И тем не менее она это делала. Сколько у нее было выходных дней?
   - Два воскресенья в месяц. Помыв посуду после обеда, она  уходила,  и
если уезжала к родителям, то возвращалась только в понедельник утром,  с
первым автобусом.
   - Стало быть, в доме вы оставались одни?
   - Я уже говорила вам, что мне не бывает страшно.
   Значит, вы утверждаете, что между ней и Тео что-то было?
   - По его словам, она довольствовалась тем, что  беседовала  с  ним  о
своих проблемах. - И не без умысла Мегрэ добавил:
   - держа его за руку или склонив голову ему на плечо.
   Она залилась смехом, хохотала так искренне, что даже поперхнулась:
   - Поскорее скажите мне, что это не правда!
   - Это абсолютно точно. Более того, именно по этой  причине  Шарль  не
был слишком доволен своим братом сегодня.
   - Тео при нем рассказывал вам об этом?
   - Ему пришлось. Он понял, что мне все известно.
   - А как вы об этом узнали?
   - Прежде всего я встретил вчера Тео в компании с братом Розы.
   - С Анри?
   - Да. У них был долгий разговор в городском кафе.
   - Откуда же он знает Тео?
   - Это мне не известно. По его словам, Анри тоже кое-что знал и пришел
к нему получить объяснения.
   - Это слишком смешно! Если бы я слышала это не от вас...  Видите  ли,
господин Мегрэ, нужно знать  Тео,  чтобы  оценить  по  достоинству  весь
комизм того, что вы мне рассказываете. Он самый большой сноб на свете. И
в этом едва ли не единственный смысл его существования. Он готов умереть
от скуки, но пусть  это  будет  избранное  общество.  Он  пройдет  сотни
километров, лишь бы его увидели в компании какой-нибудь знаменитости.
   - Я это знаю.
   - И вдруг Тео прогуливается под ручку с Розой... Полноте!  Есть  одно
небольшое обстоятельство, которого вы не знаете,  о  нем  просто  забыли
упомянуть, рассказывая вам о моей горничной. Очень  жаль,  что  родители
забрали все ее вещи. Я показала  бы  вам  ее  платья,  особенно  шляпки.
Вообразите самые необычайные цвета, которые меньше всего  подходят  друг
другу. У Розы была пышная грудь. Когда она отправлялась куда-нибудь, она
надевала такие узкие вещи, что едва могла дышать, хоть я ей и  запрещала
так одеваться.  Она  старалась  не  попадаться  мне  на  глаза,  но  так
намазывалась, делала это так неумело и грубо, что походила на тех девок,
каких можно встретить на углу некоторых улиц в Париже. Тео - и она! Боже
милостивый! - И она снова засмеялась, чуть более нервозно. - Куда же они
ходили?
   - Мне известно только, что они  встретились  на  гулянье  в  местечке
Вокотт и что им случалось выпить рюмку-другую в небольшом кафе в Этрета.
   - Давно это было?
   Со стороны могло показаться, что комиссар дремлет.
   На самом деле  он,  чуть  улыбаясь,  наблюдал  за  Валентиной  сквозь
полуприкрытые веки.
   - В последний раз они встретились в прошлую среду.
   - Тео сам сказал вам об этом?
   - Не совсем охотно, но все же сказал.
   - Ну, теперь меня ничто не удивит!  Я  все  же  надеюсь,  что  он  не
приходил к ней на свидание в мой дом, влезая в окно, как  любовник  моей
дочери?
   - Он это отрицает.
   - Тео!.. - повторила она, все еще не  веря,  затем  поднялась,  чтобы
наполнить бокалы. - Я допускаю, что Анри - самый непримиримый  в  семье,
пришел к Тео свести счеты! Но... - Ирония на ее лице сменилась серьезным
выражением, потом вернулась снова беззаботная веселость. -  Это  был  бы
букет!.. Уже как будто два месяца, как Тео приехал в Этрета? Представьте
себе... Нет! Это было бы чересчур уж экстравагантно...
   - Вы допускаете, что он мог сделать ей ребенка?
   - Нет! Извините меня. Это пришло  мне  в  голову,  но...  А  вы  тоже
подумали об этом?
   - Да, как-то подумал.
   - Впрочем, это все равно ничего бы не объяснило.
   За стеклянной дверью  на  балконе  появился  садовник,  он  ждал,  не
двигаясь, уверенный, что его в конце концов заметят.
   - Простите меня, я на минутку отлучусь,  -  сказала  Валентина.  -  Я
должна дать кое-какие распоряжения.
