывал сам Мегрэ, понимая неуместность своего присутствия.
   Ему было стыдно, что он уносит с собой, как вор, розовую папку, хотя,
по  правде  сказать,  плохо  представлял,  для  чего   она   может   ему
понадобиться. Он предпочел бы подольше побыть один наверху,  в  кабинете
покойного,  походить  по  сараю,   где   Эмиль   Галле   мастерил   свои
усовершенствованные рыболовные снасти. Несколько минут все  нерешительно
топтались в коридоре. Пора было  обедать,  но  Галле  явно  ждали,  пока
полицейский уйдет.
   Из кухни доносился  запах  жареного  лука:  одна  кухарка  продолжала
выполнять свои обязанности, не обращая внимания на сумятицу.
   Теперь каждый делал вид, что внимательно следит за тем, как  обойщики
приводят в порядок гостиную. Один из них нашел под подносом для  ликеров
фотографию г-на Галле.
   - Вы позволите ее взять? - обратился Мегрэ к вдове. - Она  мне  может
понадобиться.
   Он чувствовал, что Анри смотрит на него взглядом, полным презрения.
   - Если нужно... У меня осталось очень мало его фотографий.
   - Я непременно верну.
   И все-таки он никак не  мог  уйти.  Когда  рабочие  едва  не  уронили
огромную вазу "под севр", г-жа Галле бросилась к ним:
   - Осторожно! Осторожно!
   В  атмосфере  этого  унылого  дома  по-прежнему  было  слито  воедино
грустное и гротескное, возвышенное и мелкое, и это  угнетало  Мегрэ.  Он
представлял себе, как Эмиль Галле, которого он ни разу не  видел  живым,
бродит здесь в слишком свободном пиджаке, молчаливый, с  впалой  грудью,
мешками под глазами, потому что у него больная печень.
   Мегрэ спрятал фотографию в розовую папку и, поколебавшись, сказал:
   - Еще раз простите, сударыня. Я ухожу. Если не возражаете, пусть  ваш
сын немного меня проводит.
   Г-жа Галле взглянула на Анри с плохо скрытой  тревогой.  Несмотря  на
свою горделивую осанку, размеренные движения, три  ряда  бус  из  черных
камней, она тоже, вероятно, чувствовала - что-то происходит.
   Но молодой человек  невозмутимо  снял  с  вешалки  шляпу  с  креповой
лентой.
   Уход напоминал бегство. Папка была увесистой, без  тесемок,  и  Мегрэ
каждую минуту мог выронить бумаги.
   - Не хотите ли завернуть ее в газету? - спросила г-жа Галле.
   Мегрэ уже вышел за  дверь.  Служанка  несла  в  столовую  скатерть  и
приборы. Анри шагал рядом с Мегрэ - высокий, замкнутый, пряча  глаза  от
собеседника.
   Когда они отошли метров на триста от  дома,  раздался  шум  мотора  -
отъезжал грузовичок обойщиков.
   Мегрэ сказал:
   - Я должен выяснить у вас следующее: парижский адрес Элеоноры Бурсан,
ваш адрес и адрес фирмы, где вы служите.
   Комиссар достал из кармана  карандаш  и  записал  на  розовой  папке:
"Элеонора Бурсан, улица Тюренн, 27. Банк Совринос, бульвар Бомарше, 117.
Анри Галле, отель Бельвю улица де ла Рокет, 19".
   - Это все? - спросил молодой человек.
   - Благодарю, все.
   - В таком случае, полагаю, теперь вы займетесь преступником.
   Его даже  не  интересовало,  какую  реакцию  вызовут  его  слова.  Он
прикоснулся к шляпе и пошел назад по главной аллее.  Грузовичок  обогнал
Мегрэ почти у самого вокзала.
 
*** 
 
   Последние сведения в этот день Мегрэ получил чисто случайно. Комиссар
пришел на вокзал за час до отхода поезда. Он сидел один  в  пустом  зале
ожидания, а над ним кружился рой мух.
   На велосипеде приехал почтальон с багровой апоплексической  шеей,  он
выгружал свои сумки на специальном почтов