ы дал незнакомцу с  поезда.  Я  видел  его.  Это  тип
средних лет, одет, скорее, бедно, хотя и с претензией. Он получил пулю в
висок, почти в упор, насколько можно судить по тому состоянию...
   - Ну-ну!
   - Господин Дюурсо разделяет мнение полиции, что тот покончил с  собой
примерно неделю назад, может быть, сразу после того, как стрелял в тебя.
   - Около него нашли оружие?
   - В том-то и дело! Да только не около него. В  кармане  пальто  нашли
револьвер, в котором не хватало одного патрона...
   - Мой револьвер, черт побери!
   - Это как раз пытаются установить... Если он покончил с  собой,  дело
упрощается... Чувствуя, что его загнали, вот-вот возьмут, он...
   - А если это не самоубийство?
   - Есть очень  убедительные  версии.  Какой-нибудь  крестьянин  ночью,
может быть, после того, как тот на  него  напал,  выстрелил...  А  потом
испугался последствий - это, в общем, в духе крестьянской психологии...
   - А нападение на свояченицу доктора?
   - Об этом они тоже говорили. Можно  допустить,  что  кто-то  неудачно
пошутил, симулировал нападение...
   - Другими словами, с этим хотят покончить? - сказал Мегрэ со вздохом,
выпустил дым из трубки, который расходился вокруг него в виде нимба.
   - Не совсем так! И все же, наверное, нет смысла тянуть с этим  делом,
если уж...
   Мегрэ забавляло замешательство Ледюка.
   - А билет на поезд! - сказал он. - Нужно объяснить, как этот билет из
кармана нашего незнакомца попал в коридор гостиницы "Англия"...
   Ледюк сосредоточенно смотрел  на  темно-красный  ковер  и  неожиданно
решился:
   - Хочешь добрый совет?
   -  Оставить  все  как  есть?  Побыстрее  выздороветь  и   уехать   из
Бержерака?
   - Проведи несколько дней в Рибодьере, как мы с  тобой  условились.  Я
говорил об этом с  доктором,  он  сказал,  что  уже  сейчас  тебя  можно
осторожно туда перевезти...
   - А прокурор, что он сказал?
   - Не понимаю.
   - И он, наверное, сказал свое слово. Разве он тебе не напоминал,  что
заниматься  этим  делом  у  меня  нет  абсолютно   никаких   официальных
полномочий, разве что на правах жертвы?
   Бедный Ледюк! Он всем хотел угодить! А Мегрэ был так безжалостен!
   - Но признайся, что официально...
   И, собрав все свое мужество, он вдруг сказал:
   - Слушай, старина! Прямо тебе скажу!  Теперь,  особенно  после  твоей
утренней комедии, о тебе здесь  сложилось  плохое  мнение.  Прокурор  по
четвергам обедает с префектом полиции, и он мне только что  сказал,  что
постарается, чтобы тебе дали специальное указание из Парижа. И  вот  что
тебе  ставится  в  вину  прежде  всего:  то,   что   ты   раздавал   эти
вознаграждения по сто франков... Говорят, что...
   - Что я подстрекаю разное отребье говорить все, что им вздумается?
   - Откуда ты знаешь?
   - Что я выслушиваю  всякого  рода  клевету  и  что  вообще  возбуждаю
нездоровые настроения...
   Ледюк молчал, ему нечего было сказать. Именно так  в  общем-то  он  и
думал. Прошло несколько минут, прежде чем Ледюк решился:
   - Был бы у тебя хоть верный след!.. В таком случае, должен  признать,
я бы изменил свое мнение и...
   - Нет у меня следа!.. Вернее, их у  меня  четыре  или  пять.  Сегодня
утром я надеялся, что по крайней мере два из них к чему-то приведут. Так
вот, ничего не вышло! Все лопнуло прямо у меня в руках!
   - Вот видишь... Послушай! Ты  совершил  еще  одну  ошибку,  наверное,
самую серьезную, потому что из-за нее у тебя появился серьезный враг. Ты
позвонил жене доктора!.. А ведь он такой ревнивый, что  мало  кто  может
похвастаться, что видел его жену!.. Он ее почти не выпускает из дома...
   -  И  в  то  же  время  он  любовник  Франсуазы?!  И   ревновал   бы,
следовательно, к ней, а не к жене?
   - Это меня не касается. Франсуаза вполне независима.  Она  даже  одна
катается на машине. Что  касается  законной  жены...  Короче  говоря,  я
слышал, как Риво сказал  прокурору,  что  ты  поступил  по-хамски  и  по
приезде в гостиницу ему очень хотелось показать тебе, где раки зимуют.
