разве что он стал чуть серьезнее.
   - Да.
   - Он поправлялся после болезни?
   - У него было сильное переутомление. Доктор предписал  ему  пожить  в
покое на свежем воздухе. А "Золотое руно" шло тогда в Эльзас.
   Алина с  кофейной  мельницей  спустилась  в  каюту,  Дюкро  ненадолго
отошел, чтобы перемолвиться с крановщиком. Что они там  говорили,  Мегрэ
не слышал.
   Сведения о дочери Дюкро и его зяте носили самый  банальный  характер.
Капитан Дешарм был сыном бухгалтера из Ле-Мана. Супруги  жили  в  уютном
новом домике в окрестностях Версаля, и каждое утро один денщик  приводил
ему коня, а другой прибирал квартиру.
   - Вы теперь в Париж? - спросил Дюкро, снова подходя к Мегрэ.  -  Если
хотите, пройдемся по набережной, это мой утренний моцион.
   Он бросил взгляд на дом. Окна в мансарде были еще закрыты,  занавески
задернуты.
   - Так я на тебя полагаюсь! - крикнул Дюкро шлюзовщику.
   - Заметано, хозяин!
   Тут  судовладелец  искоса  взглянул  на  Мегрэ,  как  бы  подчеркивая
значение слова "хозяин" в устах своего служащего.
   Теперь они шли вдоль Сены, где целые  армады  судов  разворачивались,
едва не перегораживая всю реку, и, скользя по виткам  огромной  спирали,
выстраивались в караваны, готовые двинуться либо  вверх,  либо  вниз  по
течению.
   - Знаете, как я нажил состояние? Мне как-то  пришло  в  голову,  что,
когда мои буксиры простаивали без дела, они могли бы поработать на  меня
самого. Я тут же купил вон там повыше  песчаные  и  меловые  карьеры,  а
потом стал покупать что попало, даже кирпичные заводы, лишь бы  все  это
было у воды.
   На ходу он пожал руку какому-то речнику, а тот ограничился негромким:
"Привет, Мимиль".
   Всю пристань Берси загромождали бочки, за которыми виднелись  решетки
винных складов.
   - Все то шампанское привез сюда я. Послушай, Пьерро, это правда,  что
буксир Мюрье задел мостовую опору в Шато-Тьерри?
   - Правда, хозяин.
   - Если встретишь его, скажи, что поделом ему.
   И Дюкро с улыбкой  пошел  дальше.  На  другом  берегу  вырисовывались
громадные бетонные коробки центральных складов, и  два  грузовых  судна,
одно из Лондона, другое из Амстердама,  придавали  Парижу  вид  морского
порта.
   -  Извините  за   нескромность,   как   вы   собираетесь   продолжать
расследование?
   Теперь  настала  очередь  Мегрэ  улыбнуться:  прогулка,   несомненно,
преследовала единственную цель - подвести его к этому вопросу. Дюкро это
понял. Он почувствовал, что комиссар читает его мысли, и в свою  очередь
слегка усмехнулся, словно посмеиваясь над собственной наивностью.
   - Вы же видите - вот так, - ответил Мегрэ, безмятежно шествуя дальше,
но слегка ускорил шаг.
   Метров четыреста он  прошел  молча,  глядя  на  железные  конструкции
Аустерлицкого моста, вздымавшегося  на  фоне  настоящего  фейерверка,  в
котором угадывались переливающиеся голубыми  и  розовыми  бликами  башни
Нотр-Дам.
   - Эй, Ваше, твой брат потерпел аварию в Лазенкуре.
   Он велел тебе передать, что крестины откладываются.
   И Дюкро размеренным шагом пошел дальше.  Потом,  искоса  взглянув  на
Мегрэ, грубо, без обиняков спросил:
   - Сколько получает человек вашего ранга?
   - Не так уж много.
   - Тысяч шестьдесят?
   - Значительно меньше.