   Он  вдруг  услышал  тиканье  часов,  на  которое  раньше  не  обратил
внимания. Стали различимы какие-то размеренные  звуки,  доносившиеся  со
второго этажа.
   Это, должно быть, мурлыкала кошка,  растянувшаяся  на  постели  своей
хозяйки, - потолки очень тонки у этого игрушечного домика.
   Солнце вливалось в комнату, дробясь в  оконном  переплете  на  мелкие
осколки, плясало на безделушках, посылало оттуда зайчиков,  рисовало  на
лаке стола четкие контуры листа липы. Мадам Леруа производила  на  кухне
такой грохот, словно передвигала там мебель.
   В саду возобновилась работа скребка.
   Мегрэ казалось, что он и не  переставал  слышать  эти  поскребывания.
Однако, открыв глаза, он с  удивлением  увидел  в  метре  от  себя  лицо
Валентины.
   Она поспешила улыбнуться ему, чтобы он не почувствовал себя  неловко.
Он же лишь пробормотал, еле разжимая рот:
   - Кажется, я вздремнул.
 
Глава 7 
ПРЕДСКАЗАНИЯ АЛЬМАНАХА 
 
   Когда Мегрэ прощался со старой дамой,  они  были  в  таком  добром  и
веселом расположении духа, что им было бы впору похлопывать  друг  друга
по плечу.
   Но сохранила ли Валентина свою  улыбку,  когда  за  ним  захлопнулась
дверь? Или же, как это бывает после безудержных  взрывов  смеха,  у  нее
резко изменилось настроение, когда она  осталась  наедине  с  молчаливой
мадам Леруа?
   Мегрэ был скорее озабочен; он  слегка  волочил  ноги,  направляясь  в
город, к дому доктора Жолли. Вдруг, словно из-под земли, вырос перед ним
Кастэн, вернее  говоря,  инспектор  выскочил  из  кабачка,  где  учредил
наблюдательный пункт и уже долгое время ждал комиссара, играя в карты.
   - Я был у доктора, патрон. Роза ничем не была больна. Ее распирало от
здоровья. И все же она время от времени  приходила  к  доктору,  а  тот,
чтобы доставить ей удовольствие, прописывал безвредные лекарства...
   - Какие же?..
   - Гормоны, например. Она сама их  требовала,  потому  что  все  время
толковала о своих гландах.
   Кастэн, шагая рядом с комиссаром, спросил удивленно:
   - И вы идете туда?
   - Мне нужно задать доктору только один вопрос.
   Подожди меня.
   Он обратился на "ты" к инспектору, хотя тот не работал в его  отделе.
Это тоже кое-что значило. Показался большой  квадратный  дом  с  увитыми
плющом стенами, с садом, похожим на небольшой парк.
   - Здесь он живет, - сказал Кастэн. - Но принимает больных во  флигеле
слева.
   Флигель походил на ангар. Должно быть, здесь не  обошлось  без  мадам
Жолли, которая терпеть не могла больных и запаха лекарств, - вот  она  и
выставила все это из своего дома.
   - Постарайтесь, чтобы он узнал вас сразу, как откроется дверь,  иначе
придется ждать несколько часов.
   Беленные известью стены. Вокруг на скамейках женщины, дети,  старики.
Не меньше двенадцати человек ждали очереди. Мальчишка с большой повязкой
на голове, женщина в шали тщетно пытается утихомирить младенца, которого
держит на руках. Все взгляды устремлены к двери в  глубине,  за  которой
слышатся голоса. Мегрэ повезло: дверь отворилась почти тотчас же,  вышла
толстая крестьянка. Доктор оглядел комнату и заметил комиссара:
   - Входите, прошу вас. Извините, одну только  минуту.  -  Он  сосчитал
пациентов, отделяя плевелы от зерен, потом указал на  трех  или  четырех
человек:
   - Вас я сегодня не смогу  принять.  Приходите  послезавтра  в  то  же
время. - И закрыл дверь. - Пройдемте в дом. Вы что-нибудь выпьете?
   - У меня к вам только один вопрос.
   - Но я очень рад видеть вас и не отпущу вас так быстро. - Он  раскрыл
боковую дверь и через сад повел комиссара к большому квадратному дому. -
Жаль, что именно сегодня жена уехала  в  Гавр.  Она  была  бы  счастлива
познакомиться с вами.
   Дом был богатый, комфортабельный,  немного  сумрачный  из-за  больших
деревьев в саду.
   - У меня только что был инспектор, и я  ему  сказал,  что  Роза  была
абсолютно здорова и могла бы дожить до ста лет.  Редко  мне  приходилось
встречать такую здоровую семью, как эти Трошю. Вам самому надо бы видеть
эту крепышку.
