я - и уронил ее на стол.
   - Взгляни, пожалуйста, не увязались ли репортеры за полицейскими?
   Комиссар  подошел  к  окну  и  выглянул.   Журналисты   и   фотографы
кучковались на  прежнем  месте  и,  судя  по  всему,  ожидали  какого-то
события.
   - У тебя часы показывают верное время?
   - Сейчас пять минут первого.
   Ни один из присутствующих не слышал полуденного звона колоколов - при
закрытых дверях они точно в подземелье находились.
   - Ломаю голову над тем, как он прореагирует. А также, что его отец...
   Резко зазвонил телефон. Шабо  какое-то  время  не  осмеливался  взять
трубку, неотрывно глядя на Мегрэ, но все же в конце концов решился:
   - Алло... - Его лоб сморщился,  брови  сдвинулись.  -  Вы  уверены  в
этом?
   Мегрэ слышал какие-то отрывистые голоса, срывавшиеся с  мембраны,  но
не мог различить ни слова. Было, однако, ясно, что говорил Шабирон.
   - Вы обыскали весь дом? Где вы сейчас находитесь?
   Хорошо. Да. Оставайтесь там. Я... - Он встревоженно провел  рукой  по
начавшему лысеть черепу. - Позвоню через пару минут.
   Едва он повесил трубку, как Мегрэ скупо обронил всего два слова:
   - Нет дома?
   - Ты ожидал этого? - И, поскольку комиссар продолжал угрюмо  молчать,
добавил:
   - Мы уверены, что он вернулся к себе вчера  вечером  сразу  же  после
того, как расстался с тобой. Ночь провел в своей комнате.  Сегодня  рано
утром попросил принести ему чашку кофе.
   - И газеты.
   - У нас в воскресенье они не выходят.
   - С кем он разговаривал?
   - Еще не знаю. Ферон и инспектор сейчас в  особняке  и  расспрашивают
прислугу. Чуть позже десяти  часов  вся  семья,  за  исключением  Алена,
отправилась на мессу на автомашине, которую вел дворецкий.
   - Я видел их.
   - По  возвращении  из  церкви  никто  не  проявил  обеспокоенности  в
отношении доктора. Это такой дом, в котором, за  исключением  субботнего
вечера, все живут  каждый  в  своем  углу.  Когда  явились  инспектор  и
комиссар, служанка поднялась наверх,  чтобы  позвать  Алена.  Но  его  в
комнате не оказалось. Искали по всему  особняку.  Ты  считаешь,  что  он
ударился в бега?
   - Что говорит человек с поста на улице?
   - Ферон его опросил. Доктор  вроде  бы  вышел  вскоре  после  отъезда
остальных членов семьи и пошел пешком в город.
   - За ним не следили? Я-то полагал...
   - Лично я распорядился о слежке. Может,  полиция  вообразила,  что  в
воскресенье утром необходимости в этом не было. Понятия  не  имею.  Если
его не поймают, то станут утверждать, что я  нарочно  тянул,  давая  ему
время улизнуть.
   - Наверняка так и будут говорить.
   - Ранее пяти часов пополудни поездов нет. А автомобиля у Алена нет.
   - Значит, он где-то недалеко.
   - Ты так считаешь?
   - Очень бы удивился, если бы его не обнаружили у любовницы. Обычно он
пробирается к ней вечером, под покровом ночи, но на сей  раз  он  ее  не
видел уже три дня.
   Мегрэ не стал добавлять, что Алену  было  известно  о  его  посещении
Сабати.
   - Что с тобой? - встревожился следователь.
   - Ничего. Просто я боюсь, и все. Тебе лучше послать их туда.
   Шабо тут же позвонил и отдал распоряжение. После этого  оба  остались
сидеть лицом к лицу, не нарушая молчания. В  кабинет  следователя  весна
еще не проникла. Зеленый абажур лампы придавал им обоим болезненный вид.
Глава 7 БОГАТСТВО ЛУИЗЫ

   Пока они ожидали новостей о  местопребывании  Алена,  у  Мегрэ  вдруг
возникло тягостное ощущение, что он как  бы  рассматривает  друга  через
увеличительное стекло. Сейчас Шабо  выглядел  еще  более  постаревшим  и
потускневшим, чем позавчера, когда комиссар прибыл в этот город. У  него
хватало жизни, энергии и личностных качеств только на то  существование,
которое он влачил до нынешних  событий,  и,  когда  они  столь  внезапно
обрушились на него,  потребовав  дополнительных  усилий,  он  душевно  и
физически  сломался,  испытывая  чувство  стыда  за  свою   косность   и
бездеятельность.