   Дюкро нахмурился, еще раз взглянул на своего спутника, но на сей  раз
скорее с удивлением, чем с любопытством.
   - А что вы  думаете  о  моей  жене?  Считаете,  что  из-за  меня  она
несчастна?
   - По правде говоря, нет. Вы или другой - какая разница!  Она  из  тех
женщин, что всегда остаются в тени и находят повод для страданий, как бы
ни сложилась их судьба.
   Очко в пользу Мегрэ: слова прямо-таки ошеломили Дюкро.
   - Скучная, вздорная, вульгарная женщина, - тяжело вздохнул он, -  вся
в мать: старуха живет тут поблизости, и вечно  у  нее  глаза  на  мокром
месте. Кстати, посмотрите, вон еще моя камнедробилка,  самая  мощная  во
всем Париже. Так какую вы, в общем, разрабатываете версию?
   - Все.
   Они шли все дальше под  плеск  воды  и  шум  набережной.  В  утреннем
воздухе пахло свежей влагой и смолой.
   Временами им приходилось то обходить кран, то пропускать грузовик.
   - Вы побывали на "Золотом руне"?
   Прежде чем задать этот вопрос, Дюкро долго колебался, гораздо дольше,
чем перед предыдущим, и тут же притворился, будто внимательно следит  за
маневрами каравана судов на Сене.  К  тому  же  вопрос  вообще  не  имел
смысла: еще из окна дома он видел, как Мегрэ поднимался на баржу.
   Ответ комиссара был краток:
   - Очень странная молодая мамаша.
   Эффект от фразы оказался более чем внушительным.
   Дюкро замер на месте; коротконогий, с толстой шеей, он казался быком,
который вот-вот бросится в атаку.
   - Кто вам это сказал?
   - Никто. Я сам видел.
   - Ну и что? - спросил Дюкро, лишь  бы  не  молчать,  и,  насупившись,
заложил руки за спину.
   - А ничего.
   - Что она сама вам рассказала?
   - Что вы хотели к ней зайти.
   - Это все?
   - Еще, что она вам не открыла. Вы как будто уверяли меня, что  старик
Гассен вам приятель? А мне думается, Дюкро...
   Но Дюкро нетерпеливо буркнул:
   - Вот кретин! Если бы я вас не остановил, эта бочка  угодила  бы  вам
прямехонько по ногам!
   И, повернувшись к рабочему, который перекатывал бочки, Дюкро заорал:
   - Ты что, повнимательней не можешь быть, болван?
   Потом спокойно выбил трубку о каблук.
   - Держу пари,  вы  вбили  себе  в  голову,  что  ребенок  от  меня...
Сознавайтесь! Вам ведь уже наговорили, что я ни одной юбки не пропускаю.
Так вот, комиссар, на сей раз вы ошибаетесь.
   Дюкро говорил непривычно мягко: что-то в нем заметно изменилось, и он
казался теперь не таким жестким и самоуверенным. С него как  бы  слетела
спесь собственника, показывающего свои владения.
   - У вас есть дети? - спросил он, снова искоса глянув на собеседника.
   Мегрэ уже начал привыкать к этой его манере.
   - Была дочка, но умерла.
   - А у меня есть. Минутку! Я не прошу, чтобы вы мне обещали молчать, я
просто набью вам морду, если, на свою беду, вы  оброните  об  этом  хоть
одно слово. У меня было двое детей, о которых  вы  уже  знаете:  сначала
девочка, такая же жалкая, как ее мать, потом мальчик. О нем я еще ничего
не могу сказать, но, думается, из него вряд ли выйдет  толк.  Вы  с  ним
встречались? Нет?  Мальчик  славный,  застенчивый,  хорошо  воспитанный,
ласковый и... нездоровый. Такие вот дела! Только у меня  ведь  есть  еще
дочь. Вы сейчас говорили о Гассене. Он  славный  человек,  у  него  была
удивительная жена, и все же я с ней спал. Он об этом  ничего  не  знает.