   - Ого! Это уже кое-что!
   - Что ты имеешь в виду?
   - А то, что он трижды  в  день  перевязывает  мою  рану!  -  и  Мегрэ
рассмеялся, неестественно легко  и  громко.  Он  смеялся,  как  человек,
попавший в глупое положение, но не отступающий  от  своего,  потому  что
отступать слишком поздно, а как выйти из этого положения - неизвестно.
   - Ты не остаешься обедать? Мне помнится,  ты  говорил  что-то  насчет
гуся...
   И опять он засмеялся! Ему предстоит  волнующая  игра!  Ему  предстоит
многое сделать - в лесу, в больнице, на ферме  Новая  мельница,  в  доме
доктора, в важном, наверное, со шторами доме прокурора - повсюду. А  еще
он будет есть жареного гуся и трюфели! Ему придется иметь дело  со  всем
этим городом, которого Мегрэ даже не видел!
   А он прикован к постели, к окну и вскрикивает от боли даже при слабом
движении! Ему набивают трубку, потому что  он  не  может  двигать  своей
левой рукой, жена даже пользуется этим, чтобы ограничить его в курении!
   - Ты переедешь ко мне?
   - Обещаю, как только с этим делом будет покончено.
   - Но ведь больше нет сумасшедшего!
   - Это еще неизвестно! Иди, обедай! Если тебя спросят, что я собираюсь
делать, скажи, что ничего не знаешь! А теперь - за работу!
   - Мегрэ сказал это так,  словно  ему  предстояло  проделать  какую-то
совершенно определенную тяжелую физическую работу,  замесить,  например,
тесто для хлеба или перебросать лопатой тонны земли.
   Ему в самом деле предстояло перебросать много всякого:  кучу  чего-то
запутанного, непонятного.
   Однако все это относилось к области нематериальных понятий: более или
менее  расплывчатые  лица,  проходившие  перед  его  мысленным   взором,
раздраженное и высокомерное лицо прокурора, взволнованное лицо  доктора,
жалкое и беспокойное - его  жены,  лечившейся  (от  чего?)  в  алжирской
больнице,  нервная  и  решительная  Франсуаза...  И  Розали,  которая  к
великому отчаянию своего жениха видит по ночам беспокойные сны - кстати,
они что, уже спят вместе? И этот намек насчет прокурора  -  какая-нибудь
история, которую замяли? И этот человек из поезда, который выпрыгнул  из
вагона только для того, чтобы| выстрелить в Мегрэ  и  умереть!  Ледюк  и
племянница его кухарки - как это опасно! А хозяин гостиницы, у  которого
уже было три жены, у него хватило бы духу убить и двадцать!
   Почему Франсуаза?..
   Почему доктор?..
   Почему этот осторожный Ледюк?.
   Почему? Почему? Почему?
   А от Мегрэ хотят избавиться, отправив его в Рибодьер?
   И  он  опять  рассмеялся  смехом  довольного  человека.  Когда  через
четверть часа вернулась жена, он крепко спал.

VI

МОРЖ

   Мегрэ приснился мучительный  сон.  Это  было  на  берегу  моря.  Было
страшно жарко, и обнаженный отливом песок был цвета  спелой  ржи.  Песка
было больше,  чем  воды.  Море  было  где-то  очень  далеко,  до  самого
горизонта виднелись лишь маленькие лужи среди песка.
   А Мегрэ был моржом? Не совсем!  Но  и  не  китом!  А  каким-то  очень
большим животным, очень толстым, черным и блестящим.
   Он был совсем один в этом бесконечном пекле. И он понимал, что ему во
что бы то ни стало нужно уйти, уйти туда, к морю, где он  будет  наконец
свободен.
   Но он не мог двигаться. У него, как у моржа, были какие-то культи, но
он не умел ими пользоваться. Члены его не сгибались.  Приподнявшись,  он
снова тяжело падал в песок, обжигавший ему спину.
   А ему обязательно нужно было добраться до моря! Иначе  он  увязнет  в
песке, который при каждом движении проваливался под ним.
   Почему он такой одеревенелый? Может, его ранил охотник? Он  никак  не
мог ничего припомнить. Он продолжал ворочаться на одном  месте.  Он  был
какой-то толстой черной массой, потной и жалкой.

***

   Открыв глаза, он увидел уже освещенное солнцем окно и  жену,  которая
завтракала за столом и смотрела на него.
   Однако уже по этому первому взгляду он понял, что что-то не так.  Это
был  взгляд,  который  он  хорошо  знал:  слишком   серьезный,   слишком
заботливый, материнский, с оттенком беспокойства.