   И дело было совсем не в возрасте - в этом Мегрэ готов был поклясться.
Наверное, он был таким всегда.
   Просто комиссар сам в нем ошибся в те далекие времена, когда они  оба
были студентами. А в те годы Шабо был образчиком  счастливого  юноши,  и
Мегрэ отчаянно ему завидовал. В Фонтэне  его  ждала  заботливая  мамаша,
встречала сына в комфортабельном доме, где все вещи выглядели солидно  и
пребывали как бы в законченной и совершенной форме.  Шабо  знал,  что  в
наследство ему достанутся помимо этого особняка еще и две-три  фермы,  и
каждый месяц получал от матери  деньги  в  количестве,  достаточном  для
того, чтобы одалживать товарищам.
   Прошло тридцать лет, Шабо стал тем, во что и должен был превратиться.
Сегодня он уже обращался за помощью к Мегрэ.
   Минута шла за минутой. Следователь делал вид, будто пробегает глазами
досье, но было заметно, что его взгляд даже не следит  за  напечатанными
строчками. Телефон так и не решался вякнуть.
   Он вытащил из кармашка часы:
   - Чтобы добраться туда на машине, достаточно пяти минут.  Столько  же
на обратный путь. Они уже должны были бы...
   Было пятнадцать минут первого. Следовало учесть еще несколько  минут,
которые  понадобились  полицейским,  чтобы  зайти  в  дом   и   выяснить
обстановку.
   - Если Ален не сознается в преступлениях, а через два или три дня мне
не удастся собрать улики, достаточные для того, чтобы доказать его вину,
то придется подать прошение о досрочной отставке.
   До сих пор он действовал, опасаясь реакции основной  части  населения
Фонтэне. Теперь же его пугали предстоящие ответные действия Верну  и  им
подобных.
   - Уже двадцать минут первого. Не понимаю, чем они там заняты.
   Еще через пять минут он вскочил с места, слишком  взвинченный,  чтобы
продолжать сидеть за столом.
   - У тебя есть машина? - спросил комиссар.
   Шабо вроде бы почувствовал неловкость.
   - Была, я пользовался ею по воскресеньям,  чтобы  вывезти  матушку  в
деревню, на свежий воздух. А теперь, когда она выходит  из  дому  только
ради воскресной мессы, зачем мне автомобиль?
   Странно было  слышать  это  упоминание  о  деревне  от  кого-то,  кто
проживал в городе, где в пятистах метрах от  главной  улицы  разгуливали
коровы.
   А не стал ли он скупердяем? Не исключено. И причина была не только  в
нем самом. Когда у тебя, как у Шабо, собственность не так уж  и  велика,
неизбежно возникает опасение ее потерять.
   У Мегрэ крепло убеждение, что на сей раз после появления в Фонтэне он
разобрался в кое-каких вещах, о которых ранее никогда не задумывался,  и
что теперь у  него  сложилось  об  этом  городишке  мнение,  существенно
отличавшееся от того, что было раньше.
   - Что-то, несомненно, случилось.
   Прошло уже более двадцати минут, как уехали  полицейский  комиссар  и
инспектор. Не требовалось много времени,  чтобы  обыскать  двухкомнатную
квартирку  Луизы  Сабати.  Ален  Верну  не  был   человеком,   способным
попытаться убежать через окно, и трудно было вообразить  себе  охоту  на
человека, развернувшуюся в квартале казарм.
   В  какой-то  момент,  когда  они  заслышали  шум  мотора  автомобиля,
поднимавшегося по склону улицы, зародилась надежда, и следователь  замер
в ожидании новостей, но машина проследовала мимо  Дворца  правосудия  не
останавливаясь.
   - Я перестал что-либо понимать.
   Он стиснул руки с длинными, поросшими светлым пушком пальцами, бросая
мимолетные взгляды на Мегрэ, как бы  умоляя  утешить  его,  но  комиссар
упорно сохранял непроницаемый вид.
   Когда чуть позже половины первого наконец-то заверещал телефон,  Шабо
буквально бросился к нему.
   - Алло! - прокричал он.
   Но в  тот  же  миг  пришел  в  явное  замешательство.  Ибо  в  трубке
послышался  голос  женщины,  должно  быть   непривычной   к   телефонным
разговорам, а посему разговаривающей  так  громко,  что  находившийся  в
другом углу комнаты комиссар отчетливо различал каждое слово.
   - Это следователь? - вопрошала незнакомка.
   - Да, это я, Шабо. Слушаю.
   Но она продолжала в том же духе:
   - Это следователь?