Если бы он что-нибудь заподозрил, он был бы способен на все: он ведь  до
сих пор, как бывает в  Париже,  непременно  идет  с  цветами  к  ней  на
кладбище. Это через шестнадцать-то лет!
   По мосту Турнель Дюкро и Мегрэ перешли на остров Сен-Луи,  казавшийся
тихой провинцией. Когда они проходили мимо какого-то кафе, оттуда  вышел
человек в фуражке речника и побежал за Дюкро. Они о чем-то заговорили, а
Мегрэ стоял в сторонке и думал: из головы у него не шел образ Алины, еще
более загадочный, чем прежде.
   И вот перед глазами комиссара возникла картина: по сверкающим каналам
скользит "Золотое руно", за штурвалом стоит  светловолосая  девушка,  по
берегу бредут лошади, шагает старик, а  прямо  на  смолистых,  прогретых
солнцем досках палубы или в гамаке растянулся выздоравливающий  -  не  в
меру прилежный студент.
   - Ладно, в воскресенье в восемь, - крикнул где-то сзади Дюкро  и  уже
для Мегрэ добавил:
   - Небольшое сборище в Ножане у одного из моих людей  -  тридцать  лет
прослужил у меня на одном и том же судне.
   Комиссару стало жарко. Они шли уже больше часа.
   Торговцы открывали ставни лавок, по  тротуарам  спешили  опаздывающие
машинистки.
   Дюкро молчал. Возможно, ждал, что Мегрэ снова начнет разговор с  того
места, где они остановились, но комиссар, казалось, о чем-то задумался.
   - Простите, что завел вас в такую даль. Вы знаете кафе на Новом мосту
у памятника Генриху IV? Это недалеко от уголовной полиции.  Держу  пари,
вы никогда не замечали, что оно кое-чем отличается  от  прочих.  Мы  там
собираемся каждый день. Пять-шесть человек, иногда  больше.  Это  у  нас
вроде фрахтовой биржи.
   - Алина всегда была слабоумной?
   - Она не слабоумна. Вы либо плохо смотрели, либо  ничего  в  этом  не
смыслите. Это, скорее, что-то вроде запоздалого развития.  Да,  да,  мне
врач объяснял. Ей девятнадцать, а развитие десятилетней девочки. Но  она
еще может  наверстать  упущенное.  Врачи  говорили,  что,  когда  она...
родит...
   Это слово он произнес глухо, как бы стыдливо.
   - Она знает, что вы - ее отец?
   Дюкро вздрогнул, к щекам прилила кровь.
   - Только ей этого не скажите! Во-первых, она  не  поверит.  А  потом,
нельзя, слышите, ни за что на свете  нельзя,  чтобы  об  этом  догадался
Гассен.
   В этот час, если, конечно, он встал так же рано, как накануне, старый
речник, по всей вероятности, уже сидел пьяный в одном из двух бистро.
   - Вы полагаете, он ничего не подозревает?
   - Уверен.
   - И никто?..
   - Об этом никто, кроме меня, не знал.
   - Значит, вот почему  "Золотое  руно"  задерживается  на  погрузке  и
разгрузке дольше других судов?
   Это было столь очевидно, что Дюкро лишь пожал плечами.  Но  выражение
его лица, тон сразу изменились.
   - Сигару? И давайте не будем больше об этом.
   - А если преступление совершено именно из-за этого.
   - Вранье! - твердо, почти с угрозой ответил Дюкро. - Давайте  зайдем.
Всего минуты на две.
   Они уже подошли к кафе у памятника Генриху IV.
   Посетители - простые речники - сидели, облокотясь на цинковую стойку.
Но там была еще комната, отделенная от первой перегородкой. Дюкро  вошел
туда, пожал кое-кому руки, но Мегрэ не представил.
   - Это правда,  что  кто-то  согласился  взять  в  Шарлеруа  уголь  по
пятьдесят два франка?