   - Тебе было больно?
   Потом ему показалось, что голова у него тяжелая.
   - Почему ты это спрашиваешь?
   -  Ты  все  время  ворочался  ночью.  Стонал  несколько  раз...   Она
поднялась, подошла, коснулась губами его лба.
   - Ты плохо выглядишь! - сказала она. - Тебе, должно  быть,  приснился
кошмар...
   И  тогда  он  вспомнил  про  моржа  и  одновременно  испытал  смутное
беспокойство и желание рассмеяться. Но он не рассмеялся. Все шло одно  к
одному. Мадам Мегрэ, сидя на краю постели, сказала ему осторожно, словно
боясь его испугать:
   - Я думаю, что нужно что-нибудь решить?
   - Что решить?
   - Вчера вечером я говорила с Ледюком. Совершенно  ясно,  что  у  него
тебе будет лучше, ты отдохнешь и наконец выздоровеешь.
   Она не решилась смотреть на него прямо. Все это ему было знакомо,  он
прошептал:
   - Ты тоже?
   - Что ты имеешь в виду?
   - Ты думаешь, я ошибаюсь,  верно?  Уверена,  что  у  меня  ничего  не
получится и ...
   От напряжения у него на висках и на верхней губе выступил пот.
   - Успокойся! Сейчас придет доктор и...
   Действительно, это было время его визита. Мегрэ не  видел  его  после
вчерашней сцены, и мысль о предстоящей встрече отвлекла  его  от  других
мыслей.
   - Ты оставишь нас вдвоем.
   - И мы поедем к Ледюку?
   - Мы не поедем... Вон тормозит его машина... Уходи...
   Обычно доктор поднимался по лестнице через ступеньку, но  этим  утром
он вошел более торжественно, слегка кивнул выходившей мадам Мегрэ, молча
поставил свой чемоданчик на ночной столик.
   Утренний визит всегда проходил одинаково. Пока  доктор  снимал  Мегрэ
повязку, тот держал градусник во рту.
   Так было раньше, в таком положении проходил разговор и сейчас.
   - Разумеется, - начал доктор, - я  до  конца  исполню  свой  долг  по
отношению к раненому, каковым вы являетесь. Только прошу вас учесть, что
отныне этим наши отношения и ограничатся. Кроме того, прошу вас зарубить
себе на носу,  что,  поскольку  у  вас  нет  официальных  полномочий,  я
запрещаю вам беспокоить членов моей семьи.
   Чувствовалось, что эта фраза  была  приготовлена  заранее.  Мегрэ  не
шелохнулся. Он был по пояс раздет. У него изо рта взяли градусник, и  он
услышал недовольное:
   - Опять тридцать восемь!
   Это была высокая температура,  комиссар  это  знал.  Доктор  нахмурил
брови и, избегая смотреть на Мегрэ, продолжал:
   - Несмотря на ваше вчерашнее поведение, я как врач  говорю,  что  вам
лучше всего окончательно выздоравливать в спокойном месте. Но этот совет
можно истолковать по-другому и... Я не делаю вам больно?
   Продолжая говорить,  он  ощупывал  рану,  где  еще  оставались  очаги
инфекции.
   - Нет, продолжайте...
   Но Риво больше нечего было говорить. Конец осмотра прошел в молчании,
и так же молча доктор уложил инструменты в  чемоданчик,  вымыл  руки.  И
только уходя, он вновь посмотрел Мегрэ прямо в лицо.
   Был ли это взгляд врача?  Или  взгляд  родственника  Франсуазы,  мужа
странной мадам Риво? Во всяком случае,  в  этом  взгляде  было  какое-то
беспокойство.  Прежде  чем  выйти,  доктор  хотел  что-то  сказать.   Но
предпочел промолчать и лишь на  лестнице  что-то  шепотом  сказал  мадам
Мегрэ. Комиссара больше всего беспокоило то, что он начал вспоминать все
подробности своего сна. Он чувствовал и другие сигналы,  предупреждающие
об опасности. Только что, хоть он и не  сказал  ничего  доктору,  осмотр
раны причинил ему больше боли, чем вчера, и это плохой признак. Плохо  и
то, что температура не снижается!
   Так плохо, что, уже взяв со столика трубку, он отложил ее в сторону.
   С расстроенным видом вошла жена.
   - Что он тебе сказал?
   - Он ничего не хочет говорить! Это я его спрашивала. Судя  по  всему,
он советовал тебе полный покой.
   - Как продвигается официальное расследование?
   Смирившись, мадам Мегрэ села. Но было ясно видно, что она не одобряет
поведения мужа, его упрямство, его уверенность в себе.