   - Она не была беременной?
   - Что за странный вопрос? Что угодно мог бы я думать, только не  это.
Она была у меня совсем недавно и ни о чем подобном даже  не  заикнулась.
Месяца три назад я ее обследовал всесторонне и могу  поклясться,  что  к
тому времени она не жила еще половой жизнью. Что я могу вам  предложить,
господин комиссар?
   - Благодарю, ничего. Я только что от Валентины  и  там  был  вынужден
выпить больше, чем мне хотелось.
   - Как она себя чувствует? Вот вам еще одна - завидное здоровье! Могла
бы вполне обходиться без докторов.
   Очаровательная женщина, вы не находите? Я знал ее еще до  ее  второго
брака, даже до первого. Я и роды принимал у нее.
   - Вы находите ее вполне нормальной?
   - Вы имеете в виду ее разум? Вероятно, вы спрашиваете потому, что она
выставляет напоказ свои причуды? Поосторожнее с такими людьми, комиссар.
Как правило, это самые рассудительные головы. Она-то отлично знает,  что
делает! И всегда это знала. Она любит свой маленький мирок, свой  домик,
свой комфорт.
   Можно ли упрекать ее в этом? Словом, я за нее не беспокоюсь.
   - Ну а Роза?
   Мегрэ не забывал о больных, которые ждали, - о женщине с младенцем на
руках, о  мальчике  с  забинтованной  головой.  Но  доктор,  видимо,  не
торопился. Он закурил  сигару,  поудобнее  устроился  в  кресле,  словно
готовясь к длинному разговору.
   - Во Франции тысячи таких девушек, как Роза. Из какой она семьи,  вам
известно. Вероятно, проучилась в деревенской школе года три, не  больше.
Потом случайно попала в другое  окружение.  Там  с  ней  чересчур  много
разговаривали. Слишком много читала сама. Знаете,  о  чем  она  спросила
меня как-то, придя ко мне на прием? Что я думаю о теории Фрейда! Она все
приставала ко мне: в порядке ли у нее  железы  внутренней  секреции.  Да
разве все упомнишь? Я делал вид, что принимаю ее всерьез. Выслушивал ее,
прописывал лекарства, которые были безвредны, как вода.
   - Бывала ли она печальной?
   - Никогда. Напротив, она была веселого нрава,  казалась  беззаботной.
Но временами она ударялась в эти свои размышления, как она это называла,
и тогда вдруг становилась очень серьезной. Должно быть, у Валентины  она
откопала Достоевского и прочла всего - от корки до корки.
   - Из лекарств, что вы прописывали ей, ни одно  не  содержало  в  себе
мышьяка?
   - Ни одно, будьте уверены.
   - Благодарю вас, доктор.
   - Вы уже уходите? Мне так хотелось, чтобы вы остались подольше.
   - Наверное, я еще побываю у вас.
   - Ну, если вы обещаете...
   Доктор вздохнул с досадой: ему, видимо, не  хотелось  возвращаться  к
больным.
   Кастэн ждал на улице.
   - Что вы сейчас собираетесь делать?
   - Съезжу в Ипор.
   - Подбросить вас на моей "симке"?
   - Нет, не надо. Позвони-ка лучше жене и предупреди ее, что ты сегодня
можешь вернуться домой позже обычного. А то и  вовсе  ночевать  дома  не
будешь.
   - Она к этому привыкла. Как же вы туда доберетесь?
   В это время автобусы уже не ходят. Не пешком же вы собираетесь идти.
   - Я возьму такси.
   - Если одно из двух такси свободно. Ведь здесь, в Этрета,  всего  два
такси. Стоянка вон там, на углу улицы. А мне чем заняться это время?
   - Поищи Тео Бессона.
   - Ну, это не слишком трудно. Стоит только обойти кабачки. А потом?
   - Это все. Последи за ним.
   - Незаметно?
   - Ничего не случится, если он тебя и  заметит.  Главное,  не  упускай
его. Если он выедет из города на  машине,  у  тебя  есть  твоя  "симка".
Поставь ее неподалеку от его авто. В этом случае черкни мне пару слов  и
оставь записку у меня в отеле. Не думаю, чтобы он мог далеко уехать.
   - Если вы едете повидать семейство Трошю, желаю вам приятно  провести
время.
   Солнце уже начало клониться к закату, когда Мегрэ выезжал  из  города
на  такси,  шофер  которого  то  и  дело  оборачивался  к  нему,   чтобы
поговорить. Комиссар, казалось, был в полудреме, лишь время  от  времени
делал затяжку из своей трубки. Сельский  пейзаж  приобрел  темно-зеленый
оттенок, на фермах уже зажигались огоньки, в загонах мычали коровы.