   - Да. Один бельгиец. У него трехмоторка.
   - Официант! Бутылку белого! Вы ведь пьете белое?
   Мегрэ кивнул. Он курил трубку, смотрел на прохожих, сновавших взад  и
вперед по Новому мосту, и рассеянно слушал разговор за столиком.
   Немного погодя он заметил,  что  в  комнате  стало  вдруг  непривычно
шумно, но не сразу сообразил, что это воет сирена  на  одном  из  судов,
только воет не как обычно - два-три гудка  при  подходе  к  мосту,  -  а
надрывно,  настойчиво,  так  что  прохожие  начали  останавливаться,   с
удивлением, как и комиссар, прислушиваясь к гудку.
   Первым поднял голову Дюкро. Двое речников выскочили на порог, где уже
стоял Мегрэ.
   Какое-то дизельное судно, спускавшееся  по  течению,  перед  пролетом
Нового моста замедлило свое движение и тут же  дало  задний  ход,  чтобы
погасить скорость. А сирена все выла и выла; за штурвал встала  женщина,
а мужчина спрыгнул в лодку и стал грести к берегу.
   - Это Франсуа! - определил кто-то из речников.
   Все двинулись к набережной и,  пока  лодка  причаливала,  уже  стояли
наверху каменной стены. Женщина за штурвалом с трудом удерживала длинное
судно в нужном положении.
   - Хозяин здесь?
   - Он в кафе.
   - Ему нужно передать, как-нибудь  поосторожнее,  сам  не  знаю,  как,
только не сразу, его надо подготовить, что его сына...
   - Чего-чего?
   - Его нашли мертвым... Там целая история... Он вроде бы...
   И Франсуа сделал красноречивый жест над головой.
   Дальше можно было не продолжать. К тому же  с  реки  неслись  свистки
буксира, которому неподвижное судно мешало пройти,  и  Франсуа  поспешно
оттолкнул ялик от набережной.
   Кучка людей, остановившихся  было  на  мосту,  разошлась;  только  на
берегу, растерянно глядя друг на друга, остались трое речников. В дверях
кафе показался Дюкро, пытаясь угадать, что происходит, и речники  пришли
в полное замешательство.
   - Это что-нибудь для меня?
   Он так привык, что все делалось  для  него!  Он  ведь  был  из  числа
пяти-шести хозяев этого царства воды.
   Мегрэ не стал вмешиваться. Речники молчали, не зная,  как  начать,  и
подталкивали друг друга локтями, пока один, запинаясь, не пробормотал:
   - Хозяин, вам нужно поскорее домой. Там...
   Второй, насупившись, смотрел на Мегрэ.
   - Что там такое?
   - У вас...
   - Что еще у меня?
   Дюкро разозлился, как будто заподозрил их всех в чем-то дурном.
   - Месье Жан...
   - Да говори же, идиот!
   - Умер.
   Порог кафе на Новом мосту заливало яркое солнце, на стойке  искрились
стаканы с сухим вином,  возле  стоял  хозяин  в  рубашке  с  засученными
рукавами, а позади пестрела целая выставка разноцветных пачек сигарет.
   Дюкро обвел всех пустым взглядом, словно до него так и не дошел смысл
сказанного. Грудь у него раздулась, но с губ не  слетело  ни  звука;  он
только ухмыльнулся.
   - Вранье, - сказал он, но веки его набрякли.
   -  Передал  Франсуа,  он  идет  вниз,  а  здесь  остановился,   чтобы
сказать...
   Этот коротышка был так крепок, так  силен,  что  никто  не  осмелился
выразить ему соболезнование.
   Потом он обратил к Мегрэ тоскливый  взгляд,  втянул  носом  воздух  и
бросил:
   - Вот не было печали!
   Но  хотя  он  произнес  эти  слова,  чтобы  убедить  Мегрэ  в   своей
несокрушимости, лицо его выражало лишь жалкую  ребяческую  заносчивость.