   - Да-да! Что вам нужно?
   - Так вы следователь?
   - Да. Я следователь. Вы не слышите меня?
   - Нет.
   - Что вам угодно?
   Если бы она еще раз спросила насчет его  профессионального  качества,
Шабо, вероятно, швырнул бы аппарат оземь.
   - Комиссар просит вас подъехать.
   - Что?
   Но теперь, обращаясь к кому-то другому, находившемуся вместе с ней  в
помещении, эта женщина пояснила уже совсем другим голосом:
   - Я ему об этом уже сказала. Что?
   Кто-то там, на другом, конце провода, распорядился:
   - Повесьте трубку.
   - Повесить чего?
   Во Дворце  правосудия  послышался  шум.  Шабо  и  Мегрэ  настороженно
прислушались.
   - Стучат - и громко! - в дверь.
   - Пойдем.
   Они бросились бежать вдоль коридоров. Барабанили  все  сильнее.  Шабо
поспешил вытащить засов и повернуть в замке ключ.
   - Вам звонили?
   Это был Ломель в сопровождении трех или четырех коллег.  Виднелись  и
другие  газетчики,  поднимавшиеся  по  улице  в   направлении   сельской
местности.
   - Только что проехал Шабирон за  рулем  своей  машины.  Рядом  с  ним
женщина без чувств. Наверное, направился в больницу.
   Внизу, у ступенек, стоял автомобиль.
   - Это чей?
   - Мой, а точнее редакционный, - ответил журналист из Бордо.
   - Отвезите нас.
   - В больницу?
   - Нет. Сначала спускайтесь к улице Репюблик. Затем повернете направо,
в сторону казармы.
   Все втиснулись в машину. Перед домом Верну  группкой  стояли  человек
двадцать, люди молча проводили их взглядами.
   - Что случилось, следователь? - полюбопытствовал Ломель.
   - Не знаю. Поехали на задержание.
   - Доктора?
   Шабо не  хватило  мужества  отрицать  очевидное,  постараться  как-то
схитрить. Несколько человек сидели  за  столиками  на  террасе  кафе  "У
почты". Из кондитерской вышла какая-то  женщина,  одетая  в  праздничный
наряд, на ее пальце на красной тесемке болталась белая картонка.
   - Сюда?
   - Да. Теперь налево... Минутку... Повернете после этого строения...
   Ошибиться  было  невозможно.  Перед  домом,  где   проживала   Луиза,
столпилось много  народу,  особенно  женщин  и  детей,  которые  тут  же
устремились к дверцам, едва автомобиль затормозил. Толстуха, встретившая
накануне Мегрэ, держалась в первом ряду, уперев сжатые в кулаки  руки  в
бедра.
   - Это я звонила вам из бакалейной лавки. Комиссар там, наверху.
   Царило  полнейшее  замешательство.  Группка  вновь  прибывших   стала
огибать здание, Мегрэ, знакомый с этим местом, шагал впереди.
   С этой стороны дома зевак было поболее, и они заслоняли  вход.  Часть
из них забралась даже на лестницу,  и  комиссар-недомерок  был  вынужден
стоять на верхних ступеньках перед выбитой дверью, чтобы не пускать туда
любопытствующих.
   Ферон выглядел осунувшимся, волосы сбились на лоб.
   Шляпу он где-то потерял. Увидев  приближавшихся  Мегрэ  и  Шабо,  он,
казалось, несколько воспрянул духом.
   -  Вы  предупредили   комиссариат,   чтобы   мне   срочно   подкинули
подкрепление?
   - Откуда мне было знать... - стал оправдываться следователь.
   - Но я же просил эту женщину передать вам...
   Репортеры пытались фотографировать. Где-то зашелся в  крике  ребенок.
Шабо, которого Мегрэ пропустил  вперед,  дойдя  до  последних  ступенек,
спросил:
   - Что произошло?
   - Доктор мертв. - Он толкнул створку деревянной двери, часть  которой
в мелких щепках валялась на полу. - Здесь, в комнате.
   Та была в полнейшем беспорядке. В  открытое  окно  врывалось  солнце,
залетали мухи.
   На разобранной кровати лежал доктор Ален Верну - в  одежде,  очки  на
подушке, рядом с уже бескровным лицом.
   - Докладывайте, Ферон.
   - А нечего вам сообщать. Инспектор и я прибыли на место, нам  указали
эту лестницу. Постучали. Никто не  открыл,  я  сделал  обычное  в  таких
случаях предупреждение. Шабирон два-три раза двинул плечом по филенке.