   Ипор  оказался  рыбацкой  деревней,  в  которой,  как  и  повсюду  на
побережье, было несколько каменных  домов,  где  сдавались  комнаты  для
приезжих. Шофер спросил, как ему проехать, - он  не  знал  семьи  Трошю.
Наконец он остановился  перед  одноэтажным  домом,  на  ограде  которого
сушились сети.
   - Подождать вас? - спросил шофер.
   - Да, пожалуйста.
   В окне смутно обрисовалось чье-то лицо. Мегрэ постучал в дверь, из-за
которой доносилось звяканье вилок, стало быть, семейство было за столом.
   Дверь ему открыл Анри, рот у него был полон, и он  молча  смотрел  на
комиссара, не приглашая его войти.
   В глубине комнаты горел огонь  в  очаге,  над  которым  был  подвешен
объемистый котел. Рядом стояла печь, великолепная, почти новая печь,  но
можно было догадаться, что это предмет роскоши, которым пользуются  лишь
в редких случаях.
   - Могу я поговорить с вашим отцом?
   Старик тоже видел Мегрэ, но пока молчал. Их было пятеро  или  шестеро
вокруг длинного стола без скатерти; перед ними  дымились  тарелки,  а  в
центре стояло огромное  блюдо  -  картошка  и  треска  в  сметане.  Мать
повернулась спиной  к  двери.  Маленький  русоволосый  мальчонка  вертел
головой, стараясь увидеть пришельца.
   -  Впусти  его,  Анри,  -  проговорил   наконец   старик,   с   почти
торжественной  значительностью.  Казалось,  он  говорил   всему   своему
семейству: "Не пугайтесь: я здесь, и ничего с вами не случится".
   Анри не сел на место, а остался стоять возле  железной  кровати,  над
которой висела лубочная картинка, изображавшая "Анжелюс" Милле.
   - Вы, наверное, начальник того, кто уже был у нас?
   - Я комиссар Мегрэ.
   - Что вам еще от нас надо?
   У   него   была   выразительная   голова    моряка,    какие    любят
художники-самоучки.  Даже  дома  он  не  расставался  со  своей  морской
фуражкой.  Он  был  одинаков  в  высоту  и  в  ширину,  и  синий  свитер
подчеркивал его могучие плечи.
   - Я пытаюсь установить, кто убил...
   - Мою дочь! - закончил Трошю, как бы уточняя этим, что  убили  именно
его дочь, а не чью-то еще.
   - Совершенно верно. Очень сожалею, что вынужден был побеспокоить вас.
Я не предполагал, что застану вас за столом.
   - А в какое время едят суп у  вас?  Наверняка  позже,  как  у  людей,
которые не поднимаются в половине пятого утра.
   - Сделайте одолжение, продолжайте ужинать.
   - Я уже поел.
   Остальные продолжали есть молча,  степенно,  не  переставая,  однако,
разглядывать Мегрэ, не пропуская мимо ушей ни одного слова отца.
   Анри закурил сигарету, возможно, это было вызовом. Комиссар, которому
все еще не предложили сесть, выглядел огромным в этой комнате  с  низким
потолком, откуда свешивались домашние колбасы.
   В комнате было две кровати, одна из них детская, через открытую дверь
в другой комнате виднелось еще три. Но рукомойника не было - значит, все
умывались на улице у колодца.
   - Вы забрали вещи дочери?
   - Это мое право, так ведь?
   - Я вас не упрекаю. Просто моя задача облегчилась бы, если бы я знал,
что было среди этих вещей.
   Трошю обернулся к жене, и Мегрэ наконец увидел ее лицо. Она выглядела
молодо для матери такой большой семьи, таких взрослых детей, как Роза  и
Анри. Она была худощава, одета в черное платье, на  груди  у  нее  висел
медальон.
   Родители переглядывались, дети заерзали на скамьях.
   - Видите ли, мы уже их поделили.
   - В доме уже не все ее вещи?
   - Жанна, она работает в Гавре, увезла  ее  платья  и  белье,  они  ей
впору. Вот туфли она не взяла, туфли ей малы.
   - Теперь они мои! - заявила  девочка  лет  четырнадцати,  с  крупными
рыжими веснушками.
   - Помолчи!
   - Меня интересуют не столько вещи, сколько разные мелочи. Писем у нее
не было?
   На этот раз  родители  посмотрели  на  Анри,  но  тот,  казалось,  не
слишком-то был расположен отвечать. Мегрэ повторил свой вопрос.