Взмахом руки он остановил  такси.  Сесть  в  машину  комиссару  даже  не
предложил - это разумелось само собой. Равно как и то,  что  всю  дорогу
они будут молчать.
   - Шарантонский шлюз.
   Они  ехали  по  берегу  Сены,  где  часом  раньше  Дюкро  рассказывал
комиссару о жизни каждого судна, о каждом причальном кольце. Он и теперь
смотрел на них, но не видел, и, только когда показались  решетки  Берси,
вдруг воскликнул:
   - Маленький кре...!
   Последний слог он  недоговорил,  в  голосе  послышалось  рыдание,  но
усилием воли Дюкро его подавил, и тут они подъехали к дверям дома.
   На пристани все стало  другим.  Прежде  всего  здесь  было  тихо.  На
набережной бестолково толпились рабочие. При появлении Дюкро  смотритель
шлюза отпустил рукоять и снял фуражку. Один из старших мастеров поджидал
хозяина на пороге дома.
   - Это ты остановил дробилку?
   - Я думал...
   Дюкро первым ступил на лестницу. За ним Мегрэ.
   Где-то выше слышались шаги, голоса. На втором этаже открылась  дверь,
и Жанна Дюкро бросилась к мужу.
   Она едва держалась на ногах. Дюкро подхватил ее, глазами поискал  для
нее опору и, словно куль, сунул в руки толстой, сопящей соседки.
   Они пошли дальше. Но странно: на лестнице Дюкро вдруг обернулся - ему
зачем-то понадобилось убедиться, что Мегрэ все еще следует за ним.
   Между  четвертым  и  пятым  этажами  встретился  комиссар   окружного
управления полиции; он спускался вниз со шляпой в руке и при виде  Дюкро
начал было:
   - Господин Дюкро, позвольте мне выразить...
   - К чертовой матери!
   И, отстранив его, продолжал подниматься.
   - Комиссар, я...
   - Потом, - буркнул Мегрэ.
   - Он оставил письмо, в котором...
   - Давайте сюда.
   Он буквально на лету подхватил письмо и сунул в карман.
   Сейчас средоточием всего был один-единственный человек: он тяжело,  с
хрипом дыша взошел по лестнице  и  остановился  перед  дверью  с  медной
ручкой. Дверь тотчас отворилась.
   Это была мансарда. В комнате стояли стол с книгами и  кресло,  обитое
таким же красным плюшем, что и внизу.
   У  стола  врач  подписывал  предварительное  заключение  и  не  успел
помешать Дюкро сорвать простыню, прикрывавшую тело сына.
   Все молчали. Казалось, что Дюкро всего лишь невероятно  поражен,  как
бывает, когда видишь что-то непонятное.
   Он порывисто нагнулся к покойному, видимо намереваясь обнять его.  Но
не сделал этого, словно испугавшись. Выпрямился, отвел  от  сына  глаза.
Посмотрел на потолок, потом на дверь.
   - На окне, - тихо пояснил врач.
   Жан повесился на рассвете. Обнаружила это служанка родителей,  обычно
приносившая в мансарду первый завтрак.
   И тут Дюкро вновь доказал, что он человек необычайного самообладания:
повернувшись к Мегрэ, он коротко бросил:
   - Письмо!
   Значит, совершая это страшное восхождение по лестнице, он все видел и
все слышал!
   Мегрэ вынул из кармана письмо. Дюкро взял его, охватил одним взглядом
и бессильно опустил руки. Письмо упало на пол.
   - Как можно быть таким дураком!
   И все. Именно это он и подумал. Так горе выплеснулось из глубины  его
сердца, и это было пострашнее бесконечных излияний.
   -  Да  читайте  же!  -  крикнул  он  Мегрэ,  разозлившись,  что   тот
недостаточно быстро поднял записку.
   "Покушение на отца совершил я и теперь наказываю себя. Пусть мама  не
отчаивается".
   Дюкро глухо засмеялся.