   Обнаружили его в том состоянии и на том же месте, где вы  сейчас  его
видите. Пощупал пульс. Он  уже  не  прослушивался.  Поднес  зеркальце  к
губам.
   - А что с девушкой?
   - Она лежала на полу, наверное, сползла с кровати, ее вырвало.
   Они все ходили по луже того, что извергнулось из Луизы.
   - Она уже не двигалась, но была еще жива.  Телефона  в  доме  нет.  А
бегать по кварталу в поисках его я не мог.  Шабирон  взвалил  девицу  на
плечо и повез в больницу. Делать еще что-либо необходимости не было.
   - Вы уверены, что она дышала?
   - Да, с каким-то странным хрипом в горле.
   Фотографы старались вовсю. Ломель делал пометки в красной книжице.
   - Тут же нахлынули все, кто  проживает  в  этом  домище.  В  какой-то
момент в комнату пролезла ребятня. Уйти отсюда я не мог.  Но  хотел  вас
предупредить. Послал женщину, походившую на  консьержку,  порекомендовав
ей сказать вам... - Имея в виду беспорядок в помещении, он добавил:
   - Я не смог даже взглянуть на то,  что  творится  в  остальной  части
квартиры.
   Один из журналистов протянул им тюбик из-под веронала:
   - Во всяком случае, вот это налицо.
   Находка все объясняла. Что касается Алена Верну, то речь, несомненно,
шла о самоубийстве.
   Добился ли он от Луизы, чтобы она последовала его примеру? Или же  он
заставил ее выпить таблетки, ничего не объясняя?
   На кухне обнаружились чашка  с  остатками  кофе  с  молоком  на  дне,
кусочек сыра рядом с ломтем хлеба, на  нем  отчетливо  проступал  прикус
зубов Луизы.
   Встала она поздно, и Ален, очевидно, застал ее за завтраком.
   - Луиза была одета?
   - В ночной рубашке. Шабирон завернул ее в покрывало и  унес  в  таком
вот виде.
   - Соседи не слышали отзвуков ссоры?
   - Я не смог еще их опросить. Впереди все  время  снуют  ребятишки,  а
матери и пальцем не пошевелят, чтобы их прогнать отсюда.  Выслушайте  их
сами.
   Один  из  журналистов  уперся  спиной  в  дверь,   которая   уже   не
закрывалась, стараясь сдержать напор с внешней стороны.
   Жюльен Шабо бродил туда-сюда,  словно  в  дурном  сне,  как  человек,
окончательно потерявший контроль над ситуацией.
   Два или три раза он  порывался  подойти  к  телу  покойника,  наконец
осмелился положить руку на свисавшее с кровати запястье.
   Он неоднократно повторял,  позабыв,  что  уже  говорил  это,  или  же
пытался убедить самого себя:
   - Самоубийство сомнений не вызывает. - Потом спросил:
   - Шабирон должен вернуться?
   - Думаю, он останется там, чтобы допросить  девицу,  как  только  она
придет в себя. Надо бы предупредить комиссариат. Шабирон обещал прислать
медика...
   И как раз в этот момент в дверь постучал молодой интерн,  который  не
медля направился прямо к кровати.
   - Умер?
   Тот кивнул.
   - А что с девушкой, которую вам привезли?
   - Ею сейчас занимаются. Есть шансы, что она выкарабкается.
   Интерн взглянул на тюбик и, пожав плечами, проговорил:
   - Всегда одно и то же.
   - Как так получилось, что он погиб, а она...
   Тот показал на следы рвоты на полу.
   Один из репортеров, незаметно исчезнувший на какое-то  время,  возник
на пороге.
   - Ссоры не было, - сообщил он. - Я поговорил с соседками. И  это  еще
более подтверждается тем обстоятельством, что сегодня утром  большинство
окон были распахнуты.
   Ну а Ломель беззастенчиво потрошил  ящики  стола,  в  которых  ничего
стоящего  не  обнаружилось  -  обычное  белье,  дешевенькая  одежка,  не
представлявшие  никакой  ценности  безделушки.  Потом   он   наклонился,
заглядывая под кровать; Мегрэ видел, как журналист распластался на полу,
протянул руку и выудил оттуда коробку из-под обуви,  обвязанную  голубой
ленточкой. Ломель попытался тихонько отойти со своей добычей в  сторону;
кругом было достаточно смятения, чтобы его  намерение  вполне  могло  бы
осуществиться.
   Его действия,  однако,  не  ускользнули  от  бдительного  ока  Мегрэ,
который подошел к Ломелю:
   - Что это такое?
   - Письма.