   - Нет, - процедил Анри.
   - Ни тетрадей, ни записей?
   - Я нашел только альманах.
   - Какой альманах?
   Анри нехотя пошел в другую комнату. Мегрэ припоминал  теперь,  что  в
юности, когда он  сам  жил  в  деревне,  ему  приходилось  видеть  такие
альманахи,  плохо   отпечатанные,   на   скверной   бумаге,   снабженные
примитивными  иллюстрациями.  Его  удивило,  что   такие   издания   еще
существуют.
   На каждый день месяца там было предсказание, например:
   "17 августа. Меланхолия.
   18 августа. Ничего не предпринимать. Не отправляться в дорогу.
   19 августа. Утро будет радостным, но берегись вечера".
   Мегрэ не улыбался, он с серьезным видом листал поданную ему  книжицу,
которую, однако, читали и перечитывали бесконечное число раз. Но  ничего
особенного он не обнаружил ни в сентябре, ни в конце августа.
   - Других бумаг вы не находили?
   Тут мать решилась встать и в свою очередь взять слово. Чувствовалось,
что вся семья стоит за нее горой, заранее аплодируя ее ответу на  вопрос
Мегрэ.
   - Вы в самом деле думаете, что вам надо было приезжать именно сюда  и
задавать вопросы нам? Я хочу, чтобы мне в  конце  концов  ответили:  мою
дочь убили или не мою? А раз это моя дочь, тогда, мне  кажется,  не  нам
следует докучать вопросами, а тем, кого пытаются оставить в покое!
   Обстановка словно бы  разрядилась.  Четырнадцатилетняя  девочка  даже
хлопнула в ладоши.
   - И все это потому, что мы  бедные  люди,  -  продолжала  мать,  -  и
потому, что иные, которые изображают из себя...
   - Могу вас заверить, мадам, что я допрашиваю одинаково  и  богатых  и
бедных.
   - И тех, кто притворяется богачами? И тех, кто  разыгрывает  из  себя
знатных дам, хотя родом невесть из каких, намного похуже нашего?
   Мегрэ не  отвечал,  полагая,  что  она  будет  говорить  еще.  И  она
продолжала, оглядываясь вокруг, словно набираясь храбрости:
   - А знаете вы, кто она такая, эта женщина? Я сейчас вам  все  выложу.
Когда моя бедная матушка вышла замуж, то парень, который стал ее  мужем,
долгое время был влюблен в другую. Эта другая была мать  Валентины.  Она
жила по соседству с моей матерью, почти  дверь  в  дверь.  Ну  так  вот.
Родители этого парня и слышать не захотели, чтобы  он  женился  на  этой
девице. Я это говорю, чтобы вы поняли, что это была за девица...
   Если Мегрэ хорошо понял, то мать Валентины была девицей,  на  которой
приличные люди не женятся.
   - И все же она вышла замуж, скажете вы? Да. Но  она  не  сумела  себе
найти никого, кроме пропойцы, бездельника. Так вот эти двое  и  породили
на свет вашу мадам!
   Отец Трошю достал из кармана короткую трубку и набил  ее  табаком  из
кисета, сделанного из свиного пузыря.
   - Я никогда не хотела, чтобы моя дочь работала  у  женщины,  которая,
может быть, даже хуже своей матери. Если бы меня послушали...
   Взгляд, полный упрека в спину мужа. По всей видимости,  именно  он  в
свое время разрешил Розе пойти в горничные к Валентине.
   - Она к тому же еще и дрянь!  Не  улыбайтесь.  Я  знаю,  что  говорю.
Может, ей и удалось провести вас сладкими речами. Но я еще раз повторяю:
она дрянь, всем она завидует, мою Розу всегда ненавидела.
   - Почему же ваша дочь оставалась у нее?
   - Я и сама не знаю. До сих пор не знаю. Ведь и Роза  тоже  не  любила
ее.
   - Она вам это говорила?
   - Ничего она мне  не  говорила.  Она  никогда  не  говорила  о  своих
хозяевах. Последнее время она с нами почти не разговаривала. Мы не  были
для нее достаточно хороши. Вы понимаете? Вот что сделала эта женщина.
   Она научила ее презирать своих родных, этого я ей никогда не прощу. А
теперь, когда Роза умерла, та явилась на  похороны  покрасоваться,  хотя
место ей в тюрьме.
   Трошю поглядел на жену с таким видом,  словно  собирался  утихомирить
ее.
   - Во всяком  случае,  не  здесь  вы  должны  вести  свои  розыски!  -
заключила она с силой.
   - Вы позволите мне сказать одно слово?
   - Пу