   - Каковы результаты вскрытия?
   - Он, наверное, умер после того, как стрелял в тебя, через  несколько
часов.
   - Оружие так и не нашли?
   - Нет. Сегодня утром фотографию трупа опубликовали все газеты, потому
что здесь его никто не знает. Ее поместили даже парижские газеты...
   - Покажи-ка...
   Мегрэ взял газету с каким-то волнением. Глядя на фотографию, комиссар
испытывал чувство, что  в  общем-то  он  единственный  человек,  знавший
убитого. Мегрэ не видел его, но они рядом провели ночь. Он вспомнил свой
беспокойный сон в вагоне - да спал ли он? - своего соседа по  купе,  его
вздохи, неожиданные всхлипы, похожие на рыдания... Затем  эти  свисавшие
сверху ноги, лакированные ботинки, носки ручной вязки...
   Фотография была ужасной, как все фотографии мертвецов, когда им хотят
придать вид живых людей, чтобы  облегчить  опознание.  Бесцветное  лицо,
остекленевшие глаза. Мегрэ  не  удивился,  увидев  на  его  щеках  седую
щетину.
   Почему он  подумал  об  этом  уже  тогда,  в  поезде?  Он  все  время
представлял себе своего попутчика именно с седой бородой.
   И вот в самом  деле,  у  него  была  борода,  скорее,  щетина  длиной
сантиметра три, которая покрывала все лицо.
   - А в общем, какое тебе до этого дело!
   Робко извиняясь, жена опять попыталась уговорить его.  Здоровье  мужа
беспокоило ее. Она смотрела на него как на тяжелобольного.
   - Вчера вечером в ресторане я слушала,  что  люди  говорят.  Они  все
настроены против тебя. Если ты начнешь их расспрашивать, тебе  никто  не
скажет. А поэтому...
   - Возьми, пожалуйста, бумагу и ручку!  Мегрэ  продиктовал  телеграмму
одному своему старому товарищу, работавшему в полиции в городе Алжире.
   Прошу  срочно  телеграфировать  Бержеряк  все  сведения  относительно
работы доктора Риво больнице Алжире пять лет назад, сердечно благодарен,
Мегрэ.
   На лице жены было написано неодобрение. Она писала, что ей диктовали,
но она не верила в это расследование.
   И Мегрэ чувствовал. Это его злило. Он спокойно переносил,  когда  ему
не верили другие. Но неверие жены было ему невыносимо! Это его взорвало,
он стал язвить.
   - Так-то вот! Исправлять текст не надо, не надо  и  высказывать  свое
мнение! Отправь телеграмму! Узнай, как идет следствие! Все  остальное  я
сделаю сам!
   Она смотрела на него, словно просила успокоиться, но его уже понесло.
   - И впредь прошу свое мнение оставлять при себе! И  не  изливаться  в
откровениях ни доктору, ни Ледюку, ни любому другому дураку!
   Он резко повернулся  на  бок,  но  так  тяжело  и  неловко,  что  это
напомнило о морже, увиденном во сне.

***

   Мегрэ писал левой рукой, и от этого буквы получались еще  толще,  чем
обычно. Он шумно дышал, потому что лежать ему было неудобно. На площади,
как раз под его окнами, двое мальчишек играли в шары, и комиссар уже раз
десять собирался крикнуть им, чтобы вели себя потише.
   Первое преступление: невестка фермера с  Новой  мельницы  подверглась
нападению на дороге, задушена, после  чего  ей  длинной  иглой  пронзили
сердце.
   Мегрэ вздохнул, пометил на полях:  точное  время,  место,  физические
данные жертвы.
   Он ничего не знал! При обычном расследовании такие детали можно  было
выяснить, просто-напросто сходив на место, опросив двух-трех человек.
   Тут же это целая проблема.
   Второе преступление: дочка начальника вокзала подверглась  нападению,
задушена, сердце пронзили иглой.
   Третье  преступление  (не  удалось):  на  Розали   напали,   но   она
защищалась, и  нападавший  убежал.  (Бредит  по  ночам  и  читает  много
сентиментальных романов. Заявление ее жениха.) Четвертое преступление: с
поезда, на ходу спрыгивает человек, я его преследую, он стреляет и ранит
меня в плечо. Характерно, что это, как и три  предшествовавших  события,
происходит в лесу, у Новой мельницы.
   Пятое преступление: этот человек убит выстрелом в голову,  в  том  же
лесу.
   Шестое  преступление  (?):  на  Франсуазу  напали  в  лесу,  у  Новой
мельницы, но она. освободилась от нападавшего.