   - Представляете себе?
   Он дал врачу снова накрыть тело и теперь не знал, что  ему  делать  -
оставаться в комнате или спуститься к себе, сесть или двигаться.
   - Все это вранье, - сказал он.
   Потом положил Мегрэ на плечо руку, большую, тяжелую, усталую.
   - Пить хочу.
   Лоб у него совсем взмок от пота, волосы на висках слиплись, на скулах
проступили синие тени.

Глава 5

   Когда на  другое  утро,  около  девяти,  Мегрэ  приехал  в  уголовную
полицию, служитель доложил, что комиссара кто-то спрашивал по телефону:
   - Он не назвал себя, сказал только, что позвонит попозже.
   В ворохе почты, на самом верху лежало служебное донесение:
   "Утром  в  Шарантоне  обнаружен  труп  помощника  смотрителя   шлюза,
повесившегося на воротах".
   Мегрэ не успел даже удивиться - зазвонил телефон.
   Что-то буркнув, комиссар снял трубку и с изумлением услышал на другом
конце провода знакомый голос; только теперь  он  звучал  совсем  просто,
почтительно, даже с какой-то совсем уж неожиданной робостью.
   - Алло! Это вы, комиссар?.. Говорит Дюкро. Вы  не  можете  сейчас  же
приехать ко мне? Я мог бы явиться и сам, но это будет не то.  Алло!..  Я
сейчас не в Шарантоне, а у себя в конторе, набережная  Целестинцев,  33.
Приедете?.. Спасибо.

***

   Вот уже десять дней стояла ясная погода, и в  косых  лучах  утреннего
солнца, пронизывавших молодую листву, воздух  казался  зеленоватым,  как
неспелая смородина. Весна нигде не ощущалась так явственно, как на Сене.
Добравшись до набережной Целестинцев, Мегрэ с завистью бросил взгляд  на
какого-то студента и старичков, рывшихся в пыльных  книжных  развалах  у
букинистов.
   Дом номер 33 оказался довольно старым трехэтажным зданием; двери  его
украшало множество медных табличек. Внутри  все  выглядело,  как  обычно
выглядят конторы, разместившиеся  в  небольших  особняках.  Прямо  перед
комиссаром оказалась лестница, ведущая на  второй  этаж,  и  пока  Мегрэ
искал, к кому обратиться, наверху лестницы появился Дюкро.
   - Сюда, пожалуйста.
   Он провел комиссара в  контору,  некогда  бывшую  залой;  в  ней  еще
сохранился потолок с лепниной, зеркала, позолота; все уже  давно  отжило
свой век и не вязалось со строгой мебелью светлого дерева.
   - Вы прочли, что написано  на  медных  табличках?  -  спросил  Дюкро,
жестом приглашая Мегрэ  сесть.  -  Внизу  помещается  Общество  Марнских
карьеров. Здесь - отдел буксировки, а на третьем этаже  -  отдел  водных
перевозок. И все это вместе значит - Дюкро.
   Однако в словах его не слышалось былой  кичливости,  словно  все  это
потеряло значение.  Он  сел  спиной  к  свету;  на  рукаве  темно-синего
тяжелого суконного пиджака  Мегрэ  увидел  траурную  повязку.  Дюкро  не
побрился, и лицо его казалось дряблым.
   Он молча вертел в руках погасшую трубку, и тут Мегрэ понял, что  есть
два Дюкро: заносчивый, властный, самодовольный богач, снова  и  снова  с
наслаждением играющий эту роль - даже без публики, даже наедине с собой,
и совсем другой человек - довольно робкий, неловкий, вдруг позабывший  о
самолюбовании.
   Впрочем, отказаться от привычной роли, видимо, было не так-то просто!
Дюкро во что бы то ни  стало  нужно  возвышаться  над  суетой  обыденной
жизни.  И  вот  уже  у  него  в  глазах  опять  появился  особый  блеск,
предвестник нов