   Коробка  была  заполнена  ими  почти  доверху,  а   также   короткими
записочками, в спешке нацарапанными  на  клочках  бумаги.  Луиза  Сабати
сохранила их все, возможно, тайком от возлюбленного, да почти  наверняка
так и было, иначе она не прятала бы коробку под кроватью.
   - Дайте взглянуть.
   Ломеля, бегло просматривавшего бумаги, они, казалось, впечатлили.  Он
неуверенно протянул:
   - Это любовная переписка.
   В конце концов и следователь заметил, что нечто происходит:
   - Это что, письма?
   - Да, любовные.
   - От кого?
   - От Алена. Подписаны его именем, иногда стоят лишь инициалы.
   Мегрэ, завладевшему двумя-тремя записками  из  общего  вороха,  очень
хотелось помешать тому, чтобы они пошли  по  рукам.  Пожалуй,  это  были
самые волнительные любовные послания, которые ему когда-либо  доводилось
читать. Доктор писал с пылом, порой с наивностью двадцатилетнего юноши.
   Он называл Луизу "моя крохотуля". Иногда по-другому - "бедняжечка  ты
моя...".
   И, как все влюбленные, сетовал на бесконечно тянувшиеся для него  без
нее дни и ночи, жаловался на никчемность своей жизни,  пустоту  дома,  в
стенах которого он бился, как случайно залетевший туда шершень, заверял,
что очень хотел бы узнать ее ранее, до того, как еще ни один  мужчина  к
ней не прикасался, рассказывал о приступах ярости, охватывавшей  его  по
вечерам, когда его, одиноко раскинувшегося в  своей  кровати,  одолевали
видения тех ласок, которыми Луизу одаряли другие.
   Временами он обращался к  ней  как  к  безответственному  ребенку,  в
другой раз его душа исходила криками, полными ненависти и отчаяния.
   - Месье... - начал Мегрэ, но ему перехватило горло.
   Никто не обращал на  него  внимания.  Все  это  дело  вообще  его  не
касалось. Шабо продолжал просматривать бумаги, порой краснея, стекла его
очков запотели.
   "Прошло всего полчаса, как я тебя покинул и вернулся в  свою  тюрьму.
Но я опять жажду общения с тобой..."
   Он познакомился с Луизой  всего  лишь  восемь  месяцев  назад.  Но  в
коробке было около двух сотен посланий, а в некоторые дни ему  случалось
писать их сразу по три штуки, одно за другим. Некоторые были без  марок.
Должно быть, Ален приносил их с собой.
   "Если бы я был мужчиной..."
   Мегрэ  с  большим  облегчением   воспринял   появление   полицейских,
отодвинувших толпу зевак и свору ребятни.
   - Ты бы лучше забрал эти письма с собой, - шепнул он другу.
   Пришлось собирать их, отнимая у  всех,  кто  столпился  в  помещении.
Отдавая листки, люди выглядели сконфуженными. Теперь они уже  стеснялись
глазеть на лежавшее на кровати тело, а когда все же поглядывали на него,
то делали это украдкой, как бы извиняясь перед усопшим.
   Без очков, с умиротворенным и расслабленным, как сейчас,  лицом  Ален
Верну выглядел помолодевшим на десять лет.
   - Матушка, по-видимому, беспокоится... - заметил Шабо, поглядывая  на
часы.
   У него и в мыслях не было в этот момент, что существовал  особняк  на
улице Рабле, а в нем целая семья - отец, мать, жена, дети Алена, которым
надо было бы сообщить о случившемся.
   Мегрэ счел нужным напомнить об этом.
   Следователь тихо обронил:
   - Мне так не хотелось бы делать это самому.
   Комиссар не решился предложить свои услуги. А его друг  не  осмелился
попросить его об этом.
   - Пошлю-ка я Ферона.
   - Куда? - заинтересовался тот, услышав свою фамилию.
   - На улицу Рабле, чтобы уведомить их. Сначала поговорите с отцом.
   - И что ему сказать?
   - Правду.
   Мелковатый комиссар процедил сквозь зубы:
   - Ничего себе работенка!
   Делать им тут  больше  было  ничего.  И  нечего  более  раскрывать  в
квартире этой девушки-бедняжки,  единственным  сокровищем  которой  была
коробка с письмами. Наверное, она не все в них понимала, но сие не имело
значения.
   - Ты идешь, Мегрэ? - И в адрес медика:
   - Вы займетесь перевозкой тела?
   - В морг?
   - Надо будет сделать вскрытие. Не вижу,  как...  -  Он  повернулся  в
сторону обоих полицейских:
   - Никого сюда не впускайте.
   Следователь