   Он смял лист бумаги и, пожав плечами, отбросил его  в  сторону.  Взял
другой, небрежно на нем написал: Кто маньяк? Дюурсо? Риво? Франсуаза?
   Мадам Ризо? Розали? Комиссар? Хозяин гостиницы? Ледюк?
   Неизвестный в лакированных туфлях? Да, но почему  здесь  должен  быть
сумасшедший? Мегрэ резко сдвинул брови, вспоминая  свои  первые  часы  в
Бержераке.
   Кто  же  это  ему  говорил  о  сумасшедшем?  Кто  намекал,  что   оба
преступления мог совершить только маньяк? Доктор Риво!
   А  кто  тотчас  же  поддержал   идею,   кто   направлял   официальное
расследование в это русло?
   Прокурор Дюурсо! А  если  не  искать  сумасшедшего?  Если  попытаться
просто найти логическое объяснение цепочке фактов?
   Например, этя история с иглой в сердце: может, это только для того  и
делалось,  чтобы  все  подумали,  что   преступление   совершил   именно
маньяк-садист?
   На другом листке Мегрэ написал: Вопросы. И стал разрисовывать  буквы,
как школьник, которому нечего делать.
   1. Розали  в  самом  деле  подверглась  нападению  или  это  плод  ее
воображения?
   2. Нападал ли кто-нибудь на Франсуазу?
   3. Если да, то тот ли человек, который уже убил двух женщин?
   4. Убийца ли человек в серых носках?
   5. Кто убил убийцу?
   Вошла мадам Мегрэ, бросила быстрый взгляд в  сторону  постели,  затем
прошла в глубь комнаты, чтобы снять шляпу  и  пальто  и,  наконец,  села
рядом с мужем.
   Машинально взяла у него из рук бумагу и карандаш, сказала со вздохом:
   "Диктуй"
   Мегрэ какое-то  время  колебался,  ему  хотелось  опять  устроить  ей
разнос, воспринять ее поведение как вызов, как оскорбление, и  в  то  же
время он чувствовал, что пора смягчиться, восстановить мир.
   Всегда неловкий в подобных ситуациях, он отвернулся.  Жена  пробежала
глазами строчки на листах.
   - У тебя есть какая-то догадка?
   - Никакой!
   Его взорвало! Нет у него никакой догадки! В этой  страшно  запутанной
истории он не может найти никаких концов! Он был  в  ярости!  Был  почти
готов все бросить! Ему хотелось отдохнуть, пожить оставшиеся дни отпуска
в загородном домике Ледюка, среди кур, шума фермы, запаха навоза...
   Но он не хотел отступать! И ему не нужны ничьи советы!
   Понимает хоть зто его жена? И будет ли ему  помогать  вместо  упрямых
уговоров отдыхать?
   Вот о чем говорил его тревожный взгляд!
   И мадам Мегрэ ответила ему словами, которые говорила нечасто:
   - Бедный мой Мегрэ!
   Мегрэ она его называла в особых случаях, когда признавала, что  он  -
мужчина, хозяин, сила и мозг семьи! Может быть, на этот раз она  сказала
эти слова не слишком-то уверенно. Но разве не ждал  он  ее  ответа,  как
ребенок - ободрения.
   Ну вот! Теперь уже все позади!
   - Подложи  мне,  пожалуйста,  третью  подушку!  Покончено  с  глупыми
нежностями, вспышками гнева, детскими выходками.
   - И набей мне трубку!
   На площади мальчишки поссорились.  Один  из  них  получил  оплеуху  и
побежал прямиком  к  низенькому  дому  и,  входя  туда,  заплакал,  стал
жаловаться матери.
   - Короче говоря, прежде  всего  нужно  составить  план  действий.  И,
думаю, лучше всего исходить из того, что  больше  мы  ничего  нового  не
получим! То есть, нам надо делать ставку  на  то,  что  у  нас  есть,  и
проверить все гипотезы, пока какая-нибудь не окажется верной...
   - В городе я встретила Ледюка.
   - Он говорил с тобой?
   - Конечно! - сказала она, улыбаясь. -  Он  опять  настаивал  на  том,
чтобы я уговорила тебя уехать из Бержерака  и  перебраться  к  нему.  Он
выходил от прокурора.
   - Так-так...
   - Он говорил очень много, словно был чем-то смущен.
   - Ты ходила в морг, чтобы еще раз посмотреть на труп?
   - Здесь морга нет. Его положили в камере. В дверях набилось  полсотни
человек. Я отстояла в очереди.
   - Ты видела его носки?
   - Они из прекрасной шерсти, связаны вручную.